Тени прошлого. Восставшие

Александр Тамоников, 2017

Уже трудно поверить, кем они на самом деле когда-то были. Сейчас Павар и Файдар – уважаемые в афганском кишлаке люди. У каждого – семья, дети, небольшой, налаженный с годами бизнес. Но беда, как обычно, приходит внезапно. Пышную свадьбу дочери Файдара по страшному стечению обстоятельств разбомбили американские летчики. Погибли жена и дочь. Охваченный горем отец в отчаянии спешит за поддержкой к Павару. И тогда друзья понимают: они уже не Павар и Файдар. Они – Борис Павлов и Владимир Фролов, советские офицеры, когда-то давно попавшие в плен к душманам. И вот пришло время доказать, что они вовсе не пленники, а мстители…

Все изложенное в книге является плодом авторского воображения. Всякие совпадения случайны и непреднамеренны.

А. Тамоников

© Тамоников А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

Глава 1

Афганистан, военная база дислокации отдельного десантно-штурмового полка (ДШП), вертолетной эскадрильи, подразделения охранения, Шерган, в семнадцати километрах от Кабула. Воскресенье, 21 июня 1987 года.

На войне не бывает ни выходных, ни праздничных дней, ни рабочих. Одни сплошные будни. Но воскресенье — это воскресенье. И подразделения, находившиеся на базе, проводили время по распорядку выходного дня.

Командир разведывательного взвода ближе к обеду покинул батальонный офицерский модуль. Выйдя на улицу, он словно в пекло попал. В модуле, где работали кондиционеры, температура была двадцать четыре градуса, по крайней мере в отсеке она являлась именно таковой. На улице же термометр, прикрепленный к косяку входной двери, показывал тридцать четыре градуса. И это в тени. Как говорится, почувствуйте разницу. Старший лейтенант Борис Павлов эту разницу почувствовал, снял куртку «афганку», оставшись в майке-тельняшке. На голове панама, основное средство от солнца и вентиляция неплохая. Это кто-то хорошо придумал — панаму. На смятые, опущенные поля старший лейтенант не обращал внимания. Это в Союзе, в войсках южных округов, в Туркестанском в частности, молодые офицеры-щеголи отглаживали поля, вставляли по краю проволоку, протаскивали пуговицы тренчика вниз, оставляя последний на месте, пробивали «лохматку» на верхней части, и получалась натуральная ковбойская шляпа. В Афганистане же этой ерундой не занимались. Закрывает от солнца, и ладно.

Водрузив на нос дужку солнцезащитных очков, Павлов осмотрелся. Поблизости никого, только в курилке, в тени установленного с трех сторон брезента, солдат — дневальный по модулю, читал письмо. Наверное, от девушки, а может, и от родителей или друзей. Хотя нет, от девушки, уж слишком радостной была у него потемневшая от загара физиономия.

Павлов взглянул на часы. 11:55. Как раз солнце в зените. Но надо идти. Сбоку от офицерской столовой он остановился. Прижался к стене, стараясь скрыться от солнца за метровым козырьком крыши. На часах 12:00, 12:05, 12:10.

— Ну блин, как всегда, — проговорил старший лейтенант. — Неужели так трудно приходить вовремя?

На аллее показалась миниатюрная женщина в шортах, майке, что подчеркивало ее точеную фигуру и особенно грудь третьего размера, которая колыхалась в движении. Женщина была без бюстгальтера.

Павлов сглотнул слюну.

Женщина подошла, поцеловала его в щеку.

— Привет, Боря!

— Привет, Лен! Это у вас что? Действительно традиция опаздывать на встречу?

— А ты не знал, что женщина имеет пятнадцать минут?

— На то, чтобы парить дружка в этом пекле?

— Извини, Боря, опоздала не по своей вине. Вернее, не опоздала, — женщина улыбнулась, — задержалась.

— Ну, конечно, вы же задерживаетесь, как начальство.

— Погоди, я сразу не обратила внимания, ты как назвал себя?

— В смысле? — Павлов поднял глаза на женщину.

— В том, что назвал себя моим дружком?

Старший лейтенант сообразил и тут же включил непонятку:

— А разве я так назвал?

— Именно, Боричка. Пятнадцать минут на то, чтобы парить своего дружка в этом пекле.

— Не может быть. Тебе послышалось.

— У меня хороший слух.

— Ну это ни о чем не говорит. Конечно, ты моя невеста, дорогая.

— Вот так лучше.

— А кто тебя задержал?

— Начпрод.

— А ему какое дело до тебя?

Женщина кокетливо улыбнулась и повела плечами:

— Не подумай ничего такого. А ответ прост: тебе ли не знать, что начпрод наш начальник.

Павлов задвинул панаму на затылок:

— Черт, об этом я не подумал.

Женщина, пришедшая к офицеру, — вольнонаемная Осипова Елена, двадцати лет, являлась официанткой офицерской столовой полка.

— Но это такая ерунда. По идее, столовая в подчинении зампотыла.

— Ага! Будет тебе майор заниматься столовой, когда на это есть капитан — начпрод и прапорщики.

— И что он хотел, этот боров?

— Почему боров? Капитан — упитанный мужчина, но еще внешне ничего.

— Я спросил, что он хотел от тебя.

— Я сегодня свободна, а начпрод решил видно отдохнуть с Олей Лейко, просил меня заменить ее.

— Ты, конечно, отказалась.

— Да, но не из-за вредности, хотя характер у меня, признаться, довольно противный.

— Я знаю!

— Что?

— У тебя противный характер, дорогая, с небольшими заскоками, как у любой женщины, выражающийся иногда в капризах.

— Ловко. У тебя большой опыт общения с женщинами?

— Откуда? В училище было не до них. Ну почти не до них. По окончании — и отпуска, Ташкент и Афган, и здесь… только ты. Откуда опыту взяться? Если только от тебя.

— Так я тебе и поверила, что в училище у тебя не было девушек.

— Девушки были, а женщин нет. Разница большая.

— Ладно. Я отказалась, потому что дело касалось Ольги Лейко, а не других девочек.

Павлов присвистнул:

— Девочек?

— Не хами!

— А чем тебе Ольга не угодила?

— Сука она, и знает, что и у меня личные дела, а нет, тихо в сторонку, мол, меня не касается, это начпрод.

— Так на чем договорились?

— Послала я их обоих к черту? Хотят развлекаться, пусть после дежурства и развлекаются.

— А начпрод что?

— Орать начал, как скажу, мол, так и будет.

— А ты?

— Ну чего допрос устроил, ушла я из модуля.

— Результат?

— Лариска Соткина согласилась поменяться.

— Значит, мы сегодня вечером встретимся?

Елена вздохнула:

— Вопрос, где?

— Ну за это, дорогая, не волнуйся. Начальник бронетанковой службы вчера улетел в Союз, а у него отдельный отсек.

— И что?

— А то, что мы с майором вместе еще в Ташкенте кружили, когда ждали отправки сюда. Начальник БТС — оторва еще тот. Любитель, как говорится, костра и солнца. Каждый день новых девочек снимал в кабаке. А оплачивал я. Мы с ним в гостинице в одном номере жили, вместе в кабак шастали.

Осипова, сощурив глаза, посмотрела на Павлова:

— И ты, конечно, тоже каждый вечер снимал себе девочек, как и начальник бронетанковой службы?

— Ну что ты, я расплачивался и в номер.

— Врешь.

Павлов взял официантку под руку:

— Слушай, Лена, ну к чему эти разборки? Что делал я в Ташкенте, что делала ты до моего знакомства? Разве это важно? По-моему, важно другое, то, что ключи от отсека майора Глазова у меня.

— Вот как? Ключи от отдельного отсека?

— Да. И мы так сегодня порадуем друг друга!

— Ты открыто проводишь меня в модуль офицеров штаба?

— Люди на фильм пойдут, а мы потихоньку в модуль. Я зайду через вход, открою отсек, окно — и все дела.

— А я, значит, через окно?

— Предложи что-нибудь другое.

— Но меня могут увидеть.

— Лен? Ну кого здесь этим удивишь?

— Разговорчики ненужные пойдут.

Павлов рассмеялся:

— А ты такая наивная и не догадываешься о том, что эти разговоры давно по гарнизону гуляют. Как и те, что в красках описывают твой бурный роман с начальником химслужбы.

— Никакого романа не было, так, просто интрижка.

— Ну конечно. Скажи еще: платоническая любовь, и вы в его отсеке ночами книги Достоевского вслух читали.

— Я тебя ударю.

— Не получится. Так как решим?

Осипова опять вздохнула:

— Ладно, что любовь не делает. Когда и где встречаемся?

— В 20:50 у клуба. А потом к модулю офицеров штаба.

— В 20:50, — проговорила женщина, — хорошо. Но не у самого входа.

— Я буду рядом с курилкой. Увидимся, пойду за клуб, ты следом.

— Хорошо. Все, я пошла.

— Ты бы бюстгальтер, что ли, надела, а то груди случайно вывалятся.

— В бюстгальтере жарко.

— Может у тебя и трусиков нет?

Старший лейтенант попытался залезть под юбку, но получил удар по щеке.

— Может, и нет. Но не сейчас проверять. Будет время, все увидишь.

— Ты моя любимая!

— И не надейся от меня избавиться. Ты мой, и мы будем вместе.

— Конечно, кто же против?

— Надеюсь, ты не забыл о своем обещании?

— Прости, о каком?

Осипова посмотрела на старшего лейтенанта.

— Насчет 28-го числа?

— А?! Твоего дня рождения? Не забыл, отметим в лучшем виде.

— Я не о том. Ты обещал что сделать в этот день?

— Предложить тебе руку и сердце.

— Правильно.

— Так сделаю. какие проблемы? Но здесь расписываться не будем, тем более свадьбу устраивать. Ты заменяешься в августе, я — в сентябре. Ты поедешь к себе на Украину, я, получив отпуск и новое назначение, приеду к тебе. Вот тогда и зарегистрируемся, и свадьбу закатим, благо денег на это у нас куча. Весь твой райцентр гудеть будет.

— А не обманешь?

— Так я же предложение сделаю, а ты согласишься.

— И ко всему этому слово офицера, что все будет так, как должно быть.

— Конечно.

— Хотя… вполне могли расписаться и здесь. А дома сыграть свадьбу.

— Не по-людски это. Я должен с твоими родителями познакомиться, просить у них твоей руки. Чтобы все, как положено. Брак — это дело серьезное.

— Ох и хитрый ты, Павлов.

— Не веришь?

— Не знаю. Хочу верить.

— Верь, Лена, без веры человек мертв.

— Типун тебе на язык, кто здесь о смерти говорит? Она и без разговоров стольких ребят унесла.

— Да. Но все, разбегаемся. Иди!

— До вечера, Боренька.

— До вечера, дорогая.

Павлов проводил взглядом фигуру подруги, усмехнулся:

— Хороша, бестия, слов нет, но жениться… Нет уж, дорогая, как-нибудь без этого. Иначе потом рогами провода рвать будешь. Такие девочки для семейной жизни не пригодны. А жаль, ведь все при ней. Но сущность не изменить.

Старший лейтенант был холост, в Тамбове в уютной двухкомнатной квартире жила его мать — учительница биологии в школе, которую и он в свое время окончил.

Он, выкурив сигарету, пошел к батальонному модулю.

В это время в таком же офицерском модуле, но эскадрильи, в одном из отсеков находились трое. Экипаж вертолета «Ми-8» под номером 33. Командир, капитан Фролов Владимир, штурман, старший лейтенант Илья Истомин, и борттехник, прапорщик Юра Бобров, лежали на кроватях, под кондиционером.

Борттехник проговорил:

— Мужики, на обед скоро.

— К черту этот обед, — ответил Истомин.

— Это понятно, перекусить и здесь можно, но так ведь положено.

— Положено, — протянул Истомин. — А не пойдем, что будет? От полетов отстранят? Так завтра ничего не намечается, иначе уже сегодня объявили бы. И потом, если надо срочно поднять «вертушки», командир будет смотреть на запреты? Так бы и косили от войны. Пропустили обед или ужин — отстранение, чуть поднялась температура — отстранение. Кто бы задачи решал?

Фролов прекратил перепалку:

— А ну, отставить базары. Обед по распорядку.

Техник мимикой передразнил штурмана, тот показал ему кулак.

Сам же командир экипажа читал письмо, доставленное еще вчера. Капитан Фролов Владимир Евгеньевич родился в 1961 году в Москве, отца он не помнил, жил с матерью. После школы, неожиданно для всех, ведь учился на «отлично» и мог бы поступить в любой московский вуз, Владимир уехал в Сызрань, где стал курсантом авиационного училища летчиков. В 1982 году, закончив училище, служил три года в Группе советских войск в Германии (тогда была и такая, как и ГДР, как и Варшавский договор, как и войска, расположенные в Восточной Германии, Польской Народной Республике, Венгрии, Чехословацкой Социалистической Республике). Отслужил, как холостяк, три года. В конце второго года службы в ГСВГ получил известие, которое потрясло его. В 36 лет умерла мать. Он отбыл в отпуск по семейным, на похороны, узнал, что она почти год болела раком, что тщательно скрывала от единственного сына. Лечение результатов не дало, и мамы не стало. Квартира осталась за ним, так как из нее он уходил в армию. Заменившись в 1985 году в Московский военный округ, встретил красивую девушку Ольгу. Они поженились. А затем командировка в Афганистан. Сейчас в московской квартире жила жена Ольга и трехлетний сын Артем. От Ольги и пришло письмо, описывающее жизнь без него в Москве, но как-то сухо, кратко, словно отписывалась.

Перечитав послание, ответил он на него еще вчера, капитан вложил исписанные листы в конверт, положил его в тумбочку.

Подал голос штурман:

— И чего дальше, командир?

— Видик посмотри, — проговорил Фролов.

— Да уж все кассеты пересмотрел по несколько раз. Да и понять ни хрена невозможно, они же все на английском или немецком.

Техник добавил:

— А так же на французском, испанском и других, неизвестных нам языках. Вот порнушку бы взять? Кстати, командир, — прапорщик повернулся к Фролову, — ты не в курсе, на следующее воскресенье не планируется поездка в Кабул?

— Не знаю, а что?

— Да я в прошлый раз на одного дуканщика налетел, костюм у него брал, спросил и про кассеты с порнофильмами. Дух сказал, что достать можно, но не сразу. Я попросил, он обещал привезти.

Истомин усмехнулся:

— У тебя, Юра, от порнухи яйца разорвет. И секс надо не на видео смотреть, сексом, друг мой, надо заниматься вживую.

— Это тебе хорошо говорить, закадрил медсестру, и нет проблем. А мне к кому подвалить?

— Попробуй к врачу эскадрильи. Насколько мне известно, капитан медицинской службы Маргарита Петровская — женщина свободная и, кстати, имеет отдельный отсек. Не замужем. Вернее, разведена, детей нет. Она постарше тебя будет, но это даже к лучшему. Опытная, знающая толк в сексе женщина, что еще надо молодому жеребцу наподобие тебя?

— Смеешься, да?

— Почему? Вполне серьезно.

— Ага?! Серьезно, кто я, а кто Петровская. Я — прапорщик, она — капитан. И на хрен ей я, молодой? Около нее и наши офицеры, и полкачи трутся.

— Вот только не подпускает она никого к себе. Может, как раз и ждет, когда ты подвалишь! А хочешь, я прощупаю почву через Людмилу?

Сержант Людмила Румянцева — медсестра, с которой встречался Истомин.

— Ну уж нет, спасибо, — отказался борттехник, — а то потом, если что не так, медосмотр не пройдешь.

— Пройдешь!

— Это вас, пилотов, еще пропустят, а меня быстро заменят.

— Не заменят. Потому как экипаж это единое целое.

Фролов проговорил:

— И не надоело вам пустоту гонять?

— А что делать? — ответил штурман.

— Я приказал отставить базары.

— Только никто их не прекратил.

— Ну не молчать же? Черт, и на улицу не выйдешь, пекло градусов под пятьдесят на солнце. Сейчас и душ уличный не примешь. Там вода из скважины ледяная. В момент простынешь.

— Первый день здесь, что ли?

— Вот поэтому, командир, я и не люблю выходные. По мне лучше работа. И занят, и время быстрее летит.

Фролов усмехнулся:

— А когда работаем, то ноешь, что отдыха не дают.

— Это когда…

Штурман экипажа «33-го» хотел что-то сказать, но открылась дверь, и в проеме образовалась улыбающаяся физиономия борттехника соседнего экипажа, прапорщика Василия Кирсанова.

— Привет, соседи!

— Здоров, — ответил Истомин и тут же спросил: — А чего у тебя, Вася, морда лица такая довольная, как у кота, который только что поймал мышь?

— Как же не радоваться, Илья! У Ловеса сын родился.

— Да ты что? Когда?

— Сегодня рано утром.

— А как узнали?

— Как-то передали новость через штаб армии в полк.

Старший лейтенант Максим Ловес являлся штурманом экипажа вертолета с бортовым номером 34.

— Так что, ребята, Ловес приглашает своих друзей отметить данное событие. В 16:00 милости просим в наш шалаш.

Фролов спросил:

— Комэск в курсе пьянки?

— О чем вы спрашиваете, товарищ капитан? О рождении сына он знает, о пьянке, естественно, нет. Но мы тихо, немного.

— И Короленко не против?

Старший лейтенант Короленко — командир экипажа «34-го».

— Так он и настоял, чтобы штурман выставился.

— Ну если так, то в 16:00 будем.

— Понял, так и скажу своим. Подарков не надо, с собой ничего не брать. Я сейчас в военторге затарюсь всем необходимым.

— Магазин же сегодня не работает, — заметил Истомин.

— Это для кого как. Кто в магазине продавщица? — И сам же ответил: — Правильно, господа офицеры, несравненная Аллочка Ярцева, подружка нашего командира. Неужели она не откроет магазин ради возлюбленного? Да и открывать не надо. С черного входа возьму что надо. Аллочка уже поставлена в известность и ждет. Так что я погнал, а вы подходите к четырем.

Прапорщик Бобров предостерег:

— Ты смотри аккуратней с затаркой, а то попадешься на глаза замполиту, будет тогда обмывание.

— Чтобы я запалился? Обижаешь, Юра. Короче, до встречи, мужики.

Борттехник соседнего экипажа испарился.

Истомин поднялся с постели:

— Ну вот, хоть какое-то развлечение.

— Развлечение — это хорошо, — сказал Фролов, — но предупреждаю, больше трехсот граммов не пить.

— Командир?! — воскликнул техник. — Что такое для нас триста граммов? Нет ничего, давай хоть по пол-литра, ведь не спирт же жрать будем, а водку.

— Ладно, видно будет. А сейчас давайте собираться, пойдем на обед.

Истомин проговорил:

— Кто бы знал, как не хочется выходить из нашего прохладного, уютного отсека.

— Собирайтесь!

— Есть!

Обед прошел как обычно, летный состав питался в отдельном блоке, офицеры и прапорщики технической службы эскадрильи и полка — в общем зале офицерской столовой.

После обеда вновь отдых, от которого уже начинало тошнить. Карты и нарды надоели, на улице зной — тридцать пять градусов в тени, не прогуляешься, остается только спать. Кто-то писал письма, кто-то читал книги, кто-то смотрел видео, кто-то слушал музыку.

В 15:30 Истомин напомнил:

— Мужики, не забыли, в четыре посиделки у соседей?

— Не рано ли напомнил? — спросил Фролов.

— В самый раз, а то уснете, хрен потом разбудишь.

Фролов вздохнул:

— Да, надо вставать, размяться.

Бобров сказал:

— Хоть и говорил Вася Кирсанов, никаких подарков, но с пустыми руками идти к новоявленному отцу как-то неудобно.

Штурман заметил:

— Неудобно, Юра, в кабину через блистеры без лестницы залезать, остальное нормально.

Фролов же поддержал борттехника:

— Василий прав, подарок нужен. Впрочем, что за подарок и где его взять?

Он посмотрел на штурмана.

Истомин месяц назад вернулся из отпуска. Чемодан его не проверяли, но что-нибудь такое он должен был привести из Союза.

— А что ты на меня, командир, смотришь?

— Колись, что притащил из отпуска по семейным?

— Да так, ерунду всякую. Часы, самовар, электродрель, набор сверл, кое-что по мелочи.

— Давай дрель.

— С чего это? Я перед заменой на нее джинсовый костюм в комплекте обменяю, да еще в придачу пару блоков американских сигарет.

— Сколько ты этих джинсовых костюмов уже перетаскал в Союз? За отпуска и три командировки?

— Шесть комплектов, и что?

— На хрена тебе столько? — спросил борттехник.

— Вы че, в натуре, дурака из меня делаете? Понятное дело, на продажу. Я за каждый костюм по пятьсот рублей брал.

— Значит, мало? А кто тебе отпуск по семейным пробивал? — спросил Фролов. — Ведь явно было, что телефонограмма липовая. Заверенная каким-то сельсоветом, а не районным военкоматом. Но ведь отпустили же. Потому что я уговорил комэска.

— Базара нет, командир, ты помог, но не будь тогда на базе лишнего штурмана, у которого проблемы с заменой вышли, хрен бы и ты чего добился.

Фролов посмотрел на товарища:

— Значит, зажал дрель?

— Твою мать, да забирайте! Скажешь тоже, зажал? А может, Ловесу часов хватит?

— У него их три штуки, одни наградные.

— А сверла?

— И что без дрели с ними делать?

— В дукане обменять на батник приличный можно, а то еще и на майку хватит.

— Все с тобой понятно.

Командир экипажа взглянул на борттехника:

— Скажу тебе, Юра, подобного жлобства я от штурмана не ожидал.

— А я так вообще не думал, что Илюха зажмется. Никогда бы не подумал.

Штурман полез под кровать, достал чемодан, открыл его, бросил коробку на кровать.

— Вот вам дрель, забирайте.

— Э-э, дружок, так не пойдет, — усмехнулся Фролов, — ты ее от всего нашего боевого сплоченного коллектива и подаришь виновнику торжества.

— Ну и подарю, делов-то.

Борттехник подсел к штурману:

— Илюх, не в обиду.

— Ну что тебе?

— Ты же жаришь Румянцеву?

— Это не твое дело.

— Я же к тебе по-человечески, без обид. Конечно, это дело твое, но ведь жаришь?

— И что?

— Неужели за все время отношений с ней ты ей никакого подарка не сделал?

— Отстань, прапорщик, сказал же, не твое дело.

— Нет, ты скажи, мы же друзья. Никто тебя ни в чем упрекать не будет.

— Дарил подарки. Немного, но дарил. Устроит?

— Сомневаюсь я что-то. Но это твоя ошибка, твое дело.

Штурман взглянул на борттехника.

— В чем ошибка?

— А ты не врубаешься? Бабы вообще подарки, цветочки там всякие, безделушки, особенно здесь, очень любят. Ты не даришь. Подвернется шустрый лейтенант из десантуры — и не видать тебе своей сестрички как собственных ушей.

— Да отвали ты.

Фролов прекратил перепалку:

— Все, закончили. Истомин, бери дрель и пошли к соседям. Опаздывать неприлично.

Экипаж «33-го» прошел к соседям.

В отсеке, или, как еще его называли, кубрике, в блоке отдыха кровати были пододвинуты к стене, посредине выставлен стол из кухонного блока. На столе бутылка шампанского, четыре бутылки водки, тушенка в тарелке, картофельное пюре из порошка, сало, мелко нарезанное, рыбные консервы в банках, граненые стаканы (другой посуды для питья, кроме, естественно, кружек, летчики не воспринимали) взяли из офицерской столовой, хлеб оттуда же. В общем, все скромно и сердито. По-военному.

«Гости» сели прямо на кровати, табуреты поставить уже было негде. Кое-как поднялся командир экипажа «34-го», старший лейтенант Короленко кивнул борттехнику:

— Вася, распечатывай шампанское, да смотри, чтобы оно не вылетело из бутылки вместе с пробкой.

— Не надо учить ученого, я сколько этой шипучки наоткрывал, не счесть.

— Давай, умелец.

Кирсанов открыл так, что пробка угодила счастливому отцу прямо в лоб, а стол покрылся пеной.

— Ну, Вася, — воскликнул командир экипажа, — сколько бутылок открыл, лучше бы я сам.

— Так вышло, господа, прошу прощения. И вроде в холодильнике стояла.

— Ладно, там осталось что-нибудь?

Шампанского хватило, чтобы прикрыть дно стаканов.

— Осталось, — борттехник с сожалением посмотрел на пустую бутылку, — надо же, такое со мной в первый раз.

Бобров философски заметил:

— Все когда-нибудь случается в первый раз.

— С тебя тост, незадачливый ты наш разливальщик, — сказал Короленко.

— Тост это можно. Недавно один вычитал. Нормальный тост, в тему.

— Давай, не тяни.

Прапорщик поднял стакан и с выражением, что немного удивило офицеров, выдал:

— А выпьем-ка без лишних слов.

А выпив, вновь нальем.

За то, чтоб сын твой, Макс, был здоров

Да рос богатырем.

— А ничего, — оценил Фролов, — пойдет. За сына твоего, Макс.

Все сделали по глотку шампанского, больше попросту не было.

Кирсанов тут же разлил водку по полстакана. Под тост выпили, закусили. Дальше пошло по накатанной. Тосты, выпивка, закуска, перекур.

Отсек постепенно наполнился дымом. Кондиционер не справлялся, пришлось открывать окно. Сначала пили за сына, за его мать, жену штурмана Ларису, потом за всех родственников с обеих сторон, за отца, потом за здоровье всех, не забыли и помянуть тех, кто погиб. К семи часам пили уже вразнобой и так же разговаривали. Командиры экипажей между собой, штурманы и борттехники между собой. Ближе к ужину Кирсанов вытащил из-за шкафа гитару. Запели. Особого слуха ни у кого не было, да и играл борттехник так себе, но зато шум подняли знатный, особенно когда исполнили обязательную при любой попойке «Катюшу».

За временем никто не следил.

Веселье было в самом разгаре, когда в отсек заглянул командир эскадрильи.

Подполковник Елагин пришел, и его не заметили.

— Та-ак, — буквально прокричал он, — хорошенькое дельце. А я, как идиот, сижу в столовой и жду, когда эти два мои экипажа на обязательный ужин придут. Безтолку ждал.

Фролов, оказавшийся самым трезвым, вернее не самым пьяным, воскликнул:

— О! Какие люди?! Товарищ подполковник?! Просим к столу.

Он указал на сильно захмелевшего Кирсанова:

— А ну освободи место для командира.

— Угу, — промычал борттехник и почему-то полез под кровать.

Комэск поднял руку:

— Не стоит. Прапорщик, на место.

Кирсанов сел на прежнее место и осоловевшими глазами смотрел на комэска, видимо, осознавая, что происходит.

— И кто, товарищи офицеры, разрешил пьянку? — спросил Елагин.

Ответил Фролов, остальные не сделали бы этого:

— Так повод какой, Семен Андреевич! У Ловеса сын родился.

— Я в курсе, но не слышу ответа на вопрос.

— Ну, мы это… сами… так, чисто символически.

Комэск повысил голос:

— Символически? И это, — он указал на десять пустых бутылок, стоявших перед столом, — ты называешь символически?

— А чего? Нормально. Мы еще к девочкам пойдем.

— Да вас самих сейчас… того… можно.

— Обижаете, Семен Андреевич.

— Нет, это надо так нажраться? Что, не могли спокойно по три рюмки, и все?

Кирсанов промямлил:

— Где бы еще эти рюмки… взять. А в стакан… пятьдесят граммов не нальешь. Сотку и ту с трудом.

— Тебя никто не спрашивает, поэтому рот закрой!

— Закрыл. Виноват. А вообще, я спать! Не хочу пить.

Он упал на кровать и тут же заснул.

Короленко попытался встать и чуть не опрокинул стол.

— Да сиди ты, — сказал комэск, — хороши, голубки. А если завтра на вылет?

Истомин проговорил:

— А если завтра война?

— Вот и я о том же. Два экипажа выбиты из строя.

Фролов вздохнул:

— Это на сегодня. Сегодня мы вряд ли сможем лететь. А завтра? Завтра с утра куда угодно. Вот вы, Семен Андреевич, выпили бы за сына Макса? А то… как-то не по-человечески.

— Да! А осталось?

Фролов повернулся к Истомину:

— У нас, Илюха, осталось?

Тот переадресовал вопрос Короленко.

Старший лейтенант проговорил:

— Глянуть надо, должно остаться, ящик же был. Весь уговорить не могли.

Бобров полез под стол, достал две бутылки, выставил на стол.

— Вот! И еще валом. Пей не хочу.

— Налей стакан, — распорядился комэск.

Бобров налил.

Подполковник залпом выпил, закусил куском хлеба с салом и приказал:

— А теперь все оставшееся ко мне.

— Кон… конфискуете? — спросил Ловес.

— Нет, оставлю, чтобы вусмерть упились.

Истомин сказал:

— Мне вообще-то нельзя, у меня свидание.

— С кем, с «белочкой»? Это, пожалуй, вполне может состояться.

— Какой «белочкой», товарищ подполковник, у меня подруга, Людка Румянцева, а Белку я не знаю.

— Будь уверен, узнаешь. На сегодня ты ее словишь.

— Да? И нормальная женщина? Новенькая, что ли?

— Старенькая.

— Тогда не пойдет.

У Истомина заплетался язык, как и у остальных.

Елагин повторил приказ:

— Водку ко мне!

Фролов взглянул на Боброва:

— Вытаскивай.

Прапорщик вновь полез под стол. И пропал.

Прошла минута, другая.

Подполковник нагнулся, посмотрел под стол:

— Вот, твою мать, прямо на полу вырубился прапорщик, водку сюда, сказал!

Пришлось подняться Фролову.

Наконец с трудом ящик был выдвинут к ногам комэска.

— Рюкзак! — затребовал он.

Короленко смог только указать пальцем на шкаф.

Комэск сам достал десантную сумку, сложил в нее остатки былой роскоши.

— Все, ребятам по отсекам и спать. С утра для вас, господа, кросс под моим непосредственным контролем. Всем завтра медосмотр. И не дай бог, у кого-нибудь что-то будет не так со здоровьем. С рождением сына поздравляю, за пьянку самовольную всем выговор. Через полчаса придет дежурный, чтобы находились в постелях. Вопросы ко мне?

Фролов махнул рукой:

— Да какие на хрен вопросы?!

— Ну вот и ладно. С утра еще побеседуем.

— Во! — проговорил старший лейтенант Короленко. — Это правильно, личный состав надо крепко держать. Разговор вместо кросса самое то.

— Ага?! Помечтай, но все! У вас на все про все полчаса. Доложит дежурный, что не спите, а продолжаете куролесить, отправлю на «губу». И плевать, что она солдатская.

Подполковник с сумкой ушел.

Короленко посмотрел на Фролова.

— Это что значит, Вова, попали мы?

— Вроде того.

— А у нас не глюки?

— Не уверен, лично я пошел!

Он двинулся к входу, сбивая стол. За ним, поддерживая друг друга, пошли Истомин и Бобров.

Короленко, придавленный столом, толкнул его от себя. Отодвинул свернувшегося калачиком Кирсанова.

— Правильно, всем отбой!

И упал, не раздеваясь, на свою кровать.

Проходивший мимо командир взвода разведроты полка старший лейтенант Павлов через открытую фрамугу услышал:

— Да на хрену я все видал.

К чему это было сказано, к кому относилось, Павлов не понял. Время у него еще было, решил зайти к летчикам, на борту которых часто летал на разведку, или попросту на боевые.

Открыл дверь и застыл в изумлении:

— Ну не хрена себе? Картина Репина в натуре.

— Боря? Ты, что ли? — спросил Истомин.

— Я, Илюша, а чего это вы, мужики, так нажрались?

Бобров потерял ориентировку в пространстве:

— У нас теперь, что, десантура в наряды по эскадрильи ходит.

— С чего ты взял, Юра?

— Так ты же дежурный!

— Это же сколько вы влили в себя, ребята?

Истомин поднял палец:

— Об этом, Боря, история умалчивает.

— А больше не осталось?

— Ты хочешь выпить?

— Да можно было бы немного.

— Правильно, за сына Ловеса надо.

— Так что, у Макса сын, что ли, родился?

Шатаясь, Истомин подгреб к разведчику, вцепившись в майку, едва не порвав ее:

— Ты чего гонишь, Боря? Мы за каким хреном пили?

— Не знаю.

— Слышь, командир, десантура не знает. Все, блин, знают, а десантура не знает.

— Да можешь ты объяснить по-человечески.

— Ну ты и чудик, Боря.

Павлов удивился, аккуратно отстранив от себя штурмана:

— Это я чудик?

— Ну не я же! Я-то знаю, что у Ловеса сын родился. Или дочь?

Он обернулся к Фролову:

— Командир, а кто у Ловеса родился?

— Сын.

Истомин повернулся к разведчику:

— Вот! Я и говорю, сын у Ловеса родился.

— Ну тогда наливай, если есть.

— Водка-то, Боря, есть, да сил нет. Ты сам, ага?

— Где водка?

— А говоришь не чудик. Ну где может быть водка? Ясный палец в холодильнике, иначе бы выкипела к едрене фене с такой жарой.

— А посуда?

— Может, тебе еще и котлеты пожарить?

— Понял!

Старший лейтенант Павлов открыл холодильник, достал содержимое, что там было, бутылку «Столичной».

Осмотрелся, посуды не было, в кухонный блок не пошел, сорвал крышку зубами и из горла ополовинил бутылку.

— Молодчик, Боря, — сказал Фролов, — нормально приложился, по-нашему.

Выдохнув воздух, разведчик сказал:

— За сына Ловеса. Ну вы, детвора, отдыхайте, я пошел.

— По бабам? — спросил Истомин.

— В клуб.

— А что там?

— Фильм.

— В натуре? Какой?

— «Пес Барбос».

— Это там, где самогон гнали?

— Ну.

— В тему, но водка лучше, хотя… пить вредно.

— Это заметно.

— Много!

Истомин рухнул на кровать.

Фролов махнул рукой Павлову:

— Ты иди, Боря, а то сейчас дежурный явится.

— С чего?

— Так нас комэск застукал.

— Хреново.

— Хреново утром будет. Но ты иди, а то и тебя прилепят к нашей свадьбе.

— Какой свадьбе? Вы же рождение сына Ловеса отмечали.

— Да какая разница.

— Ну да, никакой. Утром, значит, разбор полетов будет?

— Прорвемся, Боря. Вали от греха подальше.

— Ладно. До завтра, братья по оружию.

— Угу!

Закурив, старший лейтенант Павлов вышел из отсека, в коридоре едва не столкнулся с дежурным по эскадрильи, капитаном и замполитом. Те с серьезными минами прошли мимо. Павлов вышел на улицу. Под вечер жара спала, и сейчас термометр показывал двадцать шесть градусов. Вполне приемлемая для этих мест температура в июне.

Павлов подошел к клубу, там уже толпилась группа офицеров. На афише название фильма «Экипаж». Хороший фильм, подумал старший лейтенант, посмотрел бы, но встреча с подружкой важнее. Интересно, но офицеры и прапорщики эскадрильи, узнав, что за фильм им подготовил начальник клуба, уходили обратно в модуль. Хотя, что странного, они же летчики и понимают, как в фильме, в реальной жизни не бывает. И вообще, больше всего военные не любят смотреть как раз военные фильмы, современные. Когда замечают ляпы создателей этих «шедевров».

Он прикурил сигарету, отошел за угол. Там никого и темно. Свет только перед входом, светомаскировка.

Павлов посмотрел на часы — 20:53.

Скоро должна подойти Елена.

Но прошло семь минут, десять, семнадцать, двадцать, а женщины не было.

Пришедшие на фильм уже зашли в клуб. «Может, произошло что-то?» — подумал разведчик, и в это время объявилась его полевая пассия.

— Добрый вечер, Боренька. Извини, задержалась.

— У вас баб, Лена, очень хреновая привычка. И только не говори, что тебя опять пытался кто-то на кого-то заменить.

— Во-первых, не бабы, а женщины, во-вторых, а чего ты так грубо со мной?

— Думаешь, мне в кайф тут почти полчаса торчать? Неужели так трудно прийти вовремя?

— Ты куда-то спешишь? Так я не держу, иди.

— Ладно, проехали.

Осипова подошла ближе:

— А это еще что?

— Что? — не понял старший лейтенант.

— Ты пил?

— Ну и что?

— А мне так приятно перегар нюхать.

— Какой перегар, я выпил час назад.

— Интересно, и по какому поводу?

— У штурмана эскадрильи Ловеса… знаешь такого?

— Ну знаю, конечно.

— Так вот у него сын родился.

— А ты здесь при чем?

Павлов усмехнулся:

— Ну в том, что родился ребенок, я действительно ни при чем. Это Ловес с женой постарались.

Осипова нахмурила брови:

— Чего прикидываешься, ты понимаешь, о чем я.

— В смысле, как оказался на обмывании?

— Да.

— Случайно.

— И ты думаешь, я тебе поверю.

— Лен, верить не верить, твое дело. Но если говорю, что случайно, то значит так оно и было. Просто проходил мимо модуля летчиков, услышал шум в отсеке экипажа Фролова. Зашел посмотреть, что за кипиш, а мужики в лом. Только Фрол еще дышит. Спросил, что за праздник. Объяснили. Налили сто граммов, а ты говоришь перегар. Выпил, как положено, и ушел.

Осипова посмотрела на «жениха»:

— Да? Вроде похоже на правду.

— Какой резон мне обманывать тебя? Если у нас что-нибудь намечалось, то ты узнала бы об этом первой.

— Ну ладно, — смягчилась официантка, — веди кавалер в апартаменты начальника бронетанковой службы.

— По одному пойдем. Ты выходи сразу к тыловой стороне модуля и жди, когда открою окно. Я через вход.

— Шампанское, надеюсь, ты уже занес в отсек?

— Шампанское? Об этом разговора не было.

— Какой же ты все-таки невнимательный, Боря.

— Ну конечно, по сравнению с начхимом. Тот тебе и цветы умудрялся где-то доставать.

— Да, он и цветы дарил, и еще кое-что.

— Ну а со мной тебе и без цветов с подарками хорошо будет.

— Вот с этим не поспоришь. Ладно, пошли.

Женщина скрылась за углом.

Следом двинулся старший лейтенант.

Лазать по окнам официантке не пришлось. В коридоре модуля офицеров штаба не было ни единой души, не считая дневального, который увлеченно писал письмо. И не сразу заметил офицера. Заметив, спрятал лист, вскочил:

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.

— Привет. Не замерз еще тут?

Солдат, видимо, «черпак», не понял:

— Замерз?

— Да шучу. Шуток не понимаешь?

— А? Вы к кому, товарищ старший лейтенант? В модуле только помощник начальника штаба, остальные в клубе.

Павлов вывел за руку солдата из-за стола:

— Слушай меня внимательно, боец.

— Да?

— Ты знаешь, кто я?

— Командир взвода разведроты.

— Сам в каком подразделении служишь?

— В первой штурмовой роте капитана Субарова.

— Гены Субарова, значит? Это хорошо. Так, — Павлов достал ключи, показал рядовому, — это от отсека начальника бронетанковой службы майора Глазова. Он передал их мне лично. Я сейчас выйду, затем вернусь с женщиной, она так же наверняка тебе знакома, в гарнизоне бабы наперечет. Мы закроемся в отсеке Глазова. Ты же ничего не видел, ничего не слышал. И не дай бог, скажешь кому-нибудь, и по гарнизону пойдут слухи. Ты знаешь, как у нас «любят» стукачей.

— Обижаете, товарищ старший лейтенант. Я не стукач.

— Молодец! Я почему-то так и подумал. Никому ни слова, понял?

— Так точно. А вы это тыры-пыры будете? — сглотнул слюну солдат.

— Чего?

— Ну секс и все такое.

— Ты слишком любопытен.

— Не-е, извините, завидую.

— А вот зависть, боец, кстати, как тебя зовут?

— Коля!

— Так вот, Коля, зависть очень плохое чувство.

— Да знаю.

— Ты не горюй особо, год уже прослужил?

— Почти, осенью прошлого года призвался, в ноябре год будет.

— Вот, осталось-то ничего. Вернешься в Союз. Там за тобой, героем-афганцем, девки бегать будут табуном. Награды есть?

— Откуда?

— Ну медаль я тебе гарантирую. Поговорю с Субаровым, «за БЗ» получишь.

— Правда?

— Слово.

— Это хорошо, только до Союза еще дожить надо. Вон сколько пацанов в «цинках» в Союз отправили.

— Раньше больше было. Ты вернешься, не сомневайся.

— Откуда знаете?

— А у меня нюх на это. Сразу определяю, кто жилец, а кто нет. Ты вернешься.

— Спасибо.

— Не за что. Так, Коля, я пошел, ты на шухере. Если что, предупреди!

— Как?

— Кашляй, словно подавился чем-нибудь.

— Понял.

— Говорю же, молодец, настоящий десантник.

— А то, — не без гордости ответил рядовой.

— Гордись, служивый.

Павлов вышел из модуля, зашел за угол.

Осипова прогуливалась вдоль старого здания.

— Лен?

— А? Да!

— Это я!

— Слышу.

— Иди сюда.

Официантка подошла.

— Что такое, ты потерял ключи?

— Нет, тебе не надо лазать по окнам, в модуле, кроме ПНШ, никого, с дневальным я поговорил, можем зайти через вход.

— Слава богу, а то я уже за юбку свою обеспокоилась.

— Ты бы чулочки надела, как в прошлый раз.

Осипова улыбнулась:

— Что, заводят?

— Еще как?

— Они со мной.

Только сейчас Павлов разглядел в руке женщины небольшую сумочку.

— И не только чулки, я такое нижнее белье купила, ты обалдеешь.

— Я уже балдею. Идем.

Они прошли в модуль.

Солдат отвернулся.

— Все правильно делаешь, боец, — сказал Павлов.

В отсеке начальника бронетанковой службы было жарко. Это и понятно, уезжая, естественно, выключил кондиционер. Павлов включил. Зато в холодильнике нашлась бутылочка сухого вина.

Старший лейтенант повернулся с ней, но Осипова уже нырнула в душевую. Осмотрев этикетку, разведчик поморщился, бормота и есть бормота, как вообще ее люди пьют и на хрена она Глазову? Или тоже иногда принимает у себя кого-то из дам? А иначе на хрена ему вино, всегда вроде или спирт, или водку пил.

Вышла Осипова, и Павлов застыл.

Женщина была в коротеньком распахнутом пеньюаре, без бюстгальтера, груди вразлет, соски в обрамлении розовых кружев, трусики, как две веревочки, не скрывавшие пышной растительности между ног, чулки черного цвета с кружевным ремнем, черные туфли на высокой шпильке, губы подведены, ресницы подкрашены.

— Ну как я тебе? — изогнувшись, как модель на подиуме или стриптизерша у шеста, спросила Осипова.

— Потрясающе, — проговорил Павлов.

Он ринулся к женщине, схватил за ягодицы.

— Да погоди, ты, бугай, сначала в душ.

— К черту душ!

— Ну тогда не получишь самого приятного.

— А?! — как разъяренный зверь, старший лейтенант, успев поставить бутылку на стол, метнулся к душевой.

Осипова тоже осмотрела этикетку. «А неплохое вино», — подумала она, принесла из кухонного отсека два стакана.

Павлов буквально выскочил из душевой голый, с каплями воды на теле.

— Иди сюда, моя дорогая.

— Сначала это.

Она подняла бутылку.

— Открой.

— Потом! Все потом!

Он завалил Осипову на кровать, и даже дневальный слышал, как она начала скрипеть. Слышал он и вздохи, от которых ему нестерпимо захотелось в туалет, усмирить возбужденную плоть.