Наедине с нежностью. Часть первая. Оля

Александр Понуров

События этой книги случились в памятные 90-е годы. Главный герой случайно знакомится с юной девушкой и наперекор своим желаниям влюбляется в неё, но вскоре она теряется, и это заставляет его начать детективное расследование произошедшего. История основана на реальных событиях.

Глава 2

Вошли в дом, минуя веранду и холодные сени, и оказались в небольшом коридоре, освещённом настенным светильником. Мужчина легонько подтолкнул девочку по направлению к открытой двери в комнату. Она вошла, сделала несколько шагов и огляделась: небольшая комната, без окон, под потолком, на противоположной от входа стене, горела голая лампочка. То ли кладовка, то ли темнушка какая. У девочки дома была такая вот, только ещё меньше, комнатка-чулан, видимо в этом частном доме, хозяева сделали себе такой чулан-не-чулан, для каких-то, только им ведомых, целей. У левой стены под лампочкой, стоял стол со стулом, правом в углу, вплотную к столу, располагалась железная кровать, занимавшая почти всё пространство комнатки-чулана, застеленная каким-то тряпьём. Девочка с содрогание подумала, что ей придётся лежать на этом. Она подошла к кровати расправила тряпки, они были старые, но чистые, «ладно хоть так», вяло подумала она и села, не снимая с себя пуховика.

Девочка не знала, сколько так просидела, очнулась только от скрипа двери, это вошла пожилая темноволосая женщина. Она поставила на стол, застеленный прозрачной клеёнкой, металлическую миску с супом, положила два кусочка хлеба и ложку.

— Поешь, поди с утра голодная, — и вышла, прикрыв за собой дверь.

Девочка сняла с себя пуховик, повесила на спинку кровати, начала есть машинально, совсем не чувствуя вкуса, после чего села опять на кровать. Стало жарко, она скинула с ног сапоги, легла головой на подушку в цветной линялой наволочке. Спать не хотелось, а только ощущение неимоверной усталости давило грудь, в душе царила паника, на сердце боль и отчаяние. Она заплакала, молча, вытирая руками слёзы. Стало немного легче и сон, незаметно неё для самой, свалил её. Сказалось нервное перенапряжение дня.

Ей снилось, что-то красивое и доброе, как они с мамой и младшим братиком были в гостях у бабушки с дедушкой, только не в городской квартире, а в незнакомом саду, полным необычных деревьев с висящими на них ароматными и золотистыми фруктами.

Девочка проснулась и лежала, не открывая глаз, вспоминая сон и заново переживая всё, что ей приснилось. Сон был яркий, цветной и тёплый, ей такого ещё ни разу ещё не снилось. Но затем что-то упало с дерева, с резким металлическим стуком ударилось о землю и разбудило её. Сказка исчезла, и вместо неё воцарилась чужая враждебная тишина, а в душе опять появились боль и страх. Она открыла глаза, вернувшись в безысходную реальность.

В комнатке было темно, только из-под двери выбивалась полоска света. Девочка приподнялась на локте и разглядела в жидком, рассеянном свете пуховик, лежащий бесформенной кучкой на полу возле кровати, сапоги у двери, как она и бросила их, только свет она не выключала, значит, женщина входила и погасила его.

За дверью опять раздался резкий металлический стук и следом шипящий женский голос.

— Да тише ты, девчонку разбудишь!

— Её всё равно поднимать нужно, — ответил мужской. — Пусть знает, зачем она здесь, он просил нас всё рассказать ей про это.

— Не колготись, подожди немного, ей и так не сладко. Я покормлю её вначале, потом поговорим.

—

Прошёл месяц, но я не забыл о случившемся, время от времени вспоминая и размышляя на эту тему, и однажды вечером раздался звонок городского телефона. Радиотрубка как всегда лежала, Бог знает где, и я, нервничая, слушал, по звуку пытаясь определить, куда же в этот раз я её забросил. Ага, под диваном, вот она. В трубке кто-то тихо дышал, потом сказал нежным, таким забытым и родным голосом.

— Алло.

Моё сердце скакнуло прямо в уши, и я, не слыша себя, завопил от радости, словно потерпевший.

— Оленька, это ты! Какая же ты умничка, что позвонила!…

И вдруг осёкся: «Чего радуешься? Вначале выясни, зачем звонит ребёнок».

Затем, уже более спокойно и буднично повторил:

— Оленька, я слушаю.

— Можно к вам приехать?

— Конечно можно, что-то случилось?

— Нет, нет, всё нормально.

Но я уже слышал по голосу, что это не так. В холодильнике, как всегда, было пусто. Нужно было, что-то купить, но я боялся разминуться, и стал ждать. Минут через тридцать раздался звонок. Если сказать, что я вскочил, значит, ничего не сказать.

Я взлетел как горный козёл, как орёл, как беркут! Давно я так никому не радовался.

«Вот архар», ─ по привычке и уже обречённо обругал себя и пошёл открывать дверь.

Там была Оленька, такая нежная, чистая и беззащитная. Она испытующе глянула на меня, как бы спрашивая, вовремя ли?

Потом, поняв, каким-то образом, что я ей рад и очень её ждал, успокоилась.

— Замёрзла? Чай будешь?

— С конфетами?

— Нет конфет, кончились, с сахаром.

— Буду.

Но чай в конечном итоге стал растворимым кофе с молоком, зато нашлось в столе печенье, удивительно вкусное, даже не припомню, кем купленное и положенное туда.

— Я слушаю.

— Мне, нам, нужны деньги, много…

— Много это сколько?

— Тысячу долларов, маме на операцию.

Я задумался. Конечно, тысяча долларов на дороге не валяется, но мне вдруг захотелось ей помочь. И, кажется, было уже всё равно, для кого она просит: для мамы, для тёти, для бабушки. Я должен ей найти эти деньги. Ненавижу слово «должен», но сейчас оно не вызывало во мне отторжения и напряжённости.

Всё! Это моё, так называемое состояние, видимо ведёт прямиком к тому мироощущению, которое называется — влюбился. Как же глупо, банально получается, но я ничего не мог с собой поделать. Меня тащило, словно ночной порой по скользкому косогору на оживлённое шоссе. Ни затормозить, ни свернуть, прямиком под колёса прущемуся в кромешной темноте транспорту. И чем громче шум дороги, тем безнадёжней мои дела!

Я смотрел на её грустные глазки, розовые губки, на то, как она морщит лобик рассказывая мне о маминой проблеме и понимал, как же легко влюбляться в молоденьких, красивых девочек и как тяжело и больно любить их, постоянно ожидая появления ветвистых наростов, терпя их капризы и мучаясь, если вдруг капризы закончатся. Это было начало конца моей независимости и спокойствию.

— Когда операция?

— Через неделю.

Меня судьба постоянно испытывает на доверчивость к женщинам, и постоянно, с завидным упорством, я сдаю экзамен на звание Самого Доверчивого и, постоянно получаю самую высокую оценку, только лишь для того, чтобы через некоторое время опять подтвердить свою квалификацию. Где-то в глубине души я всегда чувствовал протест против этого, но слишком слабым он был в этот раз.

— Хорошо, я найду эти деньги.

Пока я думал и прикидывал, что и где, Оля напряжённо смотрела на меня. В её глазах читалась такая боль, что я совсем перестал жалеть о сказанном. Вдруг она упала, лицом на свои руки, лежащие на столе, и зарыдала с таким надрывом и безнадёжностью, что я испугался за неё. И опять я не знал, что с ней делать.

— Тихо, тихо, тихо, — быстро проговаривал я, совсем как своей дочери, в её далёком детстве, когда мы ещё жили вместе, и она вдруг, ни с того ни с сего, начинала плакать, и я её уговаривал и гладил по голове. Точно также сейчас гладил Олю по голове и быстро проговаривал ей:

— Тихо, тихо, тихо.

Всхлипывая, глубоко и прерывисто вздыхая, Оля успокаивалась. Наконец она с трудом выговорила:

— Я так боялась, что вы откажете. Извините, я устала.

— Операция, какая?

— На позвоночнике. У мамы очень сильные боли, она не может ни сидеть, ни стоять. Вы извините, что вот так неожиданно. Мы обошли всех своих знакомых. Кто-то не может, а кто-то выставил неприемлемые условия, даже слишком.

Она замолчала, погрузившись в себя.

— Пойдём, — я приобнял её за плечи и повёл в зал, усадил на диван. Девушка легла, не поднимая ног, положив под голову того же плюшевого медведя, как и в первый раз.

Принес ей в чашке валерьянки, поставил на стул рядом с диваном, потом укрыл пледом и сел в кресло. Приподнявшись на локте, она выпила лекарство, поставила обратно чашку, затем подняла ноги на диван и свернулась калачиком.

Вот оно, испытание на вшивость. Мне хотелось присесть к Оле на диван, приласкать её. До сих пор я ощущал в ладонях мягкость её волос. Но боялся, что не выдержу испытания, сорвусь. Хотелось по-другому, чтобы в её глазах было желание видеть меня рядом. Вначале желание, а потом уже я.

Телефонный звонок прервал мои размышления.

— Это Людмила Алексеевна.

— Людмила Алексеевна?

— Олина мама.

У меня похолодело на сердце.

— Оля у вас?

— Да, она лежит на диване.

Я чувствовал, что говорю какие — то двусмысленности, но не мог собраться с мыслями.

— Ей было плохо, она плакала.

Ещё лучше сказал!

На том конце провода возникла недоумённая пауза, потом прозвучало:

— Позовите её к телефону.

Я подошёл к дивану и увидел, что Оля спит.

— Вы знаете, она уснула. Она была в таком взвинченном состоянии, пусть отдохнёт.

Я догадывался, если бы Людмила Алексеевна могла, она прилетела бы в одну минуту. Но она была больным человеком и не знала моего адреса. Представляю, какую пытку мы ей устроили. Но моя совесть была чиста, и это почувствовали там, в неведомой мне квартире.

— Хорошо, — сказала Олина мама. — Пусть позвонит позже, — и положила трубку.

С дрожащими руками я сел в кресло.

Там обо мне знают, хорошо это или плохо не пойму. Я никогда не сталкивался с мамами своих женщин. Женщины ещё нет, а с мамой уже поговорил, забавно, и вдруг, поймал себя на возникающем ощущении, что затягивает в болото. Надо бы выбираться из него, пока не поздно, а я позволяю себе ничего не делать.

Почувствовав на себе взгляд, поднял голову и увидел вопросительные глаза Оли.

— Мама твоя звонила, я сказал, что ты спишь.

В её глазах мелькнула тень лёгкого беспокойства и вины.

Чтобы её успокоить я произнёс.

— Всё нормально.

Оля нехотя, через силу выговорила:

— Я ей сказала, куда иду…

— И куда?

— К подруге, вернее к её родителям. По-другому, она меня не отпустила бы.

— Выходит я родитель твоей подруги.

— Не обижайтесь, ведь как-то нужно было сказать и сейчас и потом, о деньгах.

— Звонить будешь?

— Не знаю. Может попозже. Я пока не могу.

Я положил трубку на диван, рядом с импровизированной подушкой, встал, подошёл к окну и уставился в ночь освещённую фонарями и луной. «Связался чёрт с младенцем». Я уже проклинал себя за слабость: какое мне дело до мам незнакомых девиц и в принципе до самих несовершеннолетних? Боком ещё выйдет вся эта авантюра! Я не думал о деньгах, мне просто было досадно на себя, что не смог сразу отправить её. Теперь ещё придётся с мамашей объясняться.

По улице ходили взрослые девушки и женщины, которые, я думаю, были, не прочь со мной познакомиться, даже для простого времяпровождения. Это было бы и проще, и дешевле.

— Олег, — услышал я голосок Оли. — Подойдите сюда.

Я повернулся к ней лицом и увидел, как она показывает на диван рядом с собой.

Я подошел, но уселся на стуле, рядом с ней.

— Вы помните ту ночь, когда мы с вами познакомились, вы искали женщину… Я смогу вам её заменить?

Господи, это она мне себя предлагает, в знак благодарности?

— Оленька! — я задохнулся от услышанного. — Ты представляешь, о чём говоришь?

Она слегка пожала плечами.

— Конечно, представляю.

— Ты меня сможешь полюбить?

— Это так важно?

— Для меня да.

Мы замолчали. Я думал, как выйти из этой ситуации. Конечно, можно было принять её предложение, но слишком велик был риск, что со временем она посчитает, что погасила все долги и уйдёт. Я не мог так легкомысленно разменять своё чувство на её благодарность, ничем не подкреплённую кроме слова. И в тоже время я боялся обидеть её своим отказом.

— Оленька, понимаешь, я, в некоторой степени, увлёкся тобой и боюсь, это серьезнее, чем могу подумать сейчас. Если я тебе нравлюсь как мужчина, это один вариант, если только из чувства благодарности — это другое. Я не могу от тебя принять такой жертвы.

— Вы мне нравитесь, как папочка, — и положила голову на мои колени.

Вот так оно всё и начинается! Сначала трогательно в своей беззащитности, потом может стать яростным и грубым в отстаивании своей независимости. О, Господи, зачем ты мне послал это так поздно? Чем я заслужил такой крест?

— У тебя мальчик есть?

— Нет. Мальчишки такие неинтересные, глупые и скучные.

Я положил руку на её плечо. Каким же оно было хрупким и миниатюрным. И этой девочке рожать через четыре-пять лет? Где же она возьмет силу и энергию? А моя дочь? Она почти такого же возраста, чуть помладше и такой же комплекции. Я почему-то о дочери никогда не думал, как о женщине. Только любимая женщина может быть хрупкой и беззащитной, любящей и обижающей. Только от неразделённых чувств любимой женщиной, накладывают руки на себя. Любовь к женщине лежит в верхней части сердца и правится разумом, когда он способен бывает на это. Любовь к своим детям располагается в глубине сердца, никогда не правиться головой и редко вызывает страдание от несоответствия отдаваемого получаемому. И обида на них, какая-то мимолетная, даже если и долго вспоминаемая, но никогда не вызывающая боли. Можно говорить о своих детях плохо или хорошо, это никак не влияет на любовь к ним. Но если о любимой женщине говоришь плохо, это означает: либо конец любви, либо начало конца. И разлюбить женщину можно многажды. Разлюбить дочь — никогда. А если женщина возраста твоего ребёнка полюбить её легче, но любить больнее. Нужно быть либо мазохистом, получая наслаждение от пытки, рождённой осознанием разницы в возрасте, либо садистом, заставляя страдать молодое существо, когда оно уже не может любить или не хочет, а ты уже всё потерял ради этой последней своей любви. «Седина в бороду»… одним словом.

Я гладил её плечо, волос, спину и испытывал необъяснимое психологическое наслаждение. Так наверно ласкают потерявшуюся, а затем найденную дочь.

«Оленька, моя милая, нежная, добрая Оленька» — про себя проговаривал я. ─ «И воспринимаю я тебя как-то странно. И не как женщину, и не как ребёнка. Смогу ли я когда-нибудь отмолить грех своей страсти? Господи, прости меня, грешного, но безвинного, ибо ты меня сделал таким и послал мне это испытание, только для чего, я никак не пойму».

Через силу встал, невидяще подошёл к окну. Сердце колотилось, в каком-то невероятном темпе. «Словно стометровку пробежал», — усмехнулся про себя. «Так тебя надолго не хватит, подкараулит „кондрашка“, женишок хренов. Нужно отправлять её, пока не поздно. Пока ещё есть силы смеяться над собой, когда будешь плакать, будет поздно».

— Оля, — хрипло выдавил я, слушая свой голос будто издалека, — позвони маме.

— Мама, алло, — сказала Оля. — Сейчас приду. Что? Это не телефонный разговор. — И уже обращаясь ко мне, с напряжением выговорила.

— Я пойду, уже поздно, а то мне ещё уроки делать.

Положила трубку на стул, и, видимо, не зная как убедиться, что обещано, было не ради красного словца, а с полной ответственностью и серьёзностью, произнесла:

— Я вам свой номер телефона оставлю, вот, ─ и положила листочек бумаги на журнальный столик.

Я проводил Олю до дверей и пообещал, что позвоню, как только, что-нибудь определиться с деньгами. Она ушла более встревоженная, чем успокоенная.

Уже через полчаса я нашёл, где взять деньги, осталось забрать их и отдать Оле. Нет, нужно отдать Людмиле Алексеевне. Я не знаю, почему так решил, но мне стало вдруг спокойно от этого решения.

—

Врачи погрузили Принца в транс, заблокировали информацию о Золушке, в части прихода ею на бал и Принц, снова как до бала, стал ожидать чуда. Он вновь повеселел, но при мыслях о предстоящем свидании что-то беспокойно вздрагивало у него в груди, совсем не радостно, а как-то щемяще. Видимо, врачи не смогли полностью перекрыть факт произошедшего, но сделали они всё что смогли.

Король пригласил к себе в Тронный Зал Волшебницу и дал понять, что недоволен её работой. Он не мог прямо ей об этом сказать: не королевское это дело ясно говорить о своих претензиях, но Волшебница была опытной в дворцовом этикете и прекрасно поняла причину слишком официального обращения с собой. Она сама недоумевала, что произошло и почему её волшебство не сработало, как она хотела.

Положение усугублялось тем, что Волшебница решительным образом не знала, где проживает Золушка. Она её встретила поздней осенью на речке, когда та в ледяной воде полоскала бельё. Заглянув в глаза девочке, Волшебница поняла, что именно её она искала так долго и безуспешно. Тогда она привела Золушку к себе и рассказала ей о Принце и об её предназначении. В течение двух недель девочка приходила к Волшебнице, которая всё это время учила ее, как вести себя во Дворце и когда придти туда. Затем вручила ей хрустальные туфельки, и ещё раз уточнила время бала. Судя по тайным знакам, время для обращения бедняжки в Золушку было идеальным, но что-то не получилось. Вернувшись домой, она, первым делом, достала свои Волшебные Книги, чтобы разобраться в причине неудачи. В той части Книги, где показывалось процесс обращения в Золушку, что-то изменилось, причём изменилось в тот момент, когда Золушка танцевала с Принцем. Кто-то, не менее, а, может и, более могущественный вмешался в заклинания и либо сломал их, либо направил в другую сторону. В этом нужно было ещё разобраться.

То беспокойство, которое охватило Волшебницу в ночь бала, превратилось в смутную догадку о причинах неудачи. Да-да, конечно это гадкий Смаргль. Он когда-то хотел занять место придворного волшебника при дворе Короля, но не смог решить одну из трёх задач загаданных Королём претендентам на эту роль. Но как он узнал о времени заклинания, ведь только зная его можно было помешать превращению? У него должны быть свои люди во дворце, а может ещё кто-то и рядом с жилищем Волшебницы.

Когда-то Смаргль был намного слабее Волшебницы, но прошло достаточно много времени, и чародей мог измениться. Кто-то ему помогал советом, сейчас Волшебница была в этом уверена абсолютно, и для того, что бы проверить своё предположение отправилась во дворец прямо к Главному Мудрецу.

— Так вы говорите, что кто-то из дворцовой челяди помогал Смарглю? — Мудрец пригладил свою серебристую бороду и выразительно глянул на Волшебницу, словно ожидая от неё, что та передумает и поменяет своё мнение на противоположное. За долгие годы общения такое было не раз, и всегда они находили, какое-то решение, на первый взгляд, неразрешимых проблем. Но сейчас пахло предательством, такого никогда не случалось в их длинной истории взаимоотношений. Главный Мудрец был не старше Волшебницы, но помнил её юной девушкой, когда прапрадед ныне царствующего Короля объявил конкурс на место придворного волшебника.

— О, если бы только из челяди, — вздохнула Волшебница. — Боюсь, что рядом со Смарглем стоит кто-то неведомый мне. Я не уверена, что он сильней меня, но их двое!

Придя домой, Волшебница долго думала, как ей быть, как найти того, кто помешал? Если он решился сделать это раз, то, значит, не отступится, пока не разрушит всё, что создала Волшебница за годы присутствия в Королевстве.

Она покопалась в книгах и достала очень редко используемую Книгу Поиска Ошибок. Эта Книга досталась Волшебнице от своей матери. Она помнила, что ей наказывали, как можно реже пользоваться этой вещью, так как согласно закону Великого и Всемогущего Квардтля, всякое сработавшее волшебное действо имело принцип неопределённости. Проверить можно было либо место совершения волшебства, либо время. И в случае грубого вмешательства в процесс определения ошибки, мог нарушиться ход, совершённого в прошлом, заклинания, с необратимыми и непредсказуемыми последствиями в настоящем и даже в будущем. Осторожно открыла Книгу на шкале недельной давности и стала вглядываться в кабалистические знаки волшебного языка заклинаний. На строчке определяющей необходимость совершения Принцем действий по превращению девушки в Золушку, а затем и в Принцессу, Волшебница увидела, что три строчки знаков заблокированы и далее стоит пробел в 13 пунктов. Это говорило о том, что неизвестный смог только приостановить, но никак не отменить действие заклинаний.

Теперь она была убеждена в том, что именно Смаргль пытался ей помешать. Когда-то родители Волшебницы и Смаргля дружили и у них были одинаковые Книги Изменения Совершённых Заклинаний, но кто ему помог расшифровать код заклинаний, предстояло ещё выяснить.

И вдруг она вспомнила один странный, почти нелепый случай, произошедший с ней менее полугода назад, по лету. Она в то время испытывала какое-то недомогание, непонятно чем вызванное: то ли косыми взглядами злых торговок на базаре, куда Волшебница заходила за кедровыми шишками для изготовления снадобья, то ли сквозняком в оранжерее. Тогда, на время своей слабости, она наняла одну довольно миловидную хлопотливую девушку ухаживать за цветами. Цветы, в частности их лепестки, очень важная вещь в микстурах, примочках и мазях изготавливаемых Волшебницей для сохранения молодости и свежести придворных Его Величества, и потому их следовало вовремя подкармливать и аккуратно поливать. Всего два дня потребовалось Волшебнице для восстановления сил, но за эти два дня чуть не погиб самый дорогой куст, самой чудодейственной розы и непостижимым образом потерялся, а затем нашёлся листок из Книги Кодов. Вот теперь всё встало на свои места. Осталось вспомнить, кто порекомендовал эту девушку, и вдруг с ужасом и стыдом она поняла, что взяла её безо всякой рекомендации, лишь потому, что та помогла донести с базара тяжёлую корзину с покупками, и по дороге в разговоре показалась ей очень смышленой и доброй девушкой. Волшебнице стало плохо, как же она не проверила свою незнакомку по Книге?! Вот ведь как всё вышло!

Нужно, первым делом, поменять код на ближайшие три месяца, а вторым — найти Золушку.

Если код поменять не составило труда, то Золушку искать было сложнее. Волшебница вспомнила, как встретила эту девушку на реке, когда та полоскала бельё. Несмотря на то, что её руки покраснели от холодной воды, они всё же были прекрасны, той чудной хрупкой красотой, которую в молодости не замечаешь, и лишь спустя достаточно долгое время вспоминаешь: до чего же молодость красива сама по себе. Она что-то говорила о мачехе и доме башмачника, стоящего на третьей улице отсюда и приглашала в гости, но тогда это не казалось таким необходимым. Нужно срочно найти этот дом, а в нём Золушку.