Перемена мест

Александр Полещук

«Перемена мест» – путевые очерки журналиста и писателя Александра Полещука. Они написаны в годы его работы главным редактором популярного журнала «Вокруг света» (1983–2000) на основе впечатлений от зарубежных путешествий. В поле зрения автора – не хрестоматийные достопримечательности, а малоизвестные места, культурные феномены, исторические и бытовые подробности. Читатель, несомненно, заметит, как меняется стиль жизни, особенно в Европе, – нравы, вкусы, оценки – и задумается над этими сдвигами.

БАРСЕЛОНА — МАДРИД, ОСТАНОВКИ ПО ТРЕБОВАНИЮ

Эти заметки я начал писать в баре гостиницы «Гитарт», что в городе Льорет-де-Мар. Несколько утомившись после перелёта из Москвы, осмотра центра Барселоны и переезда сюда, на Коста-Брава, мы — я и коллега по путешествию Никита — решили после ужина зайти в бар выпить пива. Хорошее, надо сказать, было пиво, но в Испании этот напиток принято пить стаканами, поэтому бармен долго уточнял, действительно ли господа просят налить сервеса в высокие полулитровые кружки.

Бар мы нашли на слух. Мне, конечно, было известно о громогласности испанцев, не уступающих по этой части итальянцам, а может быть, и грузинам, однако знать — одно, а услышать подлинный глас народа — совсем другое. В этом я убедился ещё днём, когда заглянул во двор кафедрального собора Барселоны, откуда доносился какой-то странный однотонный звук, похожий на гудение осиного роя летним днём, если его усилить в сотню раз. Я увидел уютный зелёный дворик с готическим фонтаном посередине — традиционный испанский патио. Он был полон людей, оживлённо разговаривающих друг с другом. Не молчал никто. То были не экзальтированные туристы, восторгающиеся архитектурой собора, а нарядно одетые пожилые прихожане, ожидающие начала воскресной мессы.

А наш бар оккупировали десятка три испанских пенсионеров, приехавших зимой на море по льготе. Расположившись вокруг пластмассовых столиков, они потягивали кофе или минеральную воду и громко говорили все разом. За некоторыми столиками резались в карты, и оттуда время от времени доносились радостные или разочарованные возгласы. Наверное, что-нибудь вроде: «Нет, ваша дама бита!» — «Какая дама?» — «Дама пик».

бщаться с коллегой в этом непрерывном жужжании было совершенно невозможно. Ничего не оставалось другого, кроме как вытащить блокнот и занести туда первое впечатление об Испании: «Здесь говорят громко или очень громко».

Похвала национальной дороге

Самый всемирно знаменитый путешественник испанской литературы — Дон Кихот. Однако искать в романе Сервантеса что-нибудь похожее на восторженный гоголевский гимн русской птице-тройке — напрасное занятие. Автор буднично сообщает: «Утро выдалось прохладное, и день обещал быть точно таким же, когда Дон Кихот выехал с постоялого двора, предварительно осведомившись, какая дорога ведёт прямо в Барселону…»

Так и мы прохладным январским утром покинули гостиницу в Льорет-де-Мар, которую Дон Кихот мог бы вообразить постоялым двором, и так же, как герой Сервантеса, направились в Барселону, предварительно обсудив, какую из дорог предпочесть. Когда представлялась возможность выбора и если время не поджимало, мы с коллегой всегда голосовали за вариант номер два. Он означает «национальную дорогу», по принятой в Испании градации, в отличие от варианта номер один, то есть новейшей автострады. Вариант номер один короче, но вариант номер два интереснее, пояснила Нурия — наш гид, водитель и переводчик в одном лице. «Национальные дороги» поуже, чем автострады, на них нет разделительного бортика посередине, иногда они извилисты и не столь гладки. Но у них есть несомненное преимущество: они дают ощущение, что ты едешь по стране, а не летишь по бетонированному ложу магистрали.

Маршрут наших десяти дней получился довольно длинным: Барселона — Валенсия — Бенидорм — Толедо — Мадрид — Сеговия — Мадрид. Останавливались в городах и городках на день-два или накоротке встречались с нужными людьми и осматривали места нашего интереса. Интерес же заключался в том, чтобы собрать материал для «испанского» выпуска журнала «Вокруг света».

«Национальные дороги» проложены в Испании по издревле существующим путям передвижения. «Издревле» — не преувеличение. Например, в каталонский городок Таррагону путешественник въезжает по «Виа Августа», что дословно означает «Дорога Августа». Улица является репликой дороги, сработанной ещё рабами Рима две тысячи лет назад. Названа она в честь императора Августа, титулованного при жизни Божественным. Когда-то император посещал свои владения в Испании, и к его приезду вымостили хорошую дорогу (идея оказалась столь плодотворной, что пустила корни даже в наших холодных палестинах). Дорогу снабдили каменными столбами с указанием расстояния от Рима, чтобы Август ощутил громадность своей державы. Один из таких столбов недавно найден, очищен от вековых наслоений и сдан в музей.

Путешествие двух героев Сервантеса, сопровождавшееся разными приключениями, тоже не забыто. Однажды на горизонте выжженного солнцем плоскогорья Кастилии-Ла-Манчи всплыли несколько ветряных мельниц, и Нурия пояснила, что поставлены они в память известного поединка Дон Кихота, по всем предположениям проходившего именно в этих безлюдных и бесплодных местах.

Похоже, что Нурии тоже доставляет удовольствие ехать по «национальной дороге» на своём «SEAT-Toledo», обозревать дали и отвечать на вопросы любознательных путешественников из Москвы. Нурия Фавон окончила филологический факультет Барселонского университета, что позволило нам в дорожных разговорах выходить далеко за пределы того стандартного набора сведений и шуток, которым обычно пользуется средней руки гид. Если мы не донимаем нашу благодетельницу вопросами, она включает магнитолу, и салон автомобиля заполняют неповторимые испанские мелодии. Откинувшись в кресле и положив вытянутые руки на руль, Нурия подпевает, точнее тихо вторит исполнителям старых шлягеров.

Однажды я услышал потрясающей красоты а-капельный хор и поинтересовался, что исполняется.

— Хабанерас, — кратко ответила Нурия. И продолжила: — Сто лет назад была война с Америкой, и из Барселоны отправляли на Кубу военные корабли. В последнюю ночь моряки приходили на берег со своими семьями — жгли костры, пили вино и пели эти песни.

Выходит, печаль хабанер (среди них я услышал и легендарную «Голубку») навеяна не только расставанием с родиной, в них слышится прощание с былой Испанской империей…

— Вот смотрите, это масиа, старая крестьянская ферма, — показывает Нурия на двухэтажный каменный дом в стороне от дороги. В доме крохотные, высоко задранные оконца, он похож на маленькую крепость.

— Вента, — слышим дальше. Старый постоялый двор, превращённый в гостиницу в народном стиле, в отличие от масиа, приземист, обширен и демонстрирует открытость.

Большинство сельских домов в Каталонии — аккуратные коттеджи, указывающие на достаток и вкус хозяев. От домов к виноградникам, оливковым посадкам, мандариновым садам тянутся асфальтированные просёлки.

Характерная деталь испанского пейзажа — силуэты быков на возвышенностях. Железные монументы были расставлены вдоль оживлённых трасс ещё в шестидесятые годы. Говорят, рекламный ход придумал сам диктатор Франсиско Франко. Испания стала тогда открываться миру, и власти всячески старались создать у иностранцев благоприятное впечатление о стране. Быки, очевидно, намекали на корриду, но рекламировали для туристов другой национальный продукт — бренди «Осборне». Бренди этот весьма достойного вкуса, и на его этикетке по сей день красуется упитанный бычок.

Однако наступили иные времена, и рекламные животные потеряли былое назначение. Частично они были демонтированы и отвезены на переплавку, частично остались ржаветь в одиночестве. Чем-то знакомым повеяло от этой истории, и я стал сочувственно поглядывать на нелепых железных колоссов, брошенных за ненадобностью.

Самое большое удовольствие, которого лишены едущие по автострадам, — придорожные кафе. Разумеется, на автострадах построено много заправочных станций с барами, магазинчиками, ресторанчиками. Кафе же на «национальных дорогах» лишены внешнего блеска. Сидишь на тяжёлом высоком табурете у стойки, неторопливо попиваешь крепкий кафе соло из глиняной чашки и пытаешься распознать, чьи портреты удостоились чести быть напечатанными на этикетках многочисленных бутылок, выстроенных рядами на стеллаже.

В таком кафе следует обязательно попробовать солоноватый ламанчский сыр кесо манчехо или хамон — сырокопчёный окорок (его называют солёной ветчиной) с толстым ломтем хлеба. И тогда вдруг придёт в голову, что когда-то здесь находилась вента, где с потолка так же свисали коричневые окорока, и хозяин с таким же выдубленным солнцем и ветрами лицом, как у теперешнего, потешался над фантазиями Рыцаря Печального Образа…

Не выбирай мы время от времени «национальную дорогу», не пришлось бы увидеть, как появляются на горизонте маленькие городки. Всегда одинаково: сперва на фоне неба возникает колокольня, потом становятся видны крыши, мелькает за окном придорожное кафе, автомастерская, какая-нибудь местная фабричонка — а вот и улица с тесно поставленными домами, и машина, следуя курсом на колокольню, вкатывается на Пласа Майор — маленькую, но все же Главную площадь, которая есть в каждом уважающем себя испанском городе. На площади храм цвета тёмной охры, посвящённый скорее всего Деве Марии, в старинном доме аюнтамьенто — городская управа, рядом сувенирный магазин, вокруг площади пешеходная зона для пасео — вечернего променада.

Примерно то же самое встретится в следующем населённом пункте. Но удивительно: повторяемость городских видов не вызывает ощущения однообразия и скуки. Похожесть дорожных картин есть признак ненарушенного векового уклада, а не следствие стандарта. Новая культура не вытесняет старую, не уничтожает её, а дополняет — как новая автострада, проложенная в одном направлении с «национальной дорогой», оставляет в неприкосновенности её неповторимый колорит.

Полуденная сардана

Звуки оркестра мы услышали издалека. Выйдя на площадь, я увидел этот оркестр, состоящий в основном из духовых инструментов. Музыканты расположились на возвышенной площадке перед порталом готического Кафедрального собора. Пять или шесть хороводов, человек по двадцать-тридцать в каждом, сосредоточенно двигались под музыку, каждый вокруг сложенной в центре горки плащей и сумок. Как будто язычники вокруг священного дерева.

Барселонцы танцуют сардану лет пятьсот. Каждое воскресенье в полдень они приходят для этого на Кафедральную площадь.

Сардана — самый странный из виденных мной танец. Он исполняется только в Каталонии, где вообще много странного. Обычно люди танцуют, когда веселятся. При этом приветствуются всякие вольности: лихой прыжок, затейливое коленце, забавный жест, неожиданный крик. А здесь танцующие не улыбаются, не пытаются показать себя с лучшей стороны. Сардана похожа на ритуальное действо, подтверждающее принадлежность каждого участника к каталонскому сообществу. Сомкнутые руки, гордо поднятые над головами, неразрывный круг — всё это знаки единства, взаимопомощи, общей идеи. Часто к танцующим присоединяются туристы. Но что для туристов развлечение, то для каталонца имеет глубинный смысл, вряд ли понятный иностранцам.

Почти триста лет испанские короли, а после них каудильо Франко не жаловали каталонцев своими милостями. Да и за что было жаловать? Даже объединившись в Средневековье с другими испанскими землями во имя общей борьбы с маврами, каталонцы при каждом удобном случае подчёркивали свою особость. Гордились тем, что ещё в XIII веке в Каталонии возникли кортесы — представительный орган местной аристократии, церкви и городских сословий. Что здесь придумали женералитат — прообраз правительства. Что говорят они на каталанском языке — катала́. Кстати, когда Дон Кихот и его верный оруженосец Санчо Панса по пути в Барселону повстречали разбойников, их предводитель, как отмечает Сервантес, обратился к путникам именно по-каталански.

Гнев Мадрида обрушился на каталонцев после войны за Испанское наследство, потому что Каталония поддержала в ней австрийского эрцгерцога. Австрия и её союзники тогда проиграли войну, и 11 сентября 1714 года испанские войска вошли в Барселону. Парламент и правительство Каталонии были ликвидированы, а каталанский язык был запрещён к употреблению в судах, правительственных учреждениях и школах.

Позднее день 11 сентября был провозглашён Национальным днём Каталонии. Не день триумфа и славы, а день жестокого поражения — как напоминание о национальном унижении и цене свободы…

Каталонцы всё же сумели сохранить себя. Они разговаривали между собой на родном наречии, сооружали дома, похожие на маленькие крепости, танцевали сардану на сельских площадях, лакомились чёрным хлебом, политым оливковым маслом и натёртым чесноком и помидором. Они устраивали странные шествия кукол-великанов, драконов, чертей и других чудищ, разыгрывали сцены сражений христиан с сарацинами. По праздникам мужчины развлекались тем, что строили «замки». Самые крепкие становились в круг, крепко сцепившись руками, на плечи им становился другой круг поменьше, третий и так далее, пока нижние могли выдержать тяжесть, а потом на вершину пирамиды вскарабкивался «флюгер» — самый ловкий в округе мальчишка. Зачем они делали это? И почему делают до сих пор?..

Началом культурно-национального возрождения Каталонии считается вторая половина XIX века. Однако частичное возвращение автономии произошло только в начале 30-х годов, да и то ненадолго. Поражение республиканцев в гражданской войне положило конец притязаниям каталонцев на самоопределение и свободное развитие. Лишь в 1975 году, после смерти Франко, когда король Хуан Карлос I начал проводить демократические преобразования, каталонцам вернули былые вольности. Согласно действующей конституции, Каталония, наряду с другими историческими территориями страны, получила статус автономной области. Теперь здесь снова свой парламент и правительство, каталанскому языку придан статус официального, и культура каталонцев получила возможность свободного развития.

На горе Монжуик, откуда открывается захватывающий вид на Барселону, много замечательных сооружений. Среди них белоснежная скульптурная группа: мужчины и женщины танцуют сардану, вскинув сцепленные руки. Памятник каталонскому упрямству.

Район за Кафедральным собором на картах обозначается как Барри Готик, то есть Готический квартал. Барселонцы же называют его Яичным Желтком, считая, что это название точнее определяет его историческую роль. Помимо готических зданий, тут немало ощутимых следов более ранних эпох — Рима и вестготов. Яичный Желток — поистине зародыш Барселоны, животворящее ядро, на которое впоследствии слой за слоем нарастали новые кварталы, запечатлевая в камне движение времени.

Что ни шаг здесь — то знак истории: колонна римского храма, старинный дворец автономного каталонского правительства, ратуша, музей истории города.

Королевская площадь сумрачна и пустынна. Одинокий скрипач наигрывает Сарасате. По камням этой площади триумфально шествовал Христофор Колумб, чтобы положить к ногам их королевских величеств Фердинанда и Изабеллы открытый им Новый Свет. Рассказывают, что убранство дворцового зала, где проходил приём адмирала, составляли тогда два трона да резной комод. Королева распорядилась принести стул для героя дня — к зависти грандов и придворных, оставшихся стоять.

По иронии истории Барселона, столь пышно встретившая Колумба, через его открытие и пострадала. Она потеряла былое значение для Испании, поскольку основной поток товаров из колоний пошёл через южные порты страны. Тем не менее Колумб здесь почитаем. В центре площади Врата Мира, откуда открывается вид на гавань, стоит пятидесятиметровая колонна, увенчанная статуей великого мореплавателя. Колумб указывает на запад — туда, где находится открытая им Америка, по той же иронии истории названная не его именем

В стиле тапас

Наверное, Бенидорм — самый урбанизированный туристический центр Средиземноморского побережья Испании, даже в его названии слышится что-то индустриальное. Но как бы его ни называли — железобетонным символом Коста-Бланки или Манхэттеном Средиземноморья, он всё равно остаётся испанским городом, и его национальный колорит не могут истребить ни толпы туристов, ни стандартные башни гостиниц, охватывающие широкой дугой бухту. В исторической части бывшего рыбацкого городка есть и старинная церковь, и ратуша, и рынок, и крохотные площади с громкими названиями. А в кривоватых улочках, веером расходящихся от гавани, каждый вечер разыгрывается аттракцион — вечерний обход испанцами тапас-баров.

Несколько дней мы донимали Нурию вопросами, что такое тапас и с чем его, собственно говоря, едят. Из её объяснений мы поняли, что это маленькие бутербродики, вроде тартинок, заменяющие испанцам ужин. Но отведать их по разным причинам не удавалось. И только в Бенидорме Пилар, подруга Нурии, привела нас на улицу в Старом городе, где чередой тянутся тапас-бары. Нас было четверо, что и предопределило четыре захода: участники аттракциона выбирал яства по своему вкусу, а угощал всю компанию каждый по очереди.

В первом же баре мы увидели длинные витрины, заполненные образцами тапас, и далеко не все они представляли собой бутерброды. Бармен выкладывал на картонную тарелочку облюбованные посетителем блюда и наливал стаканчик пива или бокал вина. В глубине бара, возле электрической печи, орудовал повар, готовивший новые яства.

Антураж заведения был стилизован под простонародную таверну: свисающие с потолка связки лука, чеснока и перца, бочки вместо стульев, грубые скамьи, наивные картинки на стенах. Гости не заботились о соблюдении манер, отчего мраморный пол был усыпан объедками, окурками, салфетками, картонными тарелочками, пластмассовыми вилочками…

Поначалу мой выбор был робок: горка «русского салата» (наш «оливье»), креветки, яичница-тортилья с картошкой, маслины. Белое вино оказалось кстати.

Во втором баре испанская кухня подарила меленькие жареные колбаски на хлебцах, печёный перец, солёную ветчину, ламанчский сыр. Бокал красного вина захотелось повторить.

Я заметил, что перед нами шествовала пожилая испанская пара. В отличие от нас, они не садились за столики, а пили вино и поедали тапас стоя, не пользуясь вилками — выдерживали стиль.

В третьем баре было нечто невообразимое: кальмар в собственных чернилах и кальмар в виде обжаренных в масле колечек, маринованная треска по-бискайски, жареные каракатицы на шпажке. Два бокала белого вина.

Наши пожилые спутники всё так же обходились без вилок. Они пили вино и оживлённо болтали, небрежно роняя на пол и на собственную одежду соус и пепел сигарет.

Вот тогда-то у меня родилось сравнение вечернего похода по тапас-барам с аттракционом.

На четвёртый бар сил нам уже не хватило, и он был заменён мороженым и кофе в кондитерской. Пилар сказала, что для первого раза это нормально, но вообще испанцы делают по пять-шесть заходов.

Было уже около одиннадцати часов. Мы отправились восвояси с «улицы Тапас», как окрестил её Никита. А «наша» парочка разглядывала через стекло витрину очередного бара и обсуждала, что ещё стоит попробовать.

Золотая нить Толедо

В далёких закоулках памяти сохранилась картинка: прямоугольные строения, похожие на куски жжёного сахара, сгрудившись вокруг массивного дворца, плавятся в струях горячего воздуха. И называется это «Толедо».

Реальный Толедо выглядел со смотровой площадки над рекой, конечно, не совсем так, как на старой репродукции из «Огонька». Внизу я увидел громоздившиеся друг над другом дома, церкви, арки, галереи, лестницы, деревья, а над ними действительно господствовал дворец Алькасар с четырьмя башенками по углам. Но январское небо было затянуто серенькой кисеёй облаков, из-за чего в пейзаже преобладали тускло-коричневые тона, не было ожидаемого жёлто-оранжевого горячего расплава. И всё-таки это был Толедо, а река в глубоком каньоне — Тахо.

Тахо огибает Толедо с юга почти ровной петлёй, а с севера петля замкнута крепостной стеной. От этого город кажется островом. Со смотровой площадки видно, что он, в сущности, невелик. «Толедо — город маленький, но сильный, благодаря своему расположению», — определил когда-то римский проконсул Марк Фульвий Нобилий, и с ним нельзя не согласиться.

Один край города упирается в мост Алькантара. Его возвели для крепости Толетум римляне две тысячи лет назад, позднее арабы укрепили и дали своё название. На противоположном конце города — другой мост. Ему семьсот лет, называется он Сан-Мартин. Кажется, что мосты символизируют две опоры Толедо — христианство и мусульманство.

Арабы отняли Толедо у христиан-вестготов в 711 году без особых усилий, поэтому явили милость к побеждённым. Оставшемуся в городе населению позволили сохранить свои церкви и священников. Несколько веков сосуществования христиан и арабов в условиях изоляции породили оригинальные формы искусства. Mozarab — так назывались в Испании подобные цивилизационные острова, где сформировалась культура гибридного характера. Существовало также реальное двуязычие. (Когда читаешь придорожные указатели или рассматриваешь карту Испании, всё время отмечаешь арабские начала названий: Альмерия, Альпера, Альморади, Аликанте…)

Король Альфонсо VI отвоевал Толедо у мусульман в 1085 году. На сей раз христиане благосклонно отнеслись к религии, привычкам и языку оставшихся в Толедо мавров, поскольку им нужны были ремесленники и художники. С годами здесь сформировался особый художественный стиль мудехар, сочетающий западную строительную технику и восточный декор. Стиль проявил себя в архитектуре, резьбе по дереву, керамике, металлообработке, переплётном деле и стал, как справедливо утверждают путеводители, визитной карточкой города.

В кафедральном соборе, одном из самых вместительных и богатых храмов католического мира, есть зал капитула — высшего духовного совета епархии. На стенах размещена вереница портретов прелатов, занимавших престол Толедо на протяжении 1 900 лет (разумеется, по меньшей мере половина портретов — чистая фантазия художников). Тёмный потолок покрыт великолепной резьбой. Никто не знает, кем были мастера-резчики — арабами ли, обращёнными в христианство, или испанцами, научившимися у арабов их ремеслу.

Черты стиля мудехар в Толедо повсюду: не только в резных потолках, но и в вычурных прямоугольных колокольнях, похожих на минареты, в тихих внутренних двориках с фонтанами и решётчатыми беседками, в мозаиках из глазурованных плиток, в подковообразных арках, в узорах на толедских клинках.

Со смотровой площадки возле монастыря Сан-Хуан мы разглядывали город, реку Тахо и окружную дорогу, откуда мне впервые открылся Толедо. Фасад монастыря увешан кандалами, снятыми с христианских узников мавританских тюрем после освобождения Андалусии. Это вечное напоминание потомкам о врагах веры не помешало архитекторам добавить к «пламенеющей готике» изрядную долю мавританских мотивов.

Значительно меньше материальных следов осталось от евреев, игравших в истории Толедо при мусульманском владычестве и позднее немаловажную роль. Третьего моста, который бы символизировал еврейское присутствие, у Толедо нет, но зато в крепостной стене есть нарядные ворота, известные из средневековых документов под названием Баб аль-Яхуд — «Ворота Евреев», через которые шла дорога в Жудерию, еврейский квартал города.

Здесь селились сефарды («Сефард» или «Сфарад» — еврейское название Испании в Средние века). Остались две синагоги, свидетели периода «мирного сосуществования» испанской, еврейской и мавританской общин Толедо в XIII — начале XIV века. В убранстве синагоги Самуэля Леви, построенной в середине XIV века на деньги казначея короля Педро Жестокого, усматривается стиль мудехар. После изгнания евреев из Испании в 1492 году она была превращена в церковь Успения Богоматери (Эль Трансито де Нуэстра Сеньора), отчего и носит теперь странное название «Синагога Трансито». Под изящным мавританским фризом, декорированным арабесками, — надпись на иврите, воздающая славу королю Педро, казначею Га-Леви и Богу Израиля. В боковом приделе церкви теперь размещается музей истории сефардов.

Другая церковь, бывшая синагога, тоже называется словами из разных словарей — Синагога Санта Мария ла Бланка. Считается, что её построил в XIII веке некто Юсеф бен Хоссейн, собиратель налогов при короле Альфонсо VIII. Это известие отсылает нас к роману Лиона Фейхтвангера «Испанская баллада», где речь идёт о любви Альфонсо VIII к еврейской девушке, дочери главного королевского откупщика налогов. Отца девушки звали Ибрагимом, он был евреем, принявшим ислам.

«Ибрагиму отдавали на откуп налоги и пошлины, а также доходы с горных рудников, и он был уверен, что раздобудь он нужные деньги, и он выговорит себе ещё более благоприятные условия — в его ведении окажутся все доходы королевства, — пишет Фейхтвангер. — Правда, с тех пор, как христиане отвоевали страну у мусульман, торговля и ремёсла пришли в упадок; но Кастилия — самое большое из испанских государств — страна плодородная, в её недрах скрыты большие богатства, и Ибрагим верил, что сумеет снова поднять этот край на прежнюю высоту.

Но руководить таким огромным делом издалека нельзя: придётся на месте следить за его выполнением, придётся покинуть мусульманскую Севилью и переселиться сюда, в христианский Толедо».

Не тот ли Юсеф бен Хоссейн послужил писателю прототипом откупщика Ибрагима?..

Ремесленные лавки и сувенирные магазины Толедо забиты грудами товаров. Керамика и платки, украшения и картины, распятия и старинное оружие, тиснёная кожа и жемчуг — не хватит и страницы, чтобы перечислить продаваемые здесь вещи, среди которых есть и дешёвые поделки, и подлинные произведения прикладного искусства. Заглянув в одну такую лавку, я уже не вышел оттуда без покупок.

Сначала хозяин показал декоративные тарелки, расписанные золотом и красками, с явным преобладанием арабских мотивов, — они занимали три большие стены, и ни одна тарелка не повторяла другую.

Потом наступила очередь толедских клинков. Ковка дамасской стали — одна из древнейших специализаций местных мастеров. Настоящий кинжал или сабля воронёной стали, инкрустированные золотой и серебряной нитью, стоят дорого, не каждый турист может позволить себе такой роскошный сувенир. Поэтому здесь стали делать маленькие копии, воспроизводящие характерные черты толедского оружия.

Но и на этом знакомство с лавкой чудес не кончилось. Из застеклённых витрин были извлечены филигранные золотые украшения с инкрустацией, почти невесомые, с геометрическими и растительными узорами.

При желании можно было совершить увлекательное путешествие к истокам. Но так ли уж важно, кто начал делать декоративные тарелки, воронёные клинки и золотую филигрань: испанский гончар, арабский оружейник или еврейский ювелир? Всё переплелось, как узор на лезвии толедского меча, нет ни начала, ни конца у золотой нити…

Маленькая церковь Санто-Томе известна тем, что здесь находится одно из выдающихся полотен Эль Греко — «Похороны графа Оргаса». Когда смотришь Эль Греко именно в Толедо (а здесь десятки его полотен, в том числе внушительное собрание в кафедральном соборе), возникает уверенность, что только в этом фантастическом городе с уникальной культурной аурой мог появиться такой художник.

Эль Греко — по происхождению критянин, чем и объясняется его художественный псевдоним. Его подлинное имя — Доменико Теотокопули. В 26 лет он отправился в Венецию, учился живописи у самого Тициана, успешно начал творческую биографию. Если бы он продолжал работать в Италии, вероятно, стал бы превосходным живописцем Доменико, но никогда — великим Эль Греко. Что-то внушило ему отправиться ко двору короля Филиппа II расписывать Эскориал, а оттуда — в Толедо, где он и жил до смерти. На мраморной перекладине над закрытой (к сожалению!) входной кованой дверью в его дом я увидел надпись: «Музей Эль Греко».

Довольно часто приходится слышать, что такой-то художник или писатель «опередил время», то есть создал нечто недоступное пониманию современников и оценённое по достоинству лишь через годы или века. Это выражение вполне применимо к Эль Греко. Нельзя сказать, что он по такой причине бедствовал и подвергался насмешкам профанов. Напротив, его картины ценились высоко, хотя совершенно не вписывались в традиции живописи XVI века, да ещё в такой строгой католической стране, как Испания, и это тоже одна из загадок.

Фигуры святых на картинах Эль Греко вытянуты, мышцы на руках и ногах бугрятся, как у культуристов, повсюду неожиданные ракурсы, условный и мрачный фон, одежды показаны локальными красками, без полутонов. Что-то есть в нём от византийской художественной традиции. Хотя Доменико родился и вырос в католической семье, он, конечно же, разглядывал на Крите православные иконы и мозаики. Немало, наверное, почерпнул и в Италии. Но озарение гения, прокладывающего свободный путь, никому не дано постичь и объяснить.

Эль Греко был отвергнут Просвещением с его культом разума и только в XIX веке был вновь открыт французскими художниками, дерзнувшими отрицать традиционные способы отражения реальности. В XX веке его уже стали превозносить как гения формотворчества.

А что же картина, с которой я начал эту главу? По всей видимости, это был именно Эль Греко — «Вид Толедо в грозу». Я не то чтобы запомнил её, а уловил общее звучание, тональность, схватил детали. На этой картине узнаётся Алькасар, кафедральный собор, мост Алькантара, Тахо с чёрной водой. Топография города изменена: здания нарочито сближены и карабкаются на крутую гору, устремляясь к полыхающему небу, как будто им тесно на земле.

Крест каудильо

Когда едешь из Мадрида в Сеговию, слева, на фоне лесистых хребтов, появляется огромный чёрный крест. Крест столь массивен и величествен, что становится понятно: он поставлен здесь в расчёте на века.

Крестом увенчана Долина павших — колоссальный комплекс сооружений, где похоронено больше 30 тысяч погибших в период гражданской войны 1936 — 1939 гг., независимо от того, на какой стороне они сражались. Мемориал строился по указанию Франко с 1940 по 1958 год, в основном, силами отбывающих тюремное заключение республиканцев. Здесь, в горах Гуадаррамы, шли затяжные кровопролитные бои республиканцев с франкистами, и общий памятник погибшим гражданам страны должен был символически и эмоционально подвести черту под гражданской войной.

В базилике Долины павших был похоронен и сам каудильо Франсиско Франко Баамонде, возглавлявший испанское государство течение 36 лет. Он умер ранним утром 20 ноября 1975 года. Страна была подготовлена к прозвучавшему в 10 часов сообщению: в течение нескольких дней публиковались бюллетени о состоянии его здоровья, включая анатомические схемы и данные о естественных отправлениях.

И всё-таки наутро в Мадриде творилось невообразимое: люди разносили газетные киоски и спешили на Пласа Майор. Очевидец вспоминал: «Мужчины захлёбываются в рыданиях, не могут договорить начатую фразу: «Испания умерла сегодня…» Женщины заходятся в слёзных причитаниях: «Он был величайший человек всех времён и народов… Наш Отец…«» Далее автор публикации, прочитанной мной в журнале «Иностранная литература», продолжает: «Испания подтверждает веру в личность покойного каудильо и, может быть, ещё в большей степени высказывает страх — Испания осталась без Отца… Поражает не столько то, что многочисленные толпы мадридцев стремятся проститься с Франко, сколько искренность их чувств».

Стилистика прощания испанцев с Франко не является для нас чем-то необычным — она отсылает нашу память к мартовским дням 1953 года…

Франко умер давно и, по бытующей в Европе традиции, стал персонажем массовой культуры. То там, то здесь на глаза попадается характерный образ каудильо. В придорожном кафе, обозревая частокол винных бутылок, обязательно наткнёшься на красочную этикетку с униформенным Франко. В сувенирном магазине, наискосок от мадридского музея «Прадо», обнаружишь бюстик генералиссимуса в шеренге военных и гражданских знаменитостей. А в Готическом квартале Барселоны можно потрогать выбоины от пуль на стене средневекового здания — память о гражданской войне. О той войне написаны учёные книги, романы, статьи, сняты документальные и художественные фильмы. Война была жестокой и беспощадной с обеих сторон — достаточно вспомнить «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя. Но всё-таки, правда истории на стороне республики. И Мадрид бомбили не республиканцы, а франкисты, поднявшие мятеж против законного, избранного демократическим путём правительства Народного фронта.

Как и следовало ожидать, единого мнения о значении мемориала не было и нет. Одни видят в нём символ национального примирения, другие — лицемерие, попытку уравнять историческую ответственность той и другой стороны.

1998