В прошлое из ниоткуда. Украденная страна. Когда засветило Солнце

Александр Простаков

В книге собраны произведения фантастики и сатиры, чаще иронические. Особенно выделены научно-фантастическая повесть «Исправить прошлое во вторник», где происходит странное событие во времени, и остросоциальный гротеск «Когда засветило Солнце».

Повесть «Исправить прошлое во вторник»

Исправить во вторник

Ритмично постукивали колеса поезда. В купе было скучно, и Виктор вышел в тамбур. Наконец-то долгожданный отпуск. Ещё вчера в трудный понедельник он собирал вещи, а сегодня почти новая жизнь. Никаких забот, он едет к себе на родину в маленький районный городок. Туда где прошла его молодость, где остались друзья, школа, детство и Таня. Та самая Таня, которая пришла в их девятый класс. Стройная, подтянутая, с красивыми ногами и очаровательной улыбкой. Тогда у Виктора был неплохой шанс стать её близким другом. Так всё и начиналось. Но молодость это пора ошибок, и он до сих пор себя упрекал: «Как же тогда по-глупому получилось! Не прошло и пяти минут первого свидания, как полез целоваться. Конечно, оттолкнула. Наверное правильно. Всё-таки девчонка красивая, с высокой самооценкой. А дальше в кинотеатре? Обнял, и сразу за ноги хватать. Надо было хоть подумать. Да, что теперь-то вспоминать? Что было, того не вернёшь».

Так думал инженер Виктор Волочков, который, несмотря на зрелый возраст, так и не стал женским искусителем. Со своей женой он даже не знакомился, просто учился с ней вместе в одном институте. Отношения из обычных переросли в близкие не скоро, и как-то буднично. Жена давно уже не вызывала особых чувств. Но Таня, это была любовь, такая сильная и неуправляемая, что не покорялась времени. И всё помнилось, как будто было вчера. А Таня тогда резко отдёрнула его руку, и убежала. Через несколько дней она случайно познакомилась с другим парнем из другой школы.

Лес закончился, перед окном раскинулось большое поле с редкими деревьями. Начинал моросить мелкий дождь. Виктор облокотился на дверь тамбура. «Вот дела, дверь тамбурная не заперта, — удивился он. — Сказать, чтобы закрыли? Нет, лучше сначала открыть и подышать. После летней жары такая прохлада». Виктор открыл дверь и высунулся. Эх, будто в молодости свежо и молодецки. Он так увлёкся, что даже не заметил, как из чёрной грозовой тучи вынырнул яркий огненный свет, и с ужасным грохотом окатил вагон. Руки дрогнули, и, даже не успев вскрикнуть, Виктор окунулся в придорожную траву. Больно обо что-то ударился, и отключился.

Когда он открыл глаза, дождя не было. Ярко светило Солнце. Вблизи стояло большое дерево, под которым лежала громадная обугленная ветка. Возле дерева лежал чей-то поломанный велосипед с причудливо вывернутым колесом. Сильно болела голова. Не спеша, Виктор поднялся, и пошёл на звук автомобилей, раздававшийся далеко за холмом. В голове издевательски звучала песня: «На дальней станции сойду, трава по пояс». Она действительно была по пояс, и это мешало идти. Самочувствие немного улучшилось. Повеяло какой-то свободой. Так бывает всегда вдали от города и суеты, наедине с Природой. Лёгкий ветерок приветливо ласкал лицо, зовя остаться, и не возвращаться туда, где дымят фабрики, и шумят машины. «И без меня обратно скорый, скорый поезд растает где-то в шуме городском» — не унималась песня. Захотелось забыться от тревог и забот, удобно улечься прямо здесь на траве, и крепко поспать. Но тревога и жажда брали своё, заставляя идти. Вскоре за холмом показалась дорога. Навстречу ехал старый автомобиль. Виктор устало поднял руку. Автомобиль послушно остановился.

— Мне надо в город. Я выпал из поезда. Подвезёте? — обратился Виктор к пожилому водителю.

— Конечно, садись. Вот, выпей воды.

Водитель протянул бутылку. Виктор уселся на переднее сиденье. Выпил воды. Стало легче.

— Мой пиджак с документами остался в поезде, и я не смогу заплатить.

— Да ты что парень? — обиделся шофёр. — Я не барыга. В детдоме рос, за советскую власть на фронте воевал. Это сейчас люди портиться стали. А в наше время последним делились, одной большой семьёй жили. Ты-то как? В больницу тебя или куда?

— Нет, всё нормально. Только руки поцарапал.

— Молодец, что не нытик. Такие нужны стране. А то ноют, что сервелатовой колбасы не достать. Неужели кроме как брюхо набить, и дел нет. А где в мире хлеб дешевле? А квартплата копейки. Медицина бесплатная. Про это и разговора нет. Привычное не замечается. Разбаловались, не знали настоящего голода. Ну, да ладно, мы как надо не пожили, так хоть у вас молодых всё впереди. Может, до Коммунизма доживёте. Потерпи, скоро приедем.

Он ещё долго хвалил страну, и клеймил недостатки отдельных нехороших явлений. Казалось, что он на митинге, и толпа вот-вот одобрительно взорвётся бурными аплодисментами. Через полчаса вдали показались многоэтажки.

— К городу подъезжаем. Тебе куда? — спросил оратор.

— Если будете ехать через центр, то там остановите, — отозвался Виктор, — Дальше пешком близко. Сначала посижу в парке, и приведу себя в порядок.

— Смотри сам, тебе виднее. Возьми йод, смажь, где поцарапано.

В центре города Виктор поблагодарил и вышел. «Странный тип, — подумал он про шофёра, — зато добрый, сейчас такие редко. А чего это он про квартплату и про коммунизм нёс? Шутил или до сих пор верит, что всё вернётся? Ладно, сейчас не до него. Пиджака нет. Денег нет. Документов тоже. Хорошо хоть дом близко».

Виктор успел пройти метров сто по улице, как вдруг заметил, что его не покидает какое-то странное ощущение. Присмотрелся. Что-то изменилось, но пока непонятно что именно. Его город. Его улицы, но что-то не так. Вот идёт толпа людей из автобуса. Одеты бедновато. Нет ярких оттенков. Сумки какие-то странные. Не видно разрисованных полиэтиленовых пакетов, зато у многих в руках сетки. А вот ватага молодых людей.

Куда-то спешат и смеются. Стоп. Расклешённые брюки и длинные волосы у парней. Девчонки в мини юбках. Странно. И магнитофон какой-то старый. А это ещё кто? Школьники в пионерских галстуках! Это что предвыборная агитация? А куда подевались иномарки? Где любители болтать по мобильным телефонам? Виктор посмотрел направо и застыл от удивления. На весь фасад дома висел новый плакат с надписью «Коммунизм это молодость мира, и его возводить молодым». Стало не по себе. Этого всего не могло быть, но оно было. Голова, переставшая недавно болеть, закружилась, ноги ослабли. Виктор плавно опустился на скамейку. Может он в прошлом? Или это галлюцинация? Так, спокойно, надо ещё раз осмотреться. А может это кино снимают? Ну, конечно. Как это сразу не додумался? — начал успокаиваться Виктор. Но странное предчувствие не покидало. А где кинокамера, где режиссёр? Может у них перерыв? Но что-то не похоже, чтобы люди занимались съёмкой. Идут каждый сам по себе и заняты только своими делами. Всё, хватит. Надо просто пойти до киоска, и купить газету. Может, в кармане хоть мелочь осталась? Теперь Виктор начал внимательно присматриваться ко всему. Было удивительно, но его руки тоже странно выглядели. Они стали какими-то гладкими. Виктор в изумлении вскочил, и побежал к витрине магазина. Резко глянул на своё отражение, и обомлел. На него смотрел юный школьник такой же, как он испуганный, и в точности повторяющий его движения. Похоже он в прошлом. Но разве такое бывает? Быстро подбежал к киоску, и посмотрел на газету. Дата была неумолима — 30 мая 1973 года. После просмотра газеты сомнений не оставалось, он в прошлом.

В это можно было верить или не верить. Но это ничего не меняло. Увиденное никуда не исчезало. Его можно было воспринять, ощутить, и даже потрогать. Оставалось смириться, и попробовать как-то приспособиться. Начать надо было, конечно, с оценки конкретной обстановки. Итак, тридцатого мая. Он закончил девятый класс. Скоро экзамены. Знакомая дата. Ах да, скоро он встретится с Таней, через три дня возле кинотеатра, совсем случайно. Неужели можно всё исправить? Значит, есть время. Надо только подготовиться. Состояние было тоже какое-то непривычное и давно забытое — снова прорывались какие-то детские эмоции и юношеская неуверенность. Неужели нервная система и гормоны перевешивают жизненный опыт? Но память прошлого в привычной обстановке начинала уверенно возвращаться. Вдали замаячила знакомая физиономия. Да это же хулиганистый Сергей из его школы. В прошлом году он с трудом закончил восемь классов, и поступил в ремесленное училище ПТУ. Подойти что ли? Общение с ним никогда не казалось приятным, но больше никого из знакомых не было. Не терпелось проверить, не сон ли всё это. Надо вспомнить, как он тогда разговаривал, чтобы ничего не перепутать.

— Эй, Серый! — крикнул Виктор. — Как жизнь молодая?

Сергей удивлённо вздрогнул, и уставился на Витю. Виктор затаился. Наверное, что-то было не так. Может и правда сон?

— А, Волчок, — сощурился Сергей. — Молодец, вроде как пошустрел. Курево есть?

— Не курю.

— Мамка не велит?

— Нет, бросил пить, курить, ругаться, буду спортом заниматься, — сказал Витя знакомую тогда поговорку.

— Что, юморной? Ладно, заценил. Некогда мне, Волчок, бывай здоров, и не кашляй. Сергей зашагал в сторону парка. Внезапно оглянулся, и бросил:

— Слышь, Волчёнок, увидишь Вовку, скажи, чтобы подкатил, дело есть.

Витя остался один. Только сейчас он заметил волнение и неровное дыхание. Этого ещё не хватало. Возвращалась старая с детства забытая стеснительность.

Внезапно Виктор услышал то, что он меньше всего собирался услышать:

— Эй, Волочков, ты, что тут делаешь?

Резко оглянулся, и обомлел. Таня! Не может быть!

— Что с тобой Волочков, неужели меня испугался? — продолжила допрос Таня.

— Да нет, просто нежданно как-то. Конечно, не испугался, и даже давно хотел тебе сказать, — внезапно и не к месту вырвалось у Виктора, но слова предательски застряли в глотке, и не хотели её покидать, а комок спазмов прокатился по горлу.

— Так что же ты мне хотел сказать? — поинтересовалась Таня.

Виктор сделал над собой усилие. Глядя на неё, он, конечно же, хотел бы сказать, что лучше её красивых ног, зовуще выглядывающих, из-под мини юбки нет на свете, что она самая лучшая, самая красивая, но вместо этого тихо промямлил:

— Дай списать шпаргалку к экзаменам.

— Чего тебе дать? — удивилась Таня, — А больше тебе ничего не дать?

— Дай, — неуверенно сказал Виктор, совсем растерявшись.

— Рано тебе Волочков об этом думать. Вот подрастёшь, посмотрим, — насмешливо бросила Таня, — а теперь беги уроки делать.

Таня резко развернулась, и пошла. Это была катастрофа! Наверное, в этот момент на него с хихиканием смотрел весь город, а может даже вся страна. А он, Виктор Волочков, взрослый инженер и отец семейства вёл себя как последний школьник перед какой-то смазливой девчонкой. Ещё и покраснел. Озлобление, наконец, привело его в боевую стойку. «Ишь, ты. А вот я тебе!» — завёлся Виктор.

— Стой, — крикнул он так резко, что Таня вздрогнула, и повернулась. Виктор быстро догнал её и, не давая себе опомниться, выпалил:

— Это была шутка! Обычная шутка. Да какие ещё шпаргалки, если ты рядом, и все мысли о тебе. Поэтому дай мне, я имел ввиду, надежду видеть тебя восхищённо снова и снова в мечтах и наяву. Вот что я вначале хотел сказать. Это вроде комплимента такого.

— Ну, ты и выдал, Волочков, — удивилась Таня. — Конечно, ещё увидимся, мы ведь в одном классе. А, ты ещё так, чтобы и восхищаться? Ничего себе комплементик! Заумный, правда слишком.

Таня мельком глянула на часы, и сказала,

— А сейчас извини, мне пора.

И она быстро зашагала в сторону остановки.

Несмотря на вздорность речи, Виктор остался доволен. Всё-таки кое-как выкрутился из неловкой ситуации. Преодолел позорную школьную робость нового тела, и хоть какой-то контакт на сближение состоялся. Не так всё и плохо. А что вообще плохого? Он попал в старые добрые времена. Его тело снова молодое. «Странно, а почему оно молодое? — внезапно задумался Виктор. — Разве можно за секунду удара молнии повернуть вспять биологические процессы, и так быстро измениться?» Это было так нелепо и неправдоподобно, что не вызывало никакого доверия. Но был упрямый факт. Надо было искать ответ. Что-то не сходилось в этой ситуации. Надо бы отойти в глубину парка, и в спокойной обстановке неторопливо подумать. Виктор сел на скамейку, и начал искать ответы. Нарастало беспокойство. Может это сон или галлюцинация? Как там обычно проверяют? Надо себя ущипнуть. А вдруг и правда сон? Тогда всё исчезнет. И Таня? Он испуганно закрыл глаза, резко себя ущипнул, и вскрикнул от боли. Нет, на галлюцинацию не похоже. И вообще, всё слишком реалистично. Нет зрительных и голосовых искажений. Как-то всё слаженно и естественно. Что же произошло? Внезапно мелькнула простая и удивительная мысль: «А что если он не передвигался во времени? Да, ведь это и невозможно. Конечно же, всё гораздо проще. Он в своём времени, обычный школьник, и никогда не был инженером. Но сегодня от близкого удара молнии он в шоке получил видение будущего, или какую-то фантазию». От этой мысли всё вдруг, стало на свои места, а приятное спокойствие разлилось по всему телу. Он быстро встал, и зашагал домой. Был майский солнечный день. В парке возле тротуара пели птицы, неторопливо прогуливались пенсионеры, быстро с озорным смехом, носилась детвора. Не было никаких кризисов, лопнувших банков, падающих курсов валют. Не было неизвестных советской науке бомжей, нищих, бездомных. Никто не ковырялся в помойных баках. Это было так непривычно, что Виктор снова замедлил шаг. «Странновато как-то, — решил он, — Если я советский школьник, то чего такое удивление? Не мог же так быстро привыкнуть до видений. Наверное, пролежал долго без сознания или психика перегрелась. Тогда понятно. Лучше бы посидеть отдохнуть. День трудный».

Он снова присел на лавочку. Рядом сидели старушки, и что-то оживлённо обсуждали. Витя прислушался.

— Они сейчас все такие. Работать не хотят. А вот поесть и выпить только подавай. Валькин-то вино пьёт. А когда Петровна заругалась, так знаешь, чего говорит? «Сейчас все выпивают. Не пьёт только сова, того, что днём спит, а ночью магазины закрыты». Учится в ПТУ, а по вечерам за сараем собираются, курят, вино пьют, ругаются матёрно. Ещё и девок туды водят. А девки-то! Губы крашены, коленки голые. Всякими безобразиями занимаются, и по магнитофону буги-вуги слушают. И что с него вырастет?

— Ой, зря вы Клавдия Павловна всех ругаете. Вон у моей соседки мальчик учится на пятёрки, ещё и на пианино играет. А этажом ниже мальчик записан в кружок «Умелые руки».

— Да руки у них у всех умелые, как девкам под юбки лазить или по чужим карманам шарить, — не унималась Павловна.

Вите надоело это слушать, и он отправился домой.

Наконец, показался с детства знакомый дом. Быстро взбежал на второй этаж, и достал ключи. Вот же ещё доказательство, одежда и ключи старые из детства. В кармане, кстати, какая-то мелочь. Так и есть, советские монеты. Витя радостно вбежал в квартиру. Тишина. Отец, наверное, на работе. А мама, где она? Почему её не слышно?

— Это ты, Витя? — раздался знакомый голос. Из зала вышла мама такая молодая, что он даже растерялся.

— А где твой велосипед? Что же ты уехал, не сказав куда, и так надолго? Я начала волноваться.

— Да ерунда всё это, — радостно откликнулся Витя. — Главное, что все живы, молоды, а советский народ по-прежнему в единодушном порыве даёт рекордные урожаи, и осуждает войну во Вьетнаме.

— Странный ты сегодня какой-то, — устало ответила мама. — Пойдём, нагрею поесть. И всё же где твой велосипед? И почему поцарапаны твои руки? Ты что, с котом подрался?

Витя задумался. Может поломанный велосипед возле поезда был его? И, правда, он же сегодня ехал на велосипеде. А что было потом? Точно, потом и ударила молния возле большого дерева.

— Велосипед немного поломался, и я отдал его Вовке починить, — выкрутился он. — А отец на работе?

— Да скоро придёт. Ну, иди есть, а то остынет.

Витя поел, и нетерпеливо пошёл в свою комнату. Надо было ещё раз осмыслить новую удивительную информацию. Итак, ему девятикласснику обычной советской школы выпал случай увидеть будущее. Нет, всё же, наверное, фантазию или сон. Или будущее? Как же узнать? Для сна слишком правдоподобно и так много реалистичных деталей. Подожди, а как же перестройка, олигархи? Разве это реально? Разве мог советский народ вместе с КГБ и партией подарить власть и фабрики кучке подлецов? Вряд ли. И главное, он наладил контакт с Таней не через три дня, а сегодня. Значит вся эта политическая мерзость это всего лишь абсурдный сон? Похоже, что так. Лишь только Витя начинал успокаиваться, как появлялись новые вопросы. Встреча с Таней могла быть случайностью в день такого резко активного события как удар молнии. Нет, неизвестность невыносима. Надо проверить. Пускай он узнал будущее. Как доказать? Ждать событий. Но Витя не помнил обыденных событий, а необычных вроде не было. Сегодня среда. Скоро экзамены. Кажется, приходила соседка до мамы. Но она часто приходит. Надо было вспомнить что-то значительное, но такое не вспоминалось. Кончилась Война во Вьетнаме через два года. Это не скоро. И вдруг Витя радостно вспомнил — в понедельник Вовка торжественно всем объявит, что нашёл кошелёк, где сто рублей. Кошелёк жёлтый, он ещё всем показывал. А нашёл он его возле магазина. Бросал нож в дерево возле пустых ящиков, и нож, отскочив от дерева, упал за ящики, там и нашёл. Кошелёк старый и грязный, наверное, давно там лежал. То есть лежит? Витя с нетерпением вскочил, и побежал к магазину.

Возле магазина он перевёл дыхание и оглянулся. Вот, наверное, те ящики из-под бутылок. Возле них сидел озабоченный пожилой грузчик.

«Острый неопохмелит, — быстро поставил диагноз Витя. Не даст порыться. Может зря всё это, вон ящиков сколько, три ряда. А если и нет ничего?»

— Слышь, корефан, — внезапно оживился грузчик, — вас в школе учат помогать старшим? Учат. А если учат, может, поможешь?

— А что надо? — удивлённо спросил Витя.

— Вот надо, очень надо подлечиться, простыл кажись. Для разогреву испить бы одно лекарство. Здесь недалеко. И тебе плесну. Ты токо дай рубля два. У Зинки лекарство крепкое, но в долг не даёт, стерва. Ну, чего, поможешь?

— У меня только рубль.

— Давай рубль, на пол-пузыря будет.

— На, только иди скорее.

Витя наскрёб рубль мелочи, и подождал пока страдающий работник общепита, неторопливо поплёлся за угол. Быстро убраны ящики. Нет кошелька. Ящики пустые. Может, его ещё не потеряли, а потеряют завтра? Вот неудача. А может он под той мокрой газетой за ящиками? Убрана газета. Есть! Это он, тот жёлтый кошелёк. Витя быстро схватил кошелёк, и торопливо заглянул вовнутрь. Там действительно деньги, много денег. Быстро отошёл подальше, и пересчитал деньги. Тридцать два рубля, семьдесят копеек. Здорово, четверть средней зарплаты. Значит, это правда, это был не сон. Вот это возможности! И Витя радостный зашагал домой. А Вовка трепло, ишь ты, сто рублей надумал.

Стало очень радостно и, отнеся деньги домой, Витя вышел на улицу. В беседке сидели двое дворовых мальчишек его возраста.

— Витёк, ты чего старых друзей забываешь? Рули сюда.

— Привет, пацаны. А где остальные?

— А кто тебе нужен? Вон Валька с Катькой ползут, сейчас тормознём. А чего ты как пришибленный сегодня?

— Не поверите, молнией стукнуло.

— Да ну, трепло. Наверное, уроками перезанимался, ты же у нас хорошист, почти отличник. Книги по фантастике по ночам читаешь, вот и дочитался до видиков.

— Тебе без подколок, как без хлеба.

Подошли Валя и Катя. За ними Валерка.

— Обана, все в сборе, — начал куражиться Вовка. — Люди, сейчас всеми нами охренительно уважаемый Виктор Волочков поделится опытом выживания после встречи с молнией, кажется шаровой или квадратной.

— А хотите анекдот? — прервал его Витя, чтобы отвлечь от трудной темы.

— Новый?

— Новее некуда. Так вот, сейчас принято в трудовых коллективах брать соцобязательства работать за себя и за того парня, не пришедшего с войны.

— Да мы в курсе, сами вот собираемся. Гы — Гы, — засмеялся Вовка. — Вот скоро винца вмажем за себя и за того парня.

— Так вот едут работать на БАМ Никулин, Вицин и Моргунов, — продолжал Витя.

— Куда едут?

— На БАМ.

— А что это? — спросила Катя. Витя посмотрел на друзей, и запнулся. У всех серьёзные, удивлённые лица. Даже у Кати. Кажется, сморозил. БАМ ведь объявят только через пол-года.

— БАМ это Байкало-Амурская магистраль, — пояснил Витя. — Скоро начнут строить. Знакомый из Москвы до отца приезжал и говорил — соврал Витя. — Уже даже поговорка есть. Пишет комсомолка: «Приезжай ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам». Раздался грубый смех.

— А больше нечего было придумать? — оборвала Валя.

— Да чего ты напрягаешься? — возразил Витя, — Слово дам оно неопределённое. Может она ему подзатыльника даст, что письма не пишет или прикурить даст. Сейчас же девки, сама знаешь, и пьют, и курят. Вот ты Валька Соколова, когда последний раз курила? И чего сразу замолчала?

— Да ну тебя. Ты анекдот будешь рассказывать?

— Какой анекдот? Ах да. Так вот, едут Моргунов, Никулин и Вицин на ударную комсомольскую стройку.

— А они что, комсомольцы? Гы-гы-гы — засмеялся Вовка, по-лошадиному издавая звуки.

— Не, пацаны, ещё раз перебьёте, не буду рассказывать, — обиделся Витя.

— Не мешайте.

— Пусть говорит.

— Так вот, едут на ударную стройку Никулин, Вицин и Моргунов. Вокзал, репортёры, кинокамера, и берут интервью. Спрашивают у Вицина: «Как вы там будете работать?»

Он с гордостью: «За себя и за того парня». К Никулину: «А вы как будете работать?»

Он в ответ: «Ясное дело, за себя и за того парня». У Моргунова спрашивают: «А вы как?».

Моргунов: «А я тот парень». Раздался дружный смех. Вите это нравилось всё больше. Вот когда он первый, впереди других. Сначала он опередил Вовку, забрав кошелёк первым, теперь первым рассказывает новые анекдоты, вызывая смех. Может, и с Таней так же именно он опередит других? Хотелось ещё о многом поговорить, но возле подъезда показался Витин отец, и он поспешил домой. Предстояла важная беседа с единственным человеком, которому можно открыться, и вместе с которым можно поискать ответы.

— Пап, нам нужно очень серьёзно поговорить наедине, — попросил Витя. — Давай закроемся в комнате. Чтобы мама не услышала.

— А мама пошла к тёте Вере, перешивать платье. Пока повозятся, пока наболтаются, часа два, не меньше у нас будет. А что случилось Витя?

— Понимаешь, наверное, ты мне не поверишь и маме не надо говорить, чтобы не волновалась. В общем, в меня или возле меня ударила молния.

— Ты серьёзно? Плохо себя чувствуешь? Может надо в больницу? — засуетился отец.

— Нет, всё нормально. То есть не так. Я здоров, но много чего не нормально. Понимаешь, после всего этого я недолго был в отключке, но мне привиделось странное будущее, и теперь я знаю всё, что будет. Сначала я думал, что это фантазии, но вроде, правда.

— Ничего страшного, ты только успокойся. Ты переутомился, отдохнёшь, и всё пройдёт. Вот сейчас мы с тобой…

— Пап, ты меня не слышишь, и не хочешь услышать. То, что я сказал, правда, и мы поговорим об этом или сейчас, или никогда. Ты меня понимаешь? Это очень важно.

— Хорошо, давай поговорим. Почему ты считаешь, что это будущее, а не сон какой-то?

— Оно слишком реалистичное, с множеством деталей. Сны они туманные с перескакиванием от события к событию несвязанно, без множества подробностей.

А у меня виденное ничем не отличается от моей жизни вчера и позавчера. Всё чётко логично связанно, с множеством подробностей. Сам сравни свои сны со своей жизнью. Вот и у меня такая разница.

— Ну, предположим, в конце концов, в истории бывали ведь сообщения про ясновидение. Не всё ведь ещё известно науке. Так что, ты Витя не переживай.

— Значит, ты мне веришь?

— Трудно так вот сразу сказать. Вот если бы, какие-то факты дополнительные.

— Я сегодня нашёл кошелёк, тот, который Вовка должен найти через несколько дней за магазином. Вспомнил о будущем и специально, заметь себе, не веря в это, пошёл и отыскал.

— Возле магазина найти кошелёк можно и случайно.

— Вот так и знал, что скажешь что-то подобное. Конечно, не веришь, — обиделся Витя.

— Ну, тогда рассказывай, какое оно твоё будущее, — предложил отец.

— А что тебя интересует? Задавай вопросы. Может сказать, когда закончится во Вьетнаме война? Или тебе про то, что будет лет через десять. А как ты интересно проверишь?

— Давай сначала с этого года и по порядку. Поищем чего-нибудь интересного. Посмотрим на твой реализм.

— Давай. Через три месяца будет переворот в Чили. К власти придёт фашистский диктатор Пиночет. Через пол-года начнут строить БАМ. В следующем году мало чего интересного. А вот через год много событий. Закончится война во Вьетнаме, с падением Сайгона. Американцы с позором уйдут оттуда. Летом будет стыковка советского и американского космических кораблей Союз и Апполон. В конце 1979 года Советский Союз вторгнется в Афганистан, совершив самую большую ошибку. Это не даст победы.

— Подожди Витя. А ты никому об этом не говорил?

— Нет, конечно, и я знаю, что ты имеешь в виду. О таком говорить опасно. Можешь не волноваться.

Витя ещё долго рассказывал отцу многое из того, что знал. Отец внимательно слушал, и было впечатление, что он даже верит. Но вдруг он резко перебил сына:

— Подожди, Витя я, наверное, не расслышал последнее сообщение. Ещё раз.

— Советский Союз распался, Советская власть перестала существовать.

— Видишь ли, Витя, всё, что ты говорил до этой фразы, действительно звучало реалистично. Я даже начал верить. Но последнее это же абсурд. Разве может быть, чтобы в мирное время великая держава, возглавляемая сплочённой партией, и опирающаяся на советский народ просто так взяла и распалась? А ведь есть и армия, и КГБ, и комсомол. Да наша страна выживала и в более трудные времена. Ты вспомни гражданскую войну с интервенцией международного империализма, великую отечественную войну. А сколько раз переживали голод, разруху. Ведь согласись, это было, и не в видениях, а наяву.

— В этом ты прав. Мне тоже трудно поверить. Но там, в том странном мире это получилось, и они тоже не совсем понимают как. Ваше поколение, отец, последнее правильное. Мы отличаемся, да ты и сам, наверное, видишь. У нас нет энтузиазма, мы приспособленцы, мы живём автоматически, и видим, что начинается какой-то разлагающий бардак. Но мы ещё верим, что это отдельные недостатки, которые как-то можно исправить. Нам многое не нравится, мы бы хотели больше свободы, нам не нравится, когда за нас решают какую носить одежду, и какие слушать песни, но мы не хотим капитализма. Мы всего лишь слушаем западные ансамбли, носим длинные волосы и расклешённые брюки. Через 15 лет нас начнёт вытеснять новое поколение. Они будут ещё хуже нас. Они вообще ни во что не будут верить. Они будут жевать жвачки, колоть наркотики, смотреть по видикам тупые западные фильмы, рисовать на задницах татуировки. Для них капитализм будет казаться раем. А твои комсомольские вожаки и партийные работники будут подавать не пример морали, а пример аморальности и безнаказанности. Таким будет всё равно, какой строй. Скоро их будет большинство. Почва будет подготовлена. Система будет выведена из равновесия, а она над обрывом. Останется её только немного подтолкнуть. Дальше она покатится под горку, и сама будет набирать обороты, давя всех, кто подвернётся, в том числе и тех, кто её подтолкнул.

— Подожди Витя, что-то не по себе. Ты говоришь как-то по-взрослому. Даже трудно узнать в тебе школьника. Ты, и вправду, изменился. Или мы с тобой давно не говорили на серьёзные темы. Хотя, тебе уже 16 лет, повзрослел, читаешь много.

— Ты прав, я тоже заметил какую-то перемену. Но ведь я получил столько новой информации, а это же знание. И знаешь, я как будто сам это всё пережил. Наверное, эта информация вливалась не вся сразу, а по элементам поочерёдно последовательно, создавая впечатление сопереживания и присутствия. Сначала мне казалось, что я взрослый инженер в молодом теле. После мне казалось, что я школьник со знаниями инженера. Теперь, когда я с тобой разговариваю, мне снова кажется, что я давно взрослый, но оказался в молодом теле. Меня это даже пугает. Я совсем запутался. Когда я говорю со сверстниками, то чувствую себя как прежде неуверенным школьником, а при разговоре с Таней даже покраснел. Наверное, проникаюсь заботами юной суеты, где не нужны знания политики или философии. Окунаюсь в мелкие бытовые проблемы.

— Ничего сынок, пройдёт время, ты успокоишься, и всё утрясётся. А теперь Витя ты мне расскажи подробнее — что конкретно произошло тогда в нашей стране?

— Назревали перемены, страна оказалась в тупике. Надо было что-то срочно менять. Но на беду у власти оказались бездари, передавшие власть и страну подлецам. А те своего не упустили.

— А что эти бездари, как ты их называешь, натворили?

— Они взялись не за своё дело. Затеяли большую и резкую перестройку. Людей талантливых среди них не оказалось. А если гигантскую страну с такой инерционной массой разогнать, то она на своей инерции не сумеет остановиться по команде, где нужно и когда нужно. Она просто разнесла всё, чего касалась, и сама слетела в откос истории. Конечно, западные спецслужбы бдительно опекали процесс, который пошёл. А потом пришёл он, лукавый и властолюбивый подлец-позёр. Советская перестройка сразу закончилась. Началась новая перестройка — криминальная, по-капиталистически. Подлецов меньше всего интересовала судьба Родины. Они её валили цинично и открыто. Они спешили создать себе опору, спешно создавая для этого новый класс собственников. Предводитель оказался ещё и пьяницей. А новая поросль подлят быстро наращивала капиталы, и набирала наглости. Новые дикие капиталы стали всё более контролировать страну, породив невиданную в мире коррупцию. Россия стала неуправляемой, и начала разваливаться подобно Советскому Союзу. Началась гражданская война. Расстрел парламента танками в Москве, бои в Чечне. Торжеству Запада не было предела. Когда местные бездари рушили Советский Союз и Россию, умные люди запада объединялись и теперь там Европейский Союз. Но они настолько «умные», что считают объединённую, не раздробленную Европу добром, а объединённую, неразваленную Россию злом. Что тебе ещё рассказать отец?

— Но если Россия больше не Советская, значит, нет противостояния, нет НАТО?

— Как раз наоборот. НАТО разрослось до сверхразмера. Лукавые улыбчивые западные вруны умело наврали, а скудоумные перестройщики наивно поверили, что НАТО не будет расширяться. Россия Советская, конечно, была не нужна Западу. Но не нужна она и капиталистическая. Она нужна никакая. Она нужна уничтоженная. Потому противостояние временное до поры пока Россия не уничтожена. А поскольку её уничтожение это, как сон рябой кобылы, то состояние временное равно постоянному. Вот такое уравнение.

— Ну, а что рабочий класс при капитализме? Он же как-то борется?

— Поначалу шевелились. А теперь свыклись. Решает, например, хозяин — вы будете моим бесправным быдлом. Платить не буду пол-года. А деньги зарплатные в банке подлец на проценты крутит. А они в ответ — вот объявим голодовку, так будешь знать. И голодают. Иногда на митинги ходят. Там поговорить можно. Вообще активный рабочий класс это миф. Это скорее масса из отдельных, не связанных вне работы, элементов. От политической борьбы их отучили ещё большевики, после того как пришли к власти.

— Прости, Витя, но это вздор какой-то.

— Тогда слушай дальше. Людей там отлавливают на донорские органы. Одиноких убивают, завладевая их квартирами. Конкурентов не побеждают, а уничтожают. Для этого есть целые артели наёмных убийц. Навязчивая пропаганда религии породила множество сект, где доверчивых невежественных людей обирают, губят, зомбируют. Террористы взрывают целые дома. А власть, судьи, милиционеры покупаются и продаются, как на Западе проститутки, почти легально.

— Неужели всё так кошмарно? Но если там многопартийность, значит, есть хоть свобода слова, и нет цензуры?

— Цензура есть, но не такая как здесь. Там если журналист не так пишет, его находят изувеченным или с простреленной головой. А возле Киева одному даже голову отрезали.

И как ты понимаешь свободу слова, если там частная собственность, каждое предприятие имеет частного хозяина, а ты, например, работаешь в его газете? Неужели за его зарплату ты будешь писать то, что его не устраивает? Слова о свободе слова, конечно, красивые, но сильно лукавые, так же как и свободные выборы.

Витя сделал паузу, чтобы вспомнить ещё примеры. Отец, удивлённо и потерянно, глядя в стену заговорил,

— Значит, говоришь, капиталисты вовсю эксплуатируют рабочих… Ещё и бардак устроили. Интересно.

— Не всё так просто, — заметил Витя, — капиталисты это слишком ёмкое понятие. Там правят олигархи, уголовные банды, и чиновники высокого ранга. А эксплуатируют всех кто слабее. Не только рабочих. В принципе мелкий бизнес тоже из трудящихся.

— Что же там за идеология? Вроде морального кодекса строителя капитализма? — Иронично спросил отец.

— Там кодекс — всё продаётся и покупается. Депутаты, чиновники, судьи, совесть, всё.

У правящей своры не только власть и деньги, но и средства массовой информации. То есть, все условия для безпредела и подавления воли. А дальше правило — чем больше человек оглуплён и обманут, тем он послушнее. Для этого есть тонкая пропаганда. Там до того освоено мастерство лгать, что даже многие обычные люди убеждены будто все трудности это временно, и так надо. А ещё власти выгодно, чтобы люди отвлекались от суровой реальности, погружаясь в искажённые представления. Они воруют, а ты сиди и мечтай о рае. Как там будет хорошо. Сразу и тоска, и протест пропадает. Ведь не зря же это, ведь где-то да зачтётся. Там массово закрывают школы, и массово открывают новые церкви. Религиозная пропаганда, скрытная или откровенная втиснута во всё — в фильмы, в статьи, в телепередачи. А поскольку атеистические передачи под негласным запретом, то нет противовеса, дающего свободу выбора в поиске истины. Оттого религиозные небылицы въедливо западают в сознание.

Чтобы постичь сложные истины, нужны долгие годы изучений наук и поисков. Но большинство людей далеки от этого, и ждут готовых простых ответов. А тут как раз наготове религиозная программа, без всякого противовеса. Естественно, что человек с примитивными знаниями тут же будет запрограммирован.

Вдобавок внушается мысль, что верующих большинство, чтобы неверующие чувствовали себя одиноко, неуверенно, и сомневались, правы ли они. В поиске идеологии и культуры скудоумные правители не нашли ничего лучшего, чем вернуть страну в невежество средневековья. Как оружие делать, так наукой, а как мозги людям промывать, так религией и мистикой.

Но и это ещё не всё. Там же эпоха дикого, пещерного капитализма. А прибыльны фильмы, где насилие, афёры и мистика. Ещё и примитивные шоу, где гавкают и много света. Всё это цепко въедается в память, особенно молодым. Получается дикая смесь из мистики, садизма, тупости и алчности.

— А что будет через пятьдесят лет?

— Не знаю, — задумчиво произнёс Витя. — Последнее, что помню — я ехал сюда в поезде и высунулся в открытую дверь. Кажется, близко ударила молния, и я упал. Что дальше не знаю.

— Странно, в нашем мире ты ехал на велосипеде там же, и тоже ударила молния. Будто замкнутый круг или цикл какой-то. Значит, ты видел не будущее мира со стороны, а лишь своё личное будущее.

— Ты прав. Даже не подумал об этом. Интересно, а в будущем я выжил после удара молнии? — встревожился Витя.

— Зря волнуешься, — успокоил отец, — если ты знаешь будущее, значит, можешь его предотвратить. Нашёл же ты кошелёк, и изменил будущее.

Последний аргумент успокоил Витю.

— Слушай пап, я очень устал. Давай продолжим завтра.

— Да, конечно.

Витя устало пошёл в свою комнату.

Ночь прошла беспокойно. Витя несколько раз просыпался. Он видел, что отец тоже плохо спал, и несколько раз выходил из спальни. Утром, как только Витя проснулся, отец украдкой позвал его в комнату и, прикрыв дверь, сказал:

— Я тут долго думал, и знаешь, к какому выводу пришёл? Я согласен, что твоё видение это не сон. Но это и не реальность. Сейчас объясню. У будущего могут быть варианты?

— Конечно, — ответил Витя.

— Вот ты и увидел самый маловероятный вариант будущего, а возможно он ещё и с примесью дремотных увидений. Что скажешь?

Конец ознакомительного фрагмента.