Тетради 2009—2012 года

Александр Петрушкин

Книга включает в себя все стихотворения Александра Петрушкина, записанные в 2009—2012 годах. Книга представляет собой часть поэтического проекта «Тетради», включающего в себя стихотворения, записанные с 2000 года по настоящий момент.

Примитивные стихи

Андрею Санникову

— 1-

по главной улице пешком

как буратино — перечтём

пересчитаем щебет — вверх

так вычитает смех наш смерть

неизмеримая тоска

не выбирает берега

где нас читает смерть сквозь смех

перебирая лапой снег

собака ходит через тьму

которую я не пройду

по главной улице пешком

где нас проговорит на том

невнятица доязыка

неизмеримая доска

чтоб вычитая смерть и смех

проговорить себя наверх

— 2-

забор к забору как в пивной

стучится вобла в отраженье

сбивая ритм с дощатых ног

под левым жженье

не электричество жужжит

в переносимом свыше смысла

пришьешь и смотришь как бы вниз

а пиво скисло

и ходит пес по человечьи

и лечит не свои увечья

в пивной между рядов три шага

не очень мало

и вобла выплывает (сменим

на бляди неприкрыты в тени)

забор к забору не темно

не всё равно

заходит некто ставит пиво

выходят санитар и зина

сгорают легкие в морозе

все едут к Розе

— 3-

дорогой мой мальчик

перерезал пальчик

переехал город

вот тебе и повод

что ни вор то рядом

что ни дом то в птице

не летаешь помнишь

а не спишь и снится

— 4-

обещай мне молчать только ты так умеешь (молчать —

это речь говорить про себя эту речь

исчислять

мы устали но есть соответствие в этих печах

у морозов кирпичных молчать обещай мне

молчать)

обещай мне молчать этот страх обучает за речь

переходим на выдохе голос медвежий

который беречь

обещал нас молчать обучал и не голову с плеч

и когда ты перечишь ей весь

обретаешь всю речь

— 5-

комочек переваливая

с боку на бок

еще не Бог а бога нет и

на фиг

идешь под фонарем

чертя не круг

и черт не брат еще

и бок не друг

в дыму всходил

как пересказ неточный

вагонный ресторан

беспотолочный

комочек переваривая

место

в котором людям было

очень тесно

под яблоней стоял и видел небо

прикусывает корочку от хлеба

— 6-

где снега в полуобороте

не больше чем чихать сороке

вода стекающая криво

[но всё красиво]

а остановишься и ладно

дыши на черно-белый ладан

дыши — а если не красиво

[скажи: спасибо]

на негативе — рыба больше

особенно при кадра дрожи

дрожишь и смотришь словно бога

[ждешь у порога]

а он в избе своей сопливой

лежит гриппозный и потливый

уже почти почти из плоти

[не по погоде]

остановись моё дыханье

в известняке — читай заране —

мы встретимся как в негативе

[и он всех приме]

— 7-

а если время

убивает как совком

какой-нибудь

пометит берег

если

какое если

убивать и глеб

прости меня

песок

мне неизвестен

читаешь письма

путаешь с письмом

и густо в письменах

мне не

понятен

мальчишка что смотрел

на оборот

с другой чужой

и стороны

и света

он тонко ждал

и переменчивым совком

грозил мне [стой]

со стороны

скелета

— 8-

переходный период и крест

и клесты снигири бляхи птицы

всё свистеть или гнать или гнуть

и входить под яик

пятилицым

переходный период иди

иди в или на (правлен взглядом)

ничего не случилось лети

в эту землю густым

снегопадом

только чувствуешь мокрая шерсть

только видишь что лиц уже шесть

и шестое находит нас

рядом

и ранетное древо горит

то ли птенчиком то ли плодами

невозможный с шестым говорит

так возможно что

нами

— 9-

переносится на взрыв время снега шесть часов

переплеты и плетень перелет улёт под лёд

птица тянется к земле — в небо корнем от корней

в городе пяти церквей — пятый ты

стоишь и мерзнешь

в окружении рублей

ловишь маленьких людей

голос для трамвая

просишь

— 10-

о филонове други и о

всё хоругви или бирон

всё пробитая в финики пермь

о филонове то есть не смей

о забвении в голод и в два

лик телка где приходит река

свысока с высоты шестикрыл

это снег нас подземный поил

посоли его полную плоть

о филонове шепчет нам крот

из земного из хлебных корыт

будешь здравым коль стынешь убит

поднимается мерзнущий дым

через лимб через край через крым

через крынку как мать молока

задевают нас всех облака

о филонове кухня стоит

за тебя — за меня говорит

перечиркнутый спичкой курлы

и ни в чем виноваты скоты

у филонова в лапках стоят

плоть от плоти неспешно едят

а притронешься и отойдешь

всё перечишь — но не клюёшь

смотришь в их занебесный майдан

и растет как кыштымский курган

— 11-

на то смиренный человек клюёт ранетки с мертвых яблонь

засматриваясь в водный крест и в прорубь

перечёркнут за день

он пересматривал себя — пока за мышь возилась вьюга

метель себя переждала и переплавила

испуга

предвосхищенье — он входил под своды теплых снегопадов —

чужой еврей — степной калмык —

и большего уже не надо

на то смиренный человек пересчитал свои убытки

и Бог смотрел из всех прорех — как ленин

в первомай с открытки

он пересматривал своё: хозяйство темные дороги

никчемное но ремесло ранетки

высохшие ноги

он перемалывал себя переменял себя и льдины

вдоль чёрных яблонь и пруда

горелой глины

на то смиренный человек клевал свои прорехи богу

и холод говорил как смех но

по другому

нельзя и всходит из воды как сталь сквозь овны

всё тот же точный человек

ранету кровный

— 12-

ты не умея лгать я не имея правды

стояще в пустоте не стоишь но всё чаще

входыще через твердь взлетая через воды

мы проницаем смерть рекуя от свободы

среди знакомых блюд блядей первопечатной

где отменен трамвай подземными путями

покурим это друг из общей самокрутки

набитой беломором и мертвыми друзьями

крутые берега кыштымской хиросимы

нас вспоминают кругом и призывают кости

и кости прорастают из земляного мяса

и звонят панихиды как веселяци гости

на берега этила выходят графоманы

и пьёт нас алкоголик простимый и простёртый

а костяные птицы перешивают раны

и покидают е-бург потомственные Лоты

ты не умея правды я не имея молча

стояще в пустоте и в камне коим смерить

нам удается смертность подземного трамвая

ни живы и ни смертны что стоит только верить

— 13-

Иордан проспиртованный ты. Или честное слово твоё

ничего не достойно? — ничего, говорю ничего,

что в америке черной твоей. Если это сродство —

говори с этой кроличьей шапкой. За меня и его

по мостОвым краям лезет вверх чудесатее крыш

этот нигер, как пидор, а падает небо — услышь:

из его бакенбардов нечаянно падает звук.

Всяка жизнь — с Чусовой, и собака под небом за сук

всех порвет — ты опять набираешь слова

или клюкву в ладонь, значит кровь — на спирту, и права

иордань, и дорога в тебе расширяется и —

говори, как прости, и прости, если я говорил.

— 14-

Господи, что тридцать шесть просили

оказались дальше от России

от Урала и т. д. Что дальше? —

кажется: таджики и асфальтом

вертикально залитое поле

(на полях — денщик и нет убоя

большего, чем нам дано. Раздолье,

но и тело выглядит убого.).

Господи, смотри в глаза мне — сколько

надо говорить, чтобы молчать?

Оказался дальше, чем скинхеды,

и за все придётся отвечать.

Перед этим Томском и Свердловском

если стыдно — значит повод важен;

Спирт без языка

совсем не страшен

и таджик везет меня назад

Господи, огромны километры и таджик.

Как речи Уфалея

Нижнего и Верхнего под кожей —

Кровоточат ангелы.

Молчат.

— 15-

мы смотрели на свет

тот который снаружи

внутрь смотрел говорил:

не бывает в себе

побывавший с другой

стороны обнаружен

тот который хиджаб

тот который рабе

мы смотрели на свет

свет смотрел по другому

языку называл

вещи или углы:

сын ест дым

дым проходит под кожу

и плывут за рекой

по младенцам гробы

мы смотрели в язык

языки были наши

но язык говорил через нас

свой язык:

мы смотрели в ростки

из распаренной пашни

и росли из торфяника

вверх языки

не бывает в себе

свет смотрел по другому

то ли речь то ли прах

всё раскрошено вдоль

а вода протекает

из лобных и впадин

увольняет себя

и идёт Чусовой

идиот или нет

а еврей или тоже

но плетёт изнутри

разжигая войну

АМЗ или свет

на иглу и прощенье

улыбаясь молчит

каждый как своему

— 16-

озаботилась марина теплой глиной

гладила андрея по глазам

родила не дочку и не сына

тёплого замеса колобка

озаботилась марина и

смотрела

мимо глаз его и мимо

тела

— 17-

Обыкновенная страна — ты понимаешь? —

в вагоне едешь и вагон стираешь;

вагон стирает — небо на полоски —

на всё предсмертие тебе даны наброски.

Вагон уже почти летит — почти читает

и пассажиров сверху вынимает

кривой одной или свинцовой рельсой —

что хоть умри, что в Троицке развейся.

В одно предсердие — со мной покойник едет

помятый, что Чермет на понедельник,

не говорит (и говорит) молчанье,

как будто знает Бог о нас заране,

как будто смерть не начиналась вовсе,

и всяк покойник рядом, и их восемь.

Обыкновенная страна — не просыпаясь —

как видит смерть: как будто удавалась

нам только смерть. Ты говоришь соседом

вагонным:

смерть горит

велосипедом.

— 18-

[СЕМЕЙНАЯ РЕТРОСПЕКТИВА]

им и было то лет ничего

в магазин заходили как дети

мир пузыристый словно стекло

видел нас в переломленном свете

в этом вывихе черных окон

и с этиловым галстуком в горле

нам и было то лет от того

что повидился ангел в зазоре

и летящий навстречу мне снег

по хрусталику окситоцина

обещал внутривенный и смех

обнимал переломами сына

говори же со мной говори

мать с отцом там остались иные

только свет остается как свет

даже если меня опрокинет

и вокруг остается гало-

перидол остаётся чуть сзади

здравствуй дом переломленный дом

и звенят у дверей санитары

— 19-

[НАТЮРМОРТ ДЛЯ RUNGWE]

скорее проступает ледокол

с той стороны оконного желудка

напротив мясом мучают щенка

вагонная блядина в форме сутки

блюёт на чистокровную кровать

разносит чай с вагоном-рестораном

что ей осталось? только напевать

и напиваться — потому что рано

(скорее проступает ледокол —

по рвотной маске рыщут в нас менты)

и сдохнуть рано даже от того,

что смерть длиннее всей своей тоски

апрельская стальная лимита

на крыше съехавшей стартует к Армавиру

вагонная блядина умерла и потому не стало легче миру

возьми меня в свой невозвратный мир

и ледяного чая подливая — води меня где я других водил

где мяса в нас от края и до края

где речи в нас на переезд до смерти

где всякий оживает до Сысерти

води меня щенка до Армавира

Апрель. Вагонное депо и смерть.

Спасибо.

— 20-

[НАТЮРМОРТ, ПЕРЕПЛЫВАЯ ПАСТЕРНАК]

а гроза прибудет двадцать второго Второго

часа ночи — это как память

про того

про другого

я стою в темноте — я вижу: собака завоет —

мужик перекрестится сплюнет

попутав —

всё вдвое

вырастает за день когда солнце в тяжёлом «Зените»

ковыряется пальчиком в этом пейзаже и виде

прибывает гроза на меня за тебя за второго

и сказать как не знаю —

полумертвого?

полу-

живого?

— 21-

[НАТЮРМОРТ ИМЕНИ КАЛЬПИДИ]

как ни смотри война воде война

из дыма руки тянутся до дна

на кухне авраам и иафет

застыли ищут старых сигаре

т (в смысле тень) глядит на тень себя

снег — 20 темная пора

картавая как речь моя похмелье

война войне почти что очищенье

почти что ощущение поры

которая несётся вдоль горы

дым вырывает норы из норы

ковчег плывёт но мимо говори

как ни смотри вода воде война

он вынимает тело из огня

и смотрит удивительно двоих

не различая разделяя их

о деревянный стыд веретена

ковчег еще принадлежит корням

почти что ощущение вины

водой сочится из войны страны

как ни смотри — с кузнечьих их колен

но руки — чувствуешь? — проходят мимо стен

ощупывай у матери живот

и изнутри смотри на оборот

я говорю ты говоришь и многорук

последний сон внутри у всех подруг

которые почти (что?) поняли тебя

дым вырывает дыры и с огня

сдувает наших жен как пузыри

они плывут насквозь и вдоль

страны

— 22-

[НАТЮРМОРТ С ИВКИНЫМ]

Вот что-то пытаясь сказать, каждый раз замолкаешь,

лакаешь свой воздух с плеча — комоглину ломаешь.

И всё — отглагольно, и речи не наши и страшно

пред смертью своею с землею своею сойтись в рукопашной

Орёт муэдзин за плечом, и не наша, но вера

сгибает любую лопату (Читай: огород. Это — мера),

и камень угольный сквозь ушко иглы прорастает

наутро проснешься, а снег на дыханье не тает.

К обедне отпели друзья, а к вечере лишь жёны

(и воздух толчён, как дыханье). Перчённый, прожженный

стоишь в прямой речи — по ней соблюдая лишь дыры.

Ну… всё хорошо, потому что живые забыли

вот эти халявные руки, поступки кастрата —

ну что ж, моя тень, не летишь в свою дурь — будто ты виновата?

а смерть — не глагол — существительна сука и прямо

её переходишь уже не живой (только пьяный).

— 23-

[НАТЮРМОРТ-ВОСПОМИНАНИЕ О 80-Х]

Что происходит в твоей стороне — так ли уж важно?

Уж отползает на юг — над озёрами — ветер,

то есть так сносит крышу в казенный загашник,

то есть — промокли грядки и сигареты.

Значит, твердишь, настоящее: значит — значит.

Время замолкнуть — засунуть оное в папиросу,

дунуть как будто — раша восьмидесятых,

слазить в улей, выпаять дулю воску.

Что происходит — старость? — не обернешься,

радость, теперь в ЖЖ — закрывая двери —

несёт мою крышу, закладывает в систёмник —

это я по делу — а не о вере.

Что происходит с моей — где идут санитары =

шеренга мороза свои наполняет шприцы?

Так то неважно — падаешь — не отзовётся

сердце в последний…

земле предОТСТавив мышцы.

— 24-

[НАТЮРМОРТ С МАШАРЫГИНЫМ]

Кошка вскакивает на подоконник. Кружка

алюминиевая падает долго. Долго

Мандельштам лежит в Таганроге или скривленном роге.

Мед вытекает и растекается тонко. Тонко

дышишь ты на плече — короче п*ц и дальше

избавляешься от себя от комков и каши

речевой, дорогой, свинцовый (почти) ребенок.

Кошка трогает тень, а та из поломок

всё пытается, собирает и дочь, и сына —

Всё проживаемо — и от того непростимо

Или все — для того, чтобы ты проходил их кости,

и они скрипели что снег. Одинок в проросте —

Наблюдает или даёт свою смерть котёнок —

Кошка смотрит, как кружка падает вниз

дольше всех потёмок.

— 25-

[НАТЮРМОРТ С ОБОЛИКШТОЙ]

Переплетаясь с тишиной, в шарах летящих слева, с Юга —

ты говорила не со мной. Скрипел упруго

неисчезающий вагон — на всех собаках,

и дворник шёл, и подметал — на автозаках

катились в тишине, в земле сплошные знаки,

варились зеки в козырнОм козЫрном фарте.

Ты, милая, ЧЕГРЕС, ЧЕРМЕТ с голодным словом,

а там за мной приходят шесть, как за уловом

ты ехала по тишине — а я за смертью

под фонарём и на убой… и дворник в третью

закрытую, как дверь, стучал кайлом и пивом,

переплетаясь с тишиной

в шарах и фильмах.

— 26-

[НАТЮРМОРТ С CАННИКОВЫМ]

а ты скажи скажи: еще не завтра

еще посмотрит словно смерть таджик

и холодно вослед халявный бог из кадра

уходит чтобы свет проговорить

а рыба выплывает на ЧГРЭС

из ста китайских чмо один скинует

а из апостолов земле досталось шесть

и только свет не по себе взыскует

и смотрит вслед прощальный героин

ничейный сын стоит во тьме у слова

и комнату переходя за шесть

дощатых метра смерть его

условна

(декабрь 2008 — 2 июня 2009 г., Кыштым)