Персона нон грата. Полная версия

Александр Семёнович Брейтман

Из событий частной жизни сложился некий сюжет: от романтизма безмятежной юности времён брежневского застоя – к горбачёвской перестройке с её ожиданиями и надеждами, и далее – к путинской двадцатилетке стабильности, возрасту «ума холодных наблюдений» и познания собственных заблуждений.«…с отвращением читая жизнь мою… я строк печальных не смываю» написал Пушкин почти два века назад в своём «Воспоминании». Нам есть чему поучиться у великих. Я своё дело сделал. Теперь пусть судит читатель.

Магеллановы облака Ю. В.

Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости… Имеют ли эти слова Пушкина хоть какое-то отношение к той эпидемии густопсового «патриотизма», что обрушилась сегодня на и без того некрепкие головы многих несчастных моих соотечественников?

В минувшем, как моём, индивидуальном, так и в нашем, коллективном, между белым и чёрным — огромный спектр полутонов и переходов. Ничего не хочу забыть и не от чего не отказываюсь. Сейчас же выбираю из всего этого многоцветия тон светлый и лучший — благодарность. «Мгновенный кадр» из той, конечно же, счастливой жизни: здание с памятником Пушкину у входа, учебная аудитория. Перед нами, нога за ногу, так что открывается полоска модного носка, боком сидит худой длинноволосый человек. Он курит! Вот это «курит» невозможно было представить даже в либеральные 90-е («ельцинские»), не то, что тогда — застойные 70-е («брежневские»). Мы — студенты филфака хабаровского пединститута. Худой, длинноволосый и так вольно курящий — Юрий Викторович Подлипчук, выпускник театрального института, друг Юлия Кима и учитель литературы в знаменитой московской физматшколе Колмогорова; теперь — наш преподаватель.

С того времени прошло много лет. У меня, его ученика, за плечами — учёная степень доктора философских наук, несколько десятков опубликованных работ, погружение в научную среду Москвы, Петербурга, Хабаровска, Владивостока, Комсомольска… Он же не был (так сложилось) даже кандидатом наук, но более яркого гуманитария, чем Юрий Викторович, за эти четыре десятка лет я так и не встретил. Имея за плечами нетривиальный актёрский и режиссёрский опыт, он и в студенческой аудитории предлагал отнюдь не хрестоматийное прочтение русской классики: в его исполнении звучащее слово приобретало не только особую выразительность, но и особую глубину. Именно Подлипчук «повинен» в том, что трудный и даже отторгаемый в школе Достоевский стал главным писателем на всю мою последующую жизнь. Вместе с тем, учебная дисциплина, которую «доверили» Подлипчуку дипломированные и остепенённые коллеги и вузовские чиновники, была отнюдь не «Русская литература 19 века» (с его любимым Достоевским), а «Выразительное чтение». Но, пожалуй, именно занятия по выразительному чтению (конечно и спецкурс по Достоевскому) оказались главными в нашей (по меньшей мере — моей) филологической подготовке.

Подлинным артистизмом (студенческий театр Подлипчука до сих пор помнят многие из тех, для кого ХГПИ — alma mater) и талантом к научной интерпретации текста можно объяснить его неожиданный интерес к «Слову о полку Игореве». Тогда многие из коллег (особенно специалисты по истории языка и литературы) восприняли это скептически: с какой стати — не специалист и «вдруг»…? Тем не менее, несколько лет труда (то ли подвижника, то ли безумца) — и новый перевод «Слова» с учёными комментариями был представлен на суд самому Д. С. Лихачёву, главному специалисту по древнерусским текстам из Института русской литературы (Пушкинский дом). Не время (да и не к месту) разбирать сейчас причины резкого неприятия, даже враждебности, авторитетного учёного к работе самозваного автора, но, даже несмотря на положительные отзывы других, не менее авторитетных специалистов⁶, труд Подлипчука не был принят к рассмотрению, тем более, к опубликованию⁷. Остро переживая неудачу, он, как мне тогда казалось, ищет спасения в поэзии. Так появляются его «Магеллановы облака» — поэма почти в сто страниц.

Из материалов «Тихоокеанской звезды» (15.01.1997) С. Подзноевой, тоже ученицы Подлипчука, я узнал, что Юрий Викторович — коренной хабаровчанин. Семьи его родителей перебрались на Дальний Восток с Украины ещё в XIX веке. 1937 году отец, работавший в Управлении железной дороги, был репрессирован. Семью лишили квартиры и выслали из Хабаровска. Пришлось начинать жизнь с нуля в маленьком городке под Ростовом. А через несколько лет эту территорию уже оккупируют немцы. В «Магеллановых облаках» есть эпизод, где они со школьным другом Валькой, нарвавшись на немецкий патруль, чудом остаются живыми лишь благодаря юркиному книгочейству. После войны Подлипчук вместе с друзьями (за компанию) подаёт документы в театральное училище. Друзья не проходят по конкурсу. Юрий Викторович поступает. Затем были работа в провинциальных театрах юга России, приглашение в Ереванский драматический, отказ (по причине солидарности с неприглашенными). Были попытки получить высшее образование в ГИТИСе и Полиграфическом институте. Работа диктором на радио. Потом уже — знаменитая физматшкола академика Колмогорова при Московском государственном университете…

На некоторые подробности из московской жизни Ю.В. я случайно натолкнулся в книге его ученика по физматшколе, писателя Сергея Яковлева «Та самая Россия: Пейзажи и портреты» (гл. Волшебный круг. Материалы к одной биографии). В частности, он вспоминает, что там хорошо учили не одним математике с физикой; и что это была, прежде всего, не в пример нынешней, школа свободомыслия и демократии, где ученики запросто спорили с академиками, а молодых учителей называли по имени. Историю одно время там преподавал известный бард и драматург Юлий Ким, а литературу — Юрий Викторович Подлипчук. Московской прописки он не имел, жил вместе с учениками в интернате и не признавал школьных учебников. Учились же по конспектам его лекций, которые торопливо записывали неумелой рукой (всё-таки не студенты, девятый класс). Ещё считалось важным знать тексты, то есть собственно литературу (при этом Достоевский, например, требовался почти весь, вплоть до «Братьев Карамазовых»). На контрольном сочинении могла возникнуть такая тема: «Ваши чувства при чтении Евангелия». Его эрудиция и начитанность были феноменальны. «Мастера и Маргариту», задолго до журнальной публикации, он сам читал ученикам после уроков. Я, не колеблясь и минуты не сомневаясь, готов подписаться под словами автора очерка: «За минувшее с той поры время я слышал немало профессиональных чтецов, в том числе известных и титулованных, но по силе воздействия никого не поставлю даже близко. До сих пор не могу постичь, в чем была магия этого сухощавого близорукого человека в сильных очках-линзах?»

«Добил» высшее образование Юрий Викторович уже в родном городе, куда вернулся после реабилитации отца. Заочно окончил филфак Хабаровского пединститута. Здесь же остался преподавать. Так институт получил преподавателя, ставшего легендой для многих поколений студентов…

Я всегда помнил Юрия Викторовича, но только спустя почти сорок лет мне удалось выполнить то, что все эти годы считал своим долгом перед учителем (хотя ни о чём таком у нас никогда с ним разговоров не было): в декабре 2017 в журнале «Дальний Восток» в моей редакцией были опубликованы его «Магеллановы облака». Только готовя поэму к печати, я понял, что Юрий Викторович не «поэт по случаю». Уже были, как оказалось, и «Арлекин на кресте» и «Транссибирская-2». Вчитываясь в текст рукописи, которую много лет назад мне передала его вдова Наталья Михайловна, я открывал для себя прежде мне неизвестные, пафосно выражаясь — судьбоносные, обстоятельства жизни моего учителя. Так постепенно, из отдельных ярких лоскутов сложилось прочное, как паруса магеллановых каравелл, полотно жизни этого незаурядного человека, оставившего столь глубокий след в моей памяти.

Осенью 1993 года, уже аспирантом, прошедшим «боевое крещение» в Гайд-парке у Гостинки (об этом разговор впереди), в самый разгар бабьего лета я вернулся в Хабаровск. Светило нежаркое октябрьское солнце, мимо, как и положено, проплывали невесомые паутинки, воздух был свеж и прозрачен. В районе Детского парка знакомая молодая женщина, шедшая мне навстречу (не могу сейчас её вспомнить), спросила: еду ли я на кладбище? Так я узнал, что Юрий Викторович умер. Я успел прийти в кабинет литературы, где для прощания был выставлен гроб с телом моего учителя; был на отпевании в храме св. Анастасии; успел произнести прощальные слова у его могилы. Не успел одного: сказать ему, что с его давнего благословения я, наконец, стал питерским аспирантом.

Примечания

6

Вот цитата из отзыва академика АН СССР Б. А. Рыбакова, датированного 1980 годом: «В продолжение нескольких лет я слежу за научной работой преподавателя Хабаровского педагогического института Подлипчука Ю. В. Осуществленный им новый дословный перевод «Слова о полку Игореве» и свод статей, комментирующий его, представляет большой научный интерес и является, несомненно, новым словом в изучении памятника древнерусской литературы». А в глубокой и честной рецензии известного филолога, академика РАН М. Л. Гаспарова отразились, кажется, не только исключительные достоинства труда, но сама душа никому не ведомого исследователя: «На дерзкую оригинальность автор подчеркнуто не притязает: по каждому сомнительному месту он, прежде всего, приводит со щепетильной полнотой многочисленные, уже существующие варианты его толкований и переводов и лишь затем делает аргументированный выбор, часто — с существенными коррективами. Новые чтения и толкования здесь есть, и в немалом количестве, но поданы они так скромно, что кажутся немногочисленными. Трезвость и здравый смысл — главные критерии автора. Работа никогда не обещает больше, чем она дает. Зато очень часто она дает больше, чем обещает.

7

Подлипчуковский перевод «Слова» с учёными комментариями был опубликован в 2004 г. в издательстве «Академкнига» Виктором Подлипчуком — сыном Юрия Викторовича, которому он и посвятил «с надеждой на понимание» свою поэму.