В лесах под Вязьмой

Александр Тамоников, 2021

Красная армия развивает свой успех после успешного контрудара под Москвой. Но уже под Вязьмой наступление наших войск захлебнулось. Армия генерал-лейтенанта Ефремова попала в окружение. Оказался в котле и взвод разведки лейтенанта Глеба Шубина. Разведчикам удается нащупать проход в плотном кольце противника. Но в последний момент немцы блокируют этот участок. Контрразведка обвиняет в провале прорыва Шубина. Лейтенанта ждет трибунал, от которого его могут спасти только непредвиденные обстоятельства…

Глава вторая

На рассвете группа Шубина обогнула немецкие посты и прошла безопасной тропкой через минное поле. Сон на свежем воздухе придал сил, люди ежились от холода.

— Нормально, братцы, скоро лето, — бормотал, стуча зубами, Пастухов. — Как-нибудь доживем, тогда отогреемся на солнышке.

Дозорных об их возможном появлении предупредили, препятствий им не чинили. Полк дислоцировался в лесистой местности на берегах двух рек (глубина обеих позволяла ходить вброд). Штаб располагался в деревушке Разборово, больше напоминающей хутор, а подразделения — в окрестных осинниках. Здесь были вырыты траншеи, построены землянки и блиндажи. Личный состав взвода обитал на узком пятачке вблизи околицы, поэтому всегда до полевой кухни они добегали первыми. Деревушка не раз подвергалась авиационным ударам, сюда заходили штурмовики. Штабистам каждый раз удавалось добежать до леса. Красноармейцы и командиры вперемешку лежали в траншеях, а когда опасность миновала, штабисты, тихо ругаясь, возвращались к месту службы.

Разведчики разбрелись по ходам сообщений. Товарищи встретили их, удрученно вздыхая.

Пятерых потеряли! А ведь могли никого не потерять!

Капитан Фокин — заместитель начальника штаба по разведке — выслушал доклад и покачал лысоватой головой.

— Сочувствую, лейтенант, жаль твоих людей. Но это война, куда денешься? Про майора, которого ты пристрелил, забудь — невелика потеря. Он летун, такие немногое знают. Считай, что он долетался. И в конце концов, не за «языком» вы ходили. Задание выполнено на отлично, аэродром мы расхреначили — ты, наверное, слышал. Теперь никаких налетов, красота! — Капитан осторожно посмотрел на небо и улыбнулся. — По крайней мере, с этого аэродрома больше не прилетали. Можем вздохнуть свободно… Но в остальном ситуация сложная, за время твоего отсутствия она не улучшилась… Западными лесами противник не пойдет — там дорог практически нет, — а вот с севера и юга в скором времени надавит… Но пока отдыхайте. До завтра точно ничего не произойдет.

Люди приходили в себя, чистили и зашивали маскировочное одеяние — рассчитывать, что выдадут новое, было смешно. В лесу выспались, но и сейчас от сна не отказались. На севере и юге гремела канонада — немцы сжимали кольцо окружения. Но в расположении частей 113-й дивизии полковника Миронова пока было тихо.

Для Насти в свое время вырыли собственную землянку — крохотную, с настилом и топчаном. Над головой — накат из бревен. В качестве временного обиталища вполне сойдет. Все-таки женщина, нельзя ей жить вместе с мужиками. Красноармейцы в шутку ворчали, что строили для бабы и на то, что к ней мужик зачастит, не рассчитывали. У Шубина был собственный угол в блиндаже. Люди шушукались за спиной, завистливо вздыхали, но за рамки не лезли. Одни пошучивали: «В этой девице есть изюминка, никто не устоит. А лейтенант у нас молодой, привлекательный, наивный. А там даже не изюминка, там целая слива с косточкой!» Другие поглядывали на парочку с печалью: «Дело пропащее — крутить любовь на войне. Легкая интрижка — другое дело, убьют одного — от другого не убудет». Но здесь без бинокля было видно, что боец Томилина сильно влюблена в Шубина. А их обоих убить могут в любой день, и весьма странно, что до сих пор не убили — ведь воюют с первого дня! Вслух об этом не говорили, но мысль витала в воздухе и лишала покоя.

Он залез к ней в землянку, когда сгустилась тьма. Хотя люди все знали, он все равно шел, как вор, сгорая от стыда и озираясь. Настя втащила его в землянку и повисла у него на шее. Выпрямиться в полный рост было трудно — макушка билась о накат. Рассохшиеся нары заскрипели, и казалось, что скрипит весь лес и ржет вся дивизия!

— Тише, Глеб, тише… — шептала девушка, обвиваясь вокруг любимого мужчины.

Потом они лежали, занимая единственное спальное место, и лениво смотрели, как коптит снарядная гильза, а дым уходит в щель под потолком. Гнали прочь дурные мысли, старались не вспоминать, что было вчера, позавчера. Лица погибших мелькали в сознании, отступали, присоединялись к бесконечной когорте умерших ранее. Им было хорошо в землянке, они строили планы на будущее, в котором не было места войне.

— Майор Гуньков опять ко мне подкатывал, — прошептала Настя. — Ты не представляешь, как он надоел. Все люди как люди, а этот настырный, так смотрит, глазками маслянистыми обволакивает — брр! Ведь знает, что я к тебе неровно дышу, ни на кого тебя не променяю, а продолжает лезть, намеки отпускает, предлагает спуститься к речке и уединиться на берегу, а за это освободить меня от выполнения служебных обязанностей и отправить в тыл, где я якобы буду как сыр в масле кататься.

Глеб поморщился. Майор Гуньков — помощник начальника штаба по строевой части, лучший друг майора Сумина, начальника особого отдела полка — был крайне неприятной личностью. Подозрительный, непредсказуемый, себе на уме, гораздый на любую пакость. Командиры его не любили, но терпели. Свои обязанности майор Гуньков худо-бедно исполнял. Он действительно поглядывал на Настю, делал ей непристойные предложения, а на Шубина косился недобрым взглядом. Но пока не пакостил, присматривался. Что он мог сделать Шубину? Да ничего! Кулаки чесались дать по морде, но он держал себя в руках. Для майора Гунькова это был бы очень дорогой подарок.

— Лучше бы ты этого не говорила, — недовольно проворчал Глеб. — Однажды точно не выдержу, съезжу ему по роже.

— И кому сделаешь лучше? — Настя задрожала и прижалась к нему. — Вот Гуньков обрадуется, когда у тебя начнется насыщенная, но недолгая жизнь: арест, трибунал, расстрел. И никакой майор Малахов с капитаном Фокиным тебя из беды не вытащат.

Расстаться было сложно, но он не мог оставаться в этой «усыпальнице». После полуночи он поднялся, потеснив спящую женщину, и выбрался из землянки. Курил, наблюдая, как в ночном воздухе переливаются огни фонарей, слушал канонаду. Немцы ночами обычно предпочитали спать, но сейчас работали круглосуточно, сокращая личный состав окруженной армии. Спокойствие вокруг деревни Разборово было хрупким, могло разбиться в любую минуту. Докурив, Шубин пробрался в блиндаж, кивнув постовому Лыкову, и боком протиснулся к своему топчану. Блиндаж ходил ходуном от дружного храпа. Но засыпали и не в таких условиях. Впрочем, этой ночью Шубин не мог уснуть, ворочался, пихал Серегу Ляха, норовившего прижать его к стене. После каждой вылазки в немецкий тыл свободных мест становилось больше, но все равно было тесно. Он лежал, таращился в земляной потолок и вспоминал минувшее…

Тактическая группа Катукова свою задачу под Москвой выполнила — отогнала фашиста на запад. Наступление продолжалось. В первой декаде февраля Шубина и выживших бойцов из взвода включили в ряды 290-го полка 113-й стрелковой дивизии, входящей в состав 33-й армии генерал-лейтенанта Ефремова.

В начале войны генерал командовал 29-й армией, она вела тяжелые бои на могилевском направлении. Армия сковала крупные немецкие силы и задержала их продвижение к Днепру. В августе генерала назначили командующим войсками Центрального фронта. В сентябре — заместителем командующего Брянским фронтом. Он возглавил 10-ю армию, а в октябре стал командующим 33-й армией. С конца ноября армия сражалась на реке Нара. Когда фельдмаршал Бок предпринял очередную попытку фронтального прорыва к Москве и смял позиции одной из стрелковых дивизий, Ефремов действовал грамотно и решительно. Наро-Фоминский прорыв создал угрозу для Москвы. Сводная группа Ефремова встала неодолимой стеной, в течение нескольких дней разгромила противника и отбросила его с занимаемых позиций. Положение на реке Нара было восстановлено. 33-я армия полностью освободила Наро-Фоминск, в начале января — Боровск, еще через две недели — Верею. Армия была измотана, нуждалась в отдыхе и в пополнении.

На это и рассчитывало ее командование. Поэтому полной неожиданностью стал приказ Жукова наступать на Вязьму. Не только Ефремов — все войска Западного фронта перешли в наступление. Но в этом состоял главный просчет командования. Приказ Сталина наступать на всех фронтах не был подкреплен ресурсами и привел к потере инициативы и неоправданным жертвам. Поначалу наступление развивалось неплохо, 33-я армия подошла вплотную к Вязьме и устремилась в глубокий прорыв. Но плацдарм не расширили, толком его не обороняли. Командование требовало идти вперед, не снижая темпа. 33-я армия вырвалась вперед, когда противник фланговыми ударами перерезал коммуникации, и армия фактически оказалась в западне. Наступление заглохло, войска перешли к обороне. Немецкие контрудары следовали один за другим. Ефремов предпринял несколько попыток вырваться из котла, но они провалились. Войска подвергались непрестанным ударам с земли и воздуха. 43-я армия, наступавшая рядом, пыталась пробить коридор к группировке Ефремова, но и эти попытки завершились неудачей. Армия гибла в вяземских лесах, людей становилось меньше…

Но пока наступление развивалось по плану, произошло знаменательное событие — партизанской группе полковника Моисеевского удалось прорваться к наступающим частям. Все эти месяцы командир погибшей в октябре дивизии вел успешные партизанские действия, крупно нервировал врага, уничтожал тыловую структуру и коммуникации. Отряд несколько раз менял дислокацию, уходя от карательных облав, обрастал людьми и техникой и в итоге превратился в серьезную силу. К войскам примкнули больше тысячи партизан — бывшие красноармейцы и местные жители.

Во время описываемых событий произошла встреча с Лидой Разиной. Шубин месяцами о ней грезил, всячески проигрывал в голове этот волнительный момент. Ранее поступали весточки, что Лида жива, но в последние месяцы радиосвязи не было, приходили только сведения, что отряд существует и борется. И вот случилась эта долгожданная встреча…

Она сильно изменилась, похудела, глаза запали. Но остались привлекательность, какая-то беззащитная интеллигентность, скромность, застенчивость. Краска прилила к щекам Глеба, руки затряслись. А Лида, наоборот, побледнела, вымученно улыбнулась. Они обнялись, но эти объятия напоминали дружеские. Шубин поцеловал ее в щеку, потом в уголок губ — Лида позволила это сделать, но напряглась, съежилась, посмотрела на него большими умоляющими глазами. Он почувствовал, что происходит что-то не то. Но ведь и с ним, если вдуматься, тоже что-то не то! Они разговаривали дежурными фразами, мол, «ты как?», «я очень соскучился», «да и я скучала». В груди щемило, накатила глухая печаль. Оба испытывали неловкость. Наконец Лида призналась, сгорая от стыда, что она беременна, уже на втором месяце — так получилось, она не хотела. Вернее, поначалу не хотела, а когда узнала… В общем, все запутанно, сложно, да еще эта проклятая война. У нее теперь другой мужчина — так судьба распорядилась. «Неужто полковник Моисеевский?» — кисло улыбнулся Глеб. Лида замотала головой — нет, это было бы слишком. У Александра Гавриловича семья, дети, хотя поначалу он действительно оказывал ей знаки внимания. Отец ребенка — заместитель начштаба партизанского отряда по разведке. Упорный парень, завоевал ее сердце, да и с фашистами сражается отважно.

Этот экземпляр подглядывал за ними, сильно нервничая. Про Шубина он, разумеется, был в курсе. Не сказать, что прежний избранник Лиды ему понравился, но желания кинуться в драку не возникло. Эти двое волновались, как дети!

Снова зазвучали дежурные слова: прости, никто не виноват, жизнь так повернулась, не забывай писать, еще встретимся. Боль сквозила в ее глазах. Она ушла. Долго пятилась, потом повернулась, побежала. Глеб смотрел ей вслед и, что странно, не чувствовал большого потрясения. Чувствовал только печаль, растерянность и немного удивления: почему в этой жизни так быстро все кончается?

Позднее он видел эту парочку — Лида была бледна, вяло улыбалась, а бравый разведчик-партизан активно заговаривал ей зубы, держал ее за руку, обнимал за плечо.

Такое ощущение, что Настя Томилина тоже подглядывала. Знала, куда побежал лейтенант, и сходила с ума, заламывала руки. Но когда он вернулся, ничего не сказала. В ее глазах не было торжества, она вела себя скромно. Лишь потом тихонько подошла, обняла и прошептала на ухо: «Сам решай, как жить будешь, не хочу вмешиваться».

В глубине души остались осадок, грустные воспоминания и досадное чувство, что по его чувствам потоптались.

Аэродром уничтожили, но положение оставалось тяжелым. Остатки армии окопались в лесах восточнее Вязьмы, кольцо окружения сужалось. 43-я армия прекратила попытки прорваться к окруженцам, все чаще возникало горькое чувство, что армию бросили на произвол судьбы. В частях и подразделениях осталось не больше трети личного состава, кончались боеприпасы и провиант. Постоянная перегруппировка сил ни к чему не приводила, до полного краха оставалось недолго.

Шубина вызвал комполка. Майор Малахов сидел на табурете, окутывал себя горьким табачным дымом и печально разглядывал обмусоленную карту.

— Пойдешь на восток, лейтенант, — нужно разведать местность. Комдив Миронов приказал прорываться, у нас двое суток на раскачку. Возможно, что одни сутки, но хотелось бы больше. Приказ исходит от армейского командования, а оно действует на основании директив штаба Западного фронта. Понимаю, что попыток было уже много, но их не следует прекращать… Ты присаживайся, не стой столбом, здесь все свои… Вот здесь, на юго-востоке, 43-я армия застыла и не движется. Она понесла в предыдущих боях большие потери. Между нами немцы заполонили все так густо, что мышь не проскочит. А вот здесь 50-я армия. — Карандаш майора нарисовал дугу, сместившись на северо-восток. — Имеются сведения, что генерал-лейтенант Болдин Иван Васильевич скоро двинет свои части, чтобы прорубить к нам коридор. Когда это произойдет, неизвестно, каждый день на счету. Прорываться решено вот здесь, между деревнями Рыковка и Бутырино. В населенных пунктах стоят усиленные гарнизоны, там на много верст протянулись укрепленные позиции. Минные поля, орудия, танки. Вот здесь — Мышковский бор. Следует разведать дорогу вдоль его южной опушки. Если пройдем эти шесть верст, сможем ударить с тыла по 18-му мотопехотному полку вермахта и оттянуть его силы. В это время основная часть дивизии пробьется через кольцо. Вот здесь, восточнее, мы займем оборону и создадим условия для выхода из окружения всех остальных частей. Но это в теории, при идеальном раскладе, а что подкинет жизнь, мы не знаем… Хотя можем предположить. Атаковать в лоб Рыковку — самоубийство, а ведь именно это предлагал армейский штаб. Положим массу людей, а сможем ли захватить плацдарм, один Бог ведает. Данную идею, к счастью, уже не продвигают, но могут к ней вернуться. В общем, спеши, Шубин! Нужно выявить место, где можно прорваться быстро и без серьезных потерь. Пока таким местом видится проселок вдоль Мышковского бора.

Группа из шести человек выступила спустя час. Темнело, шли налегке.

Когда совсем стемнело, добрались до немецких позиций и спустились в балку, заросшую лещиной. Ползли аккуратно — справа звучала немецкая речь, солдаты вермахта травили несмешные байки, слева работали генераторы, лязгала траками техника. Вражеский пост благополучно обогнули. Фигуры солдат возвышались на пригорке, соблазн перерезать их был крайне велик.

Метров через сто сделали остановку. Шубин выполз на открытое место, приступил к наблюдению. Ситуация складывалась любопытная. Здесь стояла только рота, усиленная парой танков, да пара пулеметных гнезд в траншеях. Ни орудий, ни минометов. Если подобраться вплотную по балке и стремительно напасть, этот участок можно будет взять под контроль сравнительно малыми силами. А что дальше?..

Настала ночь, россыпи мигающих звезд устлали небо. Триста метров от балки пришлось ползти. Немцы пускали в небо осветительные ракеты. Южная опушка Мышковского бора вырисовывалась во мраке. Ее огибала проселочная дорога. Возникли опасения, что этой артерией могла воспользоваться гибнущая дивизия — слишком уж место открытое. Можно пробиться через жидкие заслоны, но тогда мгновенно слетятся стервятники с крестами на крыльях, разбомбят остатки армии в пух и перья.

Разведчики сделали остановку. Глеб отправил Ветренко и Никиту Костромина осмотреть западную опушку. Бойцы отсутствовали долго, Шубин начал нервничать. Но они вернулись, причем с весьма интересной новостью: помимо означенной дороги, существует еще одна, тремястами метрами севернее. Начинается она у западной опушки и тянется через лес. Дорога нормальная, почти сухая, немцев на ней нет. Парни обследовали ее метров на триста и вернулись. Красноармейцы потянулись в указанном направлении.

Это была весьма продуктивная ночь. Жаль, поспать не удалось. Но за три часа не встретили ни одного фашиста!

Дорога за лесом спускалась в низину, огибала болото, затем снова терялась в густом осиннике. Она упиралась в деревню (если верить карте, в совхоз «Октябрьский»), где стояли немцы. Но можно свернуть и воспользоваться разреженным сосняком, убегающим в седловину между лесистыми холмами…

Посреди ночи группа вышла к берегу обмелевшей реки Таменки, где встретила лишь несколько замаскированных пулеметных ячеек. На противоположном берегу как раз находилось расположение 50-й армии. Этот был опасный путь, чреватый ловушками, но путь реальный! Задачу вывести войска без потерь никто не ставил. Шубин заспешил обратно.

Силы еще не кончились, но спать хотелось зверски, разведчики зевали так, что выворачивали челюсти. Снова перебежками перебрались через редколесье, проползли по балке мимо постов и наконец погрузились в лес между деревнями Бутырино и Рыковка.

До рассвета оставалось полчаса, небо начало сереть, когда в районе Рыковки стали падать снаряды. Вела огонь советская артиллерия. Шубин похолодел, дал приказ остановиться. Что происходит?! Немцы первыми не начинали, все было тихо! Пальба напоминала артподготовку перед наступлением. Разведчики выжидающе смотрели на командира, а тот наполнялся скверными предчувствиями. Стрельба из орудий велась минут семь, что удивительно, ведь снарядов было с гулькин нос.

Группка людей выбралась из леса, пересекла овраг, прошла краем озера с обрывистыми берегами и с пригорка принялась наблюдать за этим кошмаром. Шубин кусал локти, задыхаясь от бессилия. Какого дьявола они творят?! Ведь группа уложилась в срок! Только одна ночь прошла! Он был уверен, что командарм Ефремов не отдал бы безрассудный приказ штурмовать Рыковку, ведь ее можно спокойно обойти и воспользоваться намеченным маршрутом. Видимо, поступил очередной необдуманный приказ из штаба фронта… Долина перед деревней лежала как на ладони. На участке, где засели разведчики, войск не было — местность болотистая, а тропы надо знать. Минное же заграждение преодолели легко.

Артподготовка прекратилась, из леса в сторону деревни бежали красноармейцы, пространство раскололо нестройное «ура!». Вражеская оборона на участке была сильна — несколько траншей, пулеметные гнезда, минометная батарея в дальнем перелеске. Это было чистое безумие! Расстреливать нужно за такие приказы! Красноармейцев было много, новые взводы выбегали из леса.

В полку в штатных списках числилось четыре батальона. Очевидно, из двух сформировали штурмовую группу, набрали две с половиной сотни человек. Немцы крайне удивились такому повороту. Людей загнали в ловушку, но зачем с ума сходить? Артобстрел не нанес им серьезного урона. Со стороны было видно, что в траншеях царит активность, солдаты бегают, занимают места. Пострадавших оттаскивают за пределы позиций. Атака батальона была страшной — солдаты бегали, жутко орали. Одни носились с карабинами с примкнутыми штыками, другие — с автоматами ППШ. Казалось, им ничто не мешает преодолеть шестьсот метров открытого пространства…

— Что же они делают, дураки? — простонал, сжимая кулаки, Лева Глинский. — Разве можно так, товарищ лейтенант? Кто приказал? Зачем?

Но подобные приказы выходили пачками. Людей гнали на убой, лишь бы выполнить приказ и не оказаться в опале у начальства.

Немцы не стреляли, подпускали врага ближе. Красноармейцы ускорялись, неслись на окопы — фактически валили толпой. Махали пистолетами младшие командиры, бежали вместе со своими бойцами.

Они преодолели две трети поля, когда противник все-таки открыл огонь. Работали как минимум четыре пулемета. Красноармейцы начали валиться гроздьями — их расстреливали в упор. Выжившие бежали, кричали что-то невнятное. Редеющая волна катилась через поле. Когда до вражеских позиций оставалось сто метров, толпа живых уже не впечатляла численностью, но бойцы не сбавляли бег, спеша добраться до окопов. Немцы невозмутимо вели огонь. Поле устлали мертвые тела. Но живые бежали, и это выглядело страшно. В перелеске заработала минометная батарея. Взрывы расцветали перед бегущими, осколки поражали человеческую плоть. Несколько мин взорвались в гуще солдат. Батарея произвела еще один залп. Стена разрывов поднялась перед атакующей шеренгой, и, наконец, бойцы дрогнули и начали залегать. Их оставалось теперь не больше трети от изначального состава. И отступать поздно — проще добежать до вражеской траншеи, нежели вернуться обратно. Но даже в лежащих попадали пули, люди вздрагивали, перекатывались, тряслись в конвульсиях. Поднялся представитель среднего комсостава — последний, оставшийся в живых, — что-то прокричал простуженной глоткой, пробежал несколько шагов и повалился, сраженный пулей. Бойцы бежали дальше. Смотреть на это было больно. Их оставалось все меньше, а когда дистанция сократилась до тридцати метров, они начали валиться десятками. Не добежал никто — последний боец выронил карабин, зашатался и рухнул навзничь.

Разведчики подавленно молчали. Сказать было нечего — нет таких слов. Все произошло практически под боком — до левого фланга погибшего батальона было метров сто. Раненые стонали и корчились. Немцы смеялись, продолжали стрелять по павшим. Шубин застонал и сполз с косогора. Как такое могло случиться? Ведь могли без сложностей обойти эту линию обороны! А теперь появится очередная «Долина Смерти», которых и так уже не счесть. Вывезти трупы невозможно — поля простреливаются, — поэтому тела лежат неделями, разлагаются под весенним солнцем и распространяют невыносимую вонь.

— Товарищ лейтенант, смотрите… — вдруг позвал Шубина Пастухов.

Глеб вернулся на позицию. Над полем витал густой дым. Ветра практически не было, поэтому этот дым не рассеивался. Мертвые тела громоздились друг на друге… Погодите, откуда взялась девушка-санинструктор? Она здесь одна! Невысокая, крепко сбитая, с медицинской сумкой на ремне — она выбралась из канавы и ползла к раненому. Бойцы затаили дыхание. Эту девчушку уже видели раньше, она служит в медсанчасти, и зовут ее, кажется, Варя Кошелева. Маленькая, симпатичная, улыбчивая, ведет активный образ жизни, всегда всем помогает. Но какого черта она тут делает?! Шубин присмотрелся. Варя подползла к раненому, улеглась на бок, начала что-то выискивать в своей сумке. Видно было плохо, но, похоже, она проводила перевязку. Боец шевелился, пытался лечь на бок. Варя ему что-то говорила, гладила его по голове. Руки девушки работали быстро.

— Всех излечит, исцелит… — неловко пошутил Лях и смущенно замолчал.

Варя закончила перевязку и предприняла попытку вытащить раненого с поля. Но этот бугай был вдвое тяжелее ее и на голову выше. Варя тужилась, но даже с места его сдвинуть не могла.

— Да куда ж она его — такая шпала… — скрипел зубами Пастухов.

Варя оставила попытки и поползла дальше, направляясь в сторону разведчиков — быстро, извиваясь маленьким телом, словно кого-то приметила. «Какая бесстрашная», — мелькнула в головах мужчин растерянная мысль. Разведчики наблюдали за ней, затаив дыхание. Варя доползла до подстреленного бойца и снова зарылась в сумку. Раненый ей что-то шептал, повернув голову.

В этот момент ее засекли немцы. Прогремела пулеметная очередь. Пули принялись кромсать мертвые тела. Они попали в раненого, и тот вздрогнул и затих. Варя ахнула, начала его трясти, но боец не реагировал. Девушка глотала слезы, размазывала их кулачками по лицу. Себя она, по-видимому, считала заговоренной. Опять поползла, опираясь на локти и таща на себе тяжелую сумку. Пули просвистели над головой. Девушка ахнула, уронила голову, но через несколько секунд опять поползла и добралась до ямки. Высунувшись из нее, она принялась подтаскивать к себе раненого бойца, благо тот не отличался богатырским сложением. Но немцы добили и этого парня. Они развлекались, улюлюкали и заливисто свистели, девушку намеренно не трогали. Варя плакала, не зная, что делать.

— Не могу я на такое смотреть… — процедил сквозь зубы Ленька. — Товарищ лейтенант, разрешите? — И, не дожидаясь отказа командира, он скатился с косогора и исчез в зарослях жухлого бурьяна.

— Эй, стоять! Отставить! — зашипел Шубин.

Но было поздно. Оставалось, стиснув зубы, наблюдать за происходящим. До Вари было метров сто. Разведчики напряглись, зароптали. Шубин прошипел:

— Всем оставаться на месте, хватит нам одного шалопая!

В эту сторону немцы не смотрели. Где-то внизу затрясся жухлый бурьян, мелькнули сапоги, и Пастухов выкатился на поле и быстро дополз, виляя задом, до бугорка.

— Товарищ лейтенант, он совсем сбрендил? — прошептал впечатленный Костромин. — Не ожидал я такого от Леньки!

Варя кого-то заметила, сделала попытку перебежать. Ее хватило метров на десять, она повалилась, зажмурилась и зажала уши пальцами, когда громогласно застучал пулемет.

Из траншеи выбрались трое солдат, отряхнулись и вразвалку двинулись в поле. Потеха продолжалась — они решили взять девчонку живой и хорошенько с ней отдохнуть. Они брели по диагонали, никуда не торопясь, и обменивались комментариями. Ленька Пастухов полз к девушке, он не мог не видеть немцев. Боец спешил, энергично двигая локтями и коленями и прячась за трупами. Варя привстала, увидела фашистов, и глаза ее вновь наполнились слезами. Один из немцев поприветствовал ее поднятой ладошкой, сделав жест, мол, никуда не уходи. Варя дернулась, прогремела очередь, пули вскопали землю под ногами, и девушка рухнула. В этот момент она заметила представителя полковой разведки. Хотела закричать, но передумала. Пастухов приложил палец к губам, что-то показал. Даже в этой страшной ситуации Варя хорошо соображала. Она осталась на месте. Немцы приближались к ней, вся троица лучезарно улыбалась. Белобрысый солдат призывно махал ладошкой, дескать, вставайте, фройляйн, уже можно. Но вместо нее поднялся Пастухов и ударил по немцам, прижав приклад к плечу. Повалились все трое. Впрочем, один сразу же подскочил и пустился наутек. Из плеча сочилась кровь. Но пробежал он немного — пуля догнала несостоявшегося кавалера.

Ленька припустил к Варе, а пока бежал, бросил гранату в сторону вражеских позиций. Потом еще одну, рассчитывая на дымовую завесу. Расчет оказался верным, дым уплотнился. Немцы из окопов открыли ураганный огонь, но фору Леньке дали. Он заорал благим матом, Варя сорвалась с места и бросилась к нему. Ленька схватил ее за руку, и они помчались вдвоем, перепрыгивая через мертвых и кашляя в дыму. Риск был смертельный!

А сколько же разведчикам можно сидеть без дела?! Шубин закричал:

— Огонь, братцы! Отвлечем внимание!

Вряд ли с такой дистанции их автоматы могли в кого-то попасть, но внимание точно отвлекли. Немцы забегали по траншее, принялись разворачивать пулемет. И снова у парочки получилась фора. Они неслись, как угорелые, добежали до края поля и рухнули в бурьян. Голова у разведчика работала, он потянул девушку в обход, за косогор.

— А ведь как подходят друг другу, товарищ лейтенант! — засмеялся Костромин, разряжая диск. — Смотрите, какие молодцы! Прямо жених и невеста!

Боец с девушкой уже ползли по канаве — можно считать, ушли от врага. За все это время с советской стороны не прозвучало ни одного выстрела. Да и что они могли сделать? Немцы упорствовали, пулеметная очередь обрушила пласт глины с косогора. Бойцы скатились с обратной стороны, побежали к дальнему лесу. Местность за пределами поля была сложной, непригодной для наступательных операций.

Пастухов и Варя ждали их в глубокой канаве. Девушка скорчилась, ее трясло. Слезы на лице смешались с грязью, она продолжала все это размазывать. Пастухов был бледен, недоверчиво поглядывал на девушку, как будто сам был впечатлен собственным поступком.

— Ни мышонок, ни лягушка… — хихикнул Ветренко.

— Все, Ленька, — бухнул Глинский, падая в канаву. — Теперь, как порядочный человек, ты должен на ней жениться!

У Вари был шок, она перестала понимать, что происходит. Шубин поторапливал:

— Свадьбу будете обсуждать позднее, а сейчас — бегом! И вы тоже, барышня!

Цепочка людей заструилась по канаве и втянулась в кустарниковый массив. Немцы с запозданием открыли минометный огонь. За спиной бухали взрывы, разлетались в щепки деревья и кустарники. Последним, втянув голову в плечи, семенил Толик Иванчин, вздрагивал от каждого взрыва и монотонно бубнил: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и от тебя, фриц, уйду…»

Майора Малахова трясло. В одночасье он потерял половину личного состава. А что происходило с моральным духом у оставшихся, можно только представить. Малахов нервно курил, метался по избушке. Капитан Фокин сидел в углу и потрясенно созерцал пространство.

— Почему, товарищ майор?! — вскрикнул Шубин, влетев в избушку. — Вы мне дали двое суток, мы справились за одну ночь! Что случилось? Зачем отправили людей умирать?!

— Шубин, ты же не хочешь, чтобы я тебя пристрелил? — Майор прервал беготню и уставился на лейтенанта свирепым взглядом. — Будь уверен, пристрелю, если не угомонишься!.. Ладно, прости. — Он шумно выдохнул и плюхнулся на табуретку. — Кое-кому невтерпеж, рвут и мечут, требуют идти на Рыковку. Приказ поступил из штаба фронта: немедленно принимать меры, не дожидаясь, пока вернется разведка. Потому что, может, она вообще не вернется.

— Мы вернулись, — мрачно заметил Шубин. — И не с пустыми руками, товарищ майор.

— Да иди ты! — отмахнулся Малахов. — Я не мог игнорировать приказ, сам понимаешь. Никому он не понравился, но разве попрешь против? Думаешь, мне не жалко погибших ребят? Да я в следующую атаку лично пойду, и пусть меня убьют — хоть не так стыдно будет!

— И что теперь делать, товарищ майор?

— Хотел бы я знать… Будем дожидаться нового «гениального» приказа.

В полку осталось меньше двухсот человек — седьмая часть от списочного состава. Время бездарно упустили. На вторые сутки выяснилось, что немцы заткнули лазейку в районе памятной балки. Подошел мотопехотный батальон, рассредоточился по округе. Место возможного прорыва взял на контроль пулеметный взвод. Бойцы, доложившие об этом, удрученно вздыхали, отворачивались. Кольцо сжималось. Пока у противника не хватало сил рассечь позиции 33-й армии, но дамоклов меч уже завис и с каждым днем становился ощутимее. Продолжались обстрелы. Подразделения полка перебазировались в юго-восточном направлении, окопались за речкой Вяземкой. Глубина этой водной артерии была по пояс, но речка имеет высокие обрывистые берега, способные сдержать танки. Единственный мост на этом направлении был разрушен, саперы установили временные понтоны, чтобы прошла техника, а потом сами же их взорвали. Тем же вечером немцы провели разведку боем, два десятка солдат камышами подкрались к речке, где их засек пулеметчик. Перестрелка была недолгой, противник откатился, потеряв несколько человек. Раздосадованные неудачей гитлеровцы устроили минометный обстрел, но что-то подобное от них уже ожидали, и подразделения откатились в лес. Два дня стояло затишье, если не замечать регулярно взрывающиеся мины и снаряды.

Жизнь продолжалась. Ленька Пастухов стал часто отлучаться из расположения, околачиваться у медсанчасти. Несколько раз его замечали в компании Вари Кошелевой. «Молодые» увлеченно болтали, по-особенному смотрели друг на друга. Дел у Вари было невпроворот, в строю осталось всего несколько медиков, но ей удавалось улучить минутку-другую, чтобы поворковать со своим спасителем. По возвращении Леньку встречали скалящиеся физиономии, и это его бесило. Никакого такта, товарищи красноармейцы!

Майор Гуньков опять не давал прохода Насте — делал выразительные намеки, звал прогуляться. В отсутствие Шубина ухаживания становились настойчивее.

— Видеть его больше не могу! — призналась девушка. — Ты ушел на задание, а он пробрался в мою землянку с веником из подснежников — и снова за старое… Нет, руки не распускал, вел себя прилично, но еле выгнала. И ведь совсем не смущается, что ребята все видят! Упрашивал бросить разведку и перевестись в штаб, где я буду за ним, как за каменной стеной. Уверял, что он ко мне не просто так ходит, что намерения у него самые серьезные, и после войны он обязательно возьмет меня в жены. Мол, запал на меня с первого взгляда и теперь ничего не может с собой сделать, так и тянет его ко мне. И дышит на меня, дышит, подснежники свои сует! Я могла бы с ним справиться — сам знаешь, и не таких мужиков ломала, — но он майор, а я простой красноармеец… Будь осторожнее с ним, Глеб, — говорят, этот майор очень мстительный, может так напакостить, что потом не отмоешься. Знаешь, что он мне сказал? Что скоро тебя убьют — не могут не убить, ты и так лишнее прожил, — и куда я тогда? А с ним, мол, всегда буду пристроена…

С этим кавалером нужно было что-то делать. Шубин подкараулил майора на берегу ручья, когда тот наполнял фляжку.

— Ба, Шубин! — оскалился Гуньков. — Имеешь, что сказать? Лицо у тебя уж больно решительное. Подожди, позволь догадаться…

— Вы уже догадались, товарищ майор, — сухо отрезал Глеб. — Не пора ли прекратить эту вашу деятельность? Некрасиво выглядит.

— Да неужели? — Майор Гуньков насмешливо посмотрел ему в глаза. — Вы, никак, женаты, Шубин? Нет, не женаты? Не обручены, заявление в загс не подавали? Чем ты лучше меня? Запудрил бабе голову — она и размякла. Думаешь, я не знаю про твою бабенку из моисеевского отряда? Ты ждал ее, вы встретились, а она тебя отфутболила. Другого кавалера нашла. Думал, я не знаю?.. А ты не промах оказался, парень. — Гуньков хохотнул. — Запасной вариант держал. Пока одной нет, другая согреет… Ох, да ты уже кулаки сжимаешь! Ударить хочешь?

— Хочу, товарищ майор. И, видит бог, когда-нибудь ударю — не посмотрю, что вы старше по званию. И пусть под трибунал пойду — стерплю. Не ваше дело, кто у меня был, а кто есть. У вас тоже семья в Ярославле. Многоженство в СССР запрещено, забыли? Настя вас недолюбливает, это видят все, даже вы сами. Держитесь от нее подальше, товарищ майор, а то ведь всякое бывает…

— Угрожаешь, — с удовлетворением констатировал Гуньков. — Оборзел ты, Шубин. Вконец зарвался. Думаешь, начальство к тебе благоволит, и так вечно будет? На кого ты варежку раскрыл, дурачок?.. Что смотришь, как на буржуазию? Ты еще скажи, что я тебя боюсь.

Разговор не клеился. Кулаки у Шубина чесались, и майор это видел и откровенно глумился. Он был прав насчет Лиды Разиной, и это еще больше выводило из себя. Каков шельмец, все выведал! Но Шубин сдержался, не дал волю рукам. Загреметь под трибунал куда проще, чем кажется.

15 апреля 50-я армия перешла в наступление с целью пробить коридор к ефремовцам. Несколько соединений вошли в прорыв и теперь успешно продвигались вперед. Но удача была недолгой — немцы из района Грибово нанесли мощный контрудар и отбросили армию, когда до воссоединения с войсками Ефремова осталось всего два километра. Слабое место усилили, немецкие войска рассредоточились по деревням, оседлали проселочные дороги. По отступающим частям армии наносились артиллерийские удары. 33-я армия оказалась полностью запертой. Но бойцы не сдавались, держались за каждый клочок земли. Позиции 290-го полка подверглись массированному обстрелу. У Шубина во взводе погибли двое — Попов и Шевелюк. Мина взорвалась перед окопами, и бойцов завалило землей. Когда их откопали, они уже были мертвы. Немцы под прикрытием артогня пошли в атаку, прыгали с обрыва в реку, брели по пояс в воде. Танк Т-3 сделал попытку с разгона одолеть водную преграду, обвалил обрыв, миновал реку, но застрял на противоположном обрыве — забуксовал, зачадил. Подполз боец с гранатой, и танк объяло пламя, он так и остался торчать на обрыве в перекошенном виде. Атаку отбили, десять трупов уплыли по течению. Остальные неохотно отошли и рассредоточились в складках местности. Начиналась позиционная война. С обеих сторон работали снайперы, стороны обменивались руганью, которая очень хорошо разносилась по воде.

У 116-го полка, расположившегося севернее, дела обстояли еще плачевнее. Танки проутюжили позиции, выжившие откатились к лесу. Вместе с бойцами отступал штаб полка — десяток командиров среднего звена. От части осталось полторы сотни красноармейцев. Выжившие докатились до опушки, где попали в очередную засаду. Немцы обошли эту засаду, с удобством расположились у леса и принялись косить бойцов из пулеметов. Взвод охраны штаба предпринял отчаянную атаку, пробился к опушке. Погибли почти все, но дорога была расчищена. Два десятка штабистов ушли в лес. Немцы продолжили преследование, загнали людей в болото.

Капитан Фокин срочно вызвал Шубина и поставил перед ним задачу:

— Их семнадцать человек, лейтенант. Сидят в болоте, оттуда и радировали. От немцев оторвались, но заблудились. У них много раненых — даже если бы знали дорогу, все равно бы не вышли. Нужно их вывести. Координаты тебе сообщат. Там командир полка майор Хонякин, начштаба Вобликов, полковой комиссар Гольцман и еще несколько человек. Сам понимаешь, мы не можем их бросить. Помнится, ты уже ходил через Грязевы топи, так что заплутать не должен. Действуй немедленно. Ляг костьми, но людей вытащи. Сколько у тебя бойцов?

— Тринадцать, товарищ майор. Было больше, но буквально сегодня троих потеряли. Вернее, они живы, но ранены.

— Красноармеец Томилина тоже входит в их число? — хмыкнул Малахов.

— Конечно, товарищ майор, она такой же боец.

— Слушай, пожалей бабу! — рассердился комполка. — Хотя бы сегодня оставь ее в расположении. Убьют — век же потом себе не простишь! Ладно, тебя убьют — дело, как говорится, житейское, — но если все же ее?.. Да расслабься, чего ты так напрягся? Послежу я за твоей зазнобой, не дам в обиду. А ты работай и ни на что не отвлекайся. Двенадцать человек — нормальный отряд.