Видео Унтерменшн

Александр Селин, 2013

Двум опальным работникам Центрального российского телеканала становится известно, почему телевидение завладевает вниманием и подчиняет умы всего населения нашей необъятной родины. Существует приспособление, с помощью которого можно зомбировать людей, внушая какие угодно мысли, идеи, мнения. И приспособлению этому уже больше тысячи лет. Кроме того, выясняется, что генеральный директор Центрального телевидения является прямым потомком князя Владимира Красно Солнышко, проводившего крещение на Руси. Он знает об этом приспособлении и пытается завладеть им во что бы то ни стало в канун 2000 года, во время всеобщего ожидания прихода мессии. Удастся ли главным героям романа разрушить планы «властителей эфира»? Ведь зло неистребимо, и телевидение, судя по всему, тоже…

Глава 3

Название для агентства

— Сережа, вы не могли бы написать рок-оперу?

— Чего?

Сергей Садовников очень удивился такому вопросу. Хотя по дороге на Шаболовку уговаривал себя ни единым вздохом, ни междометием не выдавать своего истинного отношения к тому, что эти люди скажут. Но сейчас, услышав про рок-оперу, все-таки вслух удивился и часто-часто заморгал. «Что с ними со всеми происходит? — думал, рассматривая короткую деловую прическу Ольги Румянцевой. — Обязательно что-нибудь такое предложат, что челюсть отпадет. Вот и эта Оленька, которая прекрасно знает меня много лет, как облупленного, знает мои возможности и амплуа, а спрашивает про рок-оперу. Вызвонила меня. Приперся я черт-те откуда… Неужели трудно было все это по телефону проговорить? А я ведь спрашивал.… Не телефонный, говорит, разговор. Мутила, мутила воду.… Ну да ладно…»

— Ольга, ты же знаешь, я никогда не писал рок-опер.

— Да? А что ты писал?

«Да она с ума сошла! Нет. Не сошла. Притворяется».

— Что я писал? Рассказы писал, повести писал, могу сценарий для кинофильма написать или художественной передачи…

— Ну вот и хорошо. А я тебе предлагаю рок-оперу написать.

— Ты предлагаешь? — Он выделил слово «ты» и улыбнулся.

— Нет. Александр Завенович предлагает. — Интонации Ольги стали сухими и строгими, на которые переходили все апоковские редакторши, если упоминалось имя шефа.

— Апоков тоже хорошо меня знает. Не хуже, чем ты. И тоже должен понимать, что я могу, а что не могу.

— Какая тебе разница? — продолжала Румянцева. — Рассказы можешь. Стихи можешь…

— Стихи не могу.

— Ну хорошо. Рассказы можешь, повести можешь, а рок-оперу трудно?

— Ну, я…, — Садовников решил отвечать осторожно (а вдруг предложат еще и другой, более подходящий проект?). — Ну, я, конечно, могу положить слова на музыку, но только сделаю это хуже других по той простой причине, что я в этом не специалист. Если вам действительно нужна рок-опера, я бы на месте вашего Апокова…

— Тебе работу предлагают, глупый! — Ольга уже начала сердиться. — Где ты еще заказ на сценарий найдешь в дефолтные времена?! Мы говорили с Александром Завеновичем о тебе. И, как выяснилось, он ничего не имеет против. Он тебя простил, дурак! Не надо мне говорить «спасибо». Это ты ему скажи. Вот… простил, значит, и дает заказ на новогоднюю рок-оперу. А ты: «никогда не делал». Кто же так отвечает: «никогда не делал»? Надо отвечать: «замечательная идея», «спасибо Александру Завеновичу», «могу», «хочу», и вообще «все время мечтал».

— Ну допустим, хочу… — Садовников был недоволен собой, поскольку допустил напряженность в диалоге, еще не до конца выслушав предложение от Апокова. «Черт его знает. В конце концов, на том уровне, на котором они работают, я и рок-оперу написать смогу. Ладно, на всякий случай соглашусь… Господи, в который раз честного человека пытаются превратить в халтурщика. Хрен с вами! Работаю под псевдонимом и делаю рок-оперу. Хоть какие-то деньги получу. А там… пусть засунут, куда захотят свою рок-оперу…»

— Согласен! — он улыбнулся. — Могу. Хочу. И берусь. Говори, что за рок-опера?

— Иисус Христос.

— Чего?! — Садовников аж подскочил, хотя только что пытался примирить себя с реальностью.

— Ничего! — крикнула Ольга — Иисус Христос! Ты почему подскочил? Нервный, что ли?

— Ты шутишь, Оля?

— Я не шучу. Только вот не понимаю, почему ты подскочил?

— А может быть, Александр Завенович шутит?

— Александр Завенович никогда не шутит, — сурово проговорила Ольга. — Он вообще, в отличие от некоторых, очень серьезный человек. Он вот так вот не подскакивает, как некоторые. Он анализирует ситуацию и делает правильные выводы. И если он заказывает Иисуса Христа, значит, народу нужно Иисуса Христа. Тем более, сам понимаешь, на подходе третье тысячелетие. И на экране должен появиться Мессия, причем именно на нашем канале, а то, не дай бог, еще НТВшники идею спилят.

— Какую идею?! Ладно, извини… — Сценарист прикрыл глаза и представил ближневосточное лицо и добреющую фигуру Александра Завеновича Апокова. «Как же такое ему в голову пришло? И в каком состоянии он был? Да нет, не мог он в одиночку такое «нагенерить», КВНщик генетически неисправимый… Мог бы, конечно, только побоялся бы… Скорее всего, в этом вопросе сам Леснер его поддержал,… поддержал, а эти… типа Оли подпели в один голос: «Ах, гениально, Александр Завенович! Вот что значит опыт! Мы думали-думали, а придумали, как всегда, вы! Действительно, раз третье тысячелетие на носу, то пора бы, пора новому Христу появиться! Надо делать рок-оперу! Хрен ли нам Ллойд Уэббер? Лучше сделаем!»

— Ты, наверное, знаешь, Оля, что уже есть такая рок-опера Ллойда Уэббера?

— Знаю, но Александр Завенович сказал, что будем делать свою версию.

— Да, — миролюбиво продолжил Садовников. — Но на это надо как бы право иметь. Библейские материалы надо изучать серьезно… И вопросы с духовенством уладить.

— Уладим, — жестко, по-менеджерски, отрезала Ольга Румянцева… — Александр Завенович по этому поводу собирается провести с протоиереями банкет.

— С протоиереями? Банкет? Хм, интересно… — задумался Садовников. — А известна кандидатура того, кто роль Христа исполнять будет?

— Известна. Филипп Болгарин.

— Что??!!

— Не «что», а «кто»! Ты что опять вскочил?! Сережа, ты какой-то нервный.

Садовников встал, взял папку и, ни слова больше не говоря, вышел.

— Зря я тебя вызывала, — услышал он вслед шипение Ольги Румянцевой.

— Зря ты меня вызывала, — прошептал сценарист одними губами в ответ.

В минуты плохого настроения, а оно почти всегда бывало таковым, когда он возвращался из Шаболовки, Сергей Садовников направлялся к своему другу Роману Руденко, опальному режиссеру и будущему светилу физики и химии бризантных взрывчатых веществ.

Романа Руденко выгнали с телевидения два года назад, когда он не выдержал и в сердцах плюнул в лицо Александру Апокову, выгнали и за два года не приняли работать ни на один телевизионный канал. «Не толерантен» — такой приговор отпечатался на специальном интернетовском сайте, которым пользовались все «затусованные» телевизионные продюсеры. И, несмотря на то, что сами не ладили между собой, на этом сайте всегда соединялись их интересы. Они заходили на этот сайт, как непримиримые млекопитающие идут в засуху на водопой. У них был свой мир, отделявший их от «не наших» — таким образом продюсеры именовали лопухнувшихся сценаристов, режиссеров и целые фирмы, по наивности желающих получить полноценную рекламную кампанию или «пиар». Если специалист или фирма вели себя «плохо», то есть проявляли признаки недовольства после «кидалова», то с ними продюсеры по молчаливому единодушию дел больше не имели, заносили информацию на сайт с определением «не толерантен» и выходили на несведущих других. Благо, специалистов и рекламодателей всегда хватало, а «телевидение одно», как любил говорить Александр Завенович Апоков.

Романа Руденко два года назад Апоков прилюдно и торжественно обещал не обманывать, причем поклялся жизнью своих родителей, что заплатит за полугодовую работу. А когда, по своему обычаю не сдержал обещания и все-таки не заплатил, Руденко не выдержал и просто-напросто плюнул в доброе улыбающееся армянское лицо. Теперь и Сергею Садовникову угрожал приговор «не толерантен» после того, как он отказался писать оперу про Христа под апоковской редактурой. И растерявшийся сценарист, как всегда, ехал к Руденко за советом, поскольку тот почти все знал о российском телевидении и знаменитом головном рекламном агентстве с удивительным названием «Видео Унтерменшн».

* * *

Название для рекламного агентства «Видео Унтерменшн» Михаилу Леснеру случайно подсказал немецкий режиссер-документалист Ханс Тарнат.

На заре рекламной деятельности Леснер еще сам занимался креативом и поэтому компилировал любые мысли и брэнды, причем не особо вдаваясь в суть того, что умыкнул. В ту пору очень модным у продюсеров было говорить об услышанном так: «Да что ты? У меня была точно такая же идея. Надо же…» После чего идея кралась, и побеждал тот, кто быстрее мог ее реализовать. Правда, скорость воровства была выше скорости осмысления украденного. Ну да это мало кого волновало. В пору становления рыночной экономики и меняющегося сознания телезрителям нравилось все, поскольку телевизор считался истиной в последней инстанции. И продюсеры это хорошо понимали. Вот тогда-то Леснер и налетел на Тарната. Вернее, пригласил Тарната, именитого режиссера, который приехал поискать натуру для съемок в ближнем Подмосковье.

Просмотрев демонстрационную кассету с рекламными роликами, представляющими режиссерский уровень агентства, среди которых Тарнат со сдавленным удивлением обнаружил два своих, он долго не решался вслух дать оценку тому, что увидел. Он только поинтересовался, где же они набрали столько заказчиков.

— Места надо знать, — улыбался Михаил.

Незадолго до просмотра Леснер упрашивал Тарната привезти какие-нибудь западные видеоматериалы, однако безуспешно. «Какие?» — «Да любые вези». Потом просил познакомить его с зарубежными рекламодателями. Немец также отказался. Потом предложил Тарнату обменяться ручными часами в знак дружбы, но гость ответил, что его часы — подарок. И сейчас, после демонстрации своих роликов, Михаил думал, какую же выгоду можно получить от этого деликатного господина, и не столько потому, что ему нужна была эта выгода, а скорее из принципа. Михаил Леснер с юношеских лет не упускал ни одно живое существо, ничего от него не получив. Если бы Тарнат знал об этом, то дал бы Леснеру пять марок, и тот был бы доволен, а так приходилось продолжать не очень-то предметный разговор. Резко обрывать его и уходить было неудобно.

«Ладно, — думал Тарнат, — раз им так хочется заниматься видеосъемками, пусть снимают. По крайней мере, хорошо, что хоть людей не убивают, — и покосился на бульдожью физиономию своего собеседника. — Хотя кто его знает? Уж больно он какой-то всеядный…»

А вслух произнес:

— Что же, господин Леснер, если заказчики удовлетворены вашей работой, то можно за вас порадоваться.

(Не знал Тарнат, что большинство заказчиков уже разорились благодаря предложенным рекламным проектам, а другие безуспешно вызванивали Леснера по липовым телефонам).

— Сотрудничать будем? — приободрился Леснер.

Говорили они на русском. Ханс Тарнат владел русским свободно.

— Вы знаете, сейчас мы не готовы к совместной работе, — вежливо ушел от прямого ответа зарубежный гость. — Вот через некоторое время, когда у вас прибавится немножко опыта, а у нас возникнет необходимость более тесного сотрудничества с российскими фирмами…

— Что, неужели вам все у нас не понравилось? — насупился Леснер.

— Почему? Целеустремленность ваша понравилась, смелость восхищает… Девушки опять же в вашем офисе симпатичные…

— Так бы сразу и сказали, — сообразил Леснер. — Эй, Валька! — Он позвал секретаршу. — Хватит ногти грызть! А ну, иди сюда!

— Нет-нет, — смутился Тарнат. — Вы меня неправильно поняли. Я в другом смысле… Я выразился, как художник.

— Я тоже художник, — подмигнул ему Леснер. — И как художник знаю: что естественно, то не безобразно. Эй, Валька, я кому сказал?! Да где она там? Кофе принеси гостю!

— Извините, — Тарнат отошел к окну и стал смотреть, как ворона клюет мусор. — Видео унтерменшн, — еле слышно произнес режиссер.

— Что вы сказали?

— Разве я что-то сказал?

— Сказали.

— А! Это я так…, о своем.… Хочу снять фильм, в котором слова героев составлены случайным образом. А логическое содержание тем не менее передается посредством эмоций и перепадов в фонетической энергетике. Дело тут не в смысле самих слов, но особым должен быть фонетический ряд. Видео унтерменшн! Красиво звучит?

Леснер согласился.

— Красиво.

— Нравится?

— Нравится.

— Ну, всего хорошего.

Тут он пожал руку Михаилу Леснеру и ушел, чтобы никогда больше не возвращаться.

А в это время рекламное агентство Михаила Леснера все еще не имело постоянного названия.

— Интересно… — Леснер, оставшись в одиночестве, ходил по кабинету, повторяя слова, которые застряли в голове. — Видео унтерменшн! Черт побери, знают немцы красивые слова! Интересно… Действительно, как ее, фонетическая энергетика… Кстати, а что эти слова на самом деле означают? «Видео» — понятно что такое…, «меншн» — очевидно, что «люди»… А что такое «унтер»? Что-то военное… Кажется, маршал Жуков в свое время был царским «унтером»…

Леснер открыл русско-немецкий словарь…

— «Унтер» — означает «под». Ага! Значит, «видео под людьми», — продолжал он рассуждать вслух. — Смысл так себе… Но зато какая фонетическая энергетика! Прекрасно! Прекрасно! Вот и название для нашего рекламного агентства. Хоть что-то из этого Тарната да вытянул. И не «что-то», а целое название для организации! Да будет так!

Решив, что содержание все-таки удовлетворительное, Леснер восхищался теперь только красотой звучания «Видео Унтерменшн», тем более произнесенном Тарнатом на великолепном хох-дойче. (Да еще не забывал о том, что названия фирм с иностранным звучанием были в моде, так как указывали на «солидность» и «международность»).

— Вот оно, название фирмы! Вот оно!

«Видео Унтерменшн»! — и прогорают конкуренты.

«Видео Унтерменшн»! — и толпы заказчиков выстраиваются у медных ворот.

И вот уже тысячи набриолиненных пиар-менеджеров вышагивают под чеканный ритм слов «Видео Унтерменшн»…

И заключительный день Каннского фестиваля. Когда председатель жюри встает и объявляет: «Победитель — «Видео Унтерменшн!» Вот оно!

Леснер уже не думал о Тарнате. За несколько минут он убедил себя, что сам придумал название.

— Ай да Леснер! Ай да сукин сын! — Михаил откупорил бутылку коньяка и тут же всю ее выпил. Сегодня было что праздновать. Название для рекламного агентства наконец-то найдено! Причем найдено раз и навсегда.

К этому времени уже был готов логотип организации. Дело оставалось за названием. А все его ближайшие коллеги: Гусин, Буревич, Эзополь и даже Апоков до сих пор, боясь ответственности, не решались что-либо предложить. Боялись, потому как знали, что Леснер мог название тут же принять на скорую руку, однако в случае неудачных последствий очень сурово накажет проявившего инициативу. Знали это. И все четверо поступили очень умно. Взяли, да и разъехались по командировкам в «стремный» период.

— Валя, зайди ко мне. — Леснер вызвал секретаршу. — Короче, я решил больше этих четырех козлов не дожидаться… (имелись в виду Гусин, Апоков, Эзополь и Буревич). Пиши! Название нашего рекламного агентства отныне такое — «Видео Унтерменшн».

— Михаил Юрьевич, это кто придумал?

— Я, — ухмыльнулся Леснер. — Не само же оно придумалось.

— Ой, как здорово, Михаил Юрьевич! — Секретарша всплеснула руками. (Она тоже не знала немецкого. А если б и знала, то реакция была бы точно такой же) — Звучно! Красиво! Как будто с самого начала оно таким и было. Ой, я пойду сейчас Гале Иквиной расскажу!

— Я тебе расскажу! — осадил ее Леснер. — Я думал, значит, извилинами ворочал, а она сейчас побежит и расскажет! Сначала юриста вызвать. Запатентовать. А потом художникам дашь команду. И скажи этим дармоедам, что мне самому пришлось придумывать название! И чтоб не возмущались потом, если без зарплаты останутся.

В отличие от Леснера и Вали, художники сразу поняли смысл «Видео Унтерменшн». Удивились каждый про себя. Но, как обычно, возражать не стали. Во-первых, это было опасно, так как можно было просто-напросто с работы вылететь, а во-вторых, никто из высших «бонз», так же как и сама организация, сочувствия у них не вызывали. Они просто взяли листок с новым названием и честно подобрали фирменный стиль для этих двух слов.

Через несколько дней яркие буквы с логотипом украсили папки, фирменные бумаги, проспекты, щиты и титры нескольких телевизионных передач. Когда «четверо козлов» вернулись и начитанный Буревич охнул, понимая, в чем дело, менять что-либо было уже поздно. «Видео Унтерменшн» засело в головах у заказчиков и телезрителей.

* * *

— Ты где раньше был, сука?! — орал Михаил Леснер на поникшего Буревича. — Где ты был, когда такой важный вопрос решался? Мне-то было недосуг, а вот из-за тебя, раздолбая, такое вот название проскочило! Из-за тебя! Так и знай, из-за тебя! Куда ты ездил?

— К маме, — лепетал испуганный Буревич.

— К какой еще «маме»?! Я тебе покажу «маму», толстозадый хрен! И ведь мобильный, засранец, отключил. Специально отключил, чтобы я тебя вызвать не мог, так что ли?

— Это не я, это мама отключила, — съежился Буревич. — Я и не знал, что она его отключила.

Буревич специально часто апеллировал к маме, потому что так отвечать посоветовал ему Гусин. Он сказал, что сердце Михаила Юрьевича смягчается при слове «мама». Однако это было дезинформацией. Леснер не любил, когда апеллировали к маме. Оптимально было бы говорить: «Болен отец».

— А-а!! Мама, говоришь, отключила?! А ну давай мобильный сюда! — бушевал шеф.

Начиналось наказание.

— Сотовый, говорю, давай! Давай-давай, раз его твоя мама все равно отключает. И еще, два месяца без зарплаты работаешь! Понял? Пошел вон! Гусина позови!

Гусин, хоть и лучше подготовился к разносу, но свое тоже все-таки схлопотал. Лишился портативного компьютера и секретарши. Эзополь, сославшись на болезнь, не пришел вообще. Однако, Апокову, который явился на ковер последним, удалось не только уйти от наказания, но и успокоить разбушевавшегося шефа. И в тот же день он стал вторым человеком в организации, поразив Леснера спокойствием и рассудительностью умозаключений.

— А мне нравится название.

— Что?! «Видео Унтерменшн»? Нравится? Ты знаешь, что оно означает?

— Знаю, Михаил Юрьевич. Кстати, кто его придумал?

— Да не помню. — Леснер смутился и почесал затылок. — Говорят, что режиссер Ханс Тарнат. Приехал что-то снимать в Подмосковье. Был у меня. Подсказал Вальке название, а та — художникам, ну и пошло-поехало. Вальку-то я выгнал. А художников пока нет.… Вот ведь подшутил, немчура поганый!

— Да хоть бы и подшутил. Мне все равно название нравится, — повторил Апоков. — Звучное такое, чеканное. Главное, что иностранное.

— А как же быть с теми, кто знает перевод?

— А они разве нам нужны? — удивленно поднял брови Апоков. — Их совсем немного — тех, кто знает, или тех, кто захочет понять перевод. Мы-то с другой клиентурой работаем. Я вот, например, до сих пор не знаю, как переводится «Менатэп». И никто не знает. А тем не менее самый богатый банк.

Конец ознакомительного фрагмента.