Роскошь ослепительной разрухи

Александр Телегин

В средней школе нам преподавал литературу замечательный новосибирский поэт Анатолий Соколов, знакомством с которым я очень горжусь. Книга «Берёзка на крыше» включает пять повестей о времени, девизом к которому я выбрал строки из стихотворения Анатолия Евгеньевича «Невразумительные годы». Надеюсь, что время разбрасывания камней скоро закончится, как закончится литература развлекаловки, ржачки и веселья без причин. Приходит пора литературы осмысления и поиска спасительных путей.

Сумасшедшая любовь

На другой день незадолго до обеда прибежал рыдающий Феденька.

— Что случилось? — всполошилась Альбина Николаевна.

— Бабушка, они, они…

— Что они? Успокойся, попей водички, потом всё нам с дядей Колей расскажешь.

— Бабушка! Мы пришли на нашу тайную поляну.

— Кто мы?

— Наша команда. Денис сказал: «Давайте поклянёмся в вечной верности нашему братству!» И все сказали: «Давайте!» Мы вынули магические кинжалы и скрестили их, а Денис достал листок и стал читать клятву, а мы за ним повторяли. А потом он сказал, что клятву надо чем-то скрепить. Мы спросили: «Чем?» Он сказал: «Вообще-то клятву скрепляют кровью, но мы поступим иначе. Вот бутылка. Давайте, каждый в неё написает, а потом сделает из неё по три глотка!» И все согласились. Бабушка! — Федя опять зарыдал. — Бабушка! Они нассали целую полторашку, и Денис сказал: «Федя, ты у нас младший! Тебе мы доверяем первому скрепить нашу клятву!» Бабушка! Эта моча была такой противной, вонючей! Я не хотел… Но они сказали, что только так можно доказать верность братству. И я стал пить их ссаки. А они считали: «Раз, два, три!» И когда я сделал три глотка, они заржали и заорали: «Обманули дурака на четыре кулака! Ты наши ссаки выпил, а мы твои не будем! Ха-ха-ха!» Бабушкааа! Почему меня все ненавидят? Что я им сделал?!

Федя рыдал горько, безутешно, так что и Альбина Николаевна прослезилась от жалости к нему.

— Феденька! Ну что ты! Мы тебя все любим, а издеваются над тобой злые, невоспитанные мальчишки.

— Да, Фёдор! Кончай слёзы лить! Пойдём, разберёмся с ними по-мужски!

— Коля…

— Ничего, ничего! Негодяи должны получать мзду по делам своим! За мной, Фёдор!

Они пошли вдоль Советской улицы, покрытой чистым травяным ковром, прочерченным белёсой линией дороги.

На лужайке перед последним домом валялось несколько велосипедов. На лавочке в группе мальчишек сидел Дениска, показывая им что-то интересное в телефоне. Под забором лежала пластмассовая полуторалитровая бутылка с остатками жёлтой жидкости.

— Вам чего, дядя? — нагло спросил Дениска, подняв голову.

— Клятву с тебя хочу взять.

— Какую клятву? Ты что, дед,…?

Николай резко нагнулся, поднял бутылку и схватил Дениску за оранжевый кружок волос.

— Ай, больно же!

Мальчишки подскочили и отбежали подальше.

— Повторяй за мной: «Клянусь никогда не делать Феде того, чего не хотел бы, чтобы делали мне. Скрепляю клятву, выпив эту магическую жидкость!»

С этими словами Николай сунул Дениске в губы горлышко бутылки. Дениска отфыркивался, сжимая зубы, но Николай Александрович крепко прижимал бутылку к его рту, и жидкость лилась по Денискиному подбородку, стекала на футболку.

— Ты что делаешь! — из калитки выбежала женщина лет шестидесяти, в домашнем халате, с крашенными рыжими волосами. — Отпусти его сейчас же!

— С удовольствием! — Николай вылил Дениске на голову остатки мочи и толкнул его к бабушке.

— Но это не всё! Через полчаса к вам приедет милиция и по-своему разберётся с вашим внуком! Потом расскажете его родителям за что его поставили на учёт в комиссии по делам несовершеннолетних. Я, между прочим, депутат городского совета!

— Ты что опять натворил, барбос?! — бабушка перенесла свой гнев на Дениску. — Мало тебя дед лупил? Ещё получишь! Уж вы не обращайтесь, пожалуйста, в милицию! А Федя вам кто?

— Как кто? Внук.

— Не знала, что у него есть дедушка.

— Теперь знайте!

Феденька был в восторге.

— Бабушка! Бабушка! — закричал он, едва переступив порог дома. — Ты бы видела, как Денис занюнил: «Ы-ыы!» Как маленький!

— Коля, ты его бил?

— Нет, но кое-что ему внушил. Надеюсь, он понял — и он, и его бабка.

Федя вышел поиграть во дворе, а Альбина Николаевна, подойдя к Николаю и обняв его, сказала:

— Спасибо, Коля! Мальчишке так не хватает мужского воспитания. Федька с четырёх лет без отца. И вот результат: посмотри в окно. Что он делает?

— Машет какой-то палкой.

— Это он джедаев рубит световым мечом! При этом он ничего не видит, и не слышит. Погружён в себя, и чёрт знает, что в это время думает. В прошлом году махал, как сейчас, на школьном дворе и попал в лицо однокласснику — рассёк бровь. В школе каждый день что-нибудь теряет: то тетрадь, то учебник, то кроссовки. Я уверена, он уже тоскует по Денискиной компании. Никакой гордости и чувства собственного достоинства!

Федя пришёл в дом через полчаса:

— Ба, можно я пойду погуляю?

— Федя, сейчас мама с тётей Зоей придут на обед, а с ними дядя Вася и Василёчек.

— А после обеда мы все поедем на речку ловить рыбу! — сказал Николай.

— Ура! — закричал Федя и пошёл махать палками дальше.

Юля пришла одна.

— А что тёти Зои нет?

— Да так… Сказала, что нас и без них много.

— Ну что ж… А мы с Колей хотели сообщить вам важную новость. В следующую субботу я с ним уезжаю на юг.

— Мама! Ты с ума сошла! Надеюсь не насовсем!

— Как раз насовсем.

— А как же мы? Как я, Феденька? Ты нас бросаешь?

— Почему это бросаю?! Вы что, маленькие? Я тебя воспитывала без бабушек и дедушек!

— Невероятно! Мама! Опомнись! Опомнись! Неужели ты можешь так поступить с нами? Неужели ты нас променяешь неизвестно на кого!

— Это я-то неизвестно кто!? — возмутился Коля.

— А вы помолчите, Николай Александрович! Вы… вы…

— Что я?

— За один день всех нас опозорили! Всё село над мамой смеётся!

— Юля, замолчи сейчас же! — крикнула мать.

— Да, да! Все рассказывают, как вы ходили вчера по улицам в обнимку и целовались! Тётя Зоя отказалась прийти не потому, что у здесь места мало, а потому, что ей противно на тебя смотреть! Сказала, что ноги её у нас больше не будет, что ей невыносимо видеть, как чужой человек занимает за столом место её брата, сидит в его кресле, смотрит его телевизор…

— Бедная девочка! — сказал Николай. — Тебе тридцать семь лет, а ты уже старуха! И ты собираешься так жить до смерти, ничего не желая? Кто не хочет любви, ничего не хочет! Что у тебя впереди — долгий унылый путь к могиле!

— Юленька! Не осуждай меня! Мне плевать, что обо мне думают! Когда я после стольких лет снова встретила Колю, у меня открылись глаза. Любовь, это такое счастье, такая радость, за которую ничего не жаль отдать.

— Мама! Опомнись! Ну какая любовь в шестьдесят лет! Он тебя разлюбит, да и ты его. Всё кончится, огонь погаснет, останется один дым!

— Ну и пусть! Пусть всё пройдёт! Но это было! Это праздник, который всегда останется со мной! Никто у меня не отберёт пережитого мной счастья, даже если оно было обманом! Боже мой! Что значат насмешки глупцов! Я видела счастье, я видела небо в алмазах!

— Мама! Ты сумасшедшая! — закричала Юля, истерически разрыдавшись. — Я… я… я знать тебя больше не хочу! Прощай! Федька! Пошли отсюда!

— Ну мам! Мы хотели на рыбалку поехать! — заканючил Феденька.

— Никаких рыбалок! Играй с Василёчком, гуляй где хочешь, но к бабушке ни ногой!

В понедельник утром Николай Александрович по телефону — Альбина Николаевна ничего в этом не понимала — купил на субботу авиабилеты на двоих, а затем поехал с ней в Райцентр, чтобы сдать там тёткиному соседу арендованную машину.

Заплатив ему оставшиеся деньги, он привёл свою спутницу в маленький домик на улице Луговой, стоявшим над самой речкой. Перед домом над берегом, привязанная к вбитому в землю колышку, ходила белая козочка, противно и натужно ме-е-екая.

Тётка Николая, Мария Ефимовна, была восьмидесятилетней женщиной, всё ещё высокой, сильной и энергичной. Она носила очки в тонкой оправе, седые волосы её редко встречались с расчёской и лежали на голове как попало. И одежде своей тётя не придавала большого значения: на ней была мужская рубашка, пыльные брюки, а на ногах калоши сорок первого размера. Зато взгляд её серых глаз был прямым, бесхитростным и приятным.

— Ну что? — начала она, едва увидев Николая. — Как отдохнул? Мне уже известно о твоих подвигах! Это она и есть? Ну, ну! Что же ты, голубушка!? Поздно уже в твои годы сеять — урожай пожать не придётся! Кто поздно ходит, сам себе шкодит, как говорит русская пословица! Ну ладно, ладно! Не моё это дело! У меня привилегия — стара я, могу говорить, что думаю! Ну идёмте, идёмте в дом! Не побрезгуйте со старушкой рюмочку выпить! Племянничек привёз своей наливки, не везти же обратно!

Зашли в дом, которому Мария Ефимовна, видимо, уделяла больше внимания, чем своему платью: всё было чисто, опрятно, сильно чувствовалась смесь старого и современного: сени были застланы самоткаными пёстрыми половиками, на кухне стоял холодильник, в зале против дивана висел новый плоский телевизор. В спальне в одном углу стояла кровать с горкой подушек, за которой Альбина Николаевна увидела ковёр с популярным шестьдесят лет назад пейзажем, изображавшим горное озеро, оленей с настороженными ушами и романтичный домик вдали под горой. Тут же доживал свой век «ещё мамин» комод с бронзовыми ручками, покрытый кружевной скатертью.

Выпили вина, которое старушка упорно называла наливкой. После этого щёки и носик у неё покраснели, а слова так и посыпались наружу.

От стола она повела гостей в огород, который, как и дом, тоже был очень ухоженным.

— У тебя жук есть? — спросила Мария Ефимовна Альбину Николаевну.

— Как не быть, он у всех есть.

— А у меня нет! — перебила она. — Походи, посмотри, найди хоть одного!

Гостья прошла между рядками кустов и действительно, не увидела ни одного жука.

— Как это у вас получается? Травите?

— Боже упаси! Просто всё с молитвой делаю! Помолюсь и сажаю, помолюсь — и полю, помолюсь — окучиваю. Вот сосед мой, Петька Борисенко. Он безбожник — у него полно жука. Переноску сюда проложил, приделал к пылесосу лямки, навьючивает его на спину и обсасывает каждый куст! Умным себя считает! Даже в районку про своё изобретение статью написал. А жук у него как был, так и остался: ну что он там своим пылесосом высосет! Больше листьев, чек жука! Огурцы у тебя есть?

— Завязались. Дня через три можно рвать.

— А у меня сейчас уже навалом, не знаю куда девать. Поедете, не забудь напомнить, я тебе наберу. У меня уже и помидоры красные есть и перцы. Да я ведь с Колькой передавала.

— Мария Ефимовна, а зачем вам это? Вы же не съедите.

— Из города дети приедут, внуки, племянники, просто людям раздам. У меня и козочка есть. На днях привезут мне внука Вовика. Ему три года, коровьего молока нельзя — аллергия! А козье можно, для него и держу!

Далеко за полдень, накормив гостей обедом — картошкой с козьим молоком — она спросила:

— Ты, Николай, со мной останешься, или с ней поедешь?

— С ней тётя Маня, с ней. А в субботу мы вдвоём улетаем ко мне.

— Даже так! Ну что ж! Я чужому счастью препятствовать не хочу! Скажу только своё мнение. Не по закону это! На всё бог положил своё время. Пока нет детей и внуков, козликай сколько хочешь, а как пошли дети да внуки, у бабы остаётся только долг: сидеть с ними, гулять, варить мужу суп.

— Старомодная ты старушка, тётя Маня! Застряла в своём совке: долг, ответственность и прочая ахинея! Какой долг? У человека один долг — быть счастливым!

— Ну, ну! Будь! Я не против. Ах, я забыла огурцы и помидоры! Подождите!

— Мы же улетаем, зачем нам твои огурцы!

Вечером Зоя Павловна пришла к Юле:

— Мать твоя совсем с ума сошла. От людей стыдно! В магазин хоть не заходи — спрашивают: «Как это Федя вашему гостю внук?» — «Никакой он не внук, чего вы выдумываете?» — «Да он сам сказал!» По всему селу люди трепят: ехала сегодня со своим дружишкой из Райцентра. Сели в автобусе рядышком, и всю дорогу ворковали как голубки: «Какая славная у тебя тётя, Коленька!» — «Это ты у меня самая, самая славная!» — «Ах, Коленька, мне с тобой так хорошо!» — «Царица моя прекрасная! Дай я тебя обниму!» — «Коленька, я с тобой хоть на край света!» — «Алечка! Там нам будет так хорошо!» Фу, срам-то какой! Хоть бы молчали! Зачем напоказ-то выставлять? Где там? На краю света им будет хорошо?

— Нет, тётя Зоя! Вы ещё не знаете. Она ведь уезжает с ним!

— Ах, батюшки! Да не может быть! Да где же граница бесстыдства тоооо? — завыла Зоя Павловна. — Вы-то как? Кто за Федей присмотрит пока ты на работе-е-е? Ведь он и не поест и за уроки не сядет без команды-ы-ы!

— Ей на это плевать. Для неё всё на свете застит её любовь.

— Юлечка! Племянница моя дорогая! Позвони ты ей, пусть к нам придёт, надо же уговорить её! Погубит она и себя и нас.

— Он ведь одну не отпустит — с ней придёт. А я при нём не могу спокойно говорить — опять в истерику впаду, как вчера.

В пятницу перед отъездом Альбина Николаевна сама пришла проститься с Юлей и Феденькой.

— Мама! Бабушка пришла! — обрадовался внук.

Юля подошла к матери, обняла и, обливаясь слезами горячо зашептала:

— Мамочка, не уезжай! Люби его просто так, переписывайся, звони… Или пусть он здесь остаётся…

— Это невозможно. У него бизнес, дом, сад, мать лежачая…

— Ах вот что! Мама! Неужели ты не поняла? Ему нужна не ты, а нянька!

— Эх, Юля! Ну откуда это в тебе? Почему ты ищешь в людях только плохое?

— Мама, я трезва, а ты пьяна! Ты не видишь очевидных вещей! Мамочка, не надо! Откажись! Скажи, что Федя без тебя пропадёт! Ты же знаешь, какой он рохля!

— Юля! С чего ты решила, что я вас бросаю? Мы приедем, сразу начнём подыскивать вам квартиру, через два-три месяца приедете к нам!

— Мама! Ну почему ты решаешь за меня? Ты спросила хочу ли я поехать к тебе, к нему?! Он мне противен! Гадок! Я его ненавижу!

— Правильно, Юлечка! Правильно ты говоришь! — раздался из прихожей голос Зои Павловны. — Как, Аля?! Как ты могла променять Васю — самого благородного человека на свете — на этого бессовестного негодяя! Он ведь позорит тебя на каждом шагу?

— Это вы о своём брате говорите, что он был самым благородным человеком на свете!? Ну конечно! Это ведь не к вам его привозили с работы пьяным, грязным, гадким; не над вами он издевался до утра, не вам говорил мерзкие слова, не вас оскорблял, не в вас швырял свои грязные башмаки! Не вам кидал на волосы горящие спички! Не вам звонила его любовница: забери своего мужа, он мне больше не нужен! Не ты, а мы с Юлькой тащили его домой по сугробам! Ты умудрялась ничего этого не видеть! Потому что не хотела видеть! А я уеду! Обязательно уеду! Мне противен этот дом, где стоит ещё его запах — мерзкий запах вечного перегара! Ты его никогда не чувствовала, а меня до смерти будет от него тошнить! Ты Юльку спроси о благородстве твоего братца! Спроси, как она пятнадцатилетней девчонкой таскала мешки с огорода, а он лежал и смотрел телевизор! Да! Я ненавидела его! Признаюсь, что нарочно не давала ему обезболивающего, что мне приятно было смотреть, как он мучается! Это была моя месть за погубленную жизнь! За позор ходить в школу с загримированными синяками! А сейчас я хочу вознаградить себя! Да! Меня любят, обнимают, целуют! А вам завидно! Плевать мне на вас на всех! Я хоть поздно, хоть немного, но поживу счастливо!