Свистулькин

Александр Прост, 2021

Книга Александра Проста «Свистулькин» – блистательная мистификация, каких давно не знала отечественная литература. Тень злодейски убитого ветерана потёмкинских баталий то и дело является сильным мира сего в ключевые моменты русской истории. Роковая ночь в только что отстроенном Михайловском дворце, совет в Филях, покои Николая I в канун Декабрьского восстания, роковые моменты царствования Николая II, страшная зима 1942 года в осаждённом Ленинграде – везде обнаруживается призрачный след преданного защитника отечества Кузьмы Степановича Свистулькина. Он предупреждает, он направляет, он стремится отвести беду…

IV

Утром 15 марта, через три дня после того, как Ульяна Августовна Шпомер обнаружила соседа мертвым, горничная проводила ее в комнату к Шарлотте Францевне Альтберг, которая сидела за конторкой и перебирала огромные стопки бумаг. Возле нее, прямо на полу, громоздилась куча изорванных листов. По обрывкам на начищенном паркете, похожим на последние ошметки снега в весеннем лесу, можно было проследить путь бумаг от конторки к жарко растопленной печке. Визит полицейских чинов произвел на супругов Альтберг такое удручающее впечатление, что было решено срочно навести порядок в бумагах.

— Einen wunderschönen guten Morgen, holdes Fräulein! — широко улыбаясь, поздоровалась Ульяна Августовна. — Welch ein gar mirakulöser Tag heute!⁶

— Здравствуйте, — хмуро ответила госпожа Альтберг. — Слушаю.

Возможно, ей как баварке не понравился лифляндский выговор Ульяны Августовны, да еще и со следами русского акцента, может быть, сказывалась настороженность и расстройство от чрезвычайных событий, но вероятнее всего, она просто следовала своему обычному высокомерию с низшими. Альтберг даже не предложила Ульяне Августовне сесть.

— Дражайшая Шарлотта Францевна, прошу вас, как только может умолять женщина, позволить мне незамедлительно съехать с квартиры!

— Съезжайте, — безразлично согласилась Альтберг и вернулась к бумагам.

Ульяна Августовна подождала несколько секунд, ожидая продолжения. Шарлотта Францевна просмотрела несколько листов и разодрала один из них. Только по чрезмерному усердию, с которым она порвала бумаги на совсем уж крохотные клочки размером едва ли не с ноготь, можно было угадать, что в комнате кто-то есть и Альтберг немного играет, представляя делового человека, полностью погруженного в важную и тщательную работу.

— Однако, — откашлялась Ульяна Августовна, — позвольте, относительно средств. Комната оплачена за первую треть, до мая. Кроме того, задатковый платеж там некоторый…

— Ничем не могу, — отрезала Шарлотта Францевна.

— Голубушка, умоляю вас! Без этих средств решительно невозможно съехать. Новая комната, ломовые… Прошу вас!

— Коли вам затруднительно — оставайтесь. Съедете первого мая, по договоренности. Передадите комнату и прочее. Отчего нам терпеть убыток? Теперь скоро жильца не сыщешь. Не те времена. Что за нужда? Зачем спешка, коли вы недостаточны в средствах?

— Я не могу! Не могу остаться даже на одну ночь! Не могу!

— Отчего же?

Ульяна Августовна замерла в нерешительности, потом подошла почти вплотную и прошептала:

— Является.

— Что? — брезгливо и недоуменно сморщилась Шарлотта Францевна.

— Каждую ночь приходит. Говорит, говорит, говорит. Спрашивает: имела ли сердечную склонность, про супружество… Мальчик какой-то, невинное дитя… Пироги с визигой… А сквозь самого рукомойник просвечивает. Ужас такой, пошевелиться невозможно. Умоляю вас, умоляю…

Из трех предполагаемых проявлений постжизни Свистулькина в 1801-м именно эпизод с Ульяной Августовной наихудшим образом отражен в источниках. За пределами лабзинского архива описание обнаружено только в письме Алевтины Федоровны Никишиной и рукописи мемуаров Ивана Дмитриевича Якушкина. При этом ни Никишина, ни Якушкин не сообщают источника сведений. Кроме того, письмо Никишиной и мемуары Якушкина написаны спустя десятилетия — в 1801 году они были детьми пяти и семи лет соответственно.

Лабзин оставил стенограмму бесед с Альтберг и Шпомер. Рассказ Шарлоты Францевны позволил достаточно подробно реконструировать встречу со Шпомер 15 марта. Сама же Ульяна Августовна в 1817-м неожиданно заявила, что выдумала историю с призраком, стараясь поскорее покинуть квартиру, где ее преследовали вполне естественные неприятные воспоминания. Отказ от откровенности в этой ключевой точке нашего интереса отчасти компенсирует подробный и проницательный рассказ о Свистулькине в месяцы их соседства. Именно благодаря Шпомер мы можем представить, каким человеком был Кузьма Степанович.

Близость письма Никишиной и мемуаров Якушкина, вплоть до дословных совпадений, заставляет предположить происхождение из общего источника — возможно, от Лабзина, передавшего сообщение Альтберг. Под сомнение эту версию ставит радикальное расхождение в описании итога беседы. Якушкин утверждает, что Шарлотта Францевна категорически отказалась от любых уступок, Никишина, напротив, пишет, что «даже жестокое сердце черствой старухи не могло остаться безучастным к искреннему горю». Сама Альтберг туманно упомянула помощь и сочувствие — Ульяна Августовна сказала, что спустя пятнадцать лет это едва ли имеет значение.

Не так давно вышла замечательная работа петербургского ученого Петра Михайловича Крошкина — обобщение колоссального материала, исследование судеб людей, связанных со Свистулькиным, и отражение его истории в общественном сознании начала XIX века.

Александра Андреевича Аплечеева вскоре после убийства Павла отставили от должности обер-полицмейстера Петербурга с довольно комичной формулировкой: «за допущение азартной карточной игры». С тем же успехом, принимая во внимание столичные нравы, можно было уволить за допущение дыхания воздухом.

Новый император, едва утвердившись на троне, начал избавляться от участников убийства отца. Нерешительный самодержец, как было у него заведено во всех начинаниях, довольствовался полумерами. Цареубийц не казнили, не ссылали на каторгу, не сажали в тюрьму, а просто отправляли куда подальше — с глаз долой.

Аплечеев к заговорщикам не принадлежал, но многими считался близким человеком Палена. Крошкин очень убедительно показал противоречивую обстановку и сложную борьбу, окружавшую второстепенные фигуры, чья причастность к цареубийству была неочевидна. Андрея Александровича отставили от должности в начале августа, а в октябре назначили губернатором Казани, что едва ли можно считать понижением. Служба на новом месте, как и на всех должностях, которые он занимал, была необыкновенно деятельной, хотя, к сожалению, и короткой. Десятого августа следующего, 1802 года Андрей Александрович скончался после недолгой болезни в возрасте тридцати четырех лет.

Уходя немного в сторону и восстанавливая справедливость, отметим, что после графа Палена губернатором стал будущий победитель Наполеона Михаил Илларионович Кутузов, которому еще предстоит вновь появиться и сыграть важнейшую роль в нашем повествовании. Под его управлением, по единодушному мнению современников, в столице пышным цветом расцвели азартные игры и дуэли, шайки бандитов терроризировали город, прохожих грабили буквально средь бела дня. Думается, немалую роль в неудачах Кутузова сыграло отсутствие дельного, знающего и энергичного обер-полицмейстера, каким был Андрей Александрович.

Крошкин провел скрупулезную работу по анализу свидетельств об Аплечееве и Свистулькине, которые разделил на две большие группы. Первая либо прямо ссылается на рассказ Екатерины Александровны, либо очевидно на него опирается. Вторая непосредственно на слова самого Андрея Александровича. Крошкин очень убедительно показал обстоятельство, ясное, конечно, и до того, но впервые вскрытое с такой математической точностью. Все свидетельства, ссылающиеся на самого Аплечеева, за исключением двух, служат введением к рассказу о событиях 1812 года, то есть заведомо появились существенно позже и уже в силу этого вызывают сомнения.

Письмо Рыжикова подробно разобрано выше. Второе исключение — известное письмо Александра Петровича Павлова — и прежде считалось сомнительным: текст существенно противоречит достоверно установленным фактам и, больше того, даже самому себе. Несмотря на это, ряд серьезных исследователей (Колчин, Синицын, Блантхольд и другие) опирались на письмо как на вполне надежный источник. Грустно сказать, но тут, по всей видимости, гипнотическое воздействие великосветского лоска Павлова, его боевых подвигов и героической гибели.

Крошкин убедительно показал, что описываемая петербургская встреча Аплечеева и Павлова просто не могла состояться. Согласно документальным источникам Павлов почти весь 1801 год провел за границей — к его возвращению и поступлению в полк Аплечеев уже больше месяца находился в Казани.

Статский советник Альтберг скончался в 1811-м, Шарлотта Францевна (Марья Петровна) пережила его почти на двадцать лет и умерла в 1830-м, перевалив за восемьдесят.

Крошкин отыскал в приходских книгах лютеранской церкви Святой Екатерины запись 1819 года о кончине девицы Ульрики Шпомер пятидесяти двух лет. Идентичность возраста, фамилии, девичьего состояния, схожесть имени, кажется, исключают совпадение почти безусловно, но одновременно рождают новую загадку. Каким образом могла Ульяна Шпомер, крещеная в православии, вернуться к конфессии предков? Такой поступок в Российской империи считался уголовным преступлением — совращением из православия — и карался десятилетней каторгой.

Прохора Степанова 14 марта 1801-го перевели унтер-офицером в Каргопольский драгунский полк — без всяких сомнений, удалили подальше от возможного скандала. Седьмого февраля 1807-го, в первый день битвы при Прейсиш-Эйлау, вахмистр Степанов получил тяжелое ранение, от которого 10 февраля скончался. Больше мы почти ничего не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем: нижние чины той эпохи писем не писали и мемуаров не оставили.

Крошкин дал широкое полотно обсуждения Свистулькина: он обобщил богатый, зачастую совершенно фольклорный материал, на основании которого сделал несколько любопытных и едва ли оспоримых наблюдений.

Прежде всего, Свистулькин — предмет разговоров почти исключительно высшего общества. Это характерно именно для первых лет: после войны 1812 года, когда интерес расцветет заново, он станет гораздо более демократическим. Тяга аристократии к чудесному даже отражена Л. Н. Толстым на страницах «Войны и мира». В самом начале романа на вечере у Анны Павловны Шерер французский эмигрант виконт Мортемар собирается рассказать любопытную историю или, как тогда говорили, анекдот о Наполеоне и герцоге Энгиенском, чья казнь в Париже весной 1804-го наделала в Европе много шума и имела большие внешнеполитические последствия.

Прежде чем виконт начинает, Ипполит Курагин неожиданно и необъяснимо спрашивает, не о привидениях ли эта история.

«„Вовсе нет“, — пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.

„Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях“, — сказал он таким тоном, что видно было, — он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили».

В этом эпизоде Толстой мастерски раскрывает придурковатый характер своего почти слабоумного героя, а заодно отражает глубокий интерес высшего общества к привидениям, порожденный Свистулькиным.

Разговоры о призраке императора Павла совершенно отсутствовали изначально — они появляются и постепенно набирают силу ближе к Отечественной войне 1812 года. Одновременно слабеет интерес к Свистулькину, словно общая сумма внимания к привидениям остается во времени неизменной. Вполне естественно, что в качестве персонажа занятной истории, в которую немногие верили до конца серьезно, покойный император куда привлекательней безродного капитана.

Три проявления постжизни Свистулькина освещены совершенно неравномерно. У нас нет ни одного свидетельства по Шпомер до 1812-го и только два после. По Аплечееву источников во много раз больше, а Верескин на порядок перекрывает Аплечеева. Также как с призраком Павла, дело тут в привлекательности и драматизме материала. История про привидение, которое довело грешного гвардейского офицера до самоубийства, куда интересней, чем о том, как оно бесплодно докучало действительному статскому советнику или тем более старой деве.

Говоря об источниках наших знаний, следует добавить несколько слов о следственном деле убийства самого Свистулькина. Вокруг этого утраченного документа строится невероятное количество спекуляций и безосновательных домыслов в псевдонаучных и популярных публикациях, печатных и сетевых, даже в документальных фильмах и телевизионных программах ведущих каналов.

Прежде всего, нельзя исключать, что следственное дело по сей день хранится в каком-нибудь из архивов с неточным описанием и просто еще не попалось на глаза никому из ученых.

Затем, за двести лет временами весьма бурной истории утеря части документов вполне естественна и не требует для объяснения громоздкой конспирологии. Игорь Петрович Колчин, больше других занимавшийся поиском следственного дела, полагает, что оно, вероятнее всего, сгорело во время пожара 1941 года, вызванного попаданием немецкой зажигательной бомбы в здание Центрального государственного исторического архива в Москве (ЦГИАМ), ныне Госархив России.

Наконец, следственное дело сохранилось в копии, снятой для Лабзина и ставшей частью его архива. Материалы опубликованы более двадцати лет назад, в цифровом виде размещены в интернете и легко доступны любому желающему. Весьма ценный источник, благодаря которому известны, например, показания Васи Белкина. Из них вполне очевидно, что Аплечеев мог довольно легко отыскать убийцу: не так уж много было в столице кавалергардских и конногвардейских офицеров, а уж после самоубийства Верескина разгадка стала полностью очевидной. Однако добросовестный и энергичный обер-полицмейстер никогда не возлагал обвинения на Верескина — преступление официально осталось нераскрытым. Подобное решение является очевидно политическим, наилучшими возможностями и бесспорной мотивацией для которого обладал непосредственный начальник Аплечеева, а заодно ведущий организатор цареубийства — граф Пален.

Примечания

6

Доброе утро, дорогая хозяюшка! Что за чудесный день сегодня! (нем.)