Портрет мальчика на грозовом фоне

Александр Осиновский

В настоящее издание вошли воспоминания автора о пережитом в годы Великой Отечественной войны, которые пришлись на его малолетство от семи до одиннадцати лет. В этом возрасте, как известно, все очень хорошо запоминается. Поэтому в предлагаемых воспоминаниях все чистая правда. И нет здесь ни сгущения красок, ни нагнетания страхов. Что было – то было, чего не было – о том и речи нет.

Несколько предварительных зарисовок

Где-то в самом начале пятидесятых годов прошлого века, когда я был уже вполне сформировавшимся юношей, голову мою кружили фантазии на тему великих строек коммунизма. Тогда это было не то что модно, а составляло суть нашей жизни. Мы ведь свято верили, что в ближайшие годы все трудности останутся позади, и мы вступим в наше светлое будущее.

На моем столе всегда лежали журналы «Знание — сила» и «Техника — молодежи». Какие замечательные перспективы рисовали они мне! Не мудрено, что я и сам мысленно вносил свою лепту в эти грандиозные образы будущего. Окна нашего деревенского дома выходили на юг, где на горизонте за железнодорожным мостом начиналась Украина. Воды нашей красавицы Десны где-то там, уже далеко за горизонтом, возле Киева вливались в украинский Днепр. Но я знал, что могучий Днепр — река не только украинская. Силу свою он набирал на русских и белорусских землях. А Белоруссия хотя и не просматривалась из моих окон, но и до нее было не так уж далеко. Моя родная российская Брянщина как бы согревалась, находясь в объятиях двух братских республик.

Я всегда чувствовал, наблюдая нашу жизнь, эту не просто территориальную, но кровную близость к людям, живущим за горизонтом. В моей деревне крестьяне говорили на диалекте, близком к белорусской речи. Украинских интонаций в нашем местном языке, правда, не чувствовалось, но зато у нас много пелось украинских песен. Не говоря уже о том, что украинский язык был нам так же хорошо понятен, как и белорусский. Все это наводило на мысли об общности и наших судеб в прошлом, настоящем и будущем.

И вот в моем воображении вырастало на стыке России, Белоруссии и Украины грандиозное сооружение по образу и подобию Московского университета на Ленинских горах, в котором мне тогда страстно хотелось учиться. Это свое воображаемое строение я называл Дворцом Дружбы трех братских народов.

Однако в скобках надо сказать, что учиться на Ленинских горах мне не довелось. Я окончил Киевский Политехнический институт и был направлен на работу в Минск, в котором и живу по сей день.

Беларусь стала моей второй родиной. Здесь выросли мои дети. Подрастают внучки, для которых, собственно, я и задумал написать воспоминания о моем военном детстве. Да и не только для них, а для всех молодых людей, к сожалению, мало что знающих теперь о Великой Отечественной войне. Для них она — только страница в учебнике истории. Пусть же знают об этой войне чуть-чуть больше, чем из учебника!

…А между тем вокруг себя я видел пока одну только вопиющую бедность. Беден был наш дом, бедны были крестьянские избы под ветхими соломенными крышами. Наша деревня Сагутьево мало чем отличалась от тех нищих деревенек, которые мне приходилось видеть тогда на репродукциях с картин русских художников прошлых веков. Но это не смущало меня. Скоро деревня наша должна преобразиться! Ведь такого врага победили! Так неужели же не преодолеем эту ненавистную нищету?

Тогда у нас была популярна немудреная лирическая песня: «На деревне расставание поют, провожают гармониста в институт…». Девушки сокрушаются, что гармонист к ним не вернется. А он им резонно замечает: «Инженеру много дела есть и тут!». Это его патриотическое заявление соответствовало духу времени. Мы все, юноши тех лет, мечтали о больших инженерных свершениях на благо нашей разоренной Родины.

Перед войной колхоз имени Карла Маркса, организованный в Сагутьеве, по словам моих родителей, уверенно становился на ноги. Колхозники стали прилично получать на трудодни. В деревне построили большой деревянный клуб, здание средней школы, просторный сельмаг. На повестке дня стояла замена соломенных крыш крестьянских домов на черепичные. Моему отцу, как заслуженному сагутьевскому учителю, был обещан в собственность добротный новый дом. Разумеется, у нас, как и у крестьян, тоже был свой огород, своя корова, свои куры. Мама неизменно откармливала к праздникам кабанчика. Так что жили мы по-сельски вполне прилично, если не вспоминать голодного года перед годом моего рождения.

Ну а какова была жизнь в Сагутьеве еще раньше, судить не берусь, так как имею о том весьма смутное представление, основанное лишь на немногословных и нечастых высказываниях моих близких. Гораздо чаще и подробнее приходилось мне слышать о дореволюционной жизни моих родителей в их родном городе Трубчевске, нашем районном центре. А город он хотя и небольшой, но весьма древний — больше тысячи лет ему. Его древний владелец князь Всеволод Святославович приходился родным братом знаменитому князю Игорю. В «Слове о полку Игореве» мы находим замечательные слова восхищения ратными подвигами Ярого Тура Всеволода.

В те давние времена в Трубчевске жил народ преимущественно служилый, так как слишком часто приходилось защищать окраинные земли Руси от непрошеных гостей. Воевали трубчане с литовцами, поляками, крымскими татарами, шведами, французами, немцами. Да со многими — по несколько раз! От того, может быть, и не вырос Трубчевск, не расстроился за тысячелетие своего существования, не разбогател, остался неприметным, как старый солдат за «противувражеской засекой».

Так не от славных ли наших предков пошла врожденная непокорность трубчан любой форме насилия? Да, бедны! Но горды и независимы потомки Ярого Тура Всеволода. И не могут сносить, чтобы их земли топтали сапоги вражеских солдат…

Давно замечено, что чем дальше уходят годы детства, тем ярче видятся его отдельные картины. Они вспыхивают в памяти неожиданно, вызывая сильный, но сладостный толчок в области сердца. Кажется, что ты на одно лишь мгновение, длящееся не более секунды, вдруг погружаешься в атмосферу какого — либо одного дня своего далекого прошлого и тут же возвращаешься обратно в нынешний день, будто вытолкнутый плотной средой прожитых лет. Но мозг уже получил пищу для размышлений и начинает интенсивно работать, стараясь восстановить цепочку последующих картин и событий. Разумеется, чем значительнее были события, тем легче их вспоминать. Однако в жизни ребенка все значительно, все важно, так как каждая мелочь производит сильное впечатление, глубоко западает в душу, формируя сознание будущего взрослого человека. А если впечатления детства озарялись военными пожарищами, то на склоне жизни те давние картины просматриваются в памяти так, будто происходили только вчера.

Много ли может добавить цепочка моих личных детских переживаний в годы Великой Отечественной войны к последовательности исторических событий того траги-оптимистического времени? Совсем немного… Но думается мне, что и она поможет кому-то глубже прочувствовать, как формировалась в советских людях великая ненависть к фашизму и абсолютная Вера в нашу Победу.