Паргоронские байки. Том 4

Александр Рудазов, 2021

«Титаны – это своего рода живой адамант. Вместо кости у них чистый алмаз, вместо крови – прозрачный ихор, а вместо сердца – пылающая звезда. Внешне титаны похожи на очень рослых людей, но с людьми у них меньше общего, чем у жуков-палочников. Одни смертные считают титанов чем-то вроде земных богов. Это не так. Другие смертные считают титанов чем-то вроде буйных стихий, сородичей хтоников. Это тоже не так. Титаны – это сама воля мироздания, получившая зримое воплощение. А мироздание неоднородно и желает самых разных вещей…»

Интерлюдия

— Не знал, что святой Машибухер — сын первого короля парифатских людей, — сказал Дегатти. — Хотя о нем ходит столько басен, что я не особенно и удивлен.

— Слушай, а под великим героем ты кого имел в виду-то? — спросил Янгфанхофен, наливая Бельзедору вина. — Маруха или Машибухера?

— Что за дурацкий вопрос? — моргнул Дегатти. — Марух-то уж точно не был героем.

— Смотря с чьей точки зрения, — возразил Бельзедор.

— Да с любой точки зрения.

— Не с точки зрения титанов, — покачал головой Бельзедор. — Он до последнего следовал титановой правде.

— Ах да, ты же тоже… ярыть, все еще не верится, что ты…

— Я Темный Властелин, — перебил Бельзедор. — Остальное неважно.

— И какой же у тебя… жребий?

— Избавлять мир от назойливых пройдох вроде тебя, Дегатти. Неплохой жребий, а?

— Полезный, — согласился Янгфанхофен. — Только ты уж верно ему следуй. А то разочаруешься, да и закончишь, как Марух.

— Марух был нестоек в своем жребии, — сказал Бельзедор. — Тот был порожден не решением разума и не душевным порывом, а ненавистью и разочарованием. Не будь у Маруха такой могучей воли, он просто пополнил бы ряды озверевших титанов. Но у него это стало жребием — однако не слишком прочным. Он не мог просто отказаться от него, но мог покинуть этот мир — что и сделал.

— А он правда мог уничтожить всю планету? — спросил Дегатти, с беспокойством глядя на Бельзедора.

— Неизвестно, — пожал плечами тот. — Титанова сила плохо поддается измерению. Но уничтожить на планете всю жизнь он точно мог.

— Все еще не верится, что такого великого, неуничтожимого титана убил простой смертный, — сказал Дегатти.

— Простой смертный с адамантовым мечом, — напомнил Янгфанхофен. — Существуют, знаешь ли, средства, которые не признают бессмертных. Адамант, яд Ралеос или тот же ларитрин. Нам самим неприятно, что они существуют, но это по-своему справедливо. Иначе у вас, смертных, не было бы вообще никаких шансов.

— Кстати, а что потом с тем мечом стало?

— Да ты же знаешь. Он перебывал во множестве рук, переменил множество владельцев, спустя тысячи лет осел в сокровищнице Парифатских императоров, а оттуда его похитил Клюзерштатен… и убил мою сестру. Теперь большая часть — в его трости, а осколки стали дамскими стилетами.

— Сколько вообще прошло лет между королем Одриахом и Парифатской империей?.. — задумался Дегатти. — Три тысячи с небольшим. Удивительно, как быстро люди распространились.

— Это вы умеете, — согласился Янгфанхофен.

— А еще удивительней, что мы когда-то прибыли на Парифат из-за Кромки. Мне казалось, что мы всегда там жили.

— Большинство из вас в этом свято уверены. Хотя у эльфов на Парифат прав гораздо больше. А у титанов — еще больше.

— А у Всерушителей — больше всех, — закончил Дегатти. — Не будем считать, у кого больше прав. Пришельцы из других миров постоянно навещают Парифат.

— У вас очень молодой мир, — сказал Янгфанхофен. — Его Кромка тонка и неустойчива, да и сами вы ее постоянно рвете. Вот и лезут к вам все подряд.

— И часто это заканчивается большой дракой, — добавил Бельзедор. — Когда я был ребенком, на Парифате бушевала война людей и симов… просто очередная крупная свара, но мне она почему-то особенно запомнилась.

— А симы ведь все из одного мира? — уточнил Дегатти.

— Да, — кивнул Янгфанхофен. — Если не ошибаюсь, в каком-то мире сразу четыре вида обезьян обрели разум… уж не знаю, кто там за это был ответственен. Боги, демоны, маги, ученые… кто угодно мог. Было это очень давно, подробностей я не знаю. Так или иначе, они населили свой мир, а потом стали просачиваться и в другие. В одних мирах остались лишь легенды о говорящих обезьянах, в других же они процветают, как на вашем Парифате.

— Уверен, о симах ты тоже знаешь кучу историй, — сказал Бельзедор. — Ты уже рассказывал про Авруга, конечно, но там было неважно, что он сим. История бы почти не изменилась, будь на его месте человек, эльф или даже гоблин.

— Нет, вот с гоблином она бы точно была другой, — хмыкнул Янгфанхофен. — Но ты прав, о симах у меня тоже есть истории. Самая интересная, конечно, о самом известном, самом легендарном симе Парифата…

— Монго? — догадался Бельзедор.

— Конечно. Если о ком из них и рассказывать — так о нем.