Я намерен хорошо провести этот вечер

Александр Снегирёв, 2015

Он мечтал о счастье. И всё его обещало: и вёдра с нарциссами на стойке бара, и острый запах прелести, наглости, ранимости, разлитый в клубе, и пара-тройка «лонг-айлендов», и чувство уверенности, что любит и любим той единственной, которая сейчас далеко. Он мечтал… Но только апреля в сердце не было. Как не было ощущения, что по-прежнему юн. Как не было веры, что любовь настоящая. Чтобы заглушить острую боль несвершившегося и утраченного, он решил, что просто хочет хорошо провести этот вечер…

Аллергия на мандарины

Мы с Витькой выпивали в детском садике возле дома. Обыкновенный загончик, наполненный сооружениями, полезными для детского развития. Раскрашенные автомобильные покрышки, наполовину вкопанные в землю, визжащие качели, деревянный медведь в человеческий рост с изуродованной мордой. Ничего не изменилось с тех пор, как мы ходили в этот садик воспитанниками, а после — на пьянки. Я так и не понял предназначения цветных покрышек, а медведь по-прежнему тревожил мою совесть. Лет десять тому назад я своими руками выломал ему нос, поддавшись подростковой страсти разрушения. Медведь смотрел на меня с молчаливым укором. Теперь я бы ни за что не обидел его, но прошлого не воротишь. Стояла осень. Мы заканчивали первую пол-литру и собирались за второй.

— Чем заедать будем? — спросил Витька, перелезая через забор.

— Там решим, — ответил я, высвобождая ногу, застрявшую между прутьев.

В магазине был большой выбор. Щедрая рука разложила горку рулетов с джемом, копченые куриные ноги лоснились жиром, имелись также нарезки мясные и рыбные, крабовые палочки, фрукты и овощи. Короче, все, чего может пожелать душа выпивающего в детском саду человека. Мы выбрали мандарины. Продавщица завесила полкило и протянула теплую ноль пять.

— Холодной нет?

— Холодильник сломался.

Мы взяли стаканчики и двинули обратно к забору. Вторую, в отличие от первой, пили молча. На половине я признался:

— Знаешь, а у меня аллергия на мандарины. Зачем мы их взяли…

Витька счистил с фрукта мясистую кожуру и запихнул мохнатую мякоть в рот.

— У меня тоже, — брызгая соком, прочавкал он.

— Да ладно!

— Зуб даю! — Витька щелкнул себя по вставному клыку.

— У тебя с детства? — Я ухватился за нить новой беседы.

— Неа.

— А у меня с детства. Я их в детстве обожрался.

Мы снова умолкли. Витька пошуршал нагнанными под скамейку листьями.

— Как это ты их обожрался?

— Ну как это — как! Раньше же все дефицитом было, и мандарины тоже. Нам их друзья из Грузии присылали. У них дом был под Сухуми.

— Сухум — это Абхазия.

— Какая разница, тогда это Грузия была.

— Ну?

— Каждую осень пару ящиков по почте. Фанерные такие были ящики, с сургучными печатями.

— Точно! Я еще помню, как с бабушкой на почту ходил и там сургучом пахло.

— Интересно, сейчас пахнет?

— Сейчас евроремонт. Сейчас ничем не пахнет.

Мы замолчали. Воспоминания и дешевая водка нарушили логическую цепь в мозгу.

— Так вот, — очухался я. — Родители эти мандарины экономили. Сами не ели, мне отдавали. И однажды я съел целый ящик, у меня распухло горло, и я чуть не задохнулся.

— В натуре?! — оживился Витька.

— Ага. — Я с гордостью вспомнил опас — ный инцидент и ощутил себя настоящим мужиком.

— Выпьем за жизнь.

— Лехаим!

— Чего?

— «За жизнь» по-еврейски.

— Ты разве еврей? — с сомнением оглядел меня Витька.

— Нет… в общем. Подружка была еврейка.

Мы чокнулись, выпили, поморщились.

— На. — Витька сунул мне под нос полмандарина. Я разинул рот. — За папу, за маму, у-ти мой хороший, — рассмеялся Витька, скормив мне половинку и сожрав другую. — А у меня от другого.

— Чего от другого?

— Аллергия.

Я достал сигареты, угостил Витьку, пристроил свою в губы, закурил.

— Я когда репортажи в Абхазии делал… — Витька затянулся.

— Про войну, что ли?

— Ну да. Там как раз сезон был… Начало ноября, мандарины поспели, а собирать некому.

— И ты их все сожрал?! — расхохотался я.

— Да че ты все сожрал да сожрал, как будто ничего другого нет! — раскипятился Витька.

— Шутка просто.

— Не буду рассказывать. — Витька заду — мался.

— Ну, Витян, не обижайся.

— Не знаю…

— Витян, дорасскажи, раз начал!

— Ну, работал я с одним абхазским отрядом. Описывал, как и что. У них там одна баба была, прикинь.

— Круто!

— Лия Арнба. В бейсболке с надписью USA, в бронике, везде запасные магазины. — Витька хлопнул себя по груди, бокам и бедрам. — Бывшая училка.

— Ну и как ты с ней?

— Никак. Мы попали в засаду. Возле Сухума. В мандариновой роще…

Витька затянулся.

— Мандарины тогда никто не собирал, они опали и покрывали всю землю. Реальный оранжевый ковер, только хлюпает под ногами. Впереди Лия, я с камерой за ней. И вдруг тра-та-та! — Витька отпил из горлышка. — Лия упала, не помог броник. Остальные залегли, отстреливаются.

За забором прошли молодые девчонки, хихикнули.

— Давайте к нам! — крикнул я.

— Мы замужем! — кокетливо ответили девчонки.

Витька продолжил:

— И вот лежу я весь в ее кровище и одновременно в мандариновой жиже. Знаешь, как сицилийские апельсины, красно-оранжевые. Все липкое, в носу, во рту, в ушах. Глаза щиплет. Голову не поднять. А краем глаза вижу синее небо и крупный мандарин, прямо перед носом. У него кожа мясистая была, вся в порах. Как нос у алкоголика. Так и пролежал полчаса, пока меня не оттащили… — Витька разлил остатки, передал мне стакан, поднял свой. — За жизнь.

— За жизнь.

Водка пошла с трудом. Закусывать было нечем, мандарины кончились.

— С тех пор у меня от мандаринов все чешется.

Мы помолчали.

— А может, это была та роща, из которой твои знакомые мандарины присылали? — Подумал вслух Витька.

— Может, и та. Они грузины были. Когда заваруха началась, мы с ними связь потеряли.

Подул ветер. Стало смеркаться. Проехала патрульная машина. Нас не заметили.

— У тебя уже чешется? — спросил Витька.

— Неа. А у тебя?

— И у меня не чешется.

— Может, прошло…