Беда с этими честными

Александр Скориков

Сатирический взгляд на явления нашей жизни как до перестройки, так сегодняшней. Жизнь меняется, а пороки человеческие – нет. от редакции Юмористические рассказы Александра Скорикова отличаются отменным чуством юмора, смешным сюжетом, а стремительно развивающиеся события и неожиданная развязка не дают читателю ни малейшего шанса оторваться от чтения…

НАД ЧЕМ МЫ СМЕЯЛИСЬ ДО ПЕРЕСТРОЙКИ

БЕДА С ЭТИМИ ЧЕСТНЫМИ

Когда даже обычный человек начнёт вести себя с вами честно, то и тогда хлопот не оберёшься. А если честным окажется врач…

Вот, например, сделали пару лет назад моей жене операцию. Сама завотделением резала, умница, кандидат наук. А потом, когда жена пришла поблагодарить её, эта самая докторша цветы взяла, а от духов, которые я с таким трудом через Яна Владимировича достал, отказалась. Мол, принципиально не беру подарков.

Мы с супругой от такой честности две ночи не спали, у неё обострение началось.

А что оказалось? Через знакомых выяснилось, что духи хоть и французские были, но врачиха пользуется другой маркой.

Так ты же интеллигентный человек! Намекни заранее. Нет, они не могут, они честные, скромные.

А мы с женой, как оплёванные были, все в нас пальцами тыкали. Супруга ревела, ревела, а потом работу поменяла, чтоб в другую поликлинику ходить.

Теперь на днях вот я сам попал в хирургию с аппендицитом, прямо из института привезли. Виталий Николаевич — молодой такой, симпатичный доктор, — часа четыре в моём животе копался.

Сейчас лежу я в палате, через несколько дней выписка, и всё размышляю: какой ему презент преподнести. Теперь я учёный, понимаю, что нельзя это дело на самотёк пускать.

Стал советоваться с соседями по комнате. Один говорит: «Чего тут рассусоливать? Если врач — баба, то цветы и духи, если мужик — коньяк».

Я как про духи услыхал, мне сразу нехорошо стало.

Второй сосед — худой такой язвенник — отговаривает: «Какой коньяк? Чтобы твоя супруженция запела, если бы ты каждый день с работы бутылку приносил? Тут надо что-нибудь для семьи, чтоб и жена рада была. Хрусталь, например».

Запомнил я пожелания, а сам решил к главврачу сходить: кому же ещё лучше запросы своих подчинённых знать?

Главврач — мужчина солидный, вопросу моему не удивился, понимает, что не из праздного любопытства. Вслух стал размышлять:

— Виталий Николаевич? Хоть он и молод, но из первого периода, — когда берут всё, что дают, коньяк, например, — уже, конечно, вышел.

Слава богу, думаю: попёрся бы с бутылкой, как осёл.

— А окончился ли у него второй период — хрусталя и прочих безделушек, — право, наверное сказать не берусь, — засомневался главврач. — Сам-то я музыкой увлекаюсь, пластинки коллекционирую.

Вышел я от него, на всякий случай в записной книжке пометку о пластинках сделал. А что — не последний раз болеем.

Но с медиком моим всё равно никакой ясности. Может, ему по-простому в конверте дать?

Ловлю я тогда нашу нянечку.

— Родной ты мой, — успокаивает она меня, — это только мы рублёвками берём, а у докторов за семь лет учёбы латынь все нормальные чувства вытеснила. Про Виталия Николаевича узнать можно, почему нельзя. Только тяжело, — завздыхала она, — ох, тяжело!

И я полез в карман, где лежали специально наменянные женой рублики.

К вечеру выяснилось, что хрусталём у Виталия Николаевича забита вся квартира, но хобби он себе ещё не выбрал, а потому лучшей благодарностью было бы какое-нибудь простенькое украшение для его жены: перстенёк с бриллиантиком или ещё что…

Я, конечно, сейчас же подключил супругу и вскоре уже показал нянечке ожерелье из натуральных камней. Та одобрила, а я на свою беду поинтересовался, как у Виталия Николаевича с честностью.

— Очень, — сказала нянечка. — Просто кристальный человек. Во всей больнице, пожалуй, такого честного не сыщешь.

Мне б, дураку, уже б тогда от такой рекомендации насторожиться.

Настал день выписки, захожу я в кабинет. Посмотрел Виталий Николаевич ожерелье, вздохнул:

— Очень красивая вещь, но я не могу её принять. Понимаете, — оправдывается, — не заслуживает этого моя работа…

— Ну, это уж позвольте нам решать!

Всучил я ему, за дверь выскочил, пот со лба вытираю.

— Взял? — спрашивает нянечка. Добрая душа, за меня болеет.

— Взял, — отвечаю облегчённо, — едва уговорил.

— Я же предупреждала, что он очень честный.

— Да, говорит, моя работа не достойна такого…

— Само собой, — поддакивает нянечка. — Если бы он у тебя аппендикс чикнул — и всё, а то он, ведь, и желудок тебе скальпелем пропорол: повозиться пришлось, зашивать. Нет, редкой совести человек, теперь таких почти и не осталось…

БЕРМУДСКИЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Плотный, коренастый мужчина в рабочей спецовке приоткрыл дверь с табличкой: «Директор»:

— Можно, Иван Иванович?

— А, Кашкин, заходи! — Директор радостно зашагал из-за стола, захлопал вошедшего по плечам. — Как семья, дети, здоровье как? Ты, говорят, в армии водолазом служил, есть ещё порох?

Кашкин в смущении кивал. Директор подвёл его к окну: весь заводской двор был уставлен недоукомплектованными тракторами.

— Вася, — сказал директор, показывая за окно, — ты родному заводу помочь можешь?

— Так это, — замялся тот.

— Нужно съездить и добыть запчасти.

— Ну нет, — запротестовал Кашкин, — там надо трали-вали разводить, жлобов всяких охмурять. Это не по мне.

— Да ты вообще дела с людьми иметь не будешь, — успокаивал директор. — Нужно просто будет достать и привезти.

— Да? А далеко ехать-то? К празднику обернусь?

— От тебя будет зависеть. Но одних только командировочных даём тебе тысячу долларов.

У Василия округлились глаза.

— Это куда же — на Колыму, что ли?

— При чём тут Колыма? — скривился директор. — Успеем ещё. — Он обернулся и ткнул пальцем в карту на стене за своим креслом. — А посылаем тебя вот сюда — в Бермудский треугольник.

Кашкин онемел. А директор поднял лежащую на столе газету, где одна из заметок была обведена красным, и доверительно разъяснил:

— Там на днях теплоход с запчастями для тракторов затонул. Так что тебе всего-то и надо будет — Нырнуть. Найти. Достать. И привезти.

— А… А это… — не находил слов Кашкин.

— А что делать? — развёл руками директор. — По нынешним временам это всё равно будет и надёжнее, и дешевле. Тут главное — чтоб не перехватил никто.

БИЗНЕС

Завсектором НИИ Перегудову и старшему инженеру Чучкину выпал жребий навестить своего забюллетеневшего коллегу Мамедова. Правда, сам он болен не был, у него что-то там с бабушкой, но ведь это даже лучше, вы не находите?

Была припасена ёмкость, содержимое которой должно было, если уж не поставить старушку на ноги, то, по крайней мере, поднять настроение у замордованного в конец внука, ибо бабушка у Мамедова — хроник: болеет, чуть ли не семь дней на неделе.

Пришлось заскочить ещё на рынок: надо же и больной что-нибудь подкупить, неудобно всё-таки. Прямо морока с этими бабушками: попробуй придумай, что им принести. Да и ужасно нерентабельны эти все апельсины — ну, сами согласитесь, какая из них закуска?

Но когда страхделегаты очутились в рыночной толчее, то увидели там… Мамедова. Бабушки, правда, видно не было, да и внучек интересовался всё почему-то особами молодыми и юными.

Он перехватывал очередную, шептал что-то на ушко, и уводил за киоск. И уже через пару минут девушка выпархивала оттуда вся сияющая, запихивая в сумку наимоднейшие сапоги.

Рассчитывать, что за киоском лежит в инвалидном кресле умирающая бабушка, было, по меньшей мере, глупо. И страхделегаты воспылали справедливейшим гневом: они тратят рабочее время, чтобы навестить этого нахала, а он здесь обделывает свои делишки. Ему нипочём сорвать общественное, запланированное месткомом мероприятие. Представьте себе, если бы они просидели полдня под дверью этого негодяя? С пересохшим — конечно, от волнения — горлом!

— Товарищ Мамедов! — окликает официальным тоном Перегудов своего подчинённого. — Вы же отпросились у меня с работы, потому что у вас больна бабушка!

— Конечно, — невозмутимо соглашается Мамедов, даже не очень смущённый появлением начальника, — но она в Баку.

У Перегудова от такой наглости отнимается язык. Увидев это, Чучкин берёт инициативу в свои руки.

— Вы знаете, как называется то, что вы делаете? — восклицает он, пиная ногой огромную сумку Мамедова с «товаром».

— Тс-с! — перебивает тот и, наклонившись, шепчет: — Это бизнес.

Перегудов приходит в себя:

— Вы, кандидат наук, получаете двести сорок рублей в месяц…

— П-ф-ф! Да разве это деньги? — презрительно сплёвывает Мамедов и доверительно сообщает: — Я вот здесь день проторчу — и оклад у меня в кармане.

Эта мысль вклинивается в голову Перегудова как томагавк, а Чучкин, ничего не замечая, продолжает напирать грудью на «бизнесмена», норовя в очередной раз поддеть ногой сумку:

— А где вы берёте столько?

— Из Баку подсылают.

— Больная бабушка?

Но Перегудов прерывает обличительный запал Чучкина, беря его за локоть:

— Но если за день — месячная зарплата, то, сколько же это выходит в месяц?

— В месяц? — не сразу находится Чучкин, проморгав, что мысль начальника свернула на боковые рельсы.

— В месяц! — сердится Перегудов. — В год! При моём окладе! Считайте же, чёрт побери!

Чучкин выхватывает из кармана калькулятор:

— А на сколько дней?

— Без выходных работаете? — деловито уточняет Перегудов у Мамедова.

— Без выходных, — вздыхает тот. — Адская работа.

— В среднем, месяц за год идёт, — подводит итог Чучкин, поднимая голову от калькулятора.

— То есть, — вслух размышляет Перегудов, — я месяц здесь — год отдыхаю, два месяца, — он возбуждается, — два года, три месяца…

— Три года ничего не делаете, — заверяет Мамедов.

— А я? — вдруг вспоминает Чучкин, но Перегудов его отталкивает:

— Или три года могу путешествовать!

— Или три года можно коньяк пить! — подсказывает Мамедов.

— Или три года играть в преферанс! — вклинивается Чучкин.

— Или три года на взморье лежать! — уже вопит Перегудов.

— Или три года можно сидеть! — добавляет неизвестно откуда взявшийся сержант милиции, плечом раздвигая Перегудова и Чучкина и беря за локоть Мамедова.

Онемевшие страхделегаты смотрят вслед Мамедову и милиционеру, потом Перегудов вытирает пот:

— Да, работа хорошая, но… вредность повышенная.

Но не проходят они и десятка шагов, как вновь окаменевают: из-за торговых рядов выворачивает Мамедов, но уже… один.

— А где сержант? — в один голос спрашивают Мамедова растерянные коллеги, а тот лишь пожимает плечами, не понимая их возбуждения:

— А что — сержант? Вы что же думали: сразу в кутузку? Ха! Моя милиция меня бережёт! — И, вздохнув, добавил: — Сержант — тоже человек. У него тоже жена есть. Тридцать восьмой носит.

ИЗВЕСТНАЯ НЕИЗВЕСТНАЯ БОЛЕЗНЬ

Помогите, доктор, погибаю! От неизвестной болезни. Какие симптомы? Не вижу! Да не надо на меня так смотреть, доктор, я не псих, у меня вот и справка есть.

Доктор, я вам всё по порядку расскажу.

Как вы по форме догадались, я в ГАИ служу. Прихожу утром на пост — и всех нарушителей насквозь вижу. Вон «жигуль» скорость превысил, вон «москвич» на красный рубит, вон «Мерседес»…

Ну, думаю, голубчики, держитесь: сейчас я вас всех к ногтю.

Ан, нет, тут меня эта самая болезнь и подстерегает. Останавливаю я, допустим, тот «жигуль», только соберусь штраф выписать, а водитель, значит, бочком-бочком и что-то мне в карман — шасть и сунет!

И у меня в глазах сразу — щёлк! Налево гляжу, направо — нет «жигуля»! Пропал!

Останавливаю «москвич» — и его водитель к моему карману ладится.

Не поверите, доктор, полчаса не пройдет, карман, как опухоль, на печень давит, а в глазах ну просто просветление какое-то: куда ни глянешь — вокруг одни только честные люди.

Вот и прошу вас, доктор: справку дайте, что болен. А то на работе майор ругается, приказ уже заготовил об увольнении из рядов по недоверию. Никто, понимаете, верить не хочет, что я болен.

Что значит, нет такой болезни? Вы уж постарайтесь, доктор, отыщите в своих справочниках…

Что значит — ни в каких книгах нет? А я говорю — есть! А я докажу! Вот видите у меня в руках такой толстенький конвертик? Теперь я его вам в карман халата определяю.

Ой, доктор, что с вами?

Не видите? Меня — не видите? Но хоть бланк для справки различаете? Такбольше ничего и не требуется!

Одно тревожит — заразный вы теперь, доктор. Но утешает, что не мы с вами первые, кто заболел этой прекрасной болезнью, и не последние — за нами идут миллионы!

Почему болезнь «прекрасная»? Потому, что она единственная, где деньги платят тебе.

Шекспир сказал: «Весь мир — театр». Он был бо-ольшой оптимист.

Весь мир — это хоспис: место для неизлечимо больных.

ГДЕ ДОСТАТЬ ГУГОЛ?

Телеграмма пришла хмурым весенним утром. Владька прямо-таки вопил: «Срочно достань один гугол. Бери любой, даже левой резьбой. Расходы мой счёт. Надеюсь на твою сообразительность. Подробности письмом».

«Зачем ему? Машину купил, что ли?» — подумал Денисов и вздохнул: где его искать, этот гугол? Но делать нечего, раз друг просит.

Он вытащил из холодильника бутылку портвейна и спустился на этаж.

Отворивший дверь сантехник Митя, увидев торчащее из кармана гостя бутылочное горлышко, тут же выставил на стол стаканы.

— Понимаешь, мне нужен гугол, — сказал Денисов, не решаясь доставать из кармана портвейн: не напрасная ли будет трата? Правда, через секунду этот вопрос отпал сам собой, так как Митя взял инициативу в свои руки и, наполняя стаканы, радостно заверил:

— Гугол? Да у меня валяется где-то!

Денисов почувствовал облегчение, что всё разрешилось так быстро и удачно.

Но в гараже, перерыв весь хлам, Митя ничего не нашёл.

— Это наследничек, сукин сын, упёр! Ладно, идём к дяде Васе. Мастер — золотые руки! Он тебе чёрта в ступе выточит.

— А с материалом как?

— Не боись, он на большом заводе служит. У них там только манны небесной нет.

— А как же оттуда вынесешь? — засомневался Денисов.

Шут его знает, подумал он, какие габариты у этого гугола.

— То, что нельзя вынести, всегда можно вывезти, — выдал «на гора» Митя и сам первый рассмеялся.

Дядя Вася пролистал свои чертежи, аккуратно подшитые в папки.

— Знаю, что точил я этот гугол. В прошлом году, кажется. Вот куда чертёж задевал, хоть убей… А без чертежа…

Но посоветовал попытать счастья у Жоры с автостанции.

— Гугол? — переспросил Жора, вытирая ветошью ладони. — На импортную «тачку», что ли?

— А чёрт его знает! — выругался Денисов. Ему уже порядком надоели эти хождения.

— Забеги недельки через три: запчасти должны поступить. Раньше не обещаю, — объяснил ситуацию Жора.

Денисов мотался по магазинам, телеателье, автопаркам, спрашивал у таксистов, знакомых, и все отвечали, — что знают, что будет, что могут достать, но надо подождать.

Наконец ему посоветовали обратиться к «Кириллычу из мебельного»:

— Он всё может достать.

В мебельном магазине ему показали на молодого мужчину с какими-то тусклыми, погасшими глазами.

Едва Денисов открыл рот, как Кириллыч перебил его:

— Джинсы? Дублёнку? Кожаный пиджак?

— Гугол, — едва не простонал тот.

У собеседника спала пелена с глаз, в них загорелся живой огонёк.

— Так, — наполненным радостью голосом отчеканил он, доставая записную книжку, — гугол. Телефон есть? Давай адрес.

— Мне срочно, — напомнил Денисов.

— Замётано, — кивнул Кириллыч. — Быстрее меня никто всё равно не достанет. Но как будет — привожу даже ночью.

Прошло три дня. Возвратившись с работы, Денисов нашёл в почтовом ящике письмо от Владьки.

«Привет, дружище! Ну как, проверил свою сообразительность? Я ведь телеграмму тебе давал первого апреля! А ты, наверное, искал этот гугол? Э, брат, читать надо больше! Знаешь, что это такое? Если миллион — это десять в шестой степени, то гугол — десять в сотой. Чем интересно это число? Тем, что во всей вселенной нечего им обозначить. Даже атомов в ней меньше. Шикарно, а? Надеюсь, что ты ещё не утратил чувство юмора и не злишься. До встречи!»

Денисов улыбнулся, вспомнил институт, их группу, заводилу Владьку…

В дверь позвонили, и в комнату ввалился Кириллыч, за ним в коридоре толпились мужики, тащившие что-то громоздкое, опланкованное.

— Здорово! — заорал восхищённый «мебельщик». — Ну, удружил! Все какую-нибудь дребедень достать просят, один ты человек! Кириллыч сказал: будет — получай! — он призывным жестом дал команду грузчикам вносить. — Расшевелил ты меня, совсем киснуть стал. А тут такое дело! Уж за одно это я тебе этот гугол даром отдам — всего полтыщи сверху!

— Так его же не бывает, — пробормотал побледневший Денисов.

— А я про что! — вскричал Кириллыч. — Да я всем твержу: разве такие вещи в магазинах бывают? Я на базу сунулся — и там нет. Туда, сюда — как корова языком слизала. Но меня ведь полстраны знает. Звоню ребятам в КБ: братишечки, надо! И дело в шляпе. Потому, что у нас каждый готов горы своротить. А если простому советскому Левше без волокиты хорошие деньги заплатить — он тебе лунный грунт и на земле сделает, ракету посылать не надо будет.

ГЕНИАЛЬНОСТЬ КЛАССИКА

Вот вы говорите: классиков мало читают, классики устарели. А я вам так скажу: ерунда всё это — у классиков любая строчка и века спустя за душу берёт.

Возьмём Некрасова, например: сто лет, как умер, а без слёз невозможно читать знаменитые строки, где он мечтает, что настанет время и русский мужик «…не Блюхера и не милорда глупого — Белинского и Гоголя с базара понесёт».

Как прозорливо предвидел наш век Николай Алексеевич! Здесь каждое слово — на вес золота!

«С БАЗАРА»!

Конечно, не из магазина же, где который уже год пустуют полки с художественной литературой.

«ПОНЕСЁТ!»

Какой блистательно употреблённый глагол! Конечно, понесёт, ибо «базар» или иначе называемая «толкучка», которая почему-то не в чести у милиции и дружинников, каждый раз собирается где-нибудь у чёрта на куличках, откуда до ближайшей остановки идти да идти, нести и нести…

Конец ознакомительного фрагмента.