Новое имя

Александр Станиславович Малиновский, 2006

Русский писатель Александр Малиновский известен читателю циклом рассказов, повестей, романов, в которых говорится о сложных взаимоотношениях современного человека и нашего непростого времени. Перед нами небольшая по объему повесть «Новое имя», но сколько тем и вопросов затрагивает в ней писатель! О чём эта повесть? О человеческом одиночестве? О братьях наших меньших? О чувстве долга и порядочности? Да, всё это читатель найдёт в книге. Эта, кажущаяся, на первый взгляд, такая простая, повесть имеет массу глубинных течений и подтекстов. Вдумчивый читатель почувствует на какие глобальный вопросы выходит писатель. Александр Малиновский не даёт прямых ответов, он приглашает читателя к диалогу. В конце концов, у каждого своё право увидеть главное и судить о нём. А главное для Александра Малиновского – вера в светлое в человеке, вера в его разум.

Глава 3. Нелегко быть послушной

Сима оказалась заядлым охотником. Она гонялась за каждой мухой и комаром, которые залетали в квартиру. Бывало, что настигала добычу. При этом делала головокружительные прыжки по комнате.

Если добыча от неё ускользала, она заглядывала в лицо хозяину, будто говорила: «Извини, не получается навести полный порядок. У меня же нет крыльев».

Порой ему казалось, что, отлавливая насекомых, она избавляется от посторонних, ревнует его к ним.

«Чудеса, — ворчал он, — не схожу ли я с ума?». Мягко улыбался и не бранил её. А она тёрлась около него. Поднявшись на задних лапах, обнимала ногу хозяина лапами и мелодично мурлыкала.

Когда Сергей Сергеевич садился за стол с газетой, она устраивалась на кресле рядом с ним. В такие минуты молчание продолжалось недолго. Глядя на Симу близорукими грустными глазами, хозяин рассуждал:

— Я вот люблю тигровый окрас. Можно было бы сказать, Симочка, что ты тигрового окраса. Но этот оранжевый оттенок, и совсем нет тёмных полос… Одним словом, ты — рыжая! Но как тебе идёт эта роскошная белая манишка! И белые чулочки на передних лапках! Ясно, что ты беспородная, но так элегантно сложена!

Он был прав. Перед ним сидело создание с изящным, мускулистым телом, плотной короткой шерстью и стройными длинными ногами. А подушечки лап у неё — цвета молочного шоколада!

Сима и во сне красива. Когда спит, у неё подрагивают глаза, уши, лапы. То ли такой чуткий сон, то ли снится удачная охота… Как узнать?..

А Сима смотрела на него прищуренными, светящимися миндалевидными глазами, мурлыкала доверчиво и ленивый взгляд её, казалось, говорил, что она согласна с любыми его определениями. Они её как бы не касаются. Сама знает, какая она! И ей этого достаточно.

А то вдруг смотрела на него округлившимися глазами в упор. Что было в них?

Будто говорила: «Неизвестно ещё, какой породы ты сам…

Поживём — увидим…».

Или сворачивалась в клубок и выглядела расстроенной и озабоченной.

— Что ты грустная такая? Тебе стыдно за твоих блох? За то, что ты — беспородная? — спрашивал он вполне серьёзно, — выбрось из головы! Ты вовсе не похожа на бездомную. Бездомные — жалкие, облезлые, одичавшие… Ещё пару раз искупаю тебя и забудешь про блох, болячки разные…

Не будь бессловесной, она бы согласилась с Сергеем Сергеевичем. Сима благодарна, что он взял её к себе. Невзгоды и бездомная жизнь не испортили её. Она была отзывчива на ласку.

Словно угадывая её состояние, хозяин удивлялся вслух:

— Как же ты такая уцелела? Где твои хитрость, коварство, упрямство? Без них на улице нельзя! Всё ластишься да мурлычешь…

…Он отложил на левый край стола шуршащую, пахнущую свежей краской газету. Снова взглянул на Симу. Кошка смешно подергала носом, ей непривычен был запах краски.

— Я скажу тебе по секрету одну вещь, только никому не говори, — Сергей Сергеевич слегка улыбнулся, — не смотри, что я такой важный. Это внешне. А так я — беспородный. Родители — сельские. Всю жизнь учился да работал. А что толку? Щенок у жизни. Многое не могу, не понимаю многого. Семья и та не сложилась. Тебе одной только и можно пожаловаться…

Он гладил её своими длинными чуткими пальцами, проводил ладонью по шее, спине. Приговаривал:

— Сима, Сима…

Когда брал осторожно в горсть её голову и, слегка сжимая, тут же перемещал пальцы ближе к шее и спине, у неё захватывало дух.

— И ещё, — продолжал хозяин, — только в моём детстве у родителей была кошка. У нас с женой не водились. Ей всё ни до кого было. Сама у себя на первом плане. Я — вечно на работе. Когда? Пятнадцать лет был начальником большущего цеха. Только после шестидесяти перешёл в мастера. Вот и выходит, что попала ты к невежественному человеку. Рискуете, знаете ли, мадам…

* * *

Однажды, ближе к вечеру, в квартире появился уверенный, весь в чёрном, широкоплечий и розовощёкий человек. Сергей Сергеевич назвал его сыном.

Когда они разговаривали, сын несколько раз беспокойно выглянул в окно.

— Да никто не тронет твой «воронок», — усмехнулся хозяин. Сима запрыгнула на подоконник и посмотрела во двор. Там стояла большая чёрная машина с затенёнными окнами. Утром её не было.

Этот человек с большими блестящими часами на руке сразу не понравился Симе. Он брал бесцеремонно её в кольцо больших рук и пытался заставить прыгнуть через этот барьер. Громко выкрикивал тонким лающим голосом:

— Оп, оп! Оп-она!

На третий раз она не выдержала. Нетерпеливо напряглась и начала крутить ушами. Затем быстро бросилась через барьер с выпущенными когтями, оцарапав ему кисть левой руки. Тут же выступила кровь.

Сима удалилась на кухню. Там она прохаживалась одна.

Хвост её застыл в нижнем положении, что явно выдавало разочарование.

— А, чёрт! Она не бешеная? — суетился сын, рассматривая царапину.

— Ну, что ты говоришь? Сейчас я дам тебе йод, — успокаивал Сергей Сергеевич.

Самоуверенный «дрессировщик», обрабатывая ранку, возмущался:

— Ну, и к чему тебе эта дикарка? Её же многому надо обучать, она с улицы! Придётся её выгуливать. Запахи пойдут. Домашней кошке нужна особая пища. Когда и где тебе её брать?

— Ты знаешь, я поражён, — говорил Сергей Сергеевич. — Она пользуется унитазом. Фантастика! Я раньше от приятелей слышал о таком, но не ожидал… Видимо, её обучали в детстве.

Сын на слова отца не отвечал. Ему важнее, что он сам говорил. И, конечно, во многом был прав, утверждая, что «кошка — это не собака», от неё нельзя ожидать «собачьего» поведения. В отличие от собак, кошек бесполезно заставлять полностью повиноваться. Они иначе устроены…

И так далее, так далее…

— Шестой этаж! Не закроешь балкон — она вывалится, — убеждал Эдуард, — у моего друга так было. Забылась и бросилась за воробьём. Упала на асфальт. Лечил полгода. Сетку теперь на балконе соорудили. Зачем тебе эти хлопоты? — Он говорил громким голосом, будто извещал о надвигающейся катастрофе, — и потом, с твоим-то сердцем гулять по этажам?..

— Мы скоро с ней уедем в деревню. Там всё проще, — как бы оправдывался Сергей Сергеевич.

Сима не выходила из кухни, ждала, когда шумный гость исчезнет. А тот напоследок, нарочно топоча тяжело ногами, объявился в проёме кухонной двери, не на шутку напугав Симу.

— Попалась! — словно пролаял он, — зачем на базаре кусалась?

Не видя возможности к отступлению, Сима выгнула дугой спину и прижала уши к голове. Послышалось её негодующее шипение.

— Смотри, она приготовилась нападать!

Гость притворно закрыл лицо руками и попятился назад.

— Вот это дикобраз! — Он неожиданно громко свистнул.

— Эдуард! Ну, когда ты повзрослеешь? Нельзя же так, — подал голос Сергей Сергеевич. — Так кого хочешь можно разозлить. У тебя закоренелая нелюбовь к животным. Это ненормально.

Когда сын Сергея Сергеевича ушёл, Сима преобразилась. Она вернулась в комнату к хозяину. Движения её стали мягкими, хвост поднят вверх, что означало явную радость. Вполне возможно, обрадовалась предстоящему отъезду в деревню. Но как она могла это почувствовать?..

…На следующее утро Сергей Сергеевич помогал Симе умываться. Поглаживая её, пробежал своими чуткими пальцами по её меху. Кошка сидела у него на коленях сияющая. Расчесывал он её пальцами, потом легкими движениями деревянного гребешка.

Сима выгибала спину, показывая, что ей приятно, а он потихоньку старался достать гребешком до самой кожи. Проверял пальцами: нет ли после очередной прогулки во дворе комочков грязи, соринок.

Оба так быстро привыкли к этой процедуре, что проделывали теперь её ежедневно.