Смертельный рейс

Александр Тамоников, 2022

Одна из самых популярных серий А. Тамоникова, где собраны романы о судьбе уникального спецподразделения НКВД, подчиненного лично Л. Берии. Общий тираж автора – более 10 миллионов экземпляров. «Смертельный рейс» – о военном времени, о сложных судьбах и опасной работе неизвестных героев, вошедших в ударный состав «спецназа Берии». Для переброски по ленд-лизу стратегических грузов из США в СССР от Аляски до Красноярска прокладывается особый авиационный маршрут. Вражеская разведка всеми силами пытается сорвать планы союзников. Для предотвращения провокаций в район строящегося аэродрома направляется группа майора Максима Шелестова. Оперативники внедряют в действующую диверсионную группу своего сотрудника. Ему удается выйти на руководителей вражеского подполья буквально накануне намеченной немцами операции… «Эта серия хороша тем, что в ней проведена верная главная мысль: в НКВД Лаврентия Берии умели верить людям, потому что им умел верить сам нарком. История группы майора Шелестова сходна с реальной историей крупного агента абвера, бывшего штабс-капитана царской армии Нелидова, попавшего на Лубянку в сентябре 1939 года. Тем более вероятными выглядят на фоне истории Нелидова приключения Максима Шелестова и его товарищей, описанные в этом романе." – С. Кремлев

Глава третья

Погода портилась. Транспортный самолет пробивался сквозь дождь, терялся в густых кучевых облаках и снова выныривал над ними, блестя на солнце мокрыми крыльями.

Коган, закрыв глаза, сидел на дюралевом откидном кресле и безуспешно пытался задремать. Первый отрезок полета, до Красноярска, прошел без приключений. Почти весь путь Борис любовался голубым небом и проплывающим далеко внизу ландшафтом. Но после Красноярска все изменилось. Началась болтанка из-за сильного ветра, потом грозовой фронт, который пришлось обходить, потом низкая облачность. Пилотам пришлось поднимать машину в верхний эшелон. В салоне транспортника сразу стало холодно. И вот снова сплошная облачность, порывистый ветер. Пилоты несколько раз пытались уйти на ближайший аэродром, но генерал с авиационными эмблемами на петлицах, летевший этим же бортом, категорически запрещал отклонение от маршрута.

Самолет стало трясти и болтать из стороны в сторону. Коган даже не представлял, что машины могут выдерживать такие нагрузки. Ему казалось, что еще минута такой тряски — и самолет развалится в воздухе. Непослушные пальцы сами сжимали подлокотники.

Из кабины вышел летчик и, наклонившись к авиационному генералу, стал ему что-то с жаром объяснять. Генерал побагровел и, размахивая кулаком, будто заколачивая в воздухе невидимые гвозди, ответил пилоту что-то грозное. «А ведь он нас всех угробит», — подумал Коган, и тут самолет так тряхнуло, что пилот едва не упал на пол, но успел ухватиться руками за ремни под потолком.

Генерал уставился в открытую дверь кабины пилотов. Коган посмотрел туда же и заметил, что на приборной панели мигает какая-то красная лампочка. Дверь захлопнулась. Появилось ощущение, что самолет пошел на снижение. Куда? Коган посмотрел в иллюминатор. Среди разрывов облаков под крылом простирался сплошной зеленый ковер. Тайга, и никакого просвета. И скалистые кряжи выпирают, как гнилые зубы во рту старика. «Вот ведь ассоциации, — усмехнулся невесело Коган. — Когда появляется реальная опасность, то и сравнения возникают соответствующие».

В салоне самолета было шесть пассажиров. Пожалуй, только генерал да еще Коган не показывали своего страха. Грузный военный инженер второго ранга сидел с серым лицом и, не переставая, протирал шею мокрым от пота носовым платком. Рядом с ним техник-лейтенант так вцепился в большой коричневый кожаный портфель с двумя застежками, что, казалось, еще немного, и он разорвет его. Женщина-военврач мужественно пыталась перебороть страх, но на глаза ее то и дело невольно наворачивались слезы отчаяния.

Коган нахмурился и перестал смотреть на пассажиров. Он перевел взгляд в иллюминатор и попытался оценить шансы машины. Скорость, угол, под которым она снижалась, ну и, конечно, степень залесенности. Все эти размышления отвлекали от животного страха смерти, появлялись мысли, что есть шанс уцелеть при падении на лес. Мозг привычно анализировал варианты, пытался спрогнозировать благоприятный исход.

Кроны деревьев приближались, они были уже под самыми крыльями самолета и неслись навстречу с бешеной скоростью. Нет, это только так кажется, что скорость неимоверно большая. Транспортный самолет такой грузоподъемности садится со скоростью никак не выше двухсот или двухсот пятидесяти километров в час.

Коган попытался представить, какие земные механизмы можно разогнать до такой скорости, но не успел. Удар снизу был такой силы, что его бросило вперед. Привязные ремни врезались в грудь, спружинили так, что перехватило дыхание, показалось, что сломалось сразу несколько ребер. Дышать было нечем, но радовало то, что самолет продолжал двигаться вперед. Скорость падала. Или это падал сам самолет? Смотреть в иллюминатор было страшно, но, как гласит народная мудрость, чтобы пересилить страх, надо смотреть туда, где страшно.

Снова удар снизу, под днище самолета, но теперь что-то страшно хрустнуло, с треском отлетело, задев хвост. Машина резко накренилась, потом стала быстро выправляться, и тут со страшным грохотом оторвало правое крыло. Ремни лопнули, и Коган полетел куда-то в темноту, в глубокую угольно-черную пропасть. Он еще успел почувствовать удар головой и страшную боль в руке. Последняя мысль была о том, что руку ему оторвало.

Потом Борис вдруг осознал, что не умер. Нет, у него не появилось никаких религиозных бредней про рай или ад, про «тот свет», где он сейчас мог оказаться со своей бессмертной душой. Коган был убежденным атеистом и о боге не думал даже в минуту смертельной опасности.

Его первые ощущения, первые секунды осознания себя как живого человека были вполне реальными. Значит, не умер, не сгорел заживо. Голоса. Кто-то ходит рядом, и пахнет горелым. Но это запахи авиационного топлива и горелой древесины. Черт, как болит рука! Лишь бы не оторвало, а то говорят, бывают какие-то фантомные боли, когда чувствуешь оторванную конечность. Кажется, что рука или нога чешется или болит, а ее нет. Коган понимал, что надо просто открыть глаза и посмотреть, но ему было страшно.

— Сопляк! — обозвал себя вслух Коган, но голос был настолько слаб, что он не услышал сам себя.

У костра сидели несколько пассажиров самолета. Техник-лейтенант и два летчика рубили толстые ветки и складывали из них что-то типа шалаша, на который набрасывали зеленые еловые лапы и сухую траву. Самолет с обломанными крыльями и большой трещиной в корпусе лежал в русле каменистой реки. Вода журчала, омывая фюзеляж. У самой воды на камнях Коган увидел два завернутых в парашютное полотно тела.

— Тихо, тихо! — К Борису подбежала военврач. — Вам лучше не вставать. У вас открытый перелом. Я забинтовала руку и наложила шину, но может начаться воспаление, если вы потревожите рану.

Коган все же сел, придерживая забинтованную руку. Голова сильно кружилась. Стискивая зубы, чтобы не застонать от боли в руке, он кивнул на тела и коротко спросил:

— Кто?

— Генерал и тот военный инженер, что сидел с вами рядом, — грустно ответила женщина. — Еще у троих переломы, но, я думаю, не опасные. Ссадины и ушибы есть почти у всех. Летчики говорят: чудо, что мы не загорелись.

Один из летчиков, увидев, что Борис пришел в себя, бросил топор и, отряхнув руки, подошел к нему. Военврач молча отошла к костру, оставив мужчин наедине. Коган хотел встать, но голова снова закружилась, и он опустился на лапник, на котором лежал. Летчик присел на корточки, покосился на пассажиров у костра и тихо представился:

— Командир экипажа капитан Иноземцев. Я хотел с вами поговорить, товарищ Коган.

— Я вас слушаю, — ответил Борис, поглаживая раненую руку.

— Вы следователь особого отдела НКВД, вам поверят беспрекословно. Хотя и так в салоне самолета было достаточно свидетелей.

— О чем вы, Иноземцев? — хмуро посмотрел на пилота Коган. — При чем тут моя должность?

Борис единственный из всей группы летел в Якутск работать легально. В его кармане лежало соответствующее удостоверение и командировочное предписание. По маршруту перегона был отправлен соответствующей циркуляр, что в штаб 1-й перегонной дивизии прибывает следователь особого отдела НКВД для организации расследования аварийности на линии.

Тошнота и дикая боль в руке мешали сосредоточиться. Какого черта нужно пилоту от него, какие, к лешему, свидетели? Сели, и хорошо. Двое погибли — так это мы еще легко отделались, можно сказать. Могли и все угробиться. На пилотов молиться надо, что так все обошлось.

— Мы обязаны были изменить курс, товарищ Коган, — ответил летчик. — Метеоусловия поменялись. Видимость почти нулевая, а при таких перепадах высот приборы не сразу реагируют и дают неправильные показания. Это вообще предельно сложный маршрут.

— И что? — не понял Борис.

— Приказ генерала Комова — маршрут не изменять. Мы вынуждены были подчиниться. Вы же видели, что мы пытались убедить генерала, но он категорически был против. Нам придется отвечать за разбитую машину и погибших людей.

— В том числе и за погибшего генерала? — догадался Коган и кивнул на тела.

— Да, — кивнул пилот. — Нам теперь вовек без чужой помощи не отмыться.

— Хорошо, капитан, — кивнул Коган. — Помоги-ка мне подняться, к костру подойти. Трясет меня от холода. Я за тебя слово замолвлю. С товарищами поговорю, чтобы подтвердили. Ты сам-то часто летаешь по этому маршруту?

— Часто, товарищ Коган. Весь год вожу по нему грузы и людей. Такого здесь насмотрелся! Не верьте тому, кто скажет, что летчикам здесь легче, чем на фронте.

— Это ты мне потом расскажешь, Иноземцев. А сейчас успокой меня насчет спасения. Шансы у нас есть?

— Рация цела, сообщение об аварийной посадке мы отправили. Координаты места точные. Тут привязка к местности хорошая. Да и до обжитых мест совсем немного осталось. По руслу реки, по распадкам до жилья километров двадцать. Обещали помощь с лошадьми прислать. Погода бы только не испортилась. Она тут независимо от прогнозов меняется несколько раз в сутки. Сибирь, одно слово. Тут знаете, как шутят? У нас, говорят, куда дым, туда и ветер.

Помощь пришла к вечеру. Караван из двенадцати лошадей привели охотники-якуты. С ними пришли десять бойцов конвойного подразделения, которые взяли под охрану разбившийся самолет и летчиков.

Иноземцев посмотрел на Когана, тот ободряюще кивнул ему. Ночь провели в большой палатке, которую установили бойцы. С печкой. Нашлась теплая одежда и медикаменты для раненых. Сержант госбезопасности, командовавший бойцами, проверил документы у всех пассажиров, а Когану шепнул, что им повезло. Обычно самолеты не ищут, даже не пытаются. В тайге при таких авариях не выживают, да и средств на поиски не хватает. Но тут случай особый. До места аварии можно быстро добраться. А еще — есть выжившие.

Коган подумал, что и его документы сыграли в их спасении свою немалую роль.

— Товарищ Коган!

Борис повернулся к двери и увидел вошедшую в палату высокую женщину. На вид ей было лет пятьдесят. Белый накрахмаленный халат сидел на ее фигуре как влитой. Глаза строгие. Не оставалось сомнений, что она в этой больнице самая главная. Хозяйка.

— Здравствуйте. Я заведующая больницей, Артамонова Маргарита Владимировна. Есть у вас претензии, товарищ Коган, пожелания?

— Благодарю вас, Маргарита Владимировна. — Борис склонил голову в уважительном поклоне, порадовавшись, что сегодня утром санитарка Алена побрила его очень удачно, почти без порезов. — Претензий к вашему учреждению нет. Лечат хорошо, кормят тоже, постель чистая. Но мне хотелось бы…

— Вот и хорошо, товарищ Коган! — решительно перебила его заведующая. — Главное, чтобы вы поправились. Если будут пожелания или замечания, прошу обращаться прямо ко мне!

— Есть замечания и пожелания, — тут же ответил Борис. — В больнице явно не хватает мест, а я лежу в отдельной палате. Сюда вполне можно положить еще троих или четверых. Я прошу не относиться ко мне как… как…

Коган не смог сразу подобрать подходящее слово, и Артамонова этим тут же воспользовалась:

— Хочу вас огорчить, товарищ Коган, но никаких личных симпатий или чинопочитания. Я всего лишь выполняю инструкции. Вас мне положено лечить в отдельной палате с определенным набором удобств. Если других пожеланий или замечаний нет, то прошу вас лечь на кровать и соблюдать постельный режим.

— Вы очень строги, — попытался пошутить Борис.

— За ненадлежащее исполнение соответствующих пунктов инструкции я могу получить дисциплинарное взыскание.

После такой трудно произносимой тирады Когану оставалось только беспомощно улыбнуться и развести руками. Точнее, одной рукой, той, что не была в гипсе. Интересно, она меня специально здесь держит по просьбе местного руководства или правда соблюдает букву инструкции? И не возразишь ведь, не придерешься. Ведет себя правильно. Только мне не резон валяться здесь, когда группа ждет! Воспаление сняли, отек прошел, заживление идет нормально. Ну с гипсом похожу, не такое уж это большое неудобство.

Лежа на кровати, Коган размышлял о своих первых шагах, когда удастся наконец выйти из больницы. Честно говоря, были у него мысли и насчет диверсии с крушением их самолета. Не хватало информации для анализа. Нет, нужно подключать Шелестова. Пусть принимает меры и помогает выбраться из этих стен. Можно воспользоваться своим правом, но тогда слух пойдет, что человек из Москвы приехал, права качает. А Когану пока стоило вести себя тише воды ниже травы, вникая во все детали аварийности на маршруте. Он эту аварийность уже на себе прочувствовал.

В дверь вежливо постучали. «Кто бы это?» — удивился Борис. Медицинский персонал не стучал, когда входил. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что не хватает ему сейчас пистолета под подушкой. Чем черт не шутит. Дело государственное, и противодействие может принять такие формы и масштабы, что даже душонка следователя из особого отдела НКВД может оказаться разменной монетой. Впрочем, бывшего, бывшего следователя. Незачем кому-то знать такие подробности…

— Разрешите, товарищ Коган? — Летчик в накинутом поверх гимнастерки белом халате замер у входа с двумя сетками-авоськами в руках.

Лицо капитана было бледным и очень усталым. Глубокая ссадина на скуле почти зажила. Или их сразу было несколько? Но выбрит чисто, и в глазах уверенность. Наверное, был под арестом, и теперь выпустили. Борис сразу высказал свое мнение — летчиков не наказывать. Не было их вины в падении самолета. Наоборот, летчиков наградить надо за спасение пассажиров. Ведь там, в тайге, произошло настоящее чудо!

— Заходите, Иноземцев, — кивнул Коган. — Что это вы?

— Ну как же, — чуть смутился пилот. — Навестить вас решил. Вроде как в одной беде побывали.

— А это уж совсем лишнее. — Коган кивнул на авоськи.

— Не откажите, Борис Михайлович, — улыбнулся летчик и, подойдя к прикроватной тумбочке, стал вынимать пакеты из серой оберточной бумаги. — Тут не только я вам привет передаю, это и от пассажиров, от той женщины-военврача, которая вас перевязывала.

В пакетах оказалось печенье, пряники, баранки, конфеты, несколько пачек папирос и даже два яблока. Учитывая, что за окном стоял октябрь, а дело происходило в Якутии, подарок тронул Когана. Видать, и правда, от чистого сердца. Надо воспользоваться своим служебным положением ради такого случая. Борис решительно нажал на кнопку звонка, к которой не прикасался еще ни разу за все время своего лечения. Дежурная медсестра с испуганными глазами влетела в палату практически тут же. Но Коган решил ее сразу успокоить:

Конец ознакомительного фрагмента.