Клуб дневных мечтателей

Александр Салангин, 2021

Daydreamers’ Club позволяет людям достигать максимальной близости, но при этом не переступать черты интимности. В реалиях разобщения люди получают возможность максимально раскрыться друг другу благодаря «новому формату человеческого общения». Стартап оказывается востребован в период карантина. Франшиза успешно расходится по всему миру. Daydreamers’ Club процветает по мере развития планетарной коронавирусной драмы, с каждым днём всё более обособляясь от происходящего за окном. «Клуб дневных мечтателей» – антиутопия о фатально изменившей реальность креативной идее. Действие романа происходит весной-летом 2020 года.

Линия 3: Ночь и безумец (г. Саратов, дэйдрим «Волга-Волга»)

— Суть «Легенды о великом инквизиторе» заключается в вопросе, выдерживает ли человек свободу. Эта мысль может свести с ума. Страшно в зрелом возрасте пережить крушение мировоззрения. Чёрный ветер свободы сбивает с ног. Человек судорожно ищет себе новую броню: то масоны, то врачи-убийцы. Как китайский уродец, выращенный в вазе, он погибнет, если его перенести в вазу с другой деформацией… А русский не может жить на интеллектуальной свободе. Не выдерживает. И поэтому он живёт верой… Но это не интеллектуальное рабство. Это просто другое отношение к истине.

— Красиво.

— Лучшая книга русских. В оригинале ещё красивее.

— Ты где работаешь?

— KFC. Шофёром и на складе. Я таксистом был.

— На кого учился?

— Закончил академию ФСБ. В начале 90-х поступил, молодой. Прошёл, триста абитуриентов на место. Мой отец был знаменитый, ну, у нас на родине, военный, он воевал с детства. Иначе меня не взяли бы.

— Ха, с детства.

— Совсем мальчиком в партизаны ушёл, ещё когда с французами воевали. Называлась Первая Индокитайская. С конца сороковых.

— А ты воевал?

— Нет. Помню только, когда совсем маленький был, американцы Ханой бомбили.

— Так забавно говоришь: «бомбири».

Собеседник скромной, но безудержно смешливой девушки — нежного создания, смущенно и односложно щебетавшего из-под простыни, — на минуту замолчал. Что-то в словах юной узбечки (или откуда она?) задело за живое немолодого и очень спокойного человека, и это было заметно даже по его невозмутимой, как часто бывает у видавших жизнь азиатов, внешности. Она перебирала простыню пальцами и что-то мурлыкала. Молодость, что они понимают. Миниатюрный, но крепкий и жилистый вьетнамец с острыми чёрными усиками на красивом лаковом (ну, красиво же!) лице вновь заговорил, на сей раз внятно отделяя «л» от «р»:

— Нет, я нормально говорю.

— Так странно. Тебе же, наверно, уже должно быть лет под 50, раз ты учился в 90-е годы. А выглядишь на 30. У тебя дети есть? А внуки? Скажи, как тебя зовут?

— Есть, все есть. Я здесь Миша, но вообще-то Мынь.

— А я Мухаббат, и здесь, и везде!

— Мне во внучки годишься. У вас разве такое дозволяется, чтоб с мужчиной лежать?

— У нас нельзя. Тут, в Саратове, можно.

— Родители твои где?

— Умерли давно. Я их не знала. Наверно, узбеки. Я сама из Навои.

— Скажи что-нибудь на вашем.

— [переведено Google translate] Хочу, чтобы нашёлся мой отец. Я никогда его не видела, но знаю и верю, что он жив. Я помню, как меня баюкал кто-то в детстве — и я уверена, что это был мой папа. Однажды я его непременно найду. Я знаю про него, что он очень добрый, и я его узнаю сразу, как только встречу. Я думаю, он живёт в России. Потому что: если б он жил у меня на родине, то он давно нашёл бы меня.

— Звучит почти как музыка. Что ты сейчас сказала?

— Это, ну, такая сказка. Мне в детстве кто-то перед сном читал сказки, а кто, не помню.

— А что значит имя Мухаббат?

Из-под простыни, накрывавшей лицо, как паранджа, осторожно выглянул глаз, чёрно блеснул на задумчиво сидящего вьетнамца:

— Расскажи ещё про ту русскую книгу.