Они поклялись победить

Александр Тамоников, 2014

Страшной выдалась первая неделя нового, 1995 года в Грозном. Только что практически уничтожена мотострелковая бригада, которую бездумно кинули 31 декабря штурмовать город. Дудаевцы уже трубят победу и во всеуслышание заявляют о массовой сдаче в плен российских военнослужащих… Но это – лишь хорошая мина при плохой игре. Сепаратисты ничего не могут поделать с батальоном 137-го гвардейского парашютно-десантного полка под командованием подполковника Голубятникова. Десантура грудью встала на пути боевиков, обороняя привокзальную площадь, – и полна решимости стоять здесь до конца. Потому что десант не сдается. А Батальон Мужества – тем более… Ранее книга выходила под названием «Черный город»

Глава 3

Голубятников прошел к радиорелейной станции, встретил заместителя командира дивизии по тылу. Тот сказал, что водовозка в сопровождении двух БМД пошла к вокзалу.

— Хорошо! — кивнул Святослав. — Колонну встретит начальник штаба батальона.

Зампотыл скрылся в темноте парка, Святослав поднялся к Рокотову. От входа спросил:

— Ну, что у нас с Рязанью, капитан?

— Есть связь с Рязанью, товарищ подполковник. Вы говорите, а мы с помощником выйдем, покурим на улице.

Капитан и сержант вышли. Голубятников сел за пульт, поднял трубку:

— Алло! Это Голубятников!

— Капитан Иванов, — ответил дежурный по полку. — Ваша супруга рядом со мной. Передаю трубку.

Боевой комбат неожиданно почувствовал волнение. Но вот раздался голос жены, и теплая волна тут же накрыла его:

— Слава, родной, здравствуй!

— Здравствуй, Галя!

— Ну, как ты там?

— Нормально!

— По СМИ черт-те что передают…

— Не обращай внимания. У меня все нормально. Как ты?

— Да что я? Здесь все как всегда. Там тяжело?

Голубятников не стал лгать:

— Да. Но ты же знаешь, мы везде прорвемся.

— Знаю! Как же мне плохо без тебя…

— И я скучаю, хотя на это не так много времени.

— Понимаю. Я с тобой, Слава.

— Об этом мне всегда напоминают твои сережки. Кстати, они не раз спасали меня.

— Береги себя!

— И еще, Галь: твои слова насчет звезды оказались пророческими.

Галина прибыла на Кавказ вместе с мужем, но затем по решению командования все женщины были отправлены домой. Улетела и она, оставив Святославу сережки как талисман, а он отдал ей три звездочки с погон кителя. Четвертая звезда подполковника оторвалась, и тогда Галя как бы в шутку сказала, что четвертой, значит, будет Звезда Героя.

— Серьезно?

— Да! Меня и еще четверых офицеров батальона представили к званию Героя России, а весь остальной личный состав — к ордену Мужества.

— Про ордена я слышала, здесь говорили об этом, а вот Герой… Поздравляю, Слава! Ты заслужил это звание.

— Дадут ли? Если помнишь, меня к Герою еще в Афганистане представляли.

— Это не важно! Главное, чтобы ты вернулся.

— Я вернусь! Обещал ведь — значит, вернусь.

— Слав, письма, что взяла, улетая, отправила по адресам, раздала здесь в полку, пусть ребята не беспокоятся.

— Хорошо, я передам им это. Дежурный по части сказал, что ты днем к Серебрянникову заходила?

— Заходила. На тебя приказ пришел — о назначении начальником штаба полка в Омск. Спросила у Серебрянникова: как насчет твоего назначения? Тот ответил, что, пока идет война, никаких перемещений не будет. Но самое интересное, мне начфин шепнул, что командир полка лишил тебя премиальных за прошлый год. Тринадцатой зарплаты.

— Лихо! — усмехнулся Голубятников.

— Вот и я ему высказала: ты в тылу отсиживаешься, а муж на войне. Батальон к наградам представляют, а ты премиальных лишать?

Святослав рассмеялся:

— Высказалась, значит, командиру полка?

— Да.

— Вот, значит, что за шум в штабе был… И как он отреагировал на твои слова?

— Рот открыл и смотрит, глаза выпучив. Ну, я ему еще пару ласковых слов бросила, хлопнула дверью и ушла.

— Теперь жди неприятностей.

— Да нет… У столовой догнал заместитель начальника штаба, сказал, Серебрянников приказал передать: вопрос по тринадцатой зарплате решен. Могу, мол, получить деньги. Я вернулась и получила. В момент ведомость выписали, прежний приказ аннулировали, новый состряпали.

— Оперативно.

— ЗНШ сказал, надо бы мне извиниться перед командиром, я ответила — обойдется. Извинюсь, когда муж вернется.

— Понятно! Представляю, каково было с тобой беседовать Серебрянникову.

— Да и черт с ним!

— Галь, у меня не осталось времени, надо идти к командиру на доклад. Пора закругляться!

— Ты, главное, Слава, береги себя и помни, всегда помни: я люблю тебя и жду! Ты у меня сильный, все выдержишь. Но очень прошу, береги себя!

— Я тебя тоже очень люблю, Галя, если можно любить «очень». Будет возможность, еще позвоню, а нет — напишу письмо. Вот успокоится немного обстановка, и напишу.

— Буду ждать!

— Целую тебя, родная, до свидания!

— До свидания, любимый!

Закончив переговоры, Голубятников взглянул на начальника радиорелейной станции:

— Ну, вот и все, поговорили! А что ты такой грустный вдруг стал, капитан?

— Завидую я вам, товарищ подполковник, — вздохнул тот. — По-хорошему завидую. Дома жена любящая ждет. А у меня?

— Что у тебя? Нет, если не хочешь, не говори.

Рокотов махнул рукой:

— Не получается у меня семейная жизнь. И женились вроде по любви, и дочь родили — ей сейчас два года. А все не то. Нет меж нами чего-то главного. Того, что есть у вас.

— Я тебе вот что скажу. Жизнь, она все расставит по местам. Вот я со своей супругой в Афгане познакомился. Казалось бы, обычный походно-полевой роман. Встретились — разбежались. Ан нет. Любовь пришла, настоящая. С тех пор вместе. Она у меня в батальоне служит и сюда со мной прилетала. А когда приказ об отправке всех женщин домой пришел, не хотела улетать. Но приказ есть приказ! Так что и у тебя все устаканится. Ты еще такой молодой!

Начальник станции пожал плечами:

— Может, и устаканится. Спасибо вам, товарищ подполковник.

— Мне-то за что? Это тебе спасибо.

— Не за что. Обращайтесь, если надо будет. Для вас сделаю все возможное.

Комбат вышел из капонира, прошел к бывшему ресторану «Терек», в подвале которого размещался штаб воздушно-десантной дивизии. Ровно в 18:30 он вошел в кабинет комдива и доложил:

— Товарищ генерал-майор, подполковник Голубятников.

Комдив улыбнулся:

— Да вижу, что Голубятников. Проходи, герой, присаживайся. Хочешь курить — кури.

Святослав разделся, присел за стол в углу комнаты:

— Спасибо, накурился до тошноты.

— Ну, тогда рассказывай, как дрались против чеченов.

— Дрались как положено. Все ранее занятые объекты удержали; атаки, включая танковую, отбили. Из трех «коробок» две сожгли. Потери: один убитый, восемь раненых, один контуженый; семерых отправили в тыл, в том числе взводного 9-й роты старшего лейтенанта Дубчака. Командование взводом принял заместитель по воспитательной работе.

— Замполит? — удивился генерал.

— Так точно, майор Холодов, Александр Васильевич.

— Это ты его отправил в роту?

— Нет. Сам изъявил желание заменить взводного.

— Как же ротный капитан будет командовать взводным майором, по штату одним из заместителей комбата?

— Так же, как и штатным командиром взвода. Ротный и замполит по жизни друзья, между ними полное понимание.

— Да-а-а… Подобное впервые в моей практике. Хотя чему удивляться? Твой батальон сам по себе уникален. Продолжай!

— Двое — раненый и контуженый — остались на позициях.

— Молодцы! День практически беспрерывного боя — и один погибший? Это показатель. Как тебе удалось так подготовить личный состав? У других дела идут хуже.

— Могли подготовиться еще лучше, но некоторые военачальники не дали. Ну да что теперь об этом…

Комдив прошелся по кабинету:

— Дудаев взбешен упорством твоего батальона. Недавно один чечен из его ближнего окружения к нам переметнулся; рассказал, как Джохар разнос своим командирам устраивал. Грозил расстрелять, если не собьют десант с привокзальной площади.

— Значит, придется ему расстреливать всех полевых командиров. Мы позиций не оставим!

— У чеченов большие потери?

— Большие. Атакующие силы всегда несут бо́льшие, нежели обороняющиеся, потери.

— Да, спесь ты с них сбил. А то после разгрома батальонов мотострелковой бригады чечены возомнили о себе слишком много. Решили, что и дальше будут так же безнаказанно и успешно громить части регулярной армии. Ан нет. Получили по мордам. Но в покое твой батальон не оставят. Разведка докладывает, что в центре города чечены проводят перегруппировку сил. Значит, с утра вновь навалятся на твой батальон.

— Мы готовы к этому, — спокойно ответил Голубятников.

— Что готовы, это хорошо, но силы батальона ограниченны…

— Надеюсь, ваши подразделения, что стоят южнее, помогут при необходимости?

— Помочь-то, конечно, помогут. Но у них своя задача. Поэтому я решил усилить батальон.

Святослав посмотрел на генерала:

— Появились резервы?

— Без них никуда. В общем, я придаю тебе неполную роту 21-й десантно-штурмовой бригады. Точнее, два взвода под командованием капитана Уханина. Он ждет у начальника штаба. С ротой вернешься на плацдарм. Усиление, конечно, невесть какое, тридцать три человека, но бойцы обстрелянные, подготовленные.

— Для меня и отделение — усиление… Один вопрос, товарищ генерал-майор. У вас есть разведданные по технике духов? В первую очередь меня интересует наличие у Дудаева танков. Через парламентера он грозил бросить на батальон 10 «коробок», полноценную танковую роту; в бой же чечены ввели только взвод, три Т-72. И они помотали нам нервы. Каковы реальные силы Дудаева?

— Да ни хрена, кроме данных собственной разведки, о которых я тебе уже говорил, у меня нет. В этом-то и проблема. Мы не можем планировать в полной мере действия подразделений, не зная, с кем и где они столкнутся.

— А что разведка ГРУ?

— Работает. Разведчики не сидят без дела, но пока малоэффективно. Их тоже понять можно: центр забит духами, техника постоянно в движении — идет то на запад, то на восток. Маневрируют чечены.

— Ясно. Что ж, будем, как всегда, действовать по обстановке!

— Придется, Святослав Николаевич. Да, воду к тебе отправили. На ближайшие дни эту проблему сняли, а дальше будем думать. Без воды подразделения не оставим.

— Если бы только войска нуждались в воде… — вздохнул Голубятников. — А то ведь в подвалах полно мирного населения: женщины, старики, дети… У меня на КНП человек сто прячется. И мы для них единственный шанс на спасение.

— Да, тоже проблема… Но ничего, безвыходных положений не бывает. Прорвемся, подполковник.

— Прорвемся! Но до прорыва надо обеспечить население и пищей и водой.

— Обеспечим… Что за война! Чеченцев защищаем от чеченцев. Превратил Дудаев республику в клоаку. А еще независимости требует. Да если дать чеченцам независимость, они же за сферы влияния друг друга перестреляют! Сами себя как нацию уничтожат… А до этого весь Кавказ взорвут. Черт-те что происходит! Но об этом в Кремле должны были раньше думать. А теперь приходится разгребать политическое дерьмо. Но не политикам, а нам, военным. Ладно… что-то я разговорился. У тебя ко мне вопросы есть?

— Никак нет!

— Тогда давай ступай к начальнику штаба, он передаст тебе роту ставропольцев, и двигай с ней на привокзальную площадь. Будет возможность — еще подброшу войск.

— Благодарю!

— Удачи тебе, Голубятников, и до связи!

Голубятников прошел в соседнее помещение. Там находилось человек десять офицеров, прапорщиков, контрактников. Начальник штаба пожал Голубятникову руку, представил молодого капитана:

— Командир 9-й роты 21-й Ставропольской десантно-штурмовой бригады капитан Уханин, Дмитрий Андреевич.

Капитан козырнул.

Полковник указал на Святослава:

— А это — командир уже ставшего легендарным третьего усиленного батальона 137-го гвардейского Рязанского парашютно-десантного полка подполковник Голубятников, Святослав Николаевич. Представлен к званию Героя России.

— Я слышал о подвиге батальона и о комбате слышал, — сказал капитан. — Почту за честь служить вместе.

— Земляк, значит? — улыбнулся Святослав.

Начальник штаба и командир придаваемой роты переглянулись. Уханин спросил:

— В смысле, земляк?

— В прямом, капитан. Ты о селе Татарка Шпаковского района слышал?

— Конечно! Большое село, практически пригород Ставрополя. До города где-то километров пять.

— Верно. Там я родился, рос, учился, пока не поступил в училище.

— Понятно!

— Значит, у тебя два взвода?

— Так точно! И два взводных. Всего тридцать три человека.

— Хорошо! Усиление своевременное. Занятый нами плацдарм постоянно подвергается атакам духов, ты и твои ребята будете весьма кстати. Где размещен личный состав?

— Здесь, рядом со штабом!

— Ну что ж, выдвигаемся к привокзальной площади? — Голубятников повернулся к начальнику штаба дивизии: — У вас ко мне ничего не будет?

— Да нет. Кувшинин сбросил информацию по результатам дневных боев, доложил о запасах боеприпасов. Все вопросы мы с ним решили.

— Добро, тогда мы уходим!

— Счастливо!

На плацдарм подполковник Голубятников вернулся с двумя взводами 9-й роты 21-й десантно-штурмовой бригады. Оставив личный состав во внутреннем дворе, комбат с ротным приданного подразделения поднялся на командно-наблюдательный пункт батальона. Там находились подполковник Юрченков, майор Жураев, майор Кувшинин, заместитель командира по вооружению майор Корсаров и особист полка майор Лифанов. Голубятников представил прибывшего с ним офицера:

— Это капитан Уханин Дмитрий Андреевич, командир приданной батальону роты Ставропольской бригады.

Уханин пожал руки старшим офицерам. Комбат обратился к начальнику штаба майору Кувшинину:

— Сергей Станиславович, в роте Уханина два взвода. Я решил разместить их в здании командно-наблюдательного пункта, а то у нас здесь КНП и оборонять при необходимости практически некем. У Кошерева людей взять не можем — он и так держит обширный район, и из других рот забрать бойцов тоже нельзя. Свои задачи они выполняют, усиления кардинально не требуют, так что покажи капитану, где разместить личный состав. Необходимо прикрыть все возможные подходы к КНП.

— Есть, командир!

Начальник штаба взглянул на ротного бригады:

— Идем, капитан!

Офицеры вышли. Голубятников даже не предполагал, насколько своевременно и верно он определил место размещения приданной роте. Это выяснилось буквально через несколько часов.

— Может быть, отужинаем, господа офицеры? — предложил Юрченков. — У нас и коньячок разливной под тушенку, и соленья имеются!

Личный состав батальона, находясь на позициях обороны, горячей пищи не получал. Питался сухим пайком и продуктами, а также всевозможными заготовками местного населения, обнаруженными в занятых домах.

— Накрывайте на стол! — ответил Голубятников. — Я спущусь в подвал, посмотрю, как наши местные, переговорю с ними и вернусь. Тогда, Глеб Борисович, можно будет и поужинать.

— К местным можно и с утра спуститься, — сказал Юрченков.

— А ты уверен, что с рассветом боевики не втянут нас в бои? И потом, я обещал.

— Ну, раз обещал, то надо идти. Мы приготовим здесь все.

Голубятников прошел в подвал. Время было 21:20. Люди не спали, исключая маленьких детей, которых в подвале было достаточно много. Население с началом активных боевых действий семьями бросало жилища, захватив только самое необходимое, и уходило в подвалы, под защиту российских войск. К нему подошел бывший учитель:

— Добрый вечер, товарищ подполковник! Вот посмотрите, как мы живем, если это можно назвать жизнью.

Люди смотрели на подполковника. Голубятников произнес:

— Благодарите Дудаева за все, что он сделал для своего народа.

В подвале находились люди многих национальностей, в том числе и чеченские семьи.

Бывший учитель согласно кивнул:

— Да! Кто бы мог подумать, что жалкая горстка никчемных политиков, чей смысл жизни заключается только во власти ради денег и денег ради власти, превратит в общем-то неплохую страну в ад…

— Плохо жилось при Дудаеве? — спросил Голубятников.

Из угла ответил пожилой уже мужчина с седой бородой:

— Я чеченец, офицер. Жил недалеко отсюда, в частном секторе, вот, — он указал на изможденную женщину, — с женой. Служил давно. И был у меня в полку друг, Николай Ладырин. Три года в одной казарме провели. Он детдомовский, окончил ПТУ — и в армию. Куда ему было податься после армии? Предложил поехать со мной в Грозный. Поехал. Здесь женился, семьей обзавелся. Было у него двое детей, мальчик и девочка. Поздние дети. Теперь Василию 32 года, Елене 28… было. В 94-м году. Их дом стоял рядом с нашим, дружили семьями. Василий уехал в Россию, куда-то на Север, Лена осталась. Красивая была женщина. Как-то летним теплым вечером на улице появились гвардейцы Дудаева. Кто-то из них, видимо, знал Елену, она работала воспитателем в детском саду. Бандиты — иначе их не назовешь — вошли в дом Николая, вытащили Лену во двор, сорвали с нее одежду. Николай с женой бросились защищать дочь, их расстреляли. Из автоматов. Прямо у меня на глазах. Я, услышав шум, пошел к соседям. Видел, как старший гвардеец стрелял в Николая и Марию. Я закричал: «Что вы делаете, подонки?» Ко мне подошел гвардеец и сказал: «Не кричи, старик. Русским на нашей земле делать нечего. Теперь их дом — твой дом. В Ичкерии будут жить только чеченцы». А во дворе бандиты насиловали Елену. Я ударил гвардейца, он ударил меня. Я потерял сознание. Когда очнулся, гвардейцев не было. У крыльца лежали Николай и Мария, а на топчане — изуродованное тело Елены. Она тоже была мертва. Придя в себя, пошел в отделение милиции, оно было на проспекте. Милиционеры выслушали меня, отправили к дому Николая машину. Увезли трупы — и все! Никакого дела, никакого следствия. Я пошел к начальнику милиции. Он спросил, чем я недоволен: ведь теперь у меня два дома, имущество соседей… И тогда я понял: к власти пришли убийцы, бандиты. Правды больше не добиться, а как жить во лжи? Вот так, командир! Рядом со мной сидит Иса. Он жил в пятиэтажном доме, у него другое мнение насчет всего происходящего.

Поднялся низкорослый чеченец:

— Да, у меня другое мнение. Вы можете выгнать меня отсюда, расстрелять. Сейчас и здесь жизнь человеческая стоит меньше кружки воды, но я скажу. Да, дудаевцы беспредельничали, убивали мирных людей, грабили и захватывали их жилища, увозили детей, девушек насиловали, а юношей заставляли работать, за рабов держали. Да, это было. Но разве ваши летчики не беспредельничали, когда бомбили город? Зная, что в нем осталось почти все мирное население? Почему они сбрасывали бомбы на нас? У меня семья брата погибла от попадания бомбы в дом. У сестры сыну ногу оторвало. И бомбить город ваша авиация начала задолго до того, как в Грозный вошли войска. Что на это ответите, господин подполковник?

— А вам известно, что Дудаев 12 декабря официально объявил России войну?

— Да мало ли что он объявил? И как могли в Кремле всерьез отнестись к подобному заявлению? Я понял бы реакцию Москвы, если войну России объявила бы Грузия или какое-то другое признанное государство. Но Чечня-то входила и входит в состав России. А если бы войну Москве объявил какой-нибудь сошедший с ума губернатор одного из регионов? Самолеты тоже тут же начали бы бомбить областной центр?

— Я не политик, не высокопоставленный кремлевский чиновник, и я не участвовал в принятии решения о ведении боевых действий в Чечне, — ответил Голубятников. — Я офицер Российской армии, офицер ВДВ. И здесь выполняю приказ. Это моя работа. Если вы считаете, что я получаю удовольствие от войны, то заблуждаетесь. И предпочел бы находиться дома, рядом с женой, далеко отсюда. Мне приказали быть здесь — и я здесь. А теперь ответь мне, Иса: как, по-твоему, жили бы вы, чеченцы, признай Москва независимость Ичкерии? После того, как вырезали бы всех иноверцев, славян, захватив их жилища, нажитое добро? Что было бы в Чечне, не войди в республику войска? И почему, если ввод войск ты считаешь беспределом, находишься здесь, а не в отряде боевиков? Или под их защитой. Почему ты здесь, у нас, а не у дудаевцев?

— Мне уйти? — спросил Иса.

— Как хочешь. Мы никого не гоним, но и против воли удерживать не будем.

Из угла донесся женский голос:

— Пусть проваливает, надоел уже своим нытьем.

— Так! — повысил голос Голубятников. — Прекратить подобные разговоры. Повторяю: здесь все равны. И если кто-то намерен уйти, то только по собственному желанию, а не из-за того, что кому-то не нравится его присутствие. Вам надо держаться вместе. Помогать друг другу. Мы же защитим вас от боевиков.

Раздался еще один молодой женский голос:

— А вы не бросите нас? Не уйдете? Ведь если уйдете, нас всех убьют.

Что мог на этот вопрос ответить Голубятников? Сказать, что батальон не уйдет? А если завтра поступит распоряжение отойти от Грозного? На этой войне все возможно. Тогда получится, он обманул тех, кто надеялся на него, нарушил обещание? Ничего не сказать — значит, усилить страх, который и так переполнял этих несчастных. Но отвечать надо, и комбат сказал:

— Могу обещать одно: без приказа вышестоящего командования мы не оставим привокзальную площадь.

— А если вам прикажут уйти?

— Тогда уйдем. Но все, кто пожелает, смогут уйти вместе с нами. Туда, где будет обеспечена ваша безопасность.

— Спасибо, товарищ подполковник!

— Не за что! Извините, у меня не так много времени, пожелания и просьбы передавайте через Викторова, он теперь у вас старший. Мы еще встретимся.

Комбат отвел в коридор бывшего учителя:

— Воду получили?

— Да! Спасибо большое!

— Постарайтесь тратить ее экономно. В первую очередь воду должны получить дети и старики. Вы в состоянии обеспечить порядок среди местных жителей?

— Да! Я разговаривал с мужчинами. Не беспокойтесь, порядок будет обеспечен. А на Ису не обижайтесь. Он неплохой человек, просто пострадал от налета российской авиации. Мы все здесь пострадавшие. Он, Иса, ненавидит боевиков, а сегодня говорили его эмоции.

— Все нормально. Вы поддержите его, чтобы не остался один. И чтобы его не вынудили уйти.

— Конечно!

— Что ж, тогда я пойду. Постараюсь немного отдохнуть. Завтрашний день обещает быть еще более сложным.

— Трудно вам!

— Прорвемся!

Голубятников поднялся на КНП. По пути проверил, как и где разместилась приданная батальону рота Ставропольской бригады. В служебном помещении находились начальник штаба Кувшинин, особист Лифанов и связист сержант Сергей Выдрин.

— Как прошла беседа с местными жителями? — спросил особист.

Комбат присел за стол и, закурив, ответил:

— Да, в общем-то, как и ожидал. У каждого своя беда, каждый хочет выговориться, всех интересует, что будет дальше. Но главное, люди боятся, что мы бросим их.

— И что ты на это ответил?

— Сказал, что если вынуждены будем уходить, то всех желающих заберем с собой. А что я еще мог им сказать?

— Если тебе позволят забрать балластом стариков, женщин, детей…

— А кто мне запретит? И потом, Саша, дело здесь зашло слишком далеко, чтобы пойти на попятную. Вывод войск для Москвы будет означать полное поражение. Поражение регулярной армии в войне с какими-то пусть и крупными, но бандформированиями… Тогда не только престиж власти пошатнется. Престиж — ерунда, тут сама власть может кувыркнуться. А вот этого политики в Кремле допустить не могут. И не допустят. Так что война эта затянется на годы. Одним днем не закончится. И еще аукнется нам впоследствии.

Конец ознакомительного фрагмента.