Метель

Александр Перемышлин

Проснуться в новом мире, не помня ничего, что было до… Но почему сны и видения несут информацию о совсем далеких, невозможных временах? Герою предстоит спуститься в глубины подсознания, в иной мир, полный образов и тайн, чтобы понять, зачем он оказался в столь странной реальности, где человечество вынуждено каждый день бороться с вечной метелью за свою жизнь…Невероятное шаманское путешествие безымянного героя и читателя к нашим общим истокам основано на авторском исследовании фольклора.

Глава 5

— Просыпайся, пришелец! — громкие хлопки ладонями выдернули меня из ночного забытья.

От резкой смены реальностей меня словно огнем опалило, поэтому я машинально метнул подушку в сторону раздражающего шума. И видимо, попал в цель, потому что сразу же послышалось обидчивое «Эээээй!».

Белокурая помощница стояла в паре метров от кровати, держа подушку на вытянутых руках, и ошарашенно смотрела на меня.

— А… это ты, — процедил я сквозь зубы.

— Да! — ее глаза сузились, а голос угрожающе зашипел. — Это я!

В следующую секунду белая фурия кинулась ко мне, безжалостно избивая несчастной подушкой. Удары были столь сильны, что мое тело еле терпело их, все больше сворачиваясь в клубок. Я даже не мог отличить вырывающиеся из меня крики боли от хохота. Это было смешно, по-настоящему смешно. И в то же время крайне неприятно.

— Мы его тут лечим, а он швыряет в нас вещи! — запыхавшись, проговорил мой палач.

Она устала и села рядом, сдаваясь перед моим беспомощным смехом. Ее золотые волосы растрепались, но лицо не перестало быть прекрасным, несмотря на полный, как казалось, отвращения взгляд.

— Ты очень агрессивна, — попытался серьезно сказать я. В ответ она лишь закатила глаза.

Я еще не успел перевести дух, но мое тело уже намеревалось отреагировать на нарушение интимного пространства противоположным полом. От смущения я прикусил губу и попытался отстраниться.

Словно читая эти стыдливые мысли, девушка вдруг опустила взгляд на мое обнаженное тело, едва прикрытое мятым одеялом, и через несколько секунд созерцания вдруг заторопилась подняться с кровати.

— Сегодня будешь завтракать в столовой, — быстро сказала она.

— Да? Хорошо! — ответил я, но сам не особо вник в ее фразу, поскольку был занят разрывающими меня чувствами: стыд против азарта… И если бы я услышал то, что она только что произнесла, то расстроился бы тем фактом, что придется куда-то идти на своих больных ногах. И в то же время мне очень хотелось прогуляться по здешним местам.

— Я провожу тебя, — девушка подала мне аккуратно сложенную одежду.

Принимая ее, я коснулся белых нежных рук. Мы оба сделали вид, что ничего не заметили, но весь мой организм на мгновение превратился в одно сплошное нервное окончание, передающее только тактильный импульс. Даже ритм сердца сбился. Девушка кинула быструю улыбку, как бы отмахиваясь от меня, и отвернулась в поисках чего-то, скорей всего, не существовавшего в этой комнате. Но я был готов благодарить за это, потому что у нее за спиной я, наконец-то, смог выдохнуть сдавливающий грудь воздух.

— Ты принял лекарство? — спросила она, не поворачиваясь.

— Да… Оно было, как всегда, мерзким, — соврал я, сползая с кровати.

Одежда пришлась мне впору. Нейлоновые штаны черного цвета, утепленные подкладкой из флиса, бежевый джемпер, комплект белья, комплект термобелья и тяжелые сапоги.

— Это для улицы. С одеждой у нас беда, ее совсем мало. На складе есть запасы — все, что успели вовремя собрать со всего города, благо Сидней был большим, — но этого недостаточно, — сказала блонди, видимо, услышав шорох одежды. — Так что береги ее… Еще один комплект, «домашний», лежит в твоей комнате. Такие простые вещи мы сами шьем. Там же теплая. Сейчас лето, не так холодно, так что можешь пробежаться по снегу… — девушка повернулась ко мне, но я успел натянуть только кальсоны. — … в этом.

На сей раз мне не было неловко, все-таки азарт победил. И думаю, в моем надменном взгляде это читалось. Но моя помощница также оказалась не робкого десятка, что я понял по тому, с каким принципиальным видом она деловито скрестила руки на груди, слегка наклонив голову.

— Красуешься? — холодно спросила она.

— Нравится? — парировал я.

— Почему нет?

Мы оба как-то злостно заулыбались друг другу, будто за спиной у каждого спрятан заточенный нож. Осталось только выяснить, кто лучше с ним обращается.

— Так смотри, — ответил я.

— Я и смотрю, — она была равнодушна… по крайней мере внешне.

Тишина, наполнившая комнату, стала то ли напряженной, то ли игривой, то ли бесцельной… В любом случае, ее не требовалось нарушать; все было столь же настоящим, сколь и вообще вся эта снежная реальность. Мы просто смотрели друг на друга, как враги за столом переговоров. Вот только мы не были врагами, как и друзьями. Я — пришелец, она — та, кто вызывала интерес у пришельца.

— Ты мне тоже нарды притащишь? — неожиданно спросил я, чем заметно ослабил ее щит.

— Чего? — растерялась девушка.

Я ухмыльнулся и сделал пару шагов к ней:

— Доктор решил не говорить своего имени, пока я не обыграю его в этой дурацкой игре.

— Мне он тоже запретил раскрывать его имя.

— А свое? Или у вас принято вместо знакомства избивать гостя подушкой?

— Ха, вроде ты первый начал! — она выходила из равновесия.

— Вчера я был очень вежливым, — медленно приближался к ней.

— Ага, а птичка все равно упорхнула… — передразнила она фразу, которую не должна была услышать.

— Птички такие пугливые… — я встал почти вплотную к ней.

Мы снова замолчали, ибо диалог зашел в свой логический тупик. Мы стояли так несколько долгих и полных ожидания секунд, глаза в глаза, не желая уступать друг другу. Незнакомка положила руку мне на грудь, провела пальцем вверх по шее к щеке, лаская ее. Нежные губы растянулись в сладкой и коварной улыбке, после чего произнесли:

— Твое лицо так не похоже на здешних… Но… ты хотя бы умыл его для начала.

Взрыв планеты произошел в моем еще недавно предвкушавшем победу мозге, а мужественность разлетелась в вакууме, гонимая взрывной волной. Эта…. «Девушка» повергла меня на лопатки, метко кольнув тонкой иглой раздувшееся, как шар, эго. Я готов был убить или умереть, или, убив, умереть. Моя ненависть к ней стала ненавистью к себе. И вся эта гамма чувств отобразилась в виде тупой полуулыбки, застывшей на моем лице. Не в силах что-либо возразить, я бегал глазами по ее торжествующему виду.

Блондинка триумфально похлопала меня по щеке, мол, «иди, сынок, свободен!». И я подчинился ее злому доминированию, направившись к ближайшей раковине этого больничного помещения. Струя холодной воды отрезвила мой подавленный мозг, и я краем глаза из-под мокрых ресниц смог наблюдать, как девушка посматривает на меня, пока я занят умыванием.

— Не переживай, милый, — она решила продолжить издевательство. — У нас все равно бы ничего не вышло…

И это было ее ошибкой! Одна лишняя фраза, кинутая после драки, полностью изменила расстановку сил в нашем психологическом бое. Во мне разгорелось ядовитое, как зелья доктора, пламя, готовое поглотить это усмехающееся белокожее существо целиком. Оно растеклось по телу, расслабив плечи, вытянув мою осанку, напрягая живот, и остановилось в районе сердца, которое теперь мощными толчками билось в ставшей вдруг широкой груди.

Во мне проснулся «Самец» в самом высокомерном его проявлении. Медленно и вальяжно я подошел к кровати, взял с нее майку и принялся неторопливо надевать на себя, не отрывая взгляда от той, с которой «у нас все равно бы ничего не вышло…»

— Ах, дорогая… — мой голос скорее мурчал. — Судя по вашим демографическим проблемам, меня тут для того и держат, чтобы у нас с тобой ВСЕ получилось.

Теперь искры летели уже из прекрасной златовласой головы, и девушка не в силах была этого скрыть. Ее крепко сжатые челюсти хранили много брани в мой адрес, а стиснутые кулаки были готовы метать молнии. Резко развернувшись, она вышла вон из комнаты, унося с собой наэлектризованный до предела воздух.

Оставшись в одиночестве, я закрыл глаза, задрал голову и, глубоко дыша, упивался своей победой. Мне было так хорошо, как никогда за эти дни. Кто бы мог подумать, что словесный бой с девчонкой может так исцелить! Или же здесь было нечто большее, чем банальная перепалка? Быть может, я начал по-настоящему осознавать свое место в этом мире? Все эти взгляды, прикосновения, реакции… Мое мужское тело чутко следовало своей природе. Многозначительная тишина и ничего не значащие шутки — в них мой человеческий мозг показывал себя во всей красе. Ненависть, азарт, интерес — эмоции, свойственные земному существу. Я — человек, я — мужчина, я живой! Этого понимания мне не хватало всю неделю. Находясь в нереальном мире, не зная о себе ничего, я потерялся в череде вопросов и сомнений. Но сейчас я крепко стоял на ногах. Оковы, все это время удерживающие меня возле кровати, пали, даря долгожданную возможность двигаться.

***

Но прежде надо научиться общаться с местными.

Я не ожидал увидеть блондинку, открывая дверь, но она оказалась за ней. Думал, что будет неловко, но все было в порядке. Немного помявшись у порога, я скривился в сконфуженной гримасе:

— Прости…

— Да ничего, сама напросилась, — спокойно ответила она.

— Меня все это довольно сильно нервирует…

— Не переживай, — не дала она мне договорить. — Меня зовут Доон.

— А меня… Доктор называет меня «Дурнем».

— Соглашусь с ним, — улыбнулась Доон.

— Ммм… а тебе дали имя за то, что была розовощекой и златоволосой малышкой? — предположил я.¹

— Именно так.

Еще немного постояв в дверях, я, в конце концов, переступил порог и закрыл за собой дверь. Впереди был длинный коридор, как обычно бывает в отелях.

— Что ж, добро пожаловать в наш лабиринт! — произнесла Доон. — Надеюсь, сразу запомнишь, что тут к чему.

Мы начали движение, отчего я сразу напрягся. С одной стороны, мои шаги были довольно уверенными, но с другой — безопасная гавань осталась позади, а я выходил в открытое море. При обретенном чувстве легкости все-таки свежа была память о том, как тяжело было ходить еще вчера…

— Далеко столовая?

— Ты так голоден?

— Просто хочу добраться туда быстрее…

— Совсем рядом. Мы на двенадцатом этаже, здесь же ресторан. Лифт — в конце коридора, там же и лестница. И да, лучше успевай вернуться в комнату до темноты.

— В конце коридора…

— Ты слышал, что я сказала?

— Да-да… до темноты. Экономия энергии?

— Верно, ночью лифты не работают.

— Можно и по лестнице, — храбрился я, но в душе сам себе не верил. — На каком этаже моя комната?

— На двадцать шестом.

— Лучше на лифте…

— Слабак, — она вновь закатила глаза.

— Нам надо что-то делать с твоей агрессивностью…

Но выражение ее лица не изменилось. Мне стало очень интересно, чем же я ей не угодил. Хотя, судя по нашему утреннему разговору, ее недоверие ко мне было оправданным, ведь она моментально поняла мой намек на роль Священного Быка. И это только усугубляло мое положение. Ей-богу, они бы еще вывеску на меня надели!

Мы дошли до просторного помещения. Старинная надпись «Ресторан» подтверждалась вкусными запахами, витающими в воздухе.

— Завтрак у нас с семи до девяти, потом все идут на работу… И не мотай головой — тебе тоже работу найдут!

Я даже не хотел спорить. Мое слюноотделение началось уже при входе в столовую.

— Это Магда, — Доон указала мне на темноволосую женщину в возрасте. — Она здесь и повар, и раздающий, и хозяйка…

Магда была приятной женщиной с добрыми глазами и многоговорящими морщинками. Увидев меня, она заискрилась улыбкой.

— Доброе утро! Мы вас ждем!

— Очень приятно, Магда, — любезно ответил я, подумав: «Надеюсь, меня больше никто сегодня не ждет».

— У тебя особое меню. Все натуральное!

Магда сказала это так, будто натуральная еда была очень большой редкостью.

— Мне даже неловко.

— Ничего, скоро перейдешь на обычную еду, — подхватила мою тарелку Доон.

Мы поблагодарили Магду, которой явно хотелось задержать меня многочисленными вопросами. И надо отдать должное моей белокурой спутнице: она отлично справлялась с ролью проводницы, ловко лавируя между столами и людьми, не допуская никого из них ко мне. А взгляды я притягивал, как магнит! В столовой находилось около сорока человек, и все они смотрели на меня. Кто-то искоса, кто-то прямо. И на каждом лице, в каждой паре глаз читались вопросы-вопросы-вопросы…

— Как же неуютно! — пробубнил я, зачерпывая ложкой омлет.

Доон понимающе кивнула. Кажется, сейчас она, действительно, прониклась сочувствием ко мне. Ей было видно, как я тону среди незнакомого мира.

— Это нормально. Ведь ты — что-то вроде чуда для нас, — попыталась она объяснить ситуацию… то ли мне, то ли себе.

Я лишь кивал головой, набивая рот едой, соком и зеленью. Мне, конечно, было неловко, но не до такой степени, чтобы отказаться от пищи. Тем более что это была самая вкусная еда за всю неделю, никак не связанная с последующим выворачиванием желудка наизнанку.

Доон смотрела на меня и как-то искренне улыбалась такому аппетиту.

— Идешь на поправку. Ешь, как бык!

Я с трудом подавил смех, ибо слово «бык» у меня теперь ассоциировалось с чем-то другим.

— Или как свин, — мрачно добавила Доон. — Я еще не решила…

Чтобы не портить себе аппетит лишними размышлениями, я решил перевести тему. И больше ничего не смог придумать, как обратить внимание на амулет, висящий на шее девушки.

— Милый науз.

Она даже не сразу поняла, о чем я. Дотронувшись пальцами до подвески, Доон сообразила, но лицо ее еще больше нахмурилось.

— Это крестик.

— Да… знаю, — отмахнулся я. — А я как сказал?

— Я и слова такого не знаю… Сам повтори! — потребовала она.

— «Науз», я сказал «Науз». Перепутал…

— Что перепутал?

— Слушай… — не выдержал я. — У меня порой бывает. Спроси у доктора. Что-то внутри перемыкает, и я говорю неадекватные вещи.

Доон что-то молча обдумала, а потом сказала:

— «Неадекватные» — это когда не соответствуют объективной действительности. Но ты ведь сам не соответствуешь нашей действительности…

Мысль показалась интересной.

— Значит, мне разрешается вести себя немного странно?

— Только в пределах разумного, — почти прошептала девушка.

— А что есть разумное? — я также понизил голос.

— Определим со временем.

Как же было приятно от такого поворота событий. Еще с утра мы друг друга ненавидели, а сейчас Доон стала единственным человеком, которому я хотел доверять. Даже доктор казался более подозрительным. Но осознание этого зародило во мне страшную мысль: а не подослал ли коварный врач ко мне эту дерзкую блондинку, чтобы выведать мои секреты?

Я окинул взглядом девушку, перебирая в голове наши разговоры и встречи, и в итоге решил, что мне абсолютно все равно, какая у нее миссия. Ведь, так или иначе, я и сам хотел выяснить, кто я такой. Компания энтузиастов в этом деле мне не помешала бы.

— Науз — это подвеска, в которую клали специальные травы или написанные заклинания, оберегающие здоровье или жизнь, или же просто завязанный узелок. Вот я и подумал, что у тебя такой же. Сейчас вижу, что это просто крест.

— Бесполезная вещица, — хмыкнула Доон.

— Ну, как сказать… Ведь он означает, что ты — часть чего-то большего.

— Чего, например?

— Как минимум, общества, объединенного общей целью.

Девушка явно впечатлилась моими философскими познаниями, что выдала приподнятая бровь.

— А я думала, ты о Христе сейчас заговоришь.

— Ты даже его знаешь? — удивился я.

— Бабушка что-то рассказывала. Она же мне крестик и подарила, когда я была совсем маленькой. Но мне уже тяжело что-то из того вспомнить. Да и кому нужна эта религия?

— Всем нужна религия. Это же система духовных знаний, как-никак. Другой вопрос, что религия — это продукт общества и эволюционирует вместе с ним, в отличие от духовности.

— Возможно. Какое нам дело теперь до распятого человека?

В голове моментально вспыхнул отрывок из недавнего сна: человек на кресте, чучело на кресте, фигура на древе, вокруг вороны. Я невольно поежился, вспоминая птиц.

— Конкретно до Этого, — я ткнул на крестик, на котором, впрочем, не было изображения Христа. — Никакого. Но ведь символ — это не частный случай. Символ универсален, вне зависимости от того, в каком виде он воплощен в данный момент.

Доон снова приподняла бровь:

— Ого! Какие откровения! Ты это в той книге, что дал тебе Док, вычитал.

Я замешкался:

— Да, но… я об этом не думал сейчас. Просто знаю это, и все.

— Так же, как о «наузах»? — моментально среагировала Доон.

— Ну, да… наверно.

Девушка еще раз смерила меня взглядом и после непродолжительной паузы перевела разговор в другое русло:

— Сегодня будет долгий день. Доктор назначил тебе физкультуру, так что поднимись к себе, отдохни, а через пару часов спускайся в медкомнату. А мне пора бежать. Твой номер 2611, — она положила на стол ключ.

— О, так у тебя есть ключ?

— Ты под контролем, — подмигнула Доон.

— Меня устраивает, — сорвалось с моих губ.

То ли от смущения, то ли от ситуации, блондинка залилась смехом. Но тут же остановила себя.

— Ах, да! — ее рука нырнула в карман. — Чуть не забыла. Это тебе, — она кинула мне маленькое красное яблоко. — Только не сдавай меня Магде!

В своей легкой манере Доон поднялась из-за стола и весело вышла из ресторана, попутно поздоровавшись с еще несколькими завтракающими людьми.

— И птичка снова упорхнула… — проговорил я ей вслед, вращая пальцами фрукт.

Оставшись в одиночестве, я ощутил жуткое давление этого места. Люди снова подозрительно косились на меня со всех сторон. Выход был один — бежать как можно скорей в свое убежище. Что я и сделал, мечтая, чтобы по дороге мне больше не встретился ни один человек.

— Было очень вкусно, — поблагодарил я Магду, уходя, отчего она расплылась в довольной улыбке.

— Не убегай так быстро…

— У нас еще будет время побеседовать, — перебил я ее. — Я к Вам обязательно заскочу.

Не дожидаясь ответа, я почти вылетел из столовой. Домой! Домой!

***

Двери лифта открылись на двадцать шестом этаже, и я вышел из него, сжимая в руках книгу Гривина, которую забрал из медицинского отдела, где провел ночь. «Добро пожаловать в Лабиринт», — вспомнилась мне фраза Доон.

Передо мной лежал длинный темный коридор, разветвляющийся еще на три части через несколько метров. И где же моя комната? Я стоял на перекрестке, не в силах решить, в какую сторону направиться. Может быть, направо?

2640… Нет, видимо, все-таки налево. 2601, 2602, 2603. Да, я на правильном пути. И мне надо было торопиться, потому что мои ноги начинали неметь, а на глаза натягивалась темная пелена. Ко всему еще и сам коридор был крайне плохо освещен. Я шел практически на ощупь на слабеющих с каждым шагом ногах. 2607, 2608… Мне показалось, что двери лифта вдруг снова открылись.

Я развернулся, но не смог ничего разглядеть… Ситуацию усугубляло гадкое самочувствие и расфокусировка зрения (никак не удавалось «настроить» его, сколько бы я не тер глаза). Среди полной тишины до меня донесся непонятный звук. Словно кто-то шаркнул по полу. Я замер: «Просто еще один житель»… И через некоторое время на перекрестке появился силуэт. Высокий мужчина… Наверно, сосед по этажу. Однако в сгущающемся мраке я не был уверен, что вижу человека. Воображение рисовало невероятное антропоморфное существо. Оно стояло и смотрело прямо на меня. Чего ему от меня надо? Руки существа вытянулись в мою сторону, став неестественно длинными. Я в полуобморочном состоянии попятился назад, ведь они, как и гибкие ноги, были будто свиты из множества веревок, а его голова казалась неправильной трапециевидной формы… и на ней не было лица!

Ноги совсем отказали, и я свалился на пол, выронив книгу. Перевернувшись, я вновь схватил ее и на четвереньках пополз к своему убежищу. 2609…2610… 11 — мое спасение! Я обернулся…

На этаже никого не было. Лишь я, потный от ужаса, и сумеречные стены. Трясущиеся пальцы достали из кармана ключ, кое-как вставили его в замочную скважину, провернули — дверь отворилась, и я ввалился в комнату. Спустя секунду, я уже сидел на полу, прижимаясь спиной к кровати, и тяжело дышал. В комнате было слишком мало воздуха…

Что это? Очередное видение? Многовато для одного человека. Я обрушил голову в ладони, хватаясь за волосы. Раз, два, три… Выдох.

Все хорошо. Я просто брежу. Вся эта религиозно-историческая чушь из книги плохо влияет на мой неокрепший разум!

Взобравшись на кровать, я ощутил, как к ногам вернулась сила. Физическая нагрузка была мне просто необходима. Доктор правильно понимал состояние моего здоровья. С одной стороны, во мне бушевала энергия, которую надо использовать, а с другой — мне не хватало стабильности, крепости тела.

Из широкого окна в комнату проникал призрачный серебристый свет, мягко отделявший мутные тени. Кровать была самым светлым местом в помещении. На ней же лежала моя новая одежда. Побывав в общественной столовой, я вдруг понял, как хорошо мне было, когда не носил все эти вещи. Вот о чем пытался сказать мне Док в тот день.

Чтобы не грустить, я открыл книгу в поисках той информации, которую рассказывал сегодня Доон. Моя нить-закладка выпала, когда я обронил книгу в коридоре. Поэтому я перелистывал страницы одну за другой. Вот «Предисловие», а вот и «Глава 1»:

«В средние века католическая церковь активно распространяла идею о том, что вся наша греховная земная жизнь, наполненная страданиями и телесными переживаниями, ничего не стоит. Главная цель истинного христианина состоит в спасении своей души. Важна лишь она. Истинно верующим и ведущим соответствующий образ жизни обещали Рай, а людям, идущим на поводу у своей плоти и дурных помыслов, что было неизменно связано, сулил вечный Ад.

Это очень удобная модель мира, говорящая «тянись к свету, а не ко тьме», однако она сильно упрощена, ведь свет и тьма — это самые древние супруги во Вселенной. Дед и Баба, Сера и Ртуть, Царь и его Королева, рождающие главное действующее лицо сюжета — человека.

Считается, что пребывание людей в материальном мире, — это время, за которое нужно успеть подготовить свою душу к Спасению. Под «спасением» понимается воссоединение человеческой души с Богом. То, что в индийской философии трактуется как Мокша — освобождение от вечного перерождения (Сансары) для слияния с Абсолютом. Идея одна, но трактовки различаются, ибо в современном Христианстве акцент Спасения ставится на избавлении от посмертного Ада. Этот акцент довольно сильно искажает основную мысль.

Ведь что такое «Спасение»?

В католичестве для этого принят термин «Salvation». «Salvus» имеет тот же корень, что и русское «Целый» и, в конечном итоге, «Коло». Другими словами, «не нарушенный, не прерванный, замкнутый». Образ, играющий огромную роль во всей древней философии, но никак не отвечающий требованиям известного нам в упрощенной форме церковного канона. Быть спасенным, таким образом, — это обрести целостность, что соответствует индийской Мокши — становлению частью Абсолюта. Именно поэтому Рай так тесно связан с ощущением блаженства: потеря себя как индивида и становление частью целого обеспечивает растворение в общем через потерю частного. Страдание же — удел индивидуального, вызванный отделением от целого (отрывом) и свободой выбора».

Чем дальше я продвигался, тем больше понимал, что вчера не читал ничего подобного. Возможно, бегло пролистал и выхватил какие-то сведения? Но почему я так уверенно рассказывал о христианской символике Доон?

«В православии принят термин «Спасение», в честь чего Иисуса Христа называют «Спасом». В греческой христианской традиции, имеющей общие корни с русским православием, Спасение именуется «Σωτηρία», что обычно читается как «Сотерия».

Слово «Спас» тождественно латинскому «specio», что значит «смотреть, обозревать, наблюдать», как и английское «spectator» (зритель), «spy» (шпионить), скифское «спу», то есть «глаз», что уже на столь поверхностном уровне вызывает логичный вопрос: а причем тут «спасать от мук адских», когда речь идет о «присмотре и наблюдении»?

Следуя за понятием Целостности, а также зная, что в «Сотерии» первый корень — это «σώω» (су), который восходит к общему индоевропейскому «сва» или «су», то есть некий «свод воедино, связывание», мы видим, что «спас» довольно точно подтверждается обрядом надевания нательного креста в христианстве — привязывания своего индивидуального к целому — к христианской Общине, олицетворяемой христианским Богом и Собором Святых».

Ну, наконец-то! Я нашел этот отрывок! Я, действительно, вычитал эти данные из книги! Вот только сомнения не хотели покидать мою голову, а повествование Гривина вело меня дальше:

«Дело в том, что символ креста обозначает как раз скрепление воедино. Второе, более народное, значение креста — это оберег от дурного. Вот и получается, что крест — это и скрепление, и оберег. Другими словами, крест — это безопасность и сила в единстве, что и есть настоящий смысл «Спасения».

Бог изображается в виде небесного глаза, поскольку Он, как смотритель («спас»), способен охватить взором весь мир, в то время как мы вращаемся внутри него. То есть, в отличие от земных существ, Бог видит всю картину целиком, как связанную систему, может охватить ее, то есть постигнуть. Таким образом, Бог находится вне этой системы, противопоставляется ей. Ведь только находясь вне мира, можно видеть его целиком, совсем как космонавты видят Земной шар издалека, понимая его реальные размеры, формы, наблюдая за атмосферными потоками и суточным вращением, а мы — земляне — удивляемся внезапному дождю и любуемся закатами.

Но если Бог — это «глаз» — субъект наблюдения, то что же тогда является объектом наблюдения? Чему противопоставлен Бог? Ответ — видимому материальному миру или, если давать ему имя, Сатане.

Да-да, «Лукавый» — это и есть наша «Явь», мир вещества, мир лиц и оболочек, имеющий множество форм. В то время как образ Господа — это олицетворение непроявленного, мыслимого, идеального. Взаимоотношения Бога и Дьявола, идеи и вещества, замысла и воплощения, именно в таком аспекте — это центр космогонии древних, понимание которой обязательно, так как дает способность воздействовать на материю».

Мой мозг буквально заскрипел. Я подумал, что от прочитанного, но только поначалу. Мне нестерпимо захотелось скинуть одежду — оболочку — и смыть с себя невидимый осадок этого «лукавого» мира. Мысли молниями забились внутри черепной коробки — текст книги запустил во мне механизм обрывочных воспоминаний, но на этот раз их было больше. Словно поток реки, перекрываемый хрупкой дамбой, готовый снести ее своей мощью. И мне было ясно, с чего такая сила, ведь теперь я мог предположить, откуда в моей голове вся эта утренняя информация по наузам. Она снилась мне этой ночью после чтения, но внезапное пробуждение и вызванная им ярость затмили сон, выгнав его в темные подземелья разума. Но теперь я вспоминал. И сон, и те события, что скрывались за ним.

Я стянул с себя душную одежду и залез в ванну. Вода медленно наполняла ее, погружая тело в невесомость и высвобождая мысли одну за другой до тех пор, пока в голове не осталась лишь тишина, а окружающее пространство перестало существовать. Я сделал глубокий вдох и ушел в глубины своего подсознания, нырнув в воду…

***

…Ветер, хлещущий по небритым щекам. Молодой человек, бредущий сквозь ночную темноту. Глаза, полные усталости, опущенные плечи. Хаотичный танец снежных хлопьев в усталом свете городских фонарей…

…Теперь он стоял на вершине холма, поднимающимся над густым зеленым лесом. Мужчина выглядел иначе, более уверенным, жестким и спокойным. Его глаза закрыты, а чуть сдвинутые брови образовали морщинку на лбу. Он держал в руках какой-то предмет прямо перед своим лицом и нашептывал ему неслышимые слова.

Может, он молился? Или прощался? Я бестелесным воздухом парил вокруг него, не имея возможности хоть как-то проявить себя.

«Я тебя освобождаю», — услышал я, приблизившись почти вплотную.

Мужчина открыл сжатые ладони — в них оказалась плетеная из веревок человекоподобная устрашающая кукла, сделанная словно из одного пучка толстых нитей, сходящихся в трапециевидной голове. Мужчина поцеловал ее, медленно выдыхая в нее воздух.

После этого он начал распускать веревки, развязывая узлы. Как только нить освобождалась, он отпускал ее восвояси. И с каждой улетевшей нитью, я чувствовал прилив сил, но не своих, а… ветра. Поток воздуха становился плотнее, и когда в руках мужчины остались всего три нити, ветер жадно вырвал их. Мужчина не сопротивлялся и позволил потоку унести остатки куклы.

Его сияющие глаза были полны радости и смотрели на горизонт. Ветер начал ослабевать, а вместе с ним и мое присутствие в данной сцене…

***

На берегу реки, полной солнечных бликов, столпился народ. Все хотели хоть краем глаза увидеть новорожденного, но волхв был широкоплечим, и малыш терялся в его руках. Маленький комочек, завернутый в красно-белый широкий пояс, который для него соткала Марья.

Рядом по колено в воде стояли молодые родители. Мать позволила себе пролить слезу счастья, отец крепко держал ее за руку. Остальные члены большой семьи остались на берегу, не смея переступить водную черту.

Я наблюдал за происходящим со стороны леса. И если быть честным, то пришел посмотреть не на обряд имянаречения — среди всей этой толпы меня интересовала лишь одна девушка, которая приходилась двоюродной сестрой имениннику. Я искал ее зоркими глазами среди прочих лиц, но не мог увидеть.

«О, бескрайнее море, что было вначале, — продолжал свою громкую речь волхв. — Ты полно жизни, полно силы, стремительно. Течешь и меняешься столь быстро, столь часто! Я вижу тебя рыбой, но вот ты — змея, а после конем ты пенишь свои воды, и брызги летят, словно птицы. Ты — мать, ты — муж, ты — бескрайнее поле, ты — туча небесная, ты — мурава. Позволь мне, лебедю, нырнуть в твои воды. Позволь мне, утице, достать сокровенное».

Волхв, чье лицо скрывала маска, начал раскачивать ребенка, приговаривая: «И нырнул лебедь, но не достал до дна. И нырнул лебедь снова, но не достал до дна. И нырнул лебедь в третий раз, и поднял со дна комок ила».

С этими словами волхв опустил ребенка в воду, отчего все вокруг замерли. Тишину разрезал пронзительный крик малыша, подхваченный ликованием толпы. Родители приняли свое дитя, чтобы завернуть его в сухое и теплое одеяло. Пока они это делали, волхв продолжил свою речь:

«И была сыра Земля, и была мутна Земля», — он набирал в горсть воды и взмахом окроплял народ на берегу.

В какой-то момент толпа разошлась, и моему взору открылось столь любимое девичье личико. Оно сияло в солнечных лучах, и капли разбрызганной воды на ее коже отражали этот блеск. Девушка с любопытством смотрела на брата и, наверно, мечтала, что когда-нибудь окажется на месте его родителей и так же будет принимать своего ребенка.

В светло-русые волосы по всей длине были вплетены красные маки вперемешку с другими полевыми цветами. Скоро наступит время, когда ей заплетут длинную косу, и тогда я смогу прийти в деревню, надеясь сделать ее своей женой. От несбыточности этой мечты я тихонько зарычал. Ну же, посмотри в сторону леса! Увидь меня! Но девушка была полностью увлечена обрядом.

Ребенка перепеленали, и он успокоился.

«И стала земля печься под солнцем. И стала она отделяться от моря вечного. И стала она связываться, крепнуть. И зацвела Явь, и раскинулась Явь, и была она тверда и прочна. И пошли по ней роды животные, роды крылатые, роды хвостатые. И лепились они все из твердеющего ила, и отделялись от Сырой Земли, и связывались узлами прочными».

Волхв подошел к родителям, держащим дитя.

«И завязалось дитя последнее, и было дано ему имя…», — ряженый наклонился к ребенку и прошептал его имя, затем он повторил его на ухо отцу, а после и матери. Достав из маленького мешочка амулет, волхв надел его на младенца, подвязав концы к другому оберегу — маленькой стреле.

«Дано не мною, а теми тремя»…

Я открыл под водой глаза и оцепенел, увидев прямо перед собой страшную трапециевидную голову с высунутым языком, вокруг которой обвивались змеи. Крик вышел бурными пузырями из моей глотки, и я вскочил на ноги, расплескивая на пол воду. В ванной находился только я…

Через два часа, как и было условлено, я направился к доктору. «Я учился кое-каким практикам», — сказал он мне вчера. Я очень надеялся, что одной из них был гипноз…

Примечания

1

Dawn — (англ.) рассвет