Олежкины истории. Повести и рассказы

Александр Николаевич Лышков

«Олежкины истории» и другие приключения… Нет, не Шурика, но героя, во многом похожего на автора этих рассказов и носящего такое же, как и у известного киногероя, имя – это очередной (если второй считать очередным) сборник повествований, описывающих воспоминания автора о своей молодости и зрелости (автор лелеет надежду, что она всё же наступила), порой забавные, а порой – поучительные. Стиль изложения – ироническая проза.Рассчитан на неограниченный круг читателей возраста 18+

Золотая шайка

После окончания первого тайма ребята покинули скамейку и молча потянулись в подтрибунное помещение. Вид у большинства был подавленный. Команда проигрывала со счётом «0—2» своим сверстникам из колпинской «Смены» в финальном матче турнира на приз «Золотая шайба». Зайдя в раздевалку, они стянули каски, сбросили на пол краги и повалились на лавки. Физрук обвёл взглядом подопечных, притихших на скамейках.

— Вы ползаете по льду… — он сделал паузу, с трудом удерживаясь от более крепкого выражения, — как вши по мокрой заднице. Значит так: панцири снимаем, играем в одних футболках. Налокотники можно оставить.

Ещё бы, не ползать, думал про себя Олежка. Форму выдали только два дня назад, и они даже толком не научились не то, чтобы кататься в ней, а даже надевать её как следует. Профессиональная хоккейная амуниция непривычно сковывала движения, и он ощущал себя в ней глубоководником, облачённым в громоздкое водолазное снаряжение. То, как оно выглядит, и неповоротливость, которую оно придавало водолазу, были знакомы ему по кинофильму какой-то тайне трёх океанов и об отважном старшине Скворешне. Ему казалось, что на голове у него болтается плохо закреплённый медный шлем со смотровым окошком, а штаны с защитными вставками и панцирь с наплечниками нелепо раздувают фигуру, чуть ни не вдвое увеличивая её габариты. Правда, в отличие от шлема, каска была практически невесомой, но она постоянно елозила на голове, временами сползая на лоб и перекрывая обзор.

Руки в тугих, неразработанных крагах плохо чувствовали клюшку. И, хотя на ногах красовались чешские фирменные коньки фирмы «Botas» с заклёпками на полозьях — мечта каждого мальчишки, в них он ощущал себя этаким деревенским Филиппком, только не в отцовской шапке, а в его валенках: коньки были размера на три больше требуемого. Мать накануне принесла их с работы, позаимствовав у одного из членов заводской хоккейной команды. Она, кстати, тоже находилась здесь, на стадионе, раскрасневшаяся и возбуждённая, и беспрестанно укоряла себя за столь легкомысленное решение приехать сюда для поддержки сына и команды. Болельщицей она никогда себя не считала и решительно сторонилась всего, что было связано со спортом. Но сегодня она устоять не смогла. И то, что это вызовет у неё такую бурю эмоций и столько нервных переживаний, она никак не ожидала.

— Краги тоже можно не надевать, — словно читая его мысли, добавил Виктор Николаевич. — А ремень на каске некоторым не мешает затянуть и потуже.

Это про меня, подумал Олежка, и взял в руки шлем.

Под два метра ростом, косая сажень в плечах — даром что в прошлом борец — физрук пользовался заслуженным авторитетом у ребят. Заслуженным не столько за свои недюжинные антропометрические данные и любовь к профессии, сколько за некоторые методы воспитательной работы. В арсенале способов убеждения у него имелся один излюбленный педагогический приём, который он любовно называл «горчичником».

К нему прибегал не так уж редко, и использовал в качестве наиболее действенного и доходчивого аргумента в борьбе со злостными прогульщиками и иными нарушителями школьной дисциплины. Особо доставалось курильщикам, застигнутым на месте преступления — иногда та или иная классная руководительница просила его проверить туалетную комнату. В таких случаях он ласково, со словами «иди сюда, будем тебя лечить», приглашал провинившегося в свою каморку рядом со спортивным залом, где хранил свой инвентарь, зажимал его в позе богомольца между коленями и с оттяжкой прикладывался кедом сорок пятого размера к ягодице.

Интенсивность процедуры определялась тяжестью провинности. Раздавался смачный шлепок, сопровождаемый сдавленным воплем, и через минуту сконфуженный пациент, потирая зону аппликации лечебного средства, появлялся перед своими сверстниками.

Эта практика использования «горчичников», как и в медицине, обладала устойчивым лечебно-профилактическим эффектом. Опасение вновь оказаться в каморке надолго удерживало многих от рецидива заболевания, а потенциальных восприимчивых к любому из недугов, влекущих к посещению этого места — от желания повторить «горький» опыт своих предшественников.

Но, что удивительно, никто из подвергшихся экзекуции, и даже не единожды, не жаловался на это ни директору школы, ни своему классному руководителю. Помимо осознания справедливости воздаяния за проступок, многие из сорвиголов не без оснований уповали на соблюдение какого-то негласного договора между ними и физруком, согласно которому за их неразглашение оценка по предмету не снижалась. Оценка, заслуженная на занятиях. Кстати, многие из членов команды, сидящие сейчас на лавках, были знакомы с легендарным кедом не понаслышке — в хоккей играли далеко не «ботаники».

Что же касается хоккея, то в игре этой Виктор Николаевич разбирался, скажем прямо, слабовато. В том смысле, что хоккейный тренер из него был никудышный. Правила игры он, конечно, знал, но не более того. И он сам, и многие в школе — да что там, в школе, даже в районе не предполагали, что, по сути своей, дворовая команда, победив своих сверстников, выйдет на городской уровень. Да и команды здесь, в Петергофе, были посильней и с традициями.

И ладно бы, только это — никто не ожидал, что там, в городе, эта сборная из маленького пригорода, к которой вполне подходил не очень лестный эпитет-приставка «подзаборная», справится и с другими противниками из числа мастеровитых, уже с именем, сплошь состоящих из учащихся специализированных спортивных школ, и окажется в финале турнира.

И вот тут-то спохватилась местная администрация. Как же так: ребятам играть в «Юбилейном», на главной спортивной площадке Ленинграда, где, наверняка, будет и городская пресса и, возможно, телевидение, а они, словно партизаны, одеты, кто во что горазд. Ну не позор ли для района? Им не в турнире «Золотая шайба», а в конкурсе «Золотая шайка» впору выступать. Так и выразился председатель исполкома, взглянув на команду после тренировки. И тут же поправил себя — даже не «золотая», а «залатанная».

Он дал указание снабженцам, и те в экстренном порядке закупили комплект детской хоккейной формы. Коньки вот только не успели приклепать к ботинкам — времени до матча оставалось два дня. И на клюшках сэкономили. Но ребята, несмотря на это, всё равно страшно обрадовались. Это надо же — их признали и уважают! Правда, к гордости от обладания формой — а потратили на неё, а как утверждали посвящённые, аж целых две тысячи рублей, сумасшедшие по тем временам деньги — примешивалась ещё и дополнительная ответственность. Нужно было оправдывать доверие старших.

Но руководству этого показалось недостаточным. На помощь физруку срочно отрядили Кима Ивановича, старшего инструктора из районной спортивной школы. Тот, правда, с хоккеем тоже не особо дружил, но неплохо разбирался в футболе. А где футбол — там и хоккей, полагали они. К тому же он имел какие-то связи в городском спорткомитете, что тоже было немаловажно. Знал он и другие секреты подготовки чемпионов, в чём ребята вскоре смогли убедиться на собственной шкуре. Или почти на ней.

Ким Иванович прибыл в школу утром, накануне выезда команды на матч. Одет он был подобающе: светлая дублёнка, под ней — тёмно-синий шерстяной олимпийский костюм, в руках — большая сумка с эмблемой кого-то цветка с тремя полосками поперёк. Они заперлись с физруком в каморке и затихли. Видимо, разрабатывали секретный план на игру. Команда в ожидании инструктажа расселась в зале и стала раскладывать ещё не утратившую первозданный фабричный запах форму по баулам.

— Макс, теперь мы уже точно «залатанная шайка». — Олежка повернулся к своему однокласснику Вовке Максимову, демонстрируя ему хоккейный панцирь. — Латы у нас просто богатырские.

От уроков их сегодня освободили, но это никого особо не радовало. Переживания по поводу предстоящего матча отодвигали на второй план все остальные чувства.

Дверь в каморке открылась, и из неё показалось широкая физиономия Виктора Николаевича.

— Яковлев, иди сюда. Начнём с тебя как с капитана.

Юрка недоумённо пожал плечами и зашёл в каморку. Маленький и шустрый, он удивительно ловко просачивался между защитниками и оказывался один на один с вратарём. Капитаном же его выбрали, скорее, не за это. На первый взгляд трудно было разглядеть в нём лидера, и могло показаться, что он им стал по недоразумению или, как говорят, по приколу. Но за этой, далеко не богатырской, внешностью скрывалась душа настоящего бойца. К тому же он мог шуткой подбодрить упавшего духом товарища и метким словом пристыдить растяпу. Хотя всё это не мешало всем звать его Яшкой.

Через минуту он появился с довольно странным лицом, искажённым гримасой отвращения.

— Тебе что, горчичника отвесили? — ухмыльнулся Серёга Башкатов. — Для профилактики или в качестве аванса?

Сам он слыл заядлым курильщиком и приглашение в каморку по другому поводу как-то не воспринимал.

— Иди, сам узнаешь.

Башкатов с недоверием покосился на дверь, из-за которой снова высунулась голова Виктора Николаевича.

— Башкатов, давай, заходи, — обратился физрук к сидевшему поблизости Серёге. — Тебе не привыкать.

Тот насторожился.

— Да ладно, не переживай, не обидим.

Засопев, Башкатов поднялся и исчез за дверью. Вскоре из каморки раздался сдавленный кашель и через несколько секунд он, зажимая рот рукой, появился на пороге.

— Ну и гадость! — выдавил он и натужно кашлянул. — Следующий.

На вопрос, что это было, он только пожал плечами. Любопытство нарастало, но никто из товарищей не мог или не хотел толком объяснить, что там происходит. Кто морщился, кто загадочно улыбался. Наконец очередь дошла до Олежки. Зайдя в каморку, он увидел инструктора, сидящего перед молочной флягой и усердно перемешивающего её содержимое здоровенным половником. Зачерпнув им в посудине, он наполнил стоящий на столе стакан какой-то мутноватой, с белёсой взвесью жидкостью и протянул его пареньку.

— Пей, не бойся. Это вода с глюкозой.

Олежка с недоверием взял стакан, поднёс его ко рту и сделал небольшой глоток. Раствор был сладковатым на вкус и не таким уж противным. Он выдохнул и, чуть не поперхнувшись, в несколько глотков допил остальное. Затем вытер рукавом губы.

— Молодец, — удовлетворённо кивнул инструктор. Он повернулся к физруку. — Не то, что этот твой Башкатов. Он уже, поди, портвейн из горлышка хлещет, а от эликсира здоровья ему, видите ли, дурно стало!

— Тот может, — согласился с ним Виктор Николаевич. — Доберусь я до него как-нибудь.

Наконец, с «допингом» было покончено, и им дали команду на выход. Два автобуса, выделенных исполкомом, один — для хоккеистов, другой — для болельщиков, поджидали пассажиров рядом со школой, урча моторами. Глава администрации, директор и секретарь комсомольской дружины пожелали отъезжающим возвращения с победой. Не хватало только благословения батюшки.

Олег даже не мог припомнить, что было с ними по дороге, и как он очутился на льду «Юбилейного». Всё это, казалось, происходило не с ним, а с кем-то другим и напоминало ему сон. К реальности он вернулся лишь в раздевалке, уже после первого тайма.

— Геша, что с тобой случилось? — Физрук тряс за плечи Гену Меркулова, сидящего рядом с ним. — Ты просто сам на себя не похож!

Меркулов был главной надеждой команды. Настоящий самородок, в свои неполные четырнадцать он виртуозно катался на коньках и в совершенстве владел клюшкой. Имея средний рост, на льду Гена казался чуть ли не наголову выше остальных — столь заметны были его действия. Порой он в одиночку мог решить исход всего матча. Хотя и без формы он выглядел тоже далеко не по-детски — его щёки, уже знакомые с бритвой, отливали синевой. Нередко представители команды побеждённых требовали у физрука предъявить Гешины метрики, считая его подставным игроком.

— Сам ничего не понимаю. Коньки не слушаются, бьют в ноги. Не могу толком развернуться.

Ким Иванович насторожился.

— Ты их давно правил?

— Накануне, как положено. Даже канавки проточил.

— А ну-ка, дай посмотреть.

Тот расшнуровал конёк и протянул его инструктору. Он провёл пальцем по лезвию и покачал головой.

— Слишком острые, а у них здесь тепло, поэтому ледяное покрытие рыхлое. При резком повороте коньки вгрызаются в лёд и скалывают его. Надо бы притупить.

Похоже, у многих была аналогичная проблема. Где же ты раньше был, подумал Олежка. Геша вытащил из сумки точильный брусочек и стал неуверенно водить им по лезвию конька.

— Этак ты их совсем загубишь. Надо бы поменяться тебе с кем-нибудь. У кого коньки не бьют?

Олежка на секунду задумался и затем стал расшнуровываться.

— Попробуйте мои, — он протянул конёк Киму Ивановичу.

— Эти, вроде, получше. Размер, правда, приличный. — Он сравнил его с Гешиными. — Ну, ничего, на два носка пойдёт.

Во втором тайме игра немного выровнялась. Геша поймал кураж и ему удалось отыграть одну шайбу. Болельщики команды, приунывшие было к середине игры, воспрянули духом. Но большего, к сожалению, достичь не удалось. Тем более, что к концу тайма некоторые игроки стали чувствовать странное недомогание, а Меркулов и вовсе схватился за живот. Олежка тоже ощущал смутные позывы, характерные для «медвежьей болезни», но списывал это на нервное напряжение.

Команда доигрывала матч в неполном составе. Геша выходил на лёд урывками, и большую часть времени проводил в туалете. Башкатов вместе с братьями Сашкой и Костиком Трифоновыми не отставали от него, временами нетерпеливо стучась в занятую кем-то из товарищей кабину. Яшкины усилия вернуть команде уверенность и боевой дух успеха не имели. В итоге колпинцы довели матч до победы, забросив им ещё одну шайбу.

По пути домой в автобусе царило мрачное настроение. Виктор Николаевич сидел рядом с Олежкой и молча смотрел в окно. Иногда паренёк чувствовал, как тот изредка бросал взгляд на инструктора спортшколы, сидящего на переднем сиденье, досадливо качал головой и хмурился.

В какой-то момент он пнул Олежку ногой.

— Почему проиграли? — задал он неожиданный, полный горечи вопрос, словно рядом с ним был не подросток, а маститый хоккейный эксперт. Олежка и сам был бы не прочь спросить об этом физрука, но по его потухшим глазам видел, что у этого, пусть и уважаемого в мальчишеской среде, но всё же простого школьного учителя тоже не было ответа на столь специфичный вопрос. Хотя, для него и так многое было ясным. Объективно рассуждая, они и без того прыгнули выше головы, и сетовать на фортуну, требуя у неё большего, было бы вовсе нескромно. К тому же колпинской «Сменой» руководили профессионалы, и ребят в этот легендарный клуб набирали с раннего детства. Команда числилась в хоккейных грандах, и из года в год она по праву занимала первое место в различных городских турнирах. А они… Да и с глюкозой как-то не задалось.

— Лёд для нас какой-то непривычный. Мы же всегда только под открытым небом, на морозце играли.

— Это понятно. А что ещё?

— Вы бы об этом у Кима Ивановича спросили. Ему со стороны видней.

— Ему видней… Ему бы не школьную команду к золотой шайбе готовить, а бригаду золотарей работой обеспечивать, — в сердцах бросил физрук и снова замолчал.

Олежка перевёл взгляд на товарищей. По их лицам и царящей в салоне тишине он чувствовал, что делиться впечатлениями никому не хотелось. Яшка сидел понуро, Геша и вовсе надвинул шапку на лоб. Что греха таить — ещё недавно многие из них в глубине души мечтали увидеть себя участниками завершающей, всесоюзной стадии этого почётного турнира, а сейчас… Да, нелегко было расставаться с этими грёзами, спускаясь с неба на грешную землю. Огорчало также и то, что они, так ещё и не успев привыкнуть к своей новой форме, вынуждены были с ней расставаться. На следующий год для участия в городском этапе соревнований на смену им могла прийти более молодая, талантливая поросль, и тогда она смогла бы избежать подобной ошибки, получив эту форму загодя.

Но что он знал точно, это то, что большинству из здесь сидящих вскоре предстояло расстаться не только с хоккейными латами, но и, как Золушке вместе с боем курантов, с этой маленькой сказкой, в которой они все вдруг очутились. И снова превратиться в «золотую» или в «залатанную» — кому как нравится — шайку.