Курс на прорыв

Александр Плетнёв, 2018

Тяжёлый атомный ракетный крейсер «Пётр Великий» провалился из наших времён в южную Атлантику 1982 года неподалеку от территории Фолклендского конфликта – двухсотмильной зоны англо-аргентинской войны. Советское руководство открестилось от них, британцы объявили пиратами, и экипаж корабля был вынужден вступить в войну под аргентинским флагом. Но когда спецслужбы США узнали о необычном происхождении корабля, янки вынудили Аргентину отказаться от его помощи и попытались захватить ценный артефакт. И командир крейсера принял решение уходить в Тихий океан с конечной целью – база ВМФ СССР во Вьетнаме (Камрань). Но сначала надо разобраться с американцами, которые не намерены отступать и готовят широкомасштабную акцию по перехвату крейсера!

Тяжёлый атомный ракетный крейсер «Пётр Великий»

Что же, что со мною стало?

Я прибой, я бьюсь о скалы.

Или скалы бьют по волнам,

Или сами мы не вольны.

От силы два метра в секунду — при таком ветре океан любезен. Сталюка форштевня мощно и смачно резала волну́. Даже не волну — бирюзовую гладь, податливую, ласковую на взгляд, как нежная притягательная баба. И почему такой приятный цвет, как голубой, отдали срани человеческой — педикам?

Причём океан играл разными цветами: притягательно нежными — голубыми, салатными, утопая в иссиня-зеленой глубине переливов.

И небо! Всё того же цвета — окрыляющего, звенящего и пронзительно-ясного. Солнце уже отлипло от горизонта, пальца эдак на два. Океанская идиллия.

На мостике вахтенные, дежурный по кораблю, на руле главный старшина.

Штурман с секстантом в руке вышел на крыло погонять молодого мичмана в астронаблюдениях, заодно и координаты подкорректировать. Тут же командир, небрежно облокотившийся на планширь.

Мичман примерялся секстантом к солнцу и горизонту, диктуя отсчёт. Кап-три поглядывал на наручные часы-хронометр, фиксировал моменты измерения, занося в блокнот.

— Подождём, пусть поднимется выше, — сказал штурман, имея в виду солнце, — повторим.

— Что, Виктор Алексеевич, не ловится широта? — глядя на эти манипуляции, спросил командир. — Погодка-то….

— Затишье, как перед бурей….

— Бури не хочется, но и такое ясное небо нам на фига? Нам бы тучки поплотнее, но природа такие капризы не предусмотрела.

— Ну почему же? Может, поискать какой-нибудь завалящий циклончик или тучки-дождики?

— А ведь верно! — обнадёжился Терентьев. — Ну как засветимся?

— С утра на востоке красно́ шибко было — наверняка изобилие влаги. Но там острова эти клятые английские… Озадачим наших трудяг-вертолётчиков?

— Загоняли мы летунов, но придётся, — принял предложение штурмана Терентьев.

Увидев любопытство и недоумение в лице мичмана, кивнул тому, давая добро:

— Что хотел спросить?

— Так как же это, товарищ командир, дождь поискать? Горизонт чист…

Перекинувшись улыбками с штурманом, Терентьев пояснил:

— Да тут наука нехитрая. Дать команду эртээсникам на поиск загоризонтной РЛС чего-нибудь типа гор-холмов. А так как вокруг нас сплошной океан и даже до английских островов миль двести пятьдесят, то если чего и обнаружится весомое, то это наверняка будет скопление тяжёлых дождевых облаков над поверхностью океана. И поскольку мы уже в тропических широтах, то образование оных весьма вероятно.

— Только вот засвечивать себя работой мощной РЛС нежелательно, — подключился к разъяснениям штурман, — поэтому попробуем использовать вертолётную разведку. У них локаторы имеют другой «почерк», и высота обзорная позволит «разглядеть» желаемое.

Не прошло и получаса, как по УКВ пришёл сигнал от «камова» на левом секторе поиска, что искомые образования наблюдаются в юго-западном направлении на расстоянии 50 миль.

Несомненно — уход от генерального курса, но, пройдя эти нужные мили, уже через 40 минут крейсер поднырнул под первые клочки хмари и порывистого ветра, укрываясь на всякий случай от ползущего по орбите ока.

А потом ливанула стена самого настоящего тёплого тропического душа, которая словно вылизала и согрела все «косточки» корабля после стылых антарктических широт.

Но увлекаться не стали. Поскольку высокие ветра теперь тянули на запад, чтобы не сходить с главного направления, держались по самой кромке дождевого фронта, благо тот был основательно растянут по широте.

Время и расстояние сжиралось, наматываясь оборотами турбин и шестерёнками хронометров.

Понималось — опять забрели в такую глухомань, что командир снял боевую готовность. Частично. До уровня № 2. Ко всему надо было дать передых БЧ-5, в том числе и механизмам, гнавшим крейсер в течение шести суток при максимальных нагрузках.

Так и брели в среднем шестнадцатиузловым ходом сквозь гигантство Тихого, следуя за циклоном, а потому отклоняясь слегка к западу. Периодически в угоду акустикам сбавляли до двенадцати, а потом навёрстывали двадцатиузловым. Зато экипажи «камовых» прохлаждались наконец-то.

— На сутки-двое дольше и дальше, зато-о-о…

И Терентьев задирал голову вверх, где ползли тучки. Улыбался, ловя на лицо долетавшие тёплые капли.

На мостике его и нашёл особист. Улыбаться сразу расхотелось — не лейтенанту же. А тот как всегда держался подчёркнуто сухо, на субординации, да и не ждал Терентьев от него особо приятных вестей.

— Какие-то важные сведения, лейтенант?

— Цэрэушник знает наверняка больше, чем выложил нам. Вот что удалось ещё вытянуть из него. Я подумал, что это следует принять к сведению, как любопытную информацию, — он достал из папки пару листов формата А4 с печатным текстом, — есть и аудиозапись, а тут основное.

— Суть, — Терентьев не спешил брать листы.

— Англия, — лейтенант чуть замешкался, бросив взгляд на записи. Но не стал зачитывать, а продолжил своими словами: — Англия, как известно из эфира, обвинила нас в пиратстве и конкретно в потоплении их подлодки «Конкерор». Американцы вместе с тем по своим агентурным каналам узнали, что командир крейсера «Генерал Бельграно» получил награду и очередное звание за то же самое! Однако Буэнос-Айрес это не афишировал. В итоге в ЦРУ выяснили, что разведка латиносов намеренно подкинула британцам дезу. Далее…

— Суть ясна, — прервал его Терентьев, забирая распечатку, — есть что ещё?

— Всё!

— Можете идти.

Бегло просмотрев текст допроса, бормоча проклятья… и покруче — совершенно в непечатном варианте… не вслух… нечего сигнальщикам топырить уши. Свернул листы и засунул во внутренний карман кителя. «Всегда неприятно понимать, что тебя использовали! Пусть эта парочка Скопин — Харебов по сути спровоцировали, но! Но каковы аргентинцы, а?! И англов развели, и нас втянули. И я, блин…»

Терентьев помнил все переговоры с представителями Буэнос-Айреса, не дословно, но основные и ключевые моменты. «Аргентинцы не врали. Я бы почувствовал. Им и не надо было — предоставили подтасованные факты».

Теперь попытался воссоздать, почувствовать тогдашнее своё настроение.

«Словно вокруг нас закрутился водоворот событий, и я позволил втянуться в эту воронку. Вольно или невольно».

Уже к вечеру стало понятно, что циклон выдохся, и серая завеса разбилась на отдельные белые кучеряшки, в которых солнце благополучно и утонуло.

На руле отыграли вправо, и крейсер снова стал полого взбираться к северу, выдерживая западные румбы.

* * *

Ночь прошла спокойно, а на рассвете в «пассиве» срисовали работу локатора с северных направлений. На пределе дальности. По смещению азимута поняли — самолёт. То маякующий, то исчезающий «глазок» чужого локатора проследовал с востока на запад. Потом пропал. Через полтора часа сигнал вернулся, следуя обратным маршрутом, и, судя по усилившемуся сигналу — был уже ближе.

И в небе, как назло, ни облачка.

— Американе, больше некому, — заверил командир БЧ-7.

— А не «пассажир» на Таити?

— Это не гражданская РЛС. И потолок не соответствующий рейсовикам. Целенаправленно шарится. Смею предположить, что нас всё-таки потеряли и теперь разыскивают, — сдержанно пояснил эртээсник. — Согласен, что не очень рьяно, но представьте, какие им квадраты надо покрыть. Он, конечно, не круги нарезает, но явно расширяет зону поиска, и скоро мы попадём под его принимающие антенны.

— И чего людям неймётся? — риторически посетовал штурман.

— Такой выбор природы: лучшее развлечение для человека — это другой человек. Хотя я бы предпочёл женское внимание.

— Так у них и бабы в экипажах есть…

— Нам всё равно не оторваться при его настырности. Скоро вообще войдём в обжитые районы, — Терентьев вопросительно посмотрел на штурмана. — Пойдем ещё раз покумекаем над картой, куда нам направить свои стопы. Чего там твои штурманята интересного расскажут?

Перешли в центральную штурманскую рубку.

Младшие штурмана́ склонились, нависнув над прокладочным столом. Вооружившись измерителями и карандашами, «ползали» по развёрнутой карте, сверяясь с тут же мерцающим дисплеем навигационно-информационной системы, где изображались электронные карты из будущего. По ходу они, увлёкшись, о чём-то спорили, тихо без злобы переругиваясь и не без матерка, естественно. Заметив вошедших командиров, осеклись, вытянувшись.

Дело в том, что Терентьев не поощрял мат на корабле. То есть понимал и принимал, как… как однажды выразился умничающий Скопин, «эмоциональное речевое усиление». Или, например, просто в анекдотах (как говорится, из песни слов не выкинешь), но не любил засорять речь. И подчинённых гонял.

Понимая, что нынче не до воспитательных моралей, командир поспешил разрядить напряжение, стаскивая за козырёк пилотку, дескать, разговор пойдёт в неуставном формате «беседа».

— Ну, давайте, дети линейки и циркуля, рассказывайте, что нарыли и что не поделили?

— Дело в том, — начал младший лейтенант — старший вахты, — что без лоцмана, даже имея данные из электронки, на большом ходу пройти Полинезию вблизи островов будет сложно. Мы уже имеем значительную навигационную погрешность. Конечно, проходя мимо обозначенного на карте острова — будет к чему привязаться и провести уточнение…

— А зачем совсем близко подходить к островам?

— Даже если нам сейчас не удастся обмануть спутники-шпионы, в «тени» островов (а их там сотня) можно достаточно эффективно затеряться и маскироваться от РЛС противника. И корабельных, и воздушных. Многие острова и атоллы так и вовсе необитаемы, которые посещают только рыбаки и туристы. Я это помню из рекламных буклетов турфирм.

— А ты там руссо-туристом бывал?

— Нет, по деньгам не сложилось. Но собирался, потому проспекты проштудировал.

— А это не те ли атоллы, где французы ядерные испытания проводили? — снисходительно спросил штурман и хмыкнул, надменно глядя на зависшего младлея. — Вы, салаги, по туристическим картам будете прокладку проводить? Стратеги-тактики, блин. А ну дай взгляну!

Мыча какую-то мелодию, штурман бегло пролистал журнал с картинками. Потом раскрыл на дисплее свои электронные карты.

— В общем, не бои́сь, сейчас никаких испытаний не проводят. А значит, и на Таити всё спокойно — у французов там база ВМФ. На ходу от силы пара корветов и патрульный фрегат. Мы туда, естественно, не пойдём. Но мысль (спрятаться) здравая. Только, пожалуй, вот тут — архипелаг Тубуаи.

— Есть где отстояться? — заинтересовался Терентьев.

— Первым плюсом — близко, вторым — необитаемые скалы. Но лоций нет, — сразу осадил штурман.

— Так! — Задумался командир, уставившись на карту. — Торопистикой пока заниматься не будем! Если разведчик и появится, то на раковине. Мы сразу отворачиваем к югу, увеличивая дистанцию. На среднем ходу через час — час двадцать будем у этой группы остовов, Маро… — Терентьев стал хлопать себя по карманам в поисках очков.

— Маротири, — быстро прочитал название младлей.

Гладко не получилось — пост радиотехнического слежения выдал пеленг на работу РЛС с неприятной дистанцией.

— Он взял много южнее!

— Так! Аллюром! — Командир и штурман уже в ходовой рубке.

Переложен руль. Поворот циркуляцией влево. Машинный телеграф отзвякал «самый полный».

Уже через двадцать минут сигнальщики доложили, что в визир наблюдают по курсу остров. Пока ещё чёрным пятнышком на горизонте.

— Успеваем? — Командир вперился в оператора поста РТС. Получив внятное подтверждение, успокоился. — Отлично!

— Нервничаешь? — Штурман возился со своими линейками на карте. — Нам лучше укрыться за так называемым островом Южный. Увесистая скала, даже выше наших мачт. Точные координаты острова имеем, теперь и привязку.

— Не нервничаю. Просто волнуюсь. Почувствуй разницу, — Терентьев попытался найти остров прямо из рубки, подняв бинокль, но было ещё рано для его кратности.

Ещё через двадцать минут из единой цели можно было определить отдельные сегменты, выделяя отстоящий чуть в стороне искомый Южный.

Вскоре вся группа островов уже чётко просматривалась невооружённым глазом, кроме только что дальнего — Западного, прикрытого (из-за курсовых углов корабля) частично Центральным.

— Теперь внимание на эхолоте! Обойдём слева, потому что от центра группы скалы и рифы.

Показание на лаге опустили до 12, затем 10 узлов, пришлось даже отработать «малый задний», пока крейсер не стал аккуратно ползти на 5 узлах, сразу потеряв маневренность, став безобразно неуклюжим на малом ходу.

Теперь в рубке особо громко выделялся голос старшины, следящего за показаниями эхолота.

Обогнули остров вокруг южной оконечности, и дальше уж совсем ползком, немного доворачивая на западную сторону.

— Видишь, слева скала!

Чёрный «окурок» был едва заметен, но белый бурун выдавал опасность налицо.

— Между островом и этим рифом, вероятно, проходит изобата.

— Есть донный подъём, — известил старшина за экраном эхолота, — но проходим с запасом и по обоим бортам.

Несмотря на показания навороченной аппаратуры, не доверять которой было бы странно, всё равно почему-то бродил неприятный холодок опасения зубовного скрежета днищем о скалы. Мало ли…

— Приготовиться отдать якорь!

Штурман, не мудрствуя, взял пеленгом торчащую наивысшую точку острова и вовсе не на глазок определял расстояние до места.

— Отдать правый! — приказал командир и тут же команда на бак: — Не задерживать якорь-цепь!

Машинный телеграф дважды отыграл на «Стоп». Эту же команду репетовали в ПЭЖ.

Теперь поддерживали связь с баком, постоянно подтверждая им, чтобы не задерживали якорь-цепь, докладывая, сколько метров на клюзе.

По показаниям эхолота — глубина места 50–70 метров.

Как только машины забрали, инерция крейсера стала снижаться. После команды «выбирать якорь-цепь!» корма продолжала медленный дрейф, в свою очередь нос корабля становился на ветер.

Штурман смотрел на свои ориентиры.

С бака доложили:

— На клюзе двести!

— Отдать левый!

Влияние ветра резко ослабло. Крейсер стал на оба якоря.

Конечно, воздушная обстановка, пусть и в пассивном варианте, не оставалась без внимания. Но пока происходило опасное маневрирование у скал, контроль за самолётом противника был отдан на откуп вахте РТС, оператор которой, не повышая голоса, регулярно доносил о местоположении воздушного разведчика.

Импульсы чужого локатора «оседали» на приёмных антеннах корабля, позволяя по силе сигнала и смещению пеленга на источник отслеживать траекторию полёта носителя.

Оператор монотонно бубнил все принимаемые характеристики, выраженные в скучных цифрах, тогда как Терентьев, вернув своё участие в проблеме, мог выразиться более непринуждённо:

— Спокойно идет, не дёргается!

— Пеленг — десять, — выдал свои очередные оператор, — цель классифицируется — РЛС AN/APS. Предположительно Р-3 «Орион».

— Кто бы сомневался.

В рубку торопливо вошёл командир БЧ-7. Он быстро расстелил свою карту поверх штурманской, где на скорую руку красным карандашом были начерчены линии:

— Вот смотрите, анализ говорит о том, что Р-3 совершает поиск-змейку в своём квадрате с шагом по долготе примерно 250–300 кэмэ. И следующий раз он пройдёт очень близко. Я допускаю, что «в тени» острова своей РЛС он нас и не видит, но телевизионная система и возможности оптики на борту Р-3… — он не договорил, но всем и так было понятно.

— Насколько «очень близко»?

— Сто — сто пятьдесят.

— Постоим, — решил Терентьев, — следить за ветром.

Хотел уточнить время пролёта «американца», но и сам примерно прикинул, сколько ждать: «Постоим, куда ж мы денемся. Если сейчас выползем из-за этого “пригорка” — уж точно будем обнаружены».

Почему-то тянулось время в ожидании.

«Может, из-за этих пресловутых “ждать-догонять”? И неопределённости. Ну, пролетит, ну, заметят… это ж не атомная бомба в огород?! Рано или поздно мы всё равно бы засветились».

Терентьев, внешне сохраняя невозмутимость, сам не замечал, что выдаёт своё нетерпение — украдкой поглядывая на часы, не обращая внимания на оставленные буфетчиком чай и бутерброды. Последним фактом, кстати, немало напрягал кое-кого из офицеров. И если штурман не заморачиваясь прихлёбывал из кружки, не отказывая себе и в перекусе, то вахтенный, косясь на всего такого хмурого и бдящего командира, сдерживался.

Смешно было наблюдать за дежурным по кораблю, который тишком стянул бутерброд с подноса и «замял» его, отойдя в сторону.

Разрядил обстановку старпом. Скопин ветрено вошёл в рубку, смахнув на лету закуску, разразился чередой вопросов и комментариев:

— Кого стои́м? Кому ждём? О! С тунцом (о бутерброде), а нас, героев израненных, овсянкой душат там. Что за остров? Где пальмы и экзотические аборигенки? Долго будем стоять? В этих местах, говорят, прекрасная рыбалка!

Видок у старпома был ещё тот: пилотка надета скособоченно, чтобы скрыть выстриженные волосы вокруг ран, надетая под расхристанную «больничку» тельняшка, а чёрная повязка на глазу придавали ему пиратское обличье. О чём ему не преминули сказать.

Тот довольно осклабился (видимо, зная) и, поддерживая образ, закаркал:

— Пиастр-ры! Пиастр-ры! Мы на этом острове будем прятать свои сокровища? Пономарёв уже прививки тропические ширяет.

— Что у тебя с глазом? — Терентьев тоже попался на этот бурный оптимизм, но счёл нужным восстановить дисциплину. — Смотрю — уже носишься. Идёшь на поправку?

Скопин сразу слегка поскучнел:

— Ты знаешь, так-то получше, но когда башкой резко поведёшь — глаза, блин, разъезжаются, — и подмигнул, не унывая. — А мне кликуху «Косой» получить не очень-то хочется!

— «Как что, так сразу косой», — тут же поддакнул цитатой штурман.

— Но-но! — весело зыркнув, укоротил Скопин. И продолжил допытываться, наскоро оглядев карту с прокладкой и тут же разложенные наброски эртээсника. — Что у нас с обстановочкой?

Разъяснили, описали, показали. И про «подвиг разведчика» с признаниями цэрэушника, и про озарения эртээсников со снарягой «камова». И нынешнюю диспозицию.

Было видно, что, несмотря на принятые решения, Терентьева очень интересует точка зрения его старшего помощника.

Скопин минут пять только вникал, потом выдал, почесав небритость подбородка:

— С «Орионом»-то явно решится не за полбутылки коньяка, а за триста водки!

— Это как? Ты тут не эзопничай… навёл тут, понимаешь, аллегорий.

— Потому что полбутылки коньяка можно растянуть на пару часов, а триста водки — два маха по сто писят и всё! — продолжал в том же духе Скопин. — Если они нас «срисуют», то это сразу будет понятно — совершит облёт. А вот по поводу всего остального… Н-ндя-я! И где тот безымянный, наверняка грустный в своей будке пёс?

— Какой пёс? — Полное недоумение.

— А тот, который «а пёс его знает?».

Терентьев готов был уже закипеть, когда, наконец, услышал нечто дельное.

Взглянув более внимательно на карту с «трудами» эртээсника, потом оценивающе на угрюмый серо-коричневый Южный, старпом скривился:

— С нашей позицией и угол места-то ни к чёрту, так ещё и курсовой у «Ориона» будет такой, что он на подходе корму разглядит, а на удалении — нос, как бы не вплоть до полубака. Островок-то с полкилометра в поперечнике, не больше…

Взяв бинокль, он ещё раз осмотрел остров:

— Судя по следу водорослей — отлив. Ближе стать никак? Хотя поздняк метаться. А сколько на клюзе?

— Двести.

— Сейчас 250, — поправил вахтенный.

— Ветер?

— Устойчивый, восточный один-три метра в секунду.

— Погоди, — догадался штурман, — ты хочешь на якорях подать чуть вперёд, типа прикрыть «хвост», э-э-э… корму, а потом просто травить цепь, прикрываясь островом с острых углов.

— Ага, — просто ответил Скопин. Взгляд его вдруг стал рассеянным — мазнув по пакетикам чая, перетёк вопросительно на вестового:

— А кофейку нет? Может, сварганишь?

А в рубке тем временем опять стало неспокойно. Дежурный доложил, что американцы возвращаются — пост РТС снова ловит работу локатора «Ориона». Командир незамедлительно дал команду на бак — «выбирать цепь». Пришли в движение якорные лебёдки, и крейсер начал медленное и незаметное движение вперёд.

— На клюзе 150! — вскоре доложили с бака.

— Стоп! Готовность номер один.

Вернулся вестовой и не с абы чем, а с самой натуральной туркой, парящей свежесваренным кофе.

— М-м-м, — в удовольствии замычал Скопин, наливая себе в чашку, — уважуха, благодарю.

— Э, оставил бы, — возмутился штурман, плеснув себе практически одни осадки. Но раздолбай с повязкой на глазу быстро ретировался на крыло мостика под взглядом командира. А тот гаркнул:

— Так, собрались!

И как это обычно бывает в ответственные моменты, ползущие минуты побежали.

* * *

Помимо РЛС-поиска, экипаж Р-3 вел и визуальное наблюдение — пилоты в курсовом секторе, а кому положено и вкруговую. Прекрасно понимая, что серый силуэт искомого крейсера будет сложно разглядеть на фоне океана, высматривали характерный кильватерный след. Белый и хорошо заметный. Иногда случалось кого-то засечь, и даже делали нырки, чтобы поближе рассмотреть, но… Но попадались только сухогрузы, траулеры и прочая мелочь. Которую, кстати, оперативно распознавали и ради нее (мелочи), естественно, не утруждались сменой потолка.

Параллельно и непременно на борту работала низкоуровневая телевизионная система. Видимость была, как говорится, «миллион на миллион» и дальность сканирования отрабатывала на максимальных параметрах.

Проходя маршрутом по линии параллели, к северу от островов Тубуаи, радар, наконец, поймал что-то крупное в курсовом секторе. Чтобы лучше рассмотреть подозрительное судно, опустились до пяти ста и… разочаровались — длинная бандура контейнеровоза!

Именно на этом участке полёта по правому крылу на удалении 150 километров находились острова Маротири.

Телевизионная система даже частично «сняла» торчащие над скалами антенны крейсера, но автоматизированная обработка данных не нашла аналогий.

* * *

Я вина налил,

Но налил в песочные часы.

Я вину делил,

Бросив всё Фемиде на весы.

Кофе быстро остывал, и Скопин уже не тянул с кайфа́ми — дохлёбывал, стараясь ухватить последнюю порцию именно «горячего и бодрящего». Увидеть самолёт с мостика было нереально — далеко, и однозначно остров перекрывал обзор, особенно после того, как крейсер сманеврировал на якорных цепях.

«Вон, даже сигнальщики не особо утруждаются с мощным оптическим визиром».

Поэтому взгляд невольно и лениво блуждал по ближайшему объекту, торчащему из воды.

Вблизи остров всё же не казался таким уж огрызком-маломерком — тёмный у основания (на линии прибоя), далее серый с вкраплениями коричневого и зелени. На первый взгляд совершенно безжизненный, потому что не было даже вездесущих чаек, но потом-таки удалось заприметить осмелевших вспархивающих накоротке пичуг.

Чуть в стороне отлив оголил парочку близлежащих скалистых клыков, о которые взбивала пену мерная волна.

На фоне чистой синевы океана и солнечного неба просилась красавица-пальма, песочек пляжа, но из воды торчали только вот эти… Унылые.

«Словно зубы-пеньки старушки Земли, а дантист Посейдон обтачивает их вечно неспокойным инструментом».

Послышалось громыхание в клюзах, и стало казаться, что остров медленно поплыл вперёд.

Затем звук цепей прекратился. Встали!

Смотрел, прищуриваясь от солнца, поверх острова, выше и чуть по сторонам — не появится ли точка самолёта.

Оттомились минуты — пятнадцать, двадцать…

«А вражина так и не припёрся. Больше переживали…»

— Никого? — спросил у сигнальщиков.

— Никого, товарищ капитан второго ранга! — Блеснули зубами в ответ, опуская бинокль. И враз встрепенулись на пол-оборота, с докладом, с вытяжкой, как положено — командир пожаловали.

Терентьев источал доброту. И даже вопрос-ответ с сигнальщиками продублировали тот же самый, из советского мультика, если отбросить мелочи субординации:

— Никого?

— Никого!

А он и сам в курсе — эртээсники всё доподлинно и чётко выложили.

Терентьев источал доброту, со смешливым прищуром глядя на своего помощника:

— А ты не так-то и бодрячком, как хочешь показаться…

— Спал плохо, мысли ворочались в голове — ворочали всё тело. Так и крутился всю ночь, сминая подушку. И сны ж такие дурацкие снятся… Как такое безделье на больничной койке, так уж лучше выпахиваться грузчиком в порту — бессонница замучила.

— Что снилось?

— А-а-а, — отмахнулся Скопин, — сны рассказывать бессмысленно.

А сам вдруг задумался: «Ведь действительно — совершенно бессмысленно рассказывать кому-либо свои сны. В лучшем случае будешь недослышанным. Это для тебя лично сновидение оставило значимые впечатления в подкорке головного мозга, ты его пережил, а для слушателей — это всего лишь сон, нереальность, да ещё и чужая. Тем более что сон никогда не удастся пересказать так, как он привиделся. А дальше после пробуждения с каждой секундой яви теряется ощущение причастности к тому субъективному восприятию образов. А вскоре и вовсе забывается».

Хотел то же самое — вслух терпеливо молчащему командиру, но понял, что так связно уже не изложит. Поэтому отделался коротким:

— Какой толк.

— Ну-ну, — хмыкнул Терентьев, сделав свои выводы: — Эро-отика!

— Если бы… — Но рассказывать не хотелось. Чувствовал: «Что-то не так. Или наоборот — слишком “так”. Не хватало ещё выглядеть, как ильф-петровский персонаж с её “Эпполэ-эт, сегодня я видела дурной сон”».

Потому перевёл тему, расстегнув последние пуговицы на больничной робе:

— Ты смотри, а припекает. Даже океан слегка пари́т.

— Ты бы ещё зимний тельник поддел…

— Долго ещё тут будем?

— Полчаса. За это время Р-3 уйдёт за радиогоризонт. Снова нарисуется через два. Скорость он держит меньше патрульной… примерно триста.

— Горючку экономит?

— Скорей всего. Наверняка и на двух движках идёт.

И снова старпома кидает по теме:

— Это ж сколько мы на полном ходу пёрли? Движки «стружку» не погнали?

— Да ладно тебе… — с неуловимым укором протянул Терентьев, — техника старая, но крепкая, проверенная.

Однако после небольшой паузы счёл нужным уточнить:

— Давал я соответствующую команду на дивизион движения. Всё нормально.

И Скопин, наконец, выдавил из себя то, гнетущее, сидящее занозой в (или на) совести, елозившее головой по подушке перед и во время сна:

— А ведь мы могли уйти. Сразу. Не втягиваясь в заваруху с «Конкерором». И не было бы жертв.

— Да, — отстранённо согласился командир, также рубя фразами, — а может, и нет. Или ещё чего хуже. Было бы.

— Моя вина…

— И тут спорить не стану, но… — Терентьев достал из кармана листы с допросом цэрэушника. — Ознакомься.

Старпом, нахмурив лоб, вчитался. Закончив, единственное, что мог сказать:

— Во накрутили!

— Ага. Так что и моя вина — как командира в целом, в частности да и вообще… Бросишь тут с вами, — Терентьев достал сигарету. Нервно чиркал зажигалкой, закурил, буквально в две затяжки. Потом так же резко затушил. — Так что не думаю, что всё настолько однозначно и просто… чтобы провалиться в прошлое, на траверзе военного конфликта и выйти сухими из воды, да не замаранными в крови… или в чём похуже.

* * *

Остров Южный, как и вся группа Маротири, оставался в своих геокоординатах, унылыми базальтами возвышаясь над поверхностью океана. И будут эти острова так же торчать, постепенно подтачиваясь волнами, выветриваясь пассатами, опаляясь солнцем, ещё, может быть, сотни лет, если не проснётся вулкан, положивший им основу.

А случайный гость, наконец, загрохотал на клюзах, завыл турбинами, начав медленное, всё ускоряющееся вращение винтами. Забурлив водой у среза кормы, взбивая пеной и кавитационными пузырьками, толкая тонны водоизмещения, величаво и стремительно, по мере удаления от опасных банок, набирал полный ход.