Синтетическая экономика

Александр Олегович Величенков, 2023

Данное издание посвящено широкому кругу проблем макроэкономических теорий и реальной хозяйственной практике их применения, а также предпринята попытка соотнести макроэкономические теории между собой и выстроить историческую последовательность их применения.На примере кризиса 1979-1982 годов в США показан переход от кейнсианского к неокейнсианскому макроэкономическому регулированию.Работа затрагивает и ряд смежных вопросов. Предпринята попытка обозначить подходы к построению иерархической теории потоков и запасов и теории иерархических рисков.Особое внимание автор уделяет финансовой архитектуре США, Франции, Великобритании и Гонконга, пытаясь решить вопрос о том, какая же архитектура эмиссионного центра эффективнее – государственная или основанная на приватных интересах.Книга предназначена для широкого круга читателей.

ГЛАВА II. СООТНОШЕНИЕ ПОТОКОВ И ЗАПАСОВ

Теоретическая неразбериха в данном вопросе настолько велика, что отдельные ошибки уже стали общим местом, они фигурируют в научных исследованиях, они используются как бесспорные факты в экономических комментариях в мировых, в том числе и специализированных СМИ. Наиболее свежий пример — проблема греческих долгов. Есть традиционный, всем привычный показатель: отношение госдолга к ВВП. На этот показатель опираются мировые рейтинговые агентства, присваивающие свои рейтинги разным странам. Но если чуть-чуть задуматься, то возникает простой вопрос, почему Греция с ее 180% госдолга к ВВП в реальности (до реструктуризации и списания 100 млрд.евро в октябре 2011 года) банкрот, которого нужно спасать, а Япония, с ее 380% на конец 2011 года — абсолютно платежеспособная страна? Откуда возникло это несоответствие, и кто придумал эту странную шкалу платежеспособности стран, когда госдолг в 40-60 процентов от ВВП — это мало; 60-100 процентов — это нормально, а свыше 100-120 — это много, и уже есть риски неплатежеспособности? Какие риски неплатежеспособности у Японии? Или у Англии с ее 450 процентами?

Давайте разбираться. Что есть госдолг? Смысл показателя очевиден — сумма по номиналу обязательств правительств следующих периодов, по которым нужно платить проценты и вовремя погашать облигации, срок обращения которых заканчивается.

Здесь мы имеем первую ошибку. Суммируются по номиналу долги, которые нужно гасить завтра и долги, которые нужно гасить через 10, а то и через 30 лет. При этом простейший алгоритм приведения оценок во времени не используется. Итак, госдолг, если не использовать формулы приведения, это некий запас обязательств, который требует генерации ежегодного потока бюджетных ассигнований на свое обслуживание.

А вот ВВП — это классический поток, на основе которого формируется годовой бюджет. Сравнивая госдолг и ВВП, мы сравниваем запас и поток. А кто умеет это делать корректно? Никто! Фундаментальная ошибка очевидна. Саммит еврозоны в конце октября 2011 года списал греческие долги ровно до уровня 120% к ВВП, считая такой уровень устойчивым. А что, если завтра в еврозоне начнется инфляция, процентные ставки возрастут и даже этот, сниженный уровень станет Греции не под силу, вновь собирать саммит и вновь реструктурировать?

Вот еще одна ошибка рассматриваемого показателя. ВВП имеет лишь косвенное отношение к обслуживанию госдолга, в качестве лишь одной из составных частей наполнения бюджета, а именно налоговыми платежами. У бюджета есть и другие источники — таможня, акцизы, госрезервы и заимствования. Да и сам бюджет может составлять 20% от ВВП (Гонконг) или 60 % — Швеция.

В итоге, сравнивая объем госдолга и ВВП, аналитики делают все возможные ошибки, которые можно сделать. Сравнивается запас и поток, причем каждый из них имеет свои внутренние ошибки, которые задействованы в расчете. Этот показатель необходимо заменить очевидным показателем, а именно: доля текущих платежей по госдолгу в бюджете, причем без учета новых заимствований. При 5-10 процентах бюджета на платежи — это хорошо; если 10-20 процентов, то процесс пока еще устойчив; если свыше 20 процентов, то риски дефолта или необходимости экстраординарных заимствований возрастают.

В предлагаемом показателе почти все корректно. Ведь сравниваются два годовых потока. Почти, но не все. Он работает до уровня 20-25 процентов. Если уровень близок к 20 процентам, то необходим более глубокий анализ ситуации. Например, доля бюджета, направляемая на текущие платежи по госдолгу, без учета использования госрезервов и внешнего финансирования. То есть модельное создание ситуации, когда госрезервы исчерпаны, а внешнее финансирование недоступно. Данная ситуация хоть и модельная в расчетах, но вполне жизненная, именно она всегда предшествует дефолту.

Иерархичность потоков и запасов

Любая семья интуитивно понимает, что такое зарплата или ежемесячный доход, и что такое денежные накопления или накопленные обязательства по кредитам. Понятно, что деньги под матрацем у бабушки, отложенные на собственные похороны, хоть и являются денежным накоплением, но реального запаса собой не представляют, ибо имеют четкое целевое назначение. Их даже нельзя использовать для покрытия текущего кассового разрыва семьи, если дети и внуки об этих деньгах не знают.

Те же деньги, плюс накопления детей и внуков, положенные в банк, для банка превращаются в поток вкладов, попадают в пассивы и поступают в оборот. То есть для семьи — это запас, а для банка — поток.

Запас для банка — это высоколиквидные ценные бумаги (акции и облигации), открытые, но не используемые рыночные кредитные линии и соглашение с нацбанком о практике управляемых пассивов. То есть то, что можно за 3-4 часа вынуть из запаса и превратить в поток по обслуживанию текущих обязательств.

Запас для государства — это валютные бумаги типа UST или бундесоблигаций и SDR. Запас по определению должен быть безусловен, т.е. владелец волен пользоваться им по своему усмотрению самостоятельно, сообразуясь лишь с собственным пониманием ситуации. Внешние займы, привязанные к оговариваемым условиям, например, уровень собираемости налогов, сокращения расходов, политические условия и т.д., в чисто экономической плоскости не должны рассматривать как запас. Ибо политические условия находятся уже вне экономической сферы. Но в реальной жизни коммерческие банки, владеющие преддефолтными обязательствами правительств, обычно являются хорошими лоббистами в международных финансовый структурах (МВФ, Всемирный банк, теперь и Европейский стабфонд). Что позволяет им перекладывать свои риски неплатежа заемщика на внешние структуры.

Запасы и потоки в рамках экономической иерархии, — «домохозяйства; банки, отрасли и корпорации; народное хозяйство», — имеют возможность переливаться в обе стороны, меняя свой экономический смысл. Даже запасы домохозяйств можно превратить в бюджетный поток. В экономической сфере (т.е. без внеэкономического принуждения) это хорошо видно на примере США в период 1933-1942 годов, когда UST стали активно продаваться населению. Хотя административное принуждение — это тоже аргумент. Наш российский пример — сталинские послевоенные займы на восстановление народного хозяйства, когда гражданам часть зарплаты выдавалась в виде гособлигаций.

В свою очередь, дефицитный бюджет, превращаясь в поток зарплат, вполне может порождать рост запасов домохозяйств. Займы населения собственному правительству напрямую, без опосредования банками, это очень интересная тема для бихевиористики и социопсихологов. Можно поработать с этой темой с точки зрения институционального анализа. Ведь успех займов Ф.Д.Рузвельта во многом опирался не на экономическую программу и реальную экономическую политику, а на негатив граждан по отношению к кризису 1929-1932 годов, и в особенности на недоверие граждан к банковской системе из-за «банковских каникул» и банковского кризиса 1931-1932 годов.

Смысл иерархии потоков и запасов состоит в том, что запасы нижнего уровня (вклады населения в банках и покупка облигаций компаний и правительств) на более высоких уровнях превращаются в потоки. При этом общее количество «кармашков», т.е. мест, где образуются потоки и запасы, от уровня к уровню сокращаются. Самый агрегированный показатель — система национальных счетов.

Но есть один показатель, который в различных ситуациях проявляет себя и как запас, и как поток. Это ВВП. Все зависит от того, для каких аналитических целей этот показатель используется. Если ВВП сравнивается с дисконтированным объемом госдолга, т.е. с показателем, распределенным во времени, то это поток. Но если ВВП сравнивается с одномоментным, единовременным показателем, например с М0 или М2 для расчета монетизации ВВП, то это безусловно запас. Нам здесь не нужен прогноз, какой будет бюджет, и какая его доля пойдет на оплату долгов. Монетизация ВВП — это чистая статика, когда сравниваются два запаса.

Кстати, есть общее правило при расчете монетизации ВВП ставить в числителе М2. Но автору методологически ближе М0. Этот показатель гораздо «чище», чем М2, ибо М2 зависит и от банковских кроссингов, и от склонности граждан к сбережениям. А эта склонность сильно разнится по разным странам.

Традиционная монетарная экономика и кредитная кейнсианская экономика

Применительно к проблеме макроэкономического регулирования соотношения запасов и потоков на разных уровнях иерархии условно можно ввести две макроэкономические парадигмы: монетаристскую или традиционную, когда количество денег в экономике фиксировано и не может быть быстро изменено; и кейнсианскую или кредитную, когда процесс создания новой ликвидности мгновенен и не ограничен.

В традиционной экономике инвестиционные ресурсы обычно зависят от системы налогообложения и склонности граждан к сбережению. Оговоримся, что эти рассуждения верны только для замкнутой экономики, не имеющей внешних возмущений. Ситуация Древнего Рима, когда лучший бизнес — это война, а склонность граждан к сбережениям была близка к нулю, не рассматривается в принципе. Хотя и сейчас есть примеры стран, где склонность граждан к сбережению близка к нулю или вообще отрицательна, например США.

Идеальный пример традиционной экономики — это экономика США в период между 1933 и 1953 годами. Население и домохозяйства, получившие мощный воспитательный урок в кризис 1929-1932 годов, имели достаточную склонность к сбережениям и не развивали потребительский рынок, что и являлось тормозом экономического развития вплоть до начала Второй мировой войны. В это же время экономика США фактически являлась самозамкнутой, с очень низким уровнем внешнеторгового обмена, всего 3,5-4,0 процента от ВВП. В условиях золотодевизного стандарта главной резервной валютой мира был британский фунт, так что экспорт капитала из США был весьма ограничен и шел практически полностью в Латинскую Америку.

Фактически эти условия и определили экономическую политику Ф.Д.Рузвельта, основой которой была продуманная политика госзаимствований, при которой доходность UST вплоть до 1953 года, т.е. в течение всей Второй мировой войны, держалась на уровне двух процентов годовых, что обеспечивало идеальную сохранность сбережений граждан и корпораций.

Но труды Дж.М.Кейнса, появившиеся как раз в 30-е годы, уже начали давать свои плоды, результатом которых и стала кредитная экономика.

Задолго до адептов монетаризма и «Вашингтонского консенсуса», а также трудов Дж.М.Кейнса экономист К.Маркс, расписывая свои простенькие схемы расширенного воспроизводства, де-факто расписал обе эти экономические теории.

Т — Д — Т’

Это простая схема, когда первичен товар, а деньги под него как-нибудь да найдутся. Например (по Ф.Д.Рузвельту), девальвируем доллар к золоту на 75%, введем государственную монополию на золото, напечатаем золотые и серебряные сертификаты. И будет, чем обслуживать товарную массу, которая не находила сбыта из-за кризиса ликвидности. Но вернемся к Дж.М.Кейнсу.

Д — Т — Д’

Схема К.Маркса фактически та же самая, но это совершенно другая философия и бизнеса, и государства. Первичны деньги, и государство или Федрезерв должны их нарисовать.

И уже они-то, вновь напечатанные деньги, найдут себе достойное применение, кинутся в товарные рынки, землю и недвижимость. А если нет реального товара, то можно создать фиктивный, который уже полностью утратил свою связь с базовыми экономическими активами. Например, фьючерсы, варранты, производные ценные бумаги, деривативы и т.д.

С философских позиций вопрос о том, что первично, товар или деньги, эквивалентен вопросу о первичности материи или сознания. А ответил на него лишь В.Гете в своем «Фаусте»: «Суха, мой друг, теория везде, лишь древо жизни пышно зеленеет». В переводе с поэтического языка на содержательный Гете высказал очень простую, но очень глубокую мысль: теорий много, но толку от них мало, свои мозги для реальной жизни нужны.

Сам факт того, что Маркс и Кейнс практически в рамках базовых экономических категорий не противоречат друг другу, уже наталкивает на вывод о том, что экономическая теория едина, и один ее раздел плавно перетекает в другой. А вот цели, которые ставит перед собой то или иное государство, и способы их достижения могут, в точности по Гете, сильно отличаться. Классическим примером такого отличия, которое выбивается из среднестатистического ряда, является советская экономика 1928-1989 годов.

В советской экономической науке бытует категория «мобилизационная экономика». Обычно экономический смысл этой категории детально не рассматривается, ибо предполагается, что он интуитивно понятен. Хотя достаточно очевидно, что советское плановое хозяйство было построено по вполне стандартным кейнсианским канонам, в котором первичны деньги, за которые можно строить заводы, создавать атомную промышленность или развивать космические программы. Весь вопрос в целях государства и способах их достижения, а подходящая модель экономической политики государства найдется сама собой. Добавим к советскому кейнсианству военно-феодальную (местами даже крепостную) систему эксплуатации трудовых ресурсов, например, отсутствие до 1974 года паспортов у крестьян, запрет на самостоятельную смену места работы до 1957 года, трудовые книжки и т.д.

Вспомним, что в плановом хозяйстве государство являлось фактически единственным предпринимателем и агрегировало в бюджете почти 100 % ВВП. Но при этом успешно решало свои геополитические задачи. Из самого факта использования кейнсианской модели в СССР прямо следует вывод о том, что с точки зрения экономической теории никаких антагонистических противоречий между капитализмом и социализмом нет. И лучшим доказательством этого утверждения является тот факт, что за 70 лет своего существования советская экономическая наука так и не смогла создать полноценную теорию политэкономии социализма. Так что, дискуссия о том, какая социальная концепция, рынок или социализм, более эффективна, абсолютно бесплодна. Все зависит от выбранных государством целей развития, качества менеджмента и уровня агрегации ресурсов. Капитализм не может «приписать» крестьян к земле, а рабочих к заводам, а вот социализм может.

К вопросу о целях развития экономики вплотную примыкает вопрос о том, что такое «модернизация», «инновации», инновационное развитие и т.д. Интуитивно этот вопрос, вроде бы, понятен. Но как только предпринимаются попытки ввести количественные измерители (доля наукоемкой продукции, жизненный цикл внедренных разработок и т.д.), все тут же начинает разваливаться. Никто не рискнет назвать Японию отсталой страной, но эта страна десятилетиями зависит от импорта продовольствия, навсегда отстала в авиационной и космической промышленности и имеет, после Англии, самый большой долг государства на душу населения.

Можно ли назвать страну, в которой доля промышленности в ВВП составляет всего 17%, промышленно развитой? Интуитивно нет. А ведь это — США! А 15%? А ведь это — Гонконг! Условность и расплывчатость интуитивных категорий позволяет политикам использовать их в своих целях, весьма далеких от развития экономики.

Кстати, и сам термин, — «экономическое развитие», — очень нуждается в современном толковании. В период между мировыми войнами главными измерителями экономического развития были уголь и сталь. После Второй мировой первое, что сделала Европа, это создала Европейское объединение угля и стали. Сегодня подобные показатели воспринимаются как полный анахронизм. На первый план вышел прирост ВВП. И сразу же возникло много вопросов.

Есть известная шутка П.Самуэльсона о том, что будет с ВВП США, если пожилой профессор женится на своей домработнице и перестанет платить ей зарплату. Ответ очевиден. А если GM закроет корпоративные заводские столовые и на их площадях откроет частные предприятия? Ответ тоже очевиден, но с другим знаком. С помощью аутсорсинга, двойного счета и манипуляций с финансовыми инструментами можно раздувать ВВП практически как угодно.

Кто-нибудь в здравом уме признает мешок с прошлогодними листьями полноценным биржевым товаром? Никто и никогда. Но если этот мешок опломбирован, к нему приклеен сертификат банка, а сам банк выставил на товарной бирже двусторонние котировки на мешки, то варранты на эти мешки становятся полноценным биржевым товаром. И здесь совсем не важно, сколько в реальности мешков на складе. Гораздо важнее, сколько товарных расписок раскуплено и находится в обращении. Создан новый финансовый инструмент, с ним будут работать биржевые спекулянты. Он получит текущую котировку. И будет иметь все шансы стать финансовой пирамидой. Напомним один малоизвестный факт. В 1993-1994 годах на фондовых отделах российских бирж билеты МММ создавали 80-90 процентов оборота.

Заканчивая раздел об исходных экономических теориях необходимо заметить, что в экономической истории были весьма заметные периоды «стихийного кейнсианства». Первые примеры дал, несомненно, Китай в IX — XII веках, когда там появились бумажные деньги и первые случаи валютной монополии государства (сбор налогов золотом и серебром, а расчеты из казны медью и ассигнациями). Итальянский авантюрист Марко Поло, помогавший монголам завоевывать Китай, был безумно удивлен хождением бумажных денег в этой стране.

Но наиболее удачный период «стихийного кейнсианства» пришелся на время правления в России Екатерины II. Рост территории, разделы Польши, переселение в Россию греков, немцев, армян и представителей других народов создали условия для быстрого развития товарно-денежных отношений. И в результате вся бескрайняя эмиссия «екатеринок» нашла товарное покрытие, не вызвала инфляции и позволила безболезненно финансировать практически непрерывные войны.