Тени прошлого. Восставшие

Александр Тамоников, 2017

Уже трудно поверить, кем они на самом деле когда-то были. Сейчас Павар и Файдар – уважаемые в афганском кишлаке люди. У каждого – семья, дети, небольшой, налаженный с годами бизнес. Но беда, как обычно, приходит внезапно. Пышную свадьбу дочери Файдара по страшному стечению обстоятельств разбомбили американские летчики. Погибли жена и дочь. Охваченный горем отец в отчаянии спешит за поддержкой к Павару. И тогда друзья понимают: они уже не Павар и Файдар. Они – Борис Павлов и Владимир Фролов, советские офицеры, когда-то давно попавшие в плен к душманам. И вот пришло время доказать, что они вовсе не пленники, а мстители…

Глава 2

Утро понедельника, 22 июня, выдалось для летунов тяжким.

Старший лейтенант Истомин проснулся первым в шесть часов. Соскользнув с кровати и удерживая рот ладонью, метнулся к санузлу.

Его рвотные позывы разбудили и Фролова, и Боброва.

В отличие от штурмана, командир экипажа похмельем никогда не болел. Напротив, после хорошей попойки с утра его тянуло на жратву. Вполне мог съесть половину большой кастрюли борща. Особо не страдал и Бобров. Только вид имел совсем не респектабельный, опухший, и физиономию цвета фиолета. Отличительная особенность, которая постоянно выдавала прапорщика, так это до неприличия пунцовый нос.

— Рыгает, — резюмировал Бобров, потянувшись за пачкой сигарет.

— Не кури здесь, — сказал Фролов, — иди в курилку на улицу.

— А чего? До этого же курили спокойно в отсеке.

— Не врубаешься?

— Нет!

— Илье и так хреново, слышал, как выворачивает, а от дыма хуже станет.

Техник вздохнул:

— Ну раз так, то конечно, ладно, потом покурим.

Из санитарного узла вышел бледный Истомин.

Бобров усмехнулся:

— Илюша, ты, в натуре, как поганка бледная.

— Помолчи. Хотя нет, скажи лучше, у нас есть чем похмелиться?

Фролов воскликнул:

— Какое опохмеление, Илья? Через полтора часа завтрак, затем общегарнизонное построение.

Бобров потер лоб.

— А разве вчера комэск обещал нам кросс?

При слове «кросс», Истомин вновь метнулся в туалет, и оттуда донеслись звериные рыки.

— Говорил что-то, — ответил Фролов, — но станет ли проводить, вопрос. Все же Елагин в общем-то мужик нормальный, должен вникнуть в ситуацию.

— Должен не значит обязан.

— Посмотрим.

— А Илюхе реально хреново.

— Только что заметил?

— Удивляюсь, на хрена пить, если так болеешь?

— Это ты у него спроси.

Вернулся Истомин бледнее прежнего. Сел на кровать, протер мокрое лицо полотенцем:

— Не, мужики, не похмелюсь — сдохну.

— Не сдохнешь, — проговорил, подымаясь, Фролов.

В разговор вступил Бобров:

— Илюх?! Все хотел спросить, вот тебя постоянно по утрам полоскает, если вечером выжрешь. Спрашивается: на хрена тогда пьешь?

Истомин взглянул на борттехника каким-то сожалеющим взглядом:

— Сам-то понял, что спросил?

— Я-то понял, и я не болею, ну если так, чуть-чуть, командиру вообще все до фени, свежий, как огурец, только жрать хочет. Но тебя же всего выворачивает.

— И чего теперь? Завязывать?

— Конечно. Не бухал, сейчас встал бы, побрился, умылся, пробежку сделал, на турнике повисел — и в строй с прекрасным настроением.

— Да? А может быть, с ума дернулся бы по трезваку со службой нашей?

— Но летаешь-то трезвый?

— Это когда как, и ты знаешь об этом. Даже сейчас у меня пульс и давление, как у космонавта. А перегар… Это хрень. Так есть у нас похмелиться?

— Вывернет, — ответил Фролов, направившись в туалет и душ.

Истомин взглянул на техника:

— Юра?

— Ну что, Юра? Вчера комэск заходил, к соседям, все забрал, свой пузырь мы допили, хотя… надо посмотреть. Ты глянь в холодильник?

— Вряд ли, если бы и тут бухали, то водка стояла бы на столе.

— Но и пустых бутылок никто не выносил.

— Да?

— Не до того было.

— Это понятно, здесь пустой тары нет, значит.

Он подошел к холодильнику, открыл дверку:

— Ну слава богу, граммов двести есть.

— Там пузырь?

— Угу, и на дне водка. Маловато только.

— Вспомнил, Павлов заходил, он ополовинил. Ты давай, пока Фрол не вернулся, а то и это отнимет.

— Да что он, изверг? Не-е, Вова нормальный мужик.

Однако схватил бутылку, влил в себя остатки, примерно около двухсот граммов, закрыл рот рукой, вернулся к кровати, сел, нагнувшись.

— Ну что, легчает?

Истомин отмахнулся свободной рукой, отстань, мол.

Так просидел с минуту. Вышел из санузла командир экипажа.

Взглянул на Истомина, на Боброва:

— Что с ним? — указал на штурмана.

— Борьба.

— В смысле? — удивился Фролов.

— В холодильнике оставалось немного, Илюха и глотнул. А сейчас водка, видно, туда-сюда по организму гуляет. Проглотит, легче станет, нет…

Техник не договорил.

Истомин вскочил и рванулся в туалет, едва не сбив командира.

Вскоре вернулся с таким обиженным лицом, будто у него отняли счастливое детство.

— Ну не твою мать? — воскликнул он. — Ведь почти прошла и вдруг назад.

Фролов сказал:

— Под душ встань!

— Не говори ничего, командир. Короче, нет у тебя сегодня штурмана. Ложусь и жду смерти.

Командир экипажа кивнул Боброву:

— Сходи к соседям, может, у них что осталось, не все выгреб Елагин.

— Ты разрешаешь похмелку?

— А что мне, по-вашему, делать? Таким Илюху в столовую тащить? Чтобы он там всем аппетит попортил? Или в таком виде на построение выводить?

— Понял, я мигом.

Бобров обернулся быстро. Принес бутылку водки.

Истомин тут же схватил ее.

— В кухонный отсек! — приказал Фролов. — Нам здесь твои мучения лицезреть ни к чему.

Штурман скрылся в кухонном отсеке.

Командир спросил:

— Как там соседи?

— Это нечто.

— Что?

— На них страшно смотреть. Но в отличие от Илюши, не похмеляются, пытаются привести себя в порядок. Да и отсек тоже. Там такой срач!

— Да, погуляли на славу.

Неожиданно и без стука вошел командир эскадрильи.

Истомину удалось проглотить водку, и он пришел в себя, хотя и выглядел, как раньше.

Фролов и Бобров поднялись.

— Ну, здравствуйте, товарищи офицеры и прапорщики.

— Здравия желаем, — ответил за всех командир экипажа.

Елагин окликнул штурмана:

— Истомин? А ты чего на кухне? Иди сюда, бледнолицый ты наш.

— Грех, товарищ подполковник, над чужим несчастьем смеяться.

— Так на нет и не будет никакого несчастья.

— Ага?! Не будет. Еще хуже будет.

Старший лейтенант зашел в спальный отсек, встал рядом с боевыми товарищами.

Елагин же присел на табурет.

— Ну что, парни, кросс?

Истомин взмолился:

— Товарищ подполковник, давайте без этого? Или хотя бы не сегодня.

— На жалость давишь, Илья?

— Командир обязан заботиться о своих подчиненных.

— Ну ты поучи еще меня.

— Виноват.

— Соседи как?

Фролов пожал плечами:

— Откуда нам знать?

— А разве Бобров не бегал к ним за бутылкой водки?

Офицеры переглянулись.

Бобров был крайне удивлен.

— Откуда вы знаете, товарищ подполковник?

Командир эскадрильи усмехнулся:

— Плох тот начальник, который не знает своих подчиненных.

— Но вас не было в модуле?!

— Не было. Но догадаться о ваших действиях не сложно. Истомин после пьянки блюет, надо подлечить, иначе в строй не выгнать. У самих водки нет, а где могла остаться? У соседей, там, где вчера обмывали рождение сына Ловеса. Кого командир экипажа пошлет за «лекарством» для штурмана? Естественно, борттехника, так как сам штурман не в состоянии пройти даже в соседний отсек. Логика.

Фролов кивнул:

— Причем железная.

— Ладно, пойду посмотрю на «орлов» Короленко.

Истомин проговорил:

— Товарищ подполковник, прошу, обойдемся без физических нагрузок?

— Посмотрим.

К появлению комэска второй экипаж успел навести поверхностный порядок, а вот себя не все. Ловес и Кирсанов были похожи на пугала.

Экипаж поприветствовал командира эскадрильи.

— Хорошо посидели? — вкрадчиво спросил Елагин.

Короленко вздохнул:

— Вы же сами вчера все видели.

— Хорошо. Даже слишком. А за удовольствие что? Надо платить.

Кирсанов сказал:

— По-моему, мы не в борделе, товарищ подполковник.

— Даже в борделе таких физиономий не увидишь, ты на себя в зеркало смотрел?

— Смотрел. И что? У нас еще есть время привести себя в порядок.

Елагин посмотрел на часы:

— Двадцать минут!

— Этого достаточно.

— Ладно. Погляжу на вас в столовой! И предупреждаю, еще раз такая пьянка, выговором не отделаетесь.

Елагин ушел.

В отсек экипажа «34-го» заглянул Истомин. Ему значительно полегчало.

— Привет, мужики!

— Привет, Илья. Поправил здоровье?

— Да, спасибо, выручили. Елагин заходил?

— Только что ушел.

— Насчет кросса что?

— Чего? — переспросил Ловес. — Какого кросса?

— Комэск вчера обещал устроить, чтобы дурь из наших голов выбить.

— Не помню! Но ничего не сказал, только то, что посмотрит на нас в столовой.

— Ну и хорошо, — облегченно выдохнул штурман «33-го». — Еще раз спасибо, я к себе.

— Погоди, — задержал его Короленко, — подполковник у вас тоже был?

— Перед вами.

— Ругался?

— Да нет. Подкалывал.

— Значит, обошлось. Выговоры — это все хрень. Сегодня наложили, завтра снимут.

— Нашел о чем беспокоиться, у меня этих выговоров не меньше десятка. И что? Капитана все равно не получать в ближайшей перспективе. Орден тоже не светит. Так что хрень все это. Пошел, мужики. За мной должок.

— Вот это правильные слова, Илюха, — сказал Кирсанов.

Истомин вернулся в отсек.

В 8:30 все были в летном блоке офицерской столовой. Для летного состава полагался иной, нежели у сухопутных офицеров и прапорщиков, рацион. Поэтому столовая и была поделена на блоки.

Позавтракав раньше, командир эскадрильи прогуливался между столами, наблюдая за личным составом. Особенно за экипажами, устроившими пьянку. Но ничего, привели себя в порядок, пищу принимают без аппетита, но все, что положено. От этого занятия его оторвал посыльный штаба десантно-штурмового полка. Солдат с повязкой подошел к комэску:

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться, помощник дежурного…

Елагин прервал рядового:

— Что такое?

— Дежурный просил передать, что вас вызывает командир полка.

— Вот так и вызывает?

Эскадрилья была придана полку, и командир полка являлся пусть и временно, но начальником летчиков.

— Так дежурный по части передал.

— И как срочно вызывает?

Солдат пожал плечами:

— Виноват, не знаю.

— Ладно, иди скажи дежурному, сейчас буду!

— Есть.

Посыльный ушел. Офицеры эскадрильи смотрели на командира.

— Я в штаб.

Он кивнул заместителю по политической части капитану Уткину:

— Андрей Владимирович, после завтрака офицеров и прапорщиков на плац. Если не поступит иной команды.

— Да, товарищ подполковник.

Елагин прошел в штаб полка. Вошел в кабинет командира, подполковника Кротова:

— Приветствую тебя, Александр Сергеевич, вызывал?

— Здравствуй, Семен Андреевич.

Командиры полка и эскадрильи были одного возраста, в одном звании, должности разные, но это не так важно, поэтому в неформальной обстановке обращались друг к другу на «ты», когда по имени-отчеству, когда только по имени.

— Проходи, присаживайся, сейчас замполит подойдет, обсудим одно дело.

— Серьезное дело?

— Да как сказать?! Точно сказать не могу. Замполит объяснит, это он полностью в теме.

— Хорошо, значит построение откладывается?

— Нет, начальник штаба проведет. У меня так, а по своим решай сам.

— Я позвоню?

— Конечно? Что за вопрос?

Командир эскадрильи воспользовался телефоном внутренней связи, вызвав дежурного:

— Костылев? Елагин.

— Да, товарищ подполковник.

— Передай начальнику штаба, чтобы провел развод, я задержусь у командира полка. Распорядок по расписанию!

— Понял!

— Выполняй!

— Есть!

Елагин положил трубку, и тут же в кабинете появился заместитель командира полка по политической части, майор Харламов:

— Разрешите, Александр Сергеевич, — обратился он к Кротову.

Тот кивнул:

— Проходи, Олег Михайлович, докладывай, что у тебя?

— Минуту.

Замполит присел за стол рядом с командиром, напротив Елагина.

— Тут такое дело, Александр Сергеевич. На нас вышли афганцы.

— В смысле?

— Как-то дозвонились до дежурного.

— Интересно. Хотя у глав поселений телефоны имеются. Что за афганцы?

— Из кишлака Тахарак, что в шестидесяти километрах от базы.

— Что хотят?

— Помощи просят.

— Помощи? — Кротов взглянул на замполита.

— Да, у них малец восьми лет тяжело заболел, своих медиков, понятно, нет, пытались обратиться в госпиталь Кабула, не смогли, до нас кое-как дозвонились. Старший их объяснил, что умирает пацан.

Кротов вздохнул:

— Этого нам еще не хватало.

Он раскрыл карту:

— Так, и где этот Тахарак?

В разговор вступил комэск:

— В Уджерском ущелье.

— Да?

Кротов все же посмотрел в карту.

— Точно. Что будем делать?

Замполит сказал:

— Надо бы помочь. Думаю, подполковник Елагин не откажет выслать к кишлаку вертолет, чтобы забрать пацана?

Комэск проговорил:

— Район стремный. Если помните, на прошлой неделе там обстреляли нашу пару «Ми-8». Хорошо, что били с автоматов и машины находились на приличной высоте.

— Они, значит, нас обстреливают, а мы им помогай? — командир полка посмотрел на замполита.

— Но, Александр Сергеевич, не все же афганцы воюют. И мирные дехкане или чабаны не стали бы стрелять по вертолетам. Да и мальчишка в чем виноват?

— Ну не знаю. Что решил, Семен Андреевич? — спросил Кротов у Елагина.

— Надо лететь. Пацан действительно не виноват, что идет война.

— Отлично, — сказал замполит, — но тогда вам надо поторопиться. Судя по докладу дежурного, состояние мальчика тяжелое.

— Машину я выделю, на подготовку уйдет не больше получаса. Но надо и врача с сестрой или медбрата брать. Возможно, придется помощь на месте оказывать.

— Это не проблема, я решу этот вопрос, — заверил замполит.

— Решай. А с афганцами связи обратной нет?

— Это вряд ли, — проговорил командир полка и спросил: — А что?

— Так кишлак в ущелье, место там довольно широкое, снизиться можно, а вот дно какое? Нужна площадка, чтобы посадить вертолет.

— Здесь я тебе ничем помочь не смогу.

— Ладно, пошлю Фролова, он пилот опытный, найдет, где посадить машину. Давайте в эскадрилью медперсонал. Я буду там, начмед пусть подсуетится.

Замполит проговорил:

— Одних врача и сестры мало будет, надо еще пару бойцов да носилки. Но и это я возьму на себя.

— Хорошо! Тогда работаем, — подвел итог совещания командир полка.

Командир эскадрильи прошел до учебного модуля, где собрались экипажи.

Вызвал Фролова.

Тот вышел к командиру.

— Да, товарищ подполковник?

— Истомин в порядке?

— Так точно. Вылет?

— Да.

— Куда?

— Ты задаешь вопрос, на который напрашивается один ответ.

— Далеко лететь?

— Нет, в Тахарак.

— Вы хотели сказать к Тахараку?

— Я сказал, в Тахарак.

Подполковник объяснил обстановку.

— Теперь ясно?

— Так точно! Но мы вроде провинились и не в лучшем состоянии. Есть и другие экипажи.

— Не пройдете медосмотр, отправлю другой. На тебе остановился потому, что ты, не хочется хвалить после вчерашнего, но… самый опытный в подобных делах. Ты уже сажал вертолет в ущельях, выбрасывая десант. У других командиров опыта меньше. А я не хочу потерять машину и людей. Вылет в 9:30.

— Тогда, может, обойдемся без медосмотра?

— Нет! Все, как положено. Сейчас всех своих в медпункт. Далее сразу на площадку. Пока будете в медпункте, я переговорю с дежурным метеорологом и связистом, уточню прогноз погоды, хотя какие могут быть изменения, если только нет на подходе «афганца», рабочие частоты, в общем, подготовка в экстренном режиме.

— Что, так плох пацан?

— Афганцы говорили, что плох. Да, еще с вами полетят врач с медсестрой и бойцы с носилками. Хрен его знает, что и как предстоит им делать. Понял?

— Так точно. Один вопрос: руководитель полета будет, или обойдемся?

— Все экстренно, но как положено. Будет руководитель полетов. Но давай, вперед.

— Есть!

Через пять минут экипаж вошел в полевой медицинский пункт, где находилось помещение медперсонала и вертолетной эскадрильи.

В кабинет Петровской ввалились гурьбой.

Фролов, улыбаясь, поприветствовал врача:

— Доброе утро, Рита!

Женщина в белом, безупречно отглаженном халате взглянула на командира экипажа:

— Не Рита, Фролов, а капитан медицинской службы Петровская.

— О, как серьезно.

— Да и только так. Я в курсе вашего вылета. Вас, Фролов, прошу остаться, остальным ждать в коридоре.

— Товарищ капитан, — не без юмора сказал Фролов, — вы не можете не знать, зачем мы летим. В кишлаке умирает пацан, и каждая минута на счету. А нам еще машину готовить, так что давайте…

На что Петровская ответила:

— Давайте, капитан Фролов, не тратить попусту время.

Командир кивнул подчиненным:

— В коридор и в очередь.

— Как достала эта бюрократия. А говорят, она только на гражданке, — пробурчал Бобров.

Истомин вытолкал прапорщика в коридор.

— Не зли эту мегеру, Юра, от меня такой перегар.

— Орех мускатный пожуй.

— Эта врачиха учует, хоть литр мочи выпей.

— А что, неплохая идея.

Бобров усмехнулся и присел на стул.

Истомин не успел. Дверь блока открылась, и появилась медсестра эскадрильи, Людмила Румянцева.

— Оп-па! — воскликнула она. — Кого я вижу?

— Привет, Люд.

— Привет.

— Давай отойдем?

— А чего вы здесь, проблемы?

— Вылет.

— Ну тогда ты, Истомин, попал.

— Перегар?

— Угу! И где же так нажрался?

— Отойдем!

Они отошли к торцевому окну, под кондиционер.

Истомин рассказал о вечеринке.

Людмила посмотрела на него:

— И когда ты узнал, что у вас намечаются посиделки?

— Где-то в обед.

— Меня предупредить трудно было?

— Извини, не получилось.

— Не получилось? А я девочек попросила оставить отсек, ждала тебя, как дура. А ты в это время бухал. Нет, я ничего не имею против мужских компаний, и ты мне, в конце концов, не муж и даже не жених. Но предупредить-то мог?

— Прости, дорогая. Честное пионерское, больше не повторится. А сегодня буду непременно.

— Сегодня я заступаю на дежурство.

— Ну и прекрасно. Здесь удобств больше, чем в секторах модуля.

— Сюда придешь?

— Почему нет? И отмазка всегда найдется. Живот заболел, вот и явился ночью в медпункт, куда же еще!

— Ладно. Но Петровская вряд ли допустит тебя до полетов.

— Так помоги, родная.

— Ты не знаешь капитана?

— Знаю, но знаю и то, что ты можешь помочь.

— Ты понимаешь, что предлагаешь?

— Ну придумай что-нибудь, Люд, мне обязательно лететь надо, иначе комэск может заменить экипаж. Я и так нарисовался, не сотрешь, а тут еще отстранение от полета.

— Ладно. Жди! Но будешь должен мне!

— Господи, и кому я только не должен в этом гарнизоне?!

— Мне особо!

— Базара нет, дорогуша.

Сестра зашла в кабинет и тут же вызвала Истомина:

— Заходите, товарищ старший лейтенант.

С ним вошел и Бобров, так как командир прошел медосмотр.

Техник попал к Петровской, Истомина же усадила напротив себя медсестра. Врач недовольно посмотрела на Румянцеву, ей было известно, что она крутит любовь со штурманом и вообще медсестра в присутствии врача не могла проводить осмотр, однако Петровской пришлось закрыть на это глаза. Как знала она об увлечении Румянцевой, так и медсестра была в курсе, что Петровская иногда спит с начальником штаба полка. Афишировать эту связь майор, естественно, не хотел, да и Петровской ни к чему.

Румянцева допустила Истомина до полетов.

И он довольный вместе с техником вышел из кабинета.

Экипаж направился на летное поле. Там Бобров тут же приступил к своей штатной работе, расчехлил «пепелац», открыв капот, осмотрел все системы и агрегаты, проверил уровень масла в главном редукторе, в промежуточном, в хвостовом, в каждом двигателе, заправку топливом, целостность контровочной проволоки на каждом узле автомата перекоса. Заполнил технический журнал, расписался. В докладе командиру необходимости не было. Капитан Фролов и старший лейтенант Истомин провели собственный осмотр. Командир расписался в журнале.

Подъехала санитарная машина. Тут же появился и командир эскадрильи.

Фролов доложил о готовности к вылету. Из санитарного «УАЗа» двое десантников в легкой экипировке вытащили носилки, перенесли их в грузовую кабину, туда же прошли врач полкового медицинского пункта старший лейтенант Василько и медсестра с увесистым санитарным пакетом.

Командир эскадрильи пожелал Фролову удачи, и экипаж поднялся в кабину. Каждый отрегулировал под себя кресло, устроился удобнее на подвесной парашютной системе, осмотрел приборы. Истомин доложил о напряжении в сетях.

Подогнали АПА — аэродромный источник питания, борттехник со специалистами подключил его к бортовой шине. Штурман зачитал карту:

— Напряжение сети — норма, топливный насос включен, пожарные краны открыты…

Борттехник занял свое место на отдельном кресле позади командира и штурмана.

Фролов включил радиостанцию, запросил руководителя полетов:

— Береста, Тридцать Третий!

— На связи!

Владимир узнал голос капитана Волгина.

Фролов продолжил:

— Береста, Тридцать Третьему запуск.

— Тридцать Третий, ветер сто десять градусов, четыре метра в секунду, запуск разрешаю.

— Разрешили.

Фролов запустил двигатели. Включились все приборы систем вертолета. Командир и штурман проверили их показания. Порядок.

Штурман доложил:

— Давление в тормозной системе — норма, рулежная полоса свободна.

Фролов вызвал Волгина:

— Береста, Тридцать Третьему предварительный.

Руководитель полетов ответил:

— Тридцать Третьему предварительный разрешаю!

— Разрешили.

Командир экипажа растормозил колеса, отдал ручку от себя и плавно увеличил шаг-газ, потянув вверх ручку слева от кресла.

Вертолет тронулся с места, пошел по рулежной полосе. Через несколько метров Фролов затормозил, проверил тормоза. Порядок. Проехал дальше по магистральной рулежке к черте, обозначающей предварительный старт. Примерно в пятидесяти метрах от выезда на взлетно-посадочную полосу.

У черты «Ми-8» остановился.

Истомин вновь доложил, хотя Фролов прекрасно все видел:

— Полоса свободна, на глиссаде нет заходящих на посадку бортов.

Командир кивнул, вызвал руководителя полетов:

— Береста! Тридцать Третьему исполнительный (разрешение вырулить на исполнительный старт).

— Тридцать Третьему исполнительный разрешаю.

— Разрешили.

Вертолет вырулил на взлетно-посадочную полосу и встал на курсе взлета.

Штурман читал карту:

— Курс взлета шестьдесят, авиагоризонты — разарретированы, обогрев ПВД (приемник воздушного давления) включен, триммеры во взлетном положении.

Фролов вызвал Волгина:

— Береста, Тридцать Третий карту выполнил, к взлету готов.

— Тридцать Третий, — ответил руководитель полетов, — взлет разрешаю.

— Принял, взлетаю!

Истомин включил на часах кнопку отсчета времени. Фролов плавно увеличил «шаг-газ», одновременно потянув на себя и вправо ручку управления, чуть толкнув правую педаль, компенсируя увеличивающийся реактивный момент несущего винта.

Первой, как и положено, от бетонки оторвалась передняя стойка шасси, затем левое колесо основных шасси, последним — правое колесо.

Вертолет оторвался.

Фролов перевел режим связи на переговорное устройство.

Поднявшись на сто метров, Фролов выполнил разворот на нужный курс.

Штурман доложил:

— Курс шестьдесят, исправленный курс шестьдесят четыре, ветер усиливается!

— Принял!

Вертолет пошел над плато на высоте в тысячу метров, выдерживая скорость в сто пятьдесят километров в час.

Спустя десять минут он опустил машину до высоты шестьсот метров, снизив скорость до ста километров в час. Развернул в ущелье. Оно было широким, безопасным с точки зрения обстрела с плато. Миновали брошенное селение Астар, подошли к нужному кишлаку Тахарак.

Командир взглянул на Истомина:

— Что с площадкой?

— Есть и с запада, и с востока. Чистые, видно, местные подсуетились. Направление ветра попутное, так что придется развернуться.

— Делаем.

«Ми-8» прошел над кишлаком, на улице которого собралась приличная толпа. Люди махали пилотам, видно, что-то кричали. Выйдя из ущелья и развернувшись, Фролов сбросив скорость и высоту, тихо, как говорится, нежно, подвел «Ми-8» к селению и плавно посадил машину на восточной, дальней от кишлака, площадке. Закрепив шасси, он убрал «шаг-газ».

Лопасти еще вращались, когда борттехник открыл дверку грузовой кабины и выбросил трап.

По нему спустились медики, бойцы с носилками.

К ним бежали мужчины, размахивая руками.

Вскоре толпа налетела на медиков и бойцов. Двинулись в селение.

Истомин, видя все это, проговорил:

— Видать, действительно хреново дело у местного пацана, раз весь кишлак на улицу выскочил.

— Да они все тут родня.

— А что будет, если парень умрет до того, как мы заберем его?

— Хрен его знает. Все может быть, но местные нашим ничего не сделают, грубить, угрожать могут, а вот причинить вред вряд ли. Знают, у нас связь с базой и если что, то максимум через полчаса тут появятся «полосатые». И разнесут на хрен весь этот кишлак.

— Но нам-то от этого не легче? Ведь ты не поднимешь машину без медиков и солдат?

— Подняться поднимемся, отойти не отойдем. Но у нас есть крупнокалиберная пулеметная установка. Откроем предупредительный огонь.

— А они по нам!

— Илья?! У тебя опять депрессуха?

— Честно говоря, состояние не ахти, но в общем…

— Ну и помолчи. Смотри за приборами и будь готов к действиям, я отслеживаю обстановку, Бобров у машины смотрит.

Медики в кишлаке не задержались.

Вскоре толпа двинулась обратно. Мужчины несли носилки, бежали бегом, рядом врач, солдаты, за ними еле успевала медицинская сестра, кто-то из местных забрал у нее большой санитарный пакет.

Больного загрузили на борт, вместе с парнем остался афганец. Поднялся медперсонал и охрана. Борттехник поднял трап, закрыл дверь, прошел в кабину:

— Домой, командир, быстрее!

Толпа отбежала от вертолета.

Фролов поднял вверх ручку слева от сиденья, увеличивая мощность двигателя.

Машина медленно оторвалась от грунта, начала подъем.

Набрав высоту в двести метров, Фролов запросил курс, хотя знал, куда лететь. Но положено. Штурман доложил. Увеличивая скорость и высоту, «Ми-8» пошел над ущельем.

Борттехник зашел в кабину:

— Командир!

Фролов оглянулся:

— Что такое?

— Врач старлей требует связи с базой.

— А больше ему ничего не надо?

— Требуется подготовить операционную, чтобы начать операцию сразу по прилету.

— А что у пацана?

— Хрен его знает, но состояние тяжелое.

— Ладно, давай сюда медика.

При появлении врача штурман передал ему наушники с переговорным устройством, переключая кнопку на ручке управления в режим радиостанции.

— Позывной базы — Береста. Знаешь, как пользоваться связью?

Старший лейтенант, медик, держа гарнитуру, отрицательно мотнул головой.

— И чему вас только учат?

Истомин вызвал Волгина:

— Береста, Тридцать Третий!

— Да?! Береста на связи!

— Медик на борту хочет поговорить с полком.

— Понял, переключаю.

— Буян на связи, — ответил начмед.

Вообще-то Буян — позывной командира полка, но своего у медика не было.

Показав, как работать, Истомин вернулся к своим обязанностям.

— Буян! Василько!

Фролов с Истоминым переглянулись, усмехнувшись. Врач совершенно не имел понятия, как работать с радиостанцией. Вернее, как вести переговоры.

— Что у тебя?

Истомин слышал переговоры.

— Больного взяли на борт. У него перитонит. Готовьте срочно операционную, бригаду.

— Сколько у нас есть времени?

— На подготовку операционной?

— На то, чтобы спасти парня?

— Думаю, если в течение часа сделаем операцию, то выживет.

— Передай гарнитуру пилотам.

Ответил штурман:

— Буян! Тридцать Третий!

— Это начмед! Когда ожидать вас?

— Минут через десять будем на летном поле.

— Понял, хорошо!

— До связи, начмед! — не удержался Истомин.

— Что? — не понял начальник медицинской службы полка.

— Отбой!

Штурман отжал кнопку, включив самолетное переговорное устройство. Фролов вывел вертолет из ущелья, начал подъем.

Медик продолжал оставаться в кабине, завороженно глядя вперед. Такого он еще не видел. Полет из кабины.

— Старлей, — привел его в себя штурман.

— Да?!

— А что это за хрень, перитонит? Заразная?

— Не заразная. Перитонит — это, если попроще, воспаление брюшины, попадание в брюшную полость инфекционных и химических раздражителей.

— Ну спасибо, объяснил. А еще проще нельзя?

— У вас был аппендицит?

— Был, вырезали.

— Ну вот, у афганского мальчика тоже аппендицит, но началось осложнение, произошел разрыв червеобразного отростка, аппендикса. Гной попал в брюшную полость. Это, если не прооперировать срочно, приведет к смерти.

— Но вы успеете вытащить пацана с того света?

— Должны успеть. Забрали вовремя. Еще час — и мы бессильны были бы что-либо сделать.

— Мы всегда появляемся вовремя. А что за «дух» летит с нами? Я имею в виду мужика!

— Это отец ребенка.

Фролов спросил:

— Почему без моего разрешения?

— Извините, я думал, вы будете не против!

Фролов покачал головой:

— Ну медики, иди к больному, тут тебе не смотровая площадка.

— Да, да, извините.

Вертолет вернулся на базу в 11:00.

К нему подкатила санитарная машина, носилки с больным перенесли в «УАЗ», тот с медиками, больным и его отцом пошел к полковому медицинскому пункту. Бойцы пошли пешком в свое подразделение. Экипаж же отключил все системы, заглушил двигатели, вышел из машины. Борттехник остался в кабине. Ему еще предстояло провести ряд мероприятий.

Фролов направился на доклад к командиру эскадрильи.

Истомин развернул было к модулю, но капитан поправил его:

— Илюха?! Успеешь! Сейчас со мной!

— Но мне-то чего делать в штабе?

— Это приказ.

— Да брось, Володь.

— Я бутылку, в которой еще половина осталась, выброшу.

— Эх, бьешь прямо в душу. В штаб так в штаб.

Комэск принял доклад, поблагодарил летчиков.

Взглянул на штурмана:

— В порядке, Илья?

— Почти.

— Ничего, пообедаешь, все пройдет, а нет, так сходишь к своей сестричке, она даст какую-нибудь пилюлю. Это через нее получил допуск?

— Какая разница, товарищ подполковник? Выполнили задачу? Выполнили. Надеюсь, обратно больного парня в Тахарак сегодня тащить не заставите?

— Нет. Ему придется полежать.

— А отец его будет по гарнизону болтаться?

— Это не твоя забота, а особистов.

— Ясно!

— Отдыхайте.

Командир и штурман вышли из штабного модуля.

Фролов улыбнулся:

— К Людмиле за пилюлей?

— В отсек! Сейчас-то ты не запретишь мне подлечиться?

— Перетерпишь, к вечеру станет лучше, а встретишься с сестричкой, так она в постели вылечит тебя окончательно.

— Ага?! Если до постели я не загнусь.

— Ладно, пошли в отсек, добьешь свой пузырь.

— Вот это другой разговор, командир.

В отсеке Истомин допил бутылку, граммов сто двадцать, и этого хватило полностью поправить здоровье. Наконец-то он чувствовал себя здоровым, полным сил человеком.

Пришел борттехник, доложил о том, что проверил вертолет после полета, заправил, зачехлил.

Упал на койку, заложив руки за затылок. Взглянул на штурмана:

— Как дела, Илюша?

— Лучше всех!

— Ну слава богу, отошел.

Фролов усмехнулся:

— Надолго ли?

Истомин ответил философски:

— Это как получится. Как покойная бабка одной из моих училищных подружек говорила, все мы в руках Божьих. Я в Бога не верю, но с другой стороны, кто-то создал Землю, звезды, вообще все, что нас окружает, да и само человечество. Не могло же это появиться из ничего?

Бобров посоветовал:

— Читай, Илюха, теорию Дарвина, это насчет людей.

— Хрень полная, с моей личной точки зрения. Объясняю для прапорщика почему. Раньше, значит, люди могли происходить от обезьян, а сейчас нет? Я что-то не слышал, что где-то в Африке обнаружили племя уже не обезьян, но еще не людей, однако с признаками разума.

— Раньше и динозавры по земле бегали.

— Сказал, хрень все эти учения. А придумывается по трем причинам. Либо крышу срывает так, что в башке кавардак начинается. Либо ученые желают на этой хрени звания получать, профессоров, академиков, заполучить хату в Москве, рядом дачку, известность, несмотря на то, какую бы ерунду ни придумали. Либо тупо хотят бобло сбить. И лучше не в Союзе, а где-нибудь в Канаде, выставив себя диссидентом. Там нужны люди ученые или хотя бы такие, которые идеально косят под них. Вот тебе и Нобелевская премия, все условия, а главное бобло. Взамен же мелочь: поливай грязью Союз, если не можешь проявить себя в науке.

Техник с удивлением посмотрел на штурмана:

— Ну ты, Илюха, задвинул. Тебе в замполиты переходить надо. Любому запудрил бы мозги.

— Пошел ты, Юра!

— И куда? Я у себя.

— Не знаешь куда?

— Догадываюсь, но не пойду. А вот тебе придется.

— С чего бы?

— А кто договаривался с Румянцевой провести романтическую ночь в медпункте?

Истомин оторопел. Их разговора с Людмилой борттехник слышать не мог.

— Ты чего несешь, Юра?

— Хорош, Илья, ломать дурачка. Мне лично до одного места, что за отношения у тебя с Людкой. Но не надо было при мне такое говорить. Могли по крайней мере выйти из ПМП.

— Значит, слышал?

— Конечно. Ладно, все это ерунда. Что-то в последнее время десантура на месте сидит. То минуты спокойно не было, приходилось бросать взводы то на восток, то на юг, а то затишье. Затишье же, как известно, часто бывает перед бурей. Вопрос, что дальше будет.

Истомин взялся за эспандер.

— Да какая тебе разница? День прошел и черт с ним. Ближе к замене.

— Это так! Но ты сплюнь, а то сглазишь. И придется нам опять по три вылета в сутки делать.

Штурман ответил:

— Плюй не плюй, без толку, все это предрассудки.

Незаметно пролетел день. После ужина экипаж вернулся в модуль.

Истомин принял душ, оделся в спортивные штаны, майку, натянул новые кроссовки.

Наблюдая за ним, техник усмехнулся:

— Илюха, ты лучше тапки надень или сланцы.

— Зачем?

— Сваливать из медпункта проще будет. А кроссовки пока наденешь…

— Это не твоя забота, дай-ка лучше свой французский одеколон.

— У тебя же есть.

— Он с каким-то табачным привкусом, твой же помягче, послаще.

— Говорил, бери этот, нет, дороже ему подавай.

— Юра?! Я попросил одеколон. Зажал, так и скажи, обойдемся.

— Да бери, вон на тумбочке.

Фролов, лежа на кровати, вставил:

— Ты его, как «Шипр», на себя не лей. Иначе твое присутствие в полковом медицинском пункте будет слышно в штабе и в командирском модуле.

— Знаю!

Побрызгавшись одеколоном, взглянув на себя в зеркало, Истомин поднял руку:

— Адью, господа, я удаляюсь.

Фролов спросил:

— Ты уходишь из экипажа?

— С чего? Сам знаешь, куда иду. На рассвете буду на месте.

— Но ты же попрощался с нами.

— Не понял?

— Адью, Илюха, по-французски — прощай. Навсегда, понимаешь?

— Да какая разница?

— Если уходишь на время, говори «до свидания». Можно даже по-французски.

— Я изучал английский. Читаю и перевожу со словарем. Причем хреново, в училище еле на тройку вытянул.

— «До свидания» по-французски, раз ты так любишь этот язык и желаешь уходить, — «аревуар».

— А ты откуда знаешь?

— А я учил французский, в школе, на «отлично».

— Ну тогда всем аревуар.

— Давай, Казанова.

— Не скучайте, я вернусь.

Истомин вышел на территорию. Стемнело. Вообще в Афганистане темнеет, по нашим меркам, рано и быстро. Казалось бы, конец июня, самые длинные дни и короткие ночи, но в восемь часов здесь уже темно. Освещение есть, но слабое, там, где это необходимо. Периметр гарнизона под охраной усиленного караула. Выйти за пределы невозможно, да и не надо штурману за пределы. Ему надо в полковой медицинский пункт.

Он прошел, как говорится, окольными путями. Подошел к светящемуся окну с торца здания. Заглянул.

Румянцева сидела за столом, заполняла какой-то журнал.

Он постучал.

Она вздрогнула, посмотрела на окно.

Там вовсю улыбался штурман «33-го».

Она покачала головой, улыбнулась, кивнула в сторону входа.

Истомин подошел к входу, осмотрелся. Вот здесь свет был ни к чему, все крыльцо как на ладони. Взялся за ручку, но дверь открыла медсестра.

— Ты чего так рано?

— В смысле рано? Девятый час!

— Отойдем в курилку.

Они прошли под навес из арматуры, по которой разросся виноград. Там их не было видно.

— У меня в стационаре больные еще не спят.

— А что, есть больные?

— Да, Илюшенька, люди иногда болеют. Да еще афганский мальчик. Мне необходимо круглосуточно смотреть за ним.

— Надеюсь, отца его в санчасти нет?

— Нет, тот у особистов.

— Так что получается, даже и после отбоя мы не сможем с тобой расслабиться как следует?

— Сможем. Но недолго, часик.

Истомин вздохнул:

— Что такое часик, Люда, я так соскучился?!

— Правда?

— Честное слово.

— Ну полтора.

— Это уже кое-что.

— Но сейчас иди, погуляй, приходи после десяти, все!

— Слушай, а начмед наведаться может? Из-за афганского пацана?

— Вряд ли, операцию провели успешно, жизни ничего не угрожает, надо только давать антибиотики строго по часам. Да смотреть на показания аппаратуры. Существует вероятность криза, малая, но существует.

— Ты мне этими терминами голову не забивай. Все равно не пойму. После десяти, значит после десяти.

— И еще, Илья, смой, пожалуйста, с себя одеколон. От тебя за версту им тянет. Французский, что ли?

— Заметно?

— Сказала же за версту. А в кабинете и до завтрашнего вечера не выветрится.

— Я же только слегка мазанул.

— Мог бы и без этого, знаешь же, что не в отсек идешь.

— Ладно.

— Ступай, мне пора на место.

— Давай, перекурю, прогуляюсь, мне один хрен делать нечего.

Румянцева ушла.

Истомин присел на скамейку курилки, достал пачку «Ростова», выбил сигарету, прикурил. Курил не спеша, некуда спешить.

Возвращаться в модуль не хотелось, прошел в клуб. Там офицеры играли в бильярд. За стойкой бара — вольнонаемный бармен, который откровенно скучал. До того как началась антиалкогольная кампания, это место было золотым, сейчас же спиртные напитки запрещены. Только в магазине и в ограниченном количестве.

Посмотрев за бильярдистами, Истомин подошел к бармену:

— Тоскливо, Толик?

— Не говори, Илья. Вот хочу в Кабул перевестись. Там веселее.

— В Кабуле есть кому работать.

— Тоже верно. Будешь чего?

— А что у тебя есть? Томатный сок?

— Ну почему? — Бармен хитрыми глазками осмотрел зал клуба. — Для своих людей найдем и кое-что покрепче.

— Да? Водка?

— Угу! Из магазина, не самоделка, хотя думаю, неплохо пошел бы и разбавленный спирт.

— Водка — это хорошо, — проговорил Истомин, — давай сто граммов.

— Момент!

Бармен заработал руками под стойкой, потом выставил бокал с красной жидкостью.

— Чего это? — удивился Истомин.

— Водка, подкрашенная томатным соком. Не могу же я тебе рюмку выставить?

— Ну не так уж и плохи дела у тебя.

— Да это мелочь.

Истомин выпил коктейль.

Поставил бокал, закурил. Курить в кафе тогда еще можно было.

Подрулил командир разведвзвода Павлов:

— Привет, Илюша!

— Привет, Боря!

Он кивнул бармену:

— Толик, как обычно!

— Момент.

Разведчик повернулся к штурману:

— Слышал, вы летали в Тахарак?

— Было дело. Пацана местного больного на базу доставили.

— В курсе. Как там в Тахараке?

Истомин пожал плечами:

— Да вроде ничего. Бородачей в кишлаке много, я бы сказал слишком много. Селение-то небольшое, а народу вывалило, как появились, масса. Но может, из других селений к родственникам приехали? Это у них в порядке вещей. А почему ты спросил об этом?

— Это профессиональное. Но говоришь, мужиков в кишлаке много?

— Много! Хотя сколько их должно быть, я не знаю.

— Ладно.

Разведчик принял такой же бокал. Выпил.

Спросил у штурмана:

— В модуль?

— Нет, дела есть.

Старший лейтенант Павлов улыбнулся:

— Вот и у меня дела. Давай, удачи!

— Взаимно!