Кель

Александр Накул, 2019

Середина 90-х. В школе появляется новая девочка по имени Диана Кель. Она не сильна в учёбе, но очень хорошо обращается с огнестрельным оружием… Её новый одноклассник Виктор Барсучонок был сразу очарован этой крутой незнакомкой. Он ещё не знал, кто и зачем научил её так стрелять. И что очень скоро этот навык снова ей пригодится…

Посвящается Кадзи Соноко.

У них есть автоматы и базуки,

Копыта из свинца, стальные руки.

Они нас ловят, пришивают сроки.

Короче говоря, они — морлоки.

Они морлоки, значит, мы — элои.

Удар в висок — и пять веков покоя!

И кто поверит, что медведь сиамский

Меня встречал над бездной Марианской?

«Соломенные Еноты»

«Канзас»

Прежде чем захлопнуть дверь —

Всех добил ли ты? Проверь!

Школьное

Часть I. Дикая девочка

1. Нас обманули

— Люди! Нас обманули! Земля имеет форму чемодана!

Короткое эхо прокатилось по школьному двору и стихло в закутке у спортзала.

— Это кто там кричит? — осведомился Геннадий Степанович. В гимназии он считался учителем информатики, а в городе — главным знатоком пошаговых стратегий.

— Кто-то проиграл, — отозвался лаборант, — девятиклассник по фамилии Барсучонок. Вот и выполняет желание.

— А почему так громко? Или это в школе так тихо? — Геннадий Степанович прислушался. — Да, тихо, прямо подозрительно. У второй смены что, уроки начались?

— Может быть…

— Значит, кому-то из нас пора на занятия.

Надо сказать, что Виктор Барсучонок уже в шестнадцать лет был прирожденный лаборант — худой, близорукий, с сухими соломенными волосами, стричь которые он считает излишним. Один из тех повелителей техники, кто рождается с золотым паяльником в зубах.

Немудрено, что к обычным урокам он относился без восторга.

— У нас первым уроком окно, — соврал Барсучонок, продолжая воевать с разъемами. Провода почуяли неладное и не хотели обратно в гнездо.

Так получилось, что проблема с сетью волнует лаборанта куда больше четвертных оценок. Вот и сейчас он сидит и пытается понять, что тут можно сделать. Привычный способ ремонта — вытащить и засунуть обратно — почему-то не помогает.

— Смотри у меня! — Геннадий Степанович вернулся к игре. — В школе тебя терпеть будут, а вот университет прогульщиков не любит. Выгонят — и пойдешь работать демократическим журналистом.

— Нет, я лучше игры обозревать буду. — Модем замигал, словно новогодняя гирлянда. — Или дисками торговать. Дин так устроился, значит, и я смогу. И за учебу заплатить хватит.

— Твой Дин мог бы Родиной торговать, с его-то родителями. Для человека, который рос в трехкомнатной квартире, летает он низковато.

— Он просто боится, что его собьют.

— Он просто ничего толком не умеет делать. Хотя… кто сейчас что-то умеет? — Геннадий Петрович откинулся на спинку стула, разгладил усы и начал раскуривать трубку. — Все порушилось, все перекосилось. Даже машины нас не слушаются. Да, попробуй перезагрузить… Нет, не кнопкой, а через систему.

На дворе был 1997 год. Советский Союз распался несколько лет назад. Но даже в нашей сравнительно благополучной области все шло наперекосяк, летело кувырком, и было неясно, чем все это закончится.

Компьютер обиженно запищал. Модем мигнул, по лампочкам побежала неслышная зеленая светомузыка. А потом замерла.

— Очень хорошо. — Геннадий Степанович пыхнул вишневым дымом. — Теперь собери все лишнее и положи в шкаф. И мышей за хвост свяжи.

Кабинет информатики тринадцатой гимназии — это узкая и длинная комнатенка на третьем этаже. Стены, неизменные с советских времен, разрисованы счастливыми роботами, спутниками и консолями. Еще на них написано, что такое байт, микропроцессор и информация. А возле окна изображен Билл Гейтс, замаскированный под ученого в медицинском халате.

Именно здесь школьники открывали для себя удивительный мир мрачных подземелий DOOM и инопланетных лабиринтов Quake. А некоторые, вроде Барсучонка, постигали тайнопись желтых букв «Турбо Си» и неизведанные просторы тогда еще совсем медленного Интернета.

Лаборант уже предвкушал очередной смертоубийственный матч по ожившей сети. Надо только вытащить запасные мышки из уже нерабочих компьютеров.

Вот и сделано. Он запер шкафчик, повесил на гвоздик мышей, сел за дальний компьютер, открыл для порядка учебник Страуструпа, поставил загружаться последнюю сохраненку, замер в предвкушении…

Но тут в дверь постучали.

И в ту же секунду за окнами огрызнулся гром. Пелена мелкого осеннего дождя накрыла школьный двор, как занавеска.

— Войдите, — галантно произнес Мышкин. Он умел различить, когда стучит рука женщины.

В кабинет заглянула девичья голова с орлиным римским носом и волосами, собранными в конский хвост. Лицо незнакомое.

— Я опоздала, — сообщила она. — Можно?

Учитель задумался.

— А куда вы, собственно, спешили? — спросил он.

— На химию.

— Нет, сюда нельзя, здесь информатика. Какой у тебя класс?

— Девятый «А».

— Удивительное совпадение. — Геннадий Петрович выпустил из трубки очередное кольцо вишневого дыма. — В этом кабинете есть еще один человек из этого класса. И я думаю, он сейчас и отведет тебя на химию. Правда, Витя?

***

Девочка выглядела подозрительно.

Плечистая, круглолицая и довольно красивая. Карие глаза, черные, как нефть, волосы. Ногти подстрижены, как у мальчика, — на гитаре играет, наверное. В белом свитере, а поверх темный пиджак с огромными боковыми карманами. Наш лаборант так и не смог решить, это мода или ей просто надеть нечего.

В полном молчании они шли по сумрачным коридорам. Снаружи перекатывался гром. И чем дольше они шли, тем больше Барсучонку становилось не по себе.

Наверное, влияла гроза. Или модем, который наконец-то заработал. Но — Барсучонок готов был заложить собственные кроссовки — дело было в девушке.

От нее словно пахло озоном. Так, что волосы становились дыбом, а каждый шаг отдавался электрическим разрядом.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Вдруг, если с ней поговорить, этот морок пропадет?

— Диана Кель.

— А я — Виктор Барсучонок. Кстати, уже половина урока прошла.

— Не страшно. Осталась еще половина.

А вот и кабинет химии. Барсучонок хотел сказать что-то еще, но не успел.

Девушка распахнула дверь и вошла, даже не постучав.

Класс был удручающе пуст. Голые синие парты наводили тоску, а на доске осыпались позавчерашние формулы.

Возле учительского стола возвышался вытяжной шкаф, похожий на стеклянный саркофаг. Внутри сидел Погорельский. Староста читал книгу и был спокоен, как наглядное пособие.

Диана не удостоила его даже взглядом. Быстро и бесшумно пересекла класс, подергала дверь лаборантской (заперто), заглянула за шторы и начала проверять задние парты.

Барсучонок смотрел на нее с удивлением. Погорельский оторвался от книги и тоже смотрел.

— Люди есть, — сообщила Кель, — не меньше троих. Умеют играть в преферанс. Сейчас очень осторожно открывай стеклянный ящик и спрашивай, что здесь произошло.

Барсучонок сдвинул щеколду и поднял раму вытяжного шкафа. Погорельский спустился на пол и потянулся, как проснувшийся кот.

— Что случилось? — спросил Барсучонок, не спуская глаз с девочки.

— Пятьсот вистов случилось.

— И тебя посадили?

— Ну не деньгами же отдавать!

— А где остальные?

— В столовую пошли.

— А учительница?

— Уволилась. Пока новую не найдут, химии не будет.

— Отличная новость. — Барсучонок несколько повеселел. — Кстати, эта девушка — наша новенькая, зовут Диана Кель. Она поможет тебе наконец-то перестать быть старостой.

— Неужели? — Теперь Погорельский смотрел на девочку с любопытством. — Я тогда ей цветов куплю. Вот честно!

Надо сказать, что выборы старосты были главной политической интригой 9 «А» класса. С самого первого года учебы весь класс надеялся, что что-то произойдет, и каждый сентябрь надежду колошматили вдребезги.

Женская половина выдвигала Четвергову, мужская — Погорельского. А затем оба кандидата прилагали все усилия, чтобы от высокой должности отказаться. Но отчитываться за весь класс никто другой не хотел. А снять кандидатуру или подать в отставку было невозможно — это вам не президентские выборы!

Новеньких в классе не появлялось. Вот и вышло, что парней из года в год оказывалось на одного больше, и они всегда голосовали за своего кандидата. Поэтому Погорельский побеждал год за годом. И тратил на ненужные обязательства время, которое мог бы провести с книгой. Он предчувствовал, что останется старостой до конца школы. А то и до конца своих дней.

В прошлом году он, правда, организовал с Барсучонком заговор и попытался совершить небольшой государственный переворот. В решающий момент Виктор сделал вид, что забыл поднять руку, а потом спохватился и проголосовал вместе с девочками.

Но увы, переворот сорвался — за два дня до этого Иванова и Болтунович отравились блинами и отлеживались в больнице. Как итог, голосов оказалось поровну, и несчастный староста сохранил свой титул.

Виноватым признали Барсучонка и даже отвесили ему пару подзатыльников.

«Я-то что мог сделать? — оправдывался Виктор. — Руку поднял, как и обещал!»

«Надо было две поднимать!» — негодовал в ответ Антон Моськин, сын юриста.

Диана закончила осмотр класса и вернулась к окнам. Барсучонок заметил, что портфель у нее совсем новый, со сверкающими золотыми застежками. Не иначе, купила специально для новой школы.

— Какой у нас следующий урок? — спросил Виктор у старосты.

— Физкультура.

— Это просто замечательно!

Надо сказать, что физкультура была у Барсучонка любимым уроком. Он был от нее освобожден и всегда проводил эти сорок пять минут с пользой. Например, в кабинете информатики, очищая подземелья от всякой нечисти.

— Информатика открыта? — спросил староста. Он тоже теперь сиял, как новенькая лампочка Ильича, предвкушая свободу от ручек и журналов.

— Ага. Пошли вместе. Не везет в картах — повезет в человекоубийстве. Диана, пойдешь с нами? На наших компьютерах можно пасьянсы раскладывать.

Кель повернула голову. Барсучонок понял — он опять брякнул что-то не то.

Нет, во взгляде не было обиды. Женскую обиду он видел настолько часто, что давно к ней привык. Это было что-то другое. Что-то, для чего он не знал даже названия.

Там полыхала ровная, раскаленная добела ярость. Казалось, еще секунда — и девушка вцепится ему в горло.

— Нет, — сказала Диана. — Идите без меня. И карты заберите. Ненавижу пасьянсы!

***

Кабинет информатики оказался закрыт. Похоже, сегодня монстрам было суждено уцелеть.

Делать было нечего. Даже поесть не хотелось.

Так что они просто отошли к окну и уселись на подоконнике.

— Как тебе новенькая? — спросил Погорельский, — Нормальная?

— Стремная, — ответил Виктор, — очень стремная. Я увидел ее в первый раз полчаса назад — и уже боюсь.

— Боишься, что влюбишься, и она откажет?

— Нет. Боюсь ее обидеть.

— Знаешь, она не похожа на хрупкую девочку из фарфора и комплексов.

— Нет, я за себя боюсь. Не скажу, это ее родители влияют или она сама такая… Но если такую обидишь — костей потом не соберешь.

— Да ладно тебе! Увидел красивую девочку и уже испугался.

— Знаешь, она не только красивая. Видел ее руки? Ударит разок — и не встанешь.

— Может, просто боксом занимается?

— Девочка занимается боксом?

— Ну… эпоха обязывает. Помнишь брата Вульского?

Легендарный брат Вульского был музыкант-балалаечник, заслуженный артист, ушедший теперь в другой бизнес. Инструмент напоминал о себе до сих пор. Заслуженный артист легко сгибал ложки и давил из картофелины сок, сжав ее в кулаке.

В его новом бизнесе это было очень полезным умением.

— Да, помню. И знаешь — я бы хотел учиться с таким в одном классе. Даже если это будет девочка. Стукнет нечаянно — и придется заказывать катафалк.

Прозвенел звонок. Погорельский отчалил на физкультуру, и Барсучонок снова остался один.

Он посмотрел в окно — там звенел все тот же дождь.

Да, делать нечего. Придется бродить по школе.

***

Наша тринадцатая гимназия — местечко довольно мрачное. Длинные темные коридоры похожи на трубы, туалеты — на сырые подземные казематы, а в заброшенных сараях между спортзалом и кабинетом труда каждую ночь кто-то шуршит и скребется.

Ее построили в семидесятые, когда Тигли считались пригородным поселком. Еще в позапрошлом году она оставалась самой заурядной средней школой. А потом пришел новый директор и за пару месяцев выбил статус гимназии. Как ему это удалось — никто не знал. Говорят, помогли злые духи.

Барсучонок нарезал круги, размышляя о новой девочке, неубитых монстрах и тысяче других вещей.

Он прошел и второй, и третий этажи и уже готовился спуститься на первый. Но тут из-за спины окрикнули:

— Эй, волосатый!

…и Барсучонок понял, что сегодня не его день. Куда бы он ни пошел и что бы ни делал, неприятный сюрприз был тут как тут.

Он попытался ускорить шаг и как-нибудь скрыться. Но за спиной уже стучали шаги, и долговязые тени окружали его справа и слева. Беда пришла, и сумкой от нее не отобьешься.

— Ну, куда ты бежишь? Поговорить надо! Давай в класс зайдем.

Это были выпускники из спортивного класса. Они служили наглядным примером того, что настоящему дураку не прибавляют ума даже два года дополнительного образования.

Их тупость раздражала настолько, что лаборант не мог их запомнить даже по именам. Вот один в красной куртке сел на парту, второй, длинный, — за учительский стол, а третий сейчас что-то будет говорить. Четвертый обгладывал початок кукурузы и постоянно щурился. Хочется всех их убить, но это пока невозможно.

В пустом классе пахло пылью. На столе — букет искусственных белых астр с обугленными бутонами. Щелкнул замок.

— Мне идти надо…

— Да сядь ты!

Рука схватила Барсучонка за плечо и вдавила обратно в стул.

Лаборант не сопротивлялся. Это была его обычная стратегия — забиться, как барсук в нору, и ждать, пока гроза пройдет мимо.

— Слушай, ты ведь это, в компьютерах шаришь…

— Да, разбираюсь. Что вам нужно?

— У нас тут есть один такой, ну мудак мудаком вообще…

— Если человек мудак, с этим даже компьютеры не помогут.

— Да я не про это! У него комп дома есть, можно вирус какой найти или еще что, чтобы он сломался?

— А вы придите к нему домой и ударьте по компьютеру стулом. Со всей дури.

«Что это я такое говорю?» — подумал Барсучонок. Ответ был точно не в его духе.

— Не, так не получится, — сказал тот, что был в красной куртке. — Нужно что-то, чтобы он не заметил. Вирус какой-нибудь или другая программа. Чтобы все стерло. Начисто.

— Он может заметить и догадаться.

— Да ничего он не заметит, он тупой! Ну что ты, не можешь ничего…

Дальнейшее было мучительно. Нет, они явно не собирались его бить. Происходящее было и хуже, и больней, причем оно болело долгой, изматывающей, почти зубной болью.

А именно — Барсучонок пытался вытащить технические подробности из людей, которые знать о них ничего не желали.

— То есть вообще ничего не понимает? — наконец спросил он.

— Ну я же говорю, вообще!

— И что делать?

— Ну, ты решай, ты же у нас компьютерщик!

— Давайте так. Я завтра принесу дискету и отдам ее вам. Там вирус. Вставляете — и он все удалит. Все очень просто.

«Да, все очень просто, — думал он, — принесу им пустую дискету. Пусть возьмут и отстанут. Если будут вопросы — скажу, что вирус все удалил, а этот человек просто не хочет им признаваться».

— А он точно сработает? Там эти… совмещения нормально пойдут?

По всем признакам разговор должен был пойти сейчас по второму кругу. Но про совмещения Барсучонок так ответить не успел.

В дверь постучали.

— Занято! — прорычал тот, что в красной куртке. Потом повернулся обратно и спросил с таким видом, будто понимал, о чем: — Так что там с этими совмещениями?

Ответом ему был удар.

Хрустнуло дерево, брызнули щепки, обиженно взвизгнул замок. Дверь распахнулась настежь и на полной скорости врезалась в стену. Брызнул белый дым штукатурки.

На пороге стояла Диана. Она казалась совершенно спокойной. Только дышала чуть тяжелее, и конский хвост сбился набок.

— Барсучонок! — произнесла она. — Тебя староста ищет!

***

Погорельский дожидался на втором этаже, под расписанием. Теперь он выглядел весьма перепуганным. Увидев Барсучонка, тут же схватил за рукав и оттащил в сторону.

— Слушай, Вить, ты что устроил? — спросил он полушепотом.

— Вроде ничего не устраивал.

— Тебя к директору вызывают. Немедленно.

Да, плохо дело…

— Родителей тоже вызвали?

— Нет. Тебя и немедленно. Он так и сказал.

Барсучонок огляделся и только сейчас заметил, что вокруг них собрался весь класс. Причем все хранили гробовое молчание, а выглядели так, как будто в раздевалке их атаковала монгольская конница.

Они не казались испуганными. Только удивленными. А вот одеты как попало. Кто-то в кроссовках, кто-то в спортивных штанах, кто-то захватил куртку и закутался в нее, как в скафандр. Одни с портфелями, другие без.

Не похоже, чтобы они могли чем-то помочь.

А вот страх был тут как тут. Секунда — и он сжал лаборанта своими мерзкими холодными щупальцами.

Интересно, в чем же он провинился? На ребят в раздевалке он не нападал точно.

За ерунду к директору не вызывают. А тринадцатая гимназия устроена так, что не вызывают и за серьезные шалости. Барсучонок учился тут девятый год и так и не увидел ни одного хулигана, который бы удостоился такой чести. Чтобы тобой заинтересовался Андрей Данилович, нужно было как минимум развязать атомную войну.

А сам Барсучонок не был даже хулиганом. Учителя считали его вполне добропорядочным лентяем. Родители были довольны, что все проблемы сын ловит своей головой.

Сегодня вечером, похоже, их огорчат. А наш герой, несмотря ни на что, терпеть не мог, когда огорчают его родителей.

Барсучонок направился к лестнице. Ноги двигались, как деревянные. Класс — за ним. Длинная сизо-серая змея растянулась по квадрату лестничной клетки.

На первом этаже, возле кабинета, он оглянулся еще раз. Класс стоял по-прежнему молча, словно глиняная армия китайского императора.

И только сейчас Барсучонок заметил, что новенькой среди них нет.

Куда она делась? Вопрос был хороший, над ним очень хотелось размышлять до самого звонка, а может, и до конца дня…

Но главный монстр ждал в своем логове.

…И Барсучонок вошел.

2. В кабинете директора

Насчет странности Тиглей еще можно поспорить. Говорят, в городе есть и другие странные районы.

Но нет сомнений, что тринадцатая гимназия — самая странная школа в городе. А кабинет директора — самое странное место во всей гимназии. Так что у любого, кто туда зайдет, первое время немного кружится голова.

Старая, тяжелая мебель. Книжный шкаф, угрюмый, как жук, а стол похож на огромную глыбу темного янтаря. Глобус стилизован под старинные карты, а над ним висит еще одна старинная карта, где на тех же материках расположены совсем другие государства. И другие картины с изломанными пустынными пейзажами, в духе позднего Рериха.

Да и сам Андрей Данилович казался элементом интерьера. Костлявый, уже лысеющий и близорукий, он сидел в углу и перебирал бумаги в какой-то синей папке.

«Интересно, — подумал Барсучонок, — из лаборантов меня тоже выгонят?»

— Подойди и садись сюда, поближе, — произнес директор, не отрываясь от бумаг.

Барсучонок подчинился.

Усевшись, он заметил, что на столе у директора лежат какие-то расписания и справки, а сверху, чтобы не разлетались, их накрыли листом прозрачного пластика. Причем тот край прозрачного листа, что был к ближе к Барсучонку, немного топорщился. Лаборант придавил его рукой и решил встретить свою участь стоически.

— Хорошо, что ты один пришел. — Директор отодвинулся и посмотрел на него, словно оценивая. — Так проще будет. Сейчас отвечай честно. Потому что вопрос непростой, очень непростой. От него зависит очень многое.

…И тут послышался треск.

Барсучонок дернулся и оглянулся на дверь. Дверь была на месте.

А вот по пластику на столе проползла длинная, от края до края, трещина. Как будто кто-то взял и перечеркнул все — и справки, и документы.

Барсучонок сидел ни жив ни мертв. Казалось, пол сейчас распахнется, и он полетит вместе с креслом прямиком в ад.

Директор, однако, только поднял бровь.

— Надо же, какая энергетика… — Он провел пальцем по трещине, словно оценивая ее мощь. — Слушай, ты ничего такого в последнее время не делал? Ни в какие места не ходил? Церкви там, монастыри, заброшенные кладбища.

— Нет… Только дома, за компьютером.

— Очень, очень сильная энергетика… Знаешь, и не ходи лучше. Могут быть проблемы… Сейчас сам знаешь, что творится — купола искрят, мертвые встают, а живые пропадают. Да уж… Ну ладно, с этим потом. Сначала надо разобраться с первым слоем… Так вот, послушай — у меня к тебе вопрос…

Барсучонок сжал под столом кулаки.

— У вас в классе новая девочка, Диана Кель, — говорил директор. — Мне сказали, что ты с ней дружишь. Так вот — расскажи мне, пожалуйста, что она за человек.

***

Страх исчез. Так пропадает синий цветок газа, когда выключаешь плиту.

— Я о ней почти ничего не знаю, — начал Барсучонок. — Увидел сегодня, когда шел на первый урок. Мы поговорили немного, совсем чуть-чуть…

–…но почти подружились, — ответил директор. Он явно думал какие-то свои мысли. — А раньше ты ее нигде не видел?

— Нет. Где я ее мог видеть?

— Например, во сне.

Виктор задумался.

— Нет. Не помню!

— Очень странно, очень-очень странно.

— А что случилось-то?

Глаза директора впились в лицо Барсучонка. Взгляд был такой, как будто Андрей Данилович собирался прочитать там разгадку.

…Да, не все вопросы бывают удачными.

— Эта Кель, — директор говорил очень медленно, — только что сорвала урок физкультуры. И так, как его еще никто не срывал за все двадцать лет моей педагогической практики!

— Она что, подралась с кем-то?

— Если бы подралась…

***

Сама Диана даже и не думала делать что-то плохое. Как и все, она зашла в раздевалку, выбрала себе шкафчик, поставила туда портфель, положила на скамейку мешок с формой. Потом сняла пиджак и повесила его на крючок.

Тут-то все и обомлели.

Под пиджаком, поверх белого свитера, — новенькая перевязь с кобурой веселенького оливкового цвета. Из кобуры торчала серебристая рукоятка, а рядом, в гнездах, лежали две дополнительные обоймы. И еще три гранаты — на тот случай, если противник под парту спрячется.

В раздевалке сразу стало тихо. Будто огромная тяжелая волна молчания хлынула в комнату и затопила ее до самого потолка.

Первой захихикала Чиквина. Потом еще кто-то. Бухнулся на пол чей-то кроссовок. Заскрипели половицы — Карпинская отступала к выходу, а Болтунович — к окну.

***

— С Болтунович все хорошо? — спросил на этом месте Барсучонок.

— Да, в этот раз обошлось без жертв… — Директор произнес это с такой гордостью, словно это было его заслугой. — И если на то пошло — откуда этот вопрос? Ты о ней беспокоишься?

— Как не беспокоиться о человеке, который перед тобой в классном журнале стоит?

— А, понятно.

***

Диана обернулась.

— Почему все смеются?

Смех стих. И даже Болтунович замерла на одной ноге, как окаменевшая балерина.

— Как скажете. — Кель развернулась обратно, сняла перевязь и тоже повесила в шкафчик.

— А… оно настоящее? — нарушила молчание Вьюн.

— Конечно!

— Можешь показать?

— Сейчас, переоденусь и покажу. Но пострелять не дам, имейте в виду. Оружие — все равно что музыкальный инструмент. Оно любит только одни руки.

Как и подобает женщине, она умела говорить и переодеваться одновременно. Вот и сейчас она успела достать кроссовки и сменить брюки на спортивные штаны.

— Я в туалет, — почти прошептала Карпинская. — Можно?

— Конечно! Ты что думаешь — в заложники взяла?

Карпинская выскользнула. Кель надела кроссовки и с неодобрением оглядела остальных девочек.

— Вы почему не переодеваетесь?

— Нам интересно! — ответила за всех Вьюн.

— После урока посмотрите. Сколько сейчас на часах? Мы не опаздываем?

— Опаздываем, наверное.

— Так переодевайтесь! Или вы ждете кого-то?

Дверь распахнулась. На пороге стояли учитель физкультуры и Карпинская. Было заметно, что девочка готова в любой момент спрятаться за его спину.

Карпинская вытянула руку, ткнула пальцем в сторону шкафчика — и так и замерла с открытым ртом.

— Что это? — спросил физрук.

— Пистолет, — ответила Диана.

— Откуда?

— Мой.

Потом пришли завуч и военрук. Завуч при виде оружия пробормотала: «Сейчас придет Андрей Данилович и все устроит», — и так и осталась стоять.

Девочка сразу поняла, что толку от нее не будет, и принялась болтать с военруком:

— Почему на физкультуру никто не идет? — поинтересовалась она. — Учитель физкультуры тоже уволился?

— Нет, пока нет. Но у него еще все впереди. Девочка, скажи, что там у тебя?

— «Беретта». Девяносто вторая, Эф-Эс. Знаете такую модель?

— Знаю, знаю. Ты только не нервничай, хорошо?

— Я не нервничаю, это вы нервничаете.

— Да, конечно. Как тут не нервничать. Ты только осторожней, хорошо? Оружие — оно опасное.

— Нет, что вы. Какая опасность? Головку оси курка увеличили, теперь можно не беспокоиться за затвор. Это вам не Эфка восемьдесят первого года!

Когда пришел директор, стало ясно, что урока не будет.

***

— А вы не подумали, что у нее просто травматика? — предположил Барсучонок. — Знаете, такие пистолеты, выглядят как настоящие, а стреляют шариками. Убить из него нельзя, а вот от хулиганов защититься можно. Вы тоже ее поймите, она первый день в новой школе! А у нас окраина, метро нет, в центр города на автобусе ехать надо. Она боится, наверное.

— Я смотрел на нее очень внимательно. И поверь, Витя, она никого и ничего не боится. А насчет оружия… Военрук мне сказал, чтобы я был — представляешь, в моей гимназии! — с этой девочкой помягче. Потому что он, конечно, слышал про всю эту травматику, но говорит, что травматических «Беретт» не бывает. И зачем, скажи мне, пожалуйста, к травматическому пистолету запасные обоймы?

— Там запасные шарики, может быть.

— Хорошая мысль. А гранаты?

— Может, гранаты тоже травматические.

Надо сказать, что Барсучонок, как и Погорельский, иногда думал о войне, но никогда не представлял ее поблизости.

— Ты сам понимаешь, — продолжал директор, — что я отвечаю не только за нее, но и за остальных детей в школе. И не только перед родителями или государством. Есть и другие иерархии… Поэтому говорю ей, что оружие в школе запрещено, и я хочу видеть ее родителей…

***

— Если вы хотите увидеть моих родителей, — ответила Кель, — я завтра принесу их фотографию.

— Нет. Я бы хотел, чтобы они тоже пришли. Мне нужно обсудить с ними твое поведение.

— Они не смогут прийти.

— Они обязаны.

— К сожалению, вы не сможете их ни к чему обязать.

— Я собираюсь им позвонить.

— Вы не сможете.

— Это почему?

— Там, где они сейчас, нет телефонной связи.

— У вас что, телефона дома нет?

— Нет, пока не поставили.

— А если я просто отправлюсь к вам домой на чашку чая.

— Я буду рада вас принять. У меня есть запасные чашки.

— А как же ваши родители?

— Я живу одна.

— Хм… Где в таком случае твои папа и мама?

— Они сейчас в Подснежниках.

— Подснежники — это где-то за Полярным кругом?

— Нет, это под Смоленском.

— И что же они там делают?

— Отдыхают.

— Надо же… а когда они вернутся с отдыха?

— Я полагаю, никогда.

— Что же это за отдых такой?

— Насколько я знаю, с кладбищ не возвращаются.

…

— А другие родные у тебя есть?

— У меня был опекун.

— Я могу его видеть?

— Нет.

— Почему?

— Я не знаю, где он.

— Он тоже на кладбище?

— Это возможно.

— Но с кем ты тогда живешь?

— Я живу одна.

— Тоже на кладбище?

— Нет. В квартире.

— А откуда у тебя квартира?

— Наследство.

— Деньги на еду у тебя тоже из наследства?

— Мне приходят почтовые переводы.

— От кого?

— Это мне неизвестно. На квитках нет подписи.

***

–…Я вернулся и сразу потребовал ее дело. Что я в нем вижу? В графе «отец» — прочерк, в графе «мать» — прочерк. Предыдущее место учебы — тоже прочерк. Как такое вообще пропустить могли? Не с Луны же она свалилась! Даже у существ верхних миров есть что-то вроде родителей. Вызываю секретаршу, спрашиваю, откуда эта Диана взялась. Секретарша говорит, что на девочку пришли бумаги, и надо было зачислить. Звоню в мэрию, спрашиваю, откуда девочка. А они в ответ: Диану Кель к вам прислало министерство по области, туда и обращайтесь. Если не нравится, пусть пришлют другую девочку. Тогда я позвонил в министерство. Про скандал не говорю, просто пытаюсь узнать, где она училась. А Жанна Потаповна — представляешь, сама Жанна Потаповна! — отвечает мне, что где Диана училась раньше, мне, директору школы, знать совершенно не обязательно. Потому что мое дело — учить, а не выяснять. Я спрашиваю: откуда такая секретность? Она и отвечает: сам Двойкин распорядился. И что если мне так интересно, я могу перезвонить через час и переговорить с министром Двойкиным, — но он мне скажет то же самое. Нет, я, конечно, не против поговорить с областным министром образования, но не о девочках с пистолетами. Так вот, трубку я, конечно же, положил, а вот сомнения остались. И что с ними делать?

— Может, просто разрешить ей учиться? — предложил лаборант.

— Учиться-то она будет. А ты, пожалуйста, проследи, чтобы ее никто не обижал. Нехорошо, когда в гимназиях стреляют.

3. Квартира под крышей

Погорельский ждал его на крыльце школы. Небо уже прояснилось, но бетон дышал влагой.

— Ну, что было?

— Обычный бред, — ответил Барсучонок.

Староста помолчал, а потом спросил:

— Тебя вызвали из-за того, что ты выступление губернатора не слушал?

— А что, он что-то новое говорил?

— Ты как на другой планете живешь!

— А вдруг и правда живу?

— Ну ты же понимаешь, где бы ты ни жил, а учишься ты в тринадцатой гимназии.

— Понимаешь, — Барсучонок огляделся по сторонам, словно искал на улицу нужную фразу, — мне нет дела до вашего зоопарка.

***

Путь Барсучонка домой начинается за спортзалом, возле тех самых сарайчиков, где ночами творятся странные вещи. Дальше обходишь дикие заросли, сворачиваешь в переулок и идешь в гору.

Времена тогда стояли самые доисторические. Это был 1997 год, многие вещи просто не успели изобрести.

Достаточно сказать, что фотоаппараты были зеркальные, магнитофоны кассетные, а синяя линия метро ужасно короткой и заканчивалась возле Голгофы. Что касается станции «Тигли», она существовала только на бумаге. Ничего удивительного, что жителям центра район улицы Ланькова казался натуральными задворками, заросшей репьями, пересеченной ручьями и застроенной стародавними хрущевками.

А вот для местных это была уже столица. Только своя, маленькая и уютная.

За школой дорога карабкается на холм. По левую руку — тот самый парк возле реки, который сейчас за станцией метро. А по правую — завод «Электролит-2». Именно благодаря этому заводу Тигли стали частью нашего города.

Завод строили в начале семидесятых по какому-то договору с поляками. А когда закончили, то поставили над проходной огромное панно в тогдашнем футуристическом стиле. И вот уже больше пятнадцати лет местные жители пытались понять, что же там такое нарисовано.

Старушки и сатанисты видели там падение Люцифера. Причем падал Люцифер прямиком на Тигли. Уже постаревшие советские рокеры — обложку несуществующего альбома Pink Floyd. Барсучонок, вслед за Геннадием Петровичем, считал, что там изображен эпизод из «Кибериады» Станислава Лема — Трурль демонстрирует Клапауциусу свою легендарную машину, которая может делать все на букву «Н», а вокруг стоят восхищенные роботы.

За холмом прятались домики старого квартала, разобранного на квадраты дворов. Возле домов — палисадники, там полыхают желтыми звездами астры. И еще продуктовый магазин «Крендель», там все вкусно и дешево.

Барсучонок свернул в арку, увидел знакомый двор…

И мир опрокинулся.

***

Он не успел даже понять, куда его стукнули. Дорога, палисадник, дома, провода и солнце, блеснувшее в луже, закрутились и перепутались, как в соковыжималке, а потом рассыпались на горсточки искр. Виктор зажмурился и сжался. Потом открыл глаза и увидел серое небо, похожее на простыню.

Он лежал на асфальте — той самой узкой полоске, что разделяет дом и палисадник. Асфальт был холодный и влажный и даже сквозь куртку пробирал до костей.

Диана сидела у него на груди, — так ловко, что он не мог даже пошевелиться. Правая рука сжимала подбородок, а левая лежала рядом, наготове.

— Очнулся? — прошептала она.

— Да, — ответил Барсучонок. — А что — нельзя?

— Ты зачем за мной ходишь?

— Я здесь живу.

— Докажи!

Барсучонок хотел разозлиться, но посмотрел на вторую руку девочки и понял: не стоит. Поэтому попытался вспомнить, где мог быть записан его адрес.

— У меня паспорт дома…

— Все так говорят!

— Ты что, из органов?

— Я сейчас ТЕБЯ на органы разберу, понял?

Барсучонок зажмурился и попытался придумать какой-то выход.

И, что примечательно, ему это удалось.

— У меня в кармане брюк, — начал он, — есть билет из городской библиотеки. Там моя фотография, адрес, печать и, кажется, номер паспорта.

— Сейчас проверю. Лежи смирно!

Цепкие пальцы, похожие на железных пауков, обшарили карманы и вернулись с зеленой книжечкой.

— Хорошо. Можешь вставать.

— Ты всегда так с одноклассниками поступаешь?

— Мне главное, чтобы проблем не было.

Кель уже была на ногах и вскидывала на плечо новенький портфель с серебристыми застежками. Интересно, там у нее тоже ствол?

До дома они шли молча. Возле четвертого подъезда Диана остановилась.

— Слушай, ты ведь компьютерщик?

— Да.

— Поможешь мне настроить? Мне интернет подключить надо.

— Я попробую.

— Хорошо. Тебя родители ждут на обед?

— Да, ждут.

— Обедай и приходи. Квартира сорок пять. Мне срочно надо.

***

Никогда еще обед Барсучонка не был таким длинным, тарелка с супом — такой бездонной, а чай — таким горячим. Вгрызаясь в пищу, он пытался понять, в какой переплет угодил.

— Ты слышал, что наш губернатор сказал? — спросил отец.

— Меня сегодня об этом уже спрашивали.

Продолжения не было. Родители уже привыкли, что сыну все равно, о чем говорят губернаторы и прочие президенты.

Барсучонок думал о Диане.

Во-первых, девочка была человеком интересным, но и очень опасным. Люди безобидные двери не выбивают. Особенно ногами. Особенно в школе. Особенно если эта школа — гимназия.

Во-вторых, она жила в той самой квартире сорок пять, которую весь двор считал очень подозрительной. Однокомнатная, сырая, прямо под чердаком. Конура для тех, кому не важно, где жить.

Бабушки у подъезда помнили, что в ней обитал некто Толик, а еще Юра. Но даже они не помнили, кто из них раньше, а кто потом.

Когда Барсучонок доучился до седьмого класса, в квартире вдруг обнаружился бандитского вида жилец. Не Толик и не Юра, кто-то третий. Каждый день курил он на лестничной клетке и пугал более законопослушных жильцов. Говорили, что он собирается скупить весь этаж, а в квартире обустроит финскую сауну. Но вместо этого как-то летней ночью из квартиры послышались крики, звон, мяуканье — и больше этого жильца никто не видел.

Восьмой класс квартира пережила спокойно. Разве что неугомонный Эдик Шпляндрик из первого подъезда утверждал, что видел в ее окне какую-то «злую желтую маску» и что якобы эта маска никаких чужаков не потерпит.

И вот новый учебный год приносит очередной сюрприз.

Виктор что-то пробормотал родителям, оделся и побежал. Родители хотели ему что-то сказать. Но он не слушал.

Дверь была все та же, крошечный глазок взирал с презрением. Звонка он не услышал, но вот прошелестели шаги, щелкнул замок и дверь приоткрылась.

Кель стояла на пороге. Теперь она была в спортивных трико с белой полоской и длинной черной майке с огромной алой надписью «KITE» через всю грудь. Надо сказать, этот наряд был ей больше к лицу.

За ее спиной была приоткрытая дверь в комнату, где чернел обшарпанный шкаф с перекосившейся дверкой. Чуть дальше по коридору полоска света из кухни ложилась на древний, еще советских времен палас.

— Зайди потом, — попросила она вполголоса, — завтра, с утра. Успеешь до начала уроков?

— Эй! — крикнули с кухни. — Ты долго там? Потом свои школьные дела решишь, давай сначала с этим разберемся.

— Сейчас-сейчас, подождите. Чайник еще не вскипел! — отозвалась Диана. Потом снова повернулась к Виктору. — Пошел вон! Все потом!

И захлопнула дверь.

Всю дорогу домой Виктор пытался понять, что происходит. Это у него, однако, не получилось.

В любом случае жизнь рядом с Дианой Кель должна была стать беспокойной.

Чего угодно можно ждать от единственного обитателя квартиры, где из окон смотрят злые желтые маски!

4. Пирожки от Дианы

Барсучонку снился центральный городской универмаг. Наш герой шагал мимо музыкального отдела. Вдруг заметил, что вместо дисков и кассет на полках черно-белые ксерокопии их обложек.

— Что случилось? — спросил Барсучонок.

Девушка-продавщица начала объяснять. Это специальные меры, чтобы не воровали. Выбираешь ксерокопии нужного альбома, и тебе приносят его со склада. Удобно!

— Только отпечатан плохо, — заметил Барсучонок. Ксерокопии и правда были на редкость грубые и безобразные. Их словно изрыгнул самый дешевый в мире матричный принтер.

— Они такие же ужасные, как современная музыка, — произнесла девушка. — Зато теперь не воруют. Даже Дину теперь ничего не украсть!

Что бы это значило?

Сон давно уже растаял и забылся, оставив хозяину загадочный набор образов, а Барсучонок продолжал лежать в кровати и пытаться его разгадать. Она упомянула легендарного Дина — это он помнил очень хорошо, а вот к чему все это было, в память уже не влезло.

— А означают они только одно, — наконец решил он. — Тебе надо идти к Диане, а ты боишься и тянешь время.

Лаборант собрал портфель, сложил туда же диски с дистрибутивами и отправился в квартиру сорок пять.

Двор был пуст, словно заброшенные декорации. Холодный ветер теребил волосы, а асфальт дышал сыростью.

Виктор нажал беззвучный звонок.

— Заходи!

При свете дня квартира выглядела еще неприглядней, с бледными выгоревшими обоями и трещинами на дверных косяках. Потолок дышал сыростью.

А Диана казалась несколько сонной.

Да, и что-то было особенно не в порядке. Барсучонок долго не мог сообразить, что именно. Он снял ботинки, повесил куртку, достал диски, шагнул в комнату — и лишь на пороге его осенило.

Из коридора пропал палас. Теперь под ногами скрипели голые доски.

Та же история в комнате. Голые доски пола, и на них — белесый квадрат на том месте, где был ковер.

А обстановка и так была стремная. В углу — безукоризненно заправленная кровать и тот самый обшарпанный шкаф с перекошенной дверкой и глубокой белой царапиной, похожей на шрам. Рядом, на тумбочке, книжка — переводной детский боевик из серии «Квентин Тарантула и Три Беспредельщика».

Возле окна раскладной стол, подвязанный изолентой, а на нем… новенький «Пентиум», как будто вытащенный из рекламного проспекта.

У Барсучонка перехватило дыхание, и он сразу же забыл и про ковры, и про числа, и про весь остальной мир вокруг. С благоговением он провел рукой по системному блоку, прислушался к гудению кулера и понял, что не может бросить этого красавца наедине с неизбежными проблемами. Что бы ни случилось, надо добиться, чтобы машина работала как часы.

— Модем есть?

— Где-то в этих коробках. Только пожалуйста, ничего не поломай. Я тебя… очень прошу. По-хорошему.

Диана отправилась на кухню. А наш герой уселся поудобнее — и приступил.

***

Прошло, наверное, тысяча лет, когда в коридоре вновь заскрипели половицы. Минуту назад лаборант бы просто не обратил на это внимания. Но драйвер ставился медленно, смотреть на синюю полоску было скучно, и Барсучонок прислушался.

— Кто там?

Из подъезда что-то ответили. Щелкнул замок.

— И что Марине от меня надо? — спросил все тот же голос Дианы.

— Марина много рассказала про тебя, — забормотал торопливый мужской голос, — и я понял, что ты — это то, что нам нужно. О, я вижу, ты блины затеяла.

— Да, можно сказать и так.

— Ты, я вижу, очень самостоятельная девочка. Умеешь готовить, умеешь постоять за себя. У тебя есть какие-то любимые блюда?

— Чем проще, тем лучше.

— Это делает честь твоей скромности. Кстати, а чья это куртка висит на вешалке? У тебя в гостях друг?

— Сначала скажите, кто вы такой?

— Я отец Марины…

— Мне кажется, Марине не интересны куртки на моей вешалке.

— Они интересны мне. Я работаю в аналитической газете «Тайны и ужасы». Подписываюсь и как Вьюн, и другими фамилиями. И я хочу подготовить материал о тебе и твоей жизни. Я думаю, он будет очень интересен нашим читателям.

— Мне кажется, что когда в класс приходит новая девочка, в этом нет ничего таинственного или ужасного.

— Да, безо всяких сомнений…

— Если у вас больше ничего, вы можете идти. Меня тесто ждет.

— Постойте! Вы не будете отрицать, что не у каждой новенькой девочки есть пистолет! И именно это делает вас очень необычной. Вся школа взбудоражена, а рано или поздно будет взбудоражен весь район. А наше дело — взбудоражить весь город, страну, а может быть, и мир.

— Уважаемый журналист Вьюн, мне очень жаль, но ваш репортаж не получится. Потому что никакого пистолета не было. Меня хотели разыграть и положили в портфель пистолет игрушечный. А когда я стала спрашивать девочек, в чем дело, они стали изображать нечеловеческий ужас. Вот и закрутилась эта глупая история.

— Это все равно очень интересно. Во-первых, шутка довольно жестокая. Во-вторых, нет ли у вас каких-либо подозрений по поводу того, кто из девочек мог так поступить?

Барсучонок почувствовал, что у него отнимаются ноги. Очень хотелось выйти и прогнать этого Вьюна взашей. Но вместо этого он просто поднялся и шагнул к шкафу.

Шкаф взирал на него, как на пигмея. Разводы давно выгорели на солнце, и только петли сверкали, словно хромированный капот новенького «мерседеса». Барсучонок пригляделся и увидел, что они смазаны.

Удержаться было невозможно. Барсучонок взялся за ручку и приоткрыл перекошенную створку. Она двинулась совершенно бесшумно, как тень.

Прямо напротив него, поверх уже знакомого пиджака от школьной формы, висела кобура с тем самым ненастоящим пистолетом. В полумраке слабо светился серебристый край рукоятки.

Барсучонок протянул руку и прикоснулся к кобуре. Вытаскивать игрушку было страшновато, особенно сейчас, когда в коридоре слышен голос ее хозяйки. Поэтому он взял за кобуру и поднес ее поближе к глазам, как кочан капусты на рынке.

И тут ему уже во второй раз не по себе. Холод от голых досок вдруг вскарабкался по ногам и схватил прямо за сердце.

Кобура была тяжеленной.

Конечно, не гиря, но сомнений не было — там, внутри, лежало что-то из цельного металла. Не пластмассовый пистолет. И даже не те пистолетики, что стреляют шариками. Ему случалось держать в руках даже «шариковую» винтовку. По сравнению с этой кобурой она бы показалась детской лопаткой.

Барсучонок отпустил кобуру и прикрыл створку шкафа. Теперь он старался разобрать каждое слово из разговора в коридоре.

— Вы просто незнакомы со спецификой нашей работы, — убеждал журналист. — Часто бывает, что журналиста куда-то не пускают — и получается особенно интересный материал. Вот, например…

— Может быть. Я не слежу за газетами. У меня тесто сохнет, давайте потом.

Барсучонок выглянул в коридор через полуоткрытую дверь.

Диана стояла посередине коридора, непоколебимая, как стена. Поверх привычной одежды сиял белоснежный фартук, а в руках она держала скалку.

В дверях замер и не хотел уходить приземистый человечек в потертых брюках, похожий на сверчка.

— Ладно, благодарю вас за интересный разговор, — произнес он. — Я думаю, что мы снова встретимся и вы найдете, что сообщить нашим читателям.

Вьюн отступил на шаг и сунул руку в карман, словно собираясь достать ключи. Девочка шагнула вперед, готовая закрыть дверь, — и тут ударила белая вспышка.

— Вы отлично получились. — Вьюн сунул фотоаппарат в карман и отступил к лестнице. — В статье пригодится.

— Стой!

— Что такое?

— Я чуть не забыла, — Диана отступила на шаг, освобождая место в коридоре, — у меня есть кое-что, что может вас заинтересовать.

— Это очень любопытно…

Вьюн шагнул в коридор и посмотрел на дверь, примериваясь для нового удачного кадра. Барсучонок отпрянул, чтобы точно не попасть на пленку.

Но тут случилось нечто совсем неожиданное.

Кель шагнула вперед, одновременно замахиваясь, — и одним движением лихо врезала Вьюну ногой в пах.

Журналист взвизгнул и согнулся. Диана с совершенно каменным лицом встала перед ним, ухватила скалку, словно двуручный меч, и с размаху припечатала журналиста по затылку.

Вьюн обмяк и рухнул, словно мешок с картошкой.

***

Наступила очень особенная тишина. Барсучонок вдруг различил очень много всего: как ворчит вода в канализационных трубах, шелестят листья деревьев под окнами…

А где-то далеко, в соседнем дворе, кто-то лупил гитару и пел на мотив из «Нирваны»:

Сбегай!

Сбегай, мой друг!

За пивом!

Ларек на углу!

Хотя бы один стакан!

О-е, о-е!

Хотя бы один стакан!..

Диана отшвырнула скалку и начала обшаривать карманы Вьюна. Спустя секунду фотоаппарат был у нее в руках. Она схватила его, попыталась разорвать пополам — и пару секунд Барсучонку казалось, что у нее это действительно получится.

— Давай я помогу, — предложил он.

Кель посмотрела с подозрением. Потом протянула мальчику фотоаппарат. С таким лицом протягивают саперу бомбу, которая уже начинает пищать.

Виктор взял камеру. Она оказалась намного легче пистолета. Раз — и достал пленку, два — засветил, три — свернул, четыре — спрятал обратно.

Фотоаппараты тогда были пленочные.

— Все. Твоей фотографии у него больше нет.

— Спасибо.

Фотоаппарат вернулся на место. Диана отступила на шаг, уперла руки в боки и впервые задумалась.

— Я думаю, его можно отпустить, — предложил Барсучонок.

— А если он расскажет об этом в редакции?

— «Пятнадцатилетняя девочка избивает нашего корреспондента»… Знаешь, Диана, мне кажется, такой материал покажется бредом даже в «Тайнах и ужасах»!

— Ладно, в этом я тебе верю.

Кель отправилась на кухню, послышался шум воды. А Виктор смотрел на журналиста и пытался понять — почему сейчас, стоя над избитым телом, он не испытывает ни малейшего страха?

Диана вернулась без скалки и с огромной кружкой холодной воды.

— Отойди в комнату. Пусть думает, что я одна.

Девушка присела на корточки и брызнула журналисту в лицо.

Вьюн застонал и поднял веки.

— Рада была пообщаться с вами. — Диана изобразила улыбку. — Для меня это большая честь. Давайте я помогу вам встать!

На лестничной клетке Вьюн уже был способен двигаться сам. Перевел дыхание и загрохотал вниз по лестнице, даже не оглядываясь.

Диана захлопнула дверь. Замок щелкнул, словно пистолетный затвор.

Барсучонок шагнул из комнаты. Ноги дрожали, как дрожат чашки на откидном столике плацкартного вагона… в поезде, который несётся в никуда.

Диана повернулась к нему лицом. Скалка осталась на кухне, в руке была только кружка. Но девушка все равно казалась была очень опасна.

— Послушай, — сказал лаборант, невольно отступая на шаг. — С компьютером я закончил. Если хочешь, можешь посмотреть… а потом я уйду. И обещаю, что больше не вернусь и никому не расскажу о том, что здесь видел.

— Ты чего?

— Я не хочу, чтобы меня так били.

Диана отшвырнула кружку. Кружка упала и покатилась — где-то далеко-далеко, на самом краю вселенной.

— Я клянусь тебе, — заговорила Кель, глядя прямо в глаза и с поднятой правой рукой, — что никогда и ни при каких обстоятельствах, исключая те случаи, когда это будет необходимо для спасения твоей жизни, я не причиню тебе физическую боль. Если я нарушу эту клятву — можешь меня убить.

— Знаешь, Диана… мне кажется, убить тебя будет непросто.

— Не важно! С сегодняшнего дня — ты мой друг. Я друзей не бросаю.

И они пожали друг другу руки.

***

…Вот так и получилось, что лаборант Виктор Барсучонок влип окончательно.

5. Дьявольский «Ламборджини»

Родители Барсучонка преподавали в нашем университете. И он на собственной барсучьей шкуре убедился, что родители-учителя — это не просто факт биографии, а почти диагноз.

Люди они были неплохие. Любили единственного сына и, как могли, давали ему то, что он просил. К счастью, просил Барсучонок немного. А еще они любили французов, коллег и демократию.

Ненавидели они губернатора Адамковского. Барсучонок слышал о нем, кажется, с момента рождения. А может быть, и с момента зачатья.

И тут скрывалась тайна.

Виктору казалось, что губернатор был всегда. И что он правил областью еще с тех времен, когда большой страной правили Горбачев, Черненко и другие люди со смутно знакомыми фамилиями. И будут продолжать править несколько столетий, как библейские патриархи.

Но совсем недавно выяснилось, что Адамковский стал губернатором всего лишь пять лет назад. Это никак не тянуло на древность. В том году Виктор ходил в четвертый класс. Но он был почему-то уверен, что родители уже тогда ругали губернатора на чем свет стоит. В чем же дело? Может, они ругали всех губернаторов, по очереди?

Видимо, тут была замешана какая-то пространственно-временная аномалия.

Утром, за завтраком, он видел, что Адамковский опять выступает по телевизору. Даже в пиджаке и с галстуком губернатор все равно был похож на типичного дачника, который едет в пригородном автобусе с граблями и пакетом рассады.

Губернатор Адамковский, как всегда, собирался чего-то не допустить.

— Удивительный человек. Коммунистов с регионалами помирил, — заметил отец.

— Это где? В нашем областном совете? — Барсучонок попытался изобразить осведомленность. Он точно помнил, что давно, еще в детстве, кто-то из регионалов очень громко ругал губернатора.

— Я о том, что его теперь все ненавидят. Даже коммунисты.

— Вот оно как.

Камера показала стол с более дальнего ракурса. Теперь можно было увидеть и других участников заседания. Два десятка пожилых людей в серых пиджаках усердно перебирали бумаги.

— Вся банда собралась, — заметила мать. — Вон, Пацуков сидит. Бывший почетный свиновод РСФСР, совсем в люди выбился.

Управляющий делами губернатора Самсон Иванович Пацуков был в черном пиджаке. Когда камера переключалась на ближний план, можно было разглядеть его здоровенные наручные часы с полудюжиной циферблатов.

— Зарецкого видно? — спросил отец.

— Не показывают, — процедила мать сквозь зубы. — Зачем ему светиться? Он и так всех знает.

Барсучонок покопался в памяти. О Зарецком он помнил только фамилию.

— А кто такой этот Зарецкий? — спросил он. — Министр какой-нибудь?

— Зарецкий отвечает за деликатные дела, — ответил отец. — У него нет даже официальной должности. Он просто самый главный.

Барсучонок пошел в коридор и стал надевать ботинки.

— Ты на митинг пойдешь? — спросил отец.

— А что, будет митинг?

— Губернатор запретил. Но он все равно состоится. У вас в школе не говорят об этом?

— Если и говорят, я не помню.

— Учителя, скорее всего, будут вас запугивать. Слушать их не надо. Вот увидишь, будет что-то грандиозное. — Отец понизил голос. — Самди вернулся.

— И его арестовали? — с надеждой спросил Барсучонок.

— Они даже с этим не справились. Ян Иосифович прячется, конечно. Но на митинге будет. Нам надо идти. Сегодня все решается. Если мы допустим это в нашей области — то это расползется по всей стране.

— Я не могу пойти. Мне надо помочь другу настроить Интернет.

— Да как ты не понимаешь…

Барсучонок и правда не понимал. Он был весь в своих мыслях.

Конечно, Интернет у Дианы и так работал. Но вдруг он сломается? Компьютерная техника в женских руках ломается часто.

Было бы хорошо, если бы он сломался!

***

Барсучонок тоже не любил губернатора. Впрочем, для нас это нормально. Губернаторов не любят почти везде.

Но главного регионала, Яна Иосифовича Самди, он не любил еще больше.

Причина была где-то в физиологии. При виде этого пожилого, высохшего дурака в Викторе просыпался зверь. Зверь был совсем небольшим, вроде молодого барсука. Но этот зверь жаждал крови.

Ян Иосифович происходил из теперешней Белоруссии. Он родился на Пограничье с Литвой, в чистенькой католической деревне Гольшаны. Помимо Яна Иосифовича, эта деревня интересна костелом Иоанна Крестителя, что похож на желтый сундук. А если выйти за околицу, то можно отыскать основательно обглоданные временем руины Гольшанского замка. Там даже водится одно привидение. А вокруг руин растут вековые деревья.

Видимо, именно костел и руины пробудили в молодом Яне Самди интерес к истории.

В Белоруссии местных католиков обычно называют поляками, а католицизм — польской верой. Поэтому Яна Иосифовича до сих пор иногда называют поляком, как будто это что-то ругательное.

Самди выучился на археолога и взялся за диссертацию о кладбищенской культуре Великого Княжества Литовского. Но с ней случилась заминка. Уже в аспирантуре он то ли написал, то ли размножил статью о том, что коммунизм не развивает культуру малых наций, а напротив, превращает ее в популярную мишуру. Началось давление, его вызывали в комсомол, так что пришлось переводиться к нам и защитить кандидатскую диссертацию уже в нашем городе.

Потом Самди долго ездил в археологические экспедиции и что-то выкапывал. Если он и выкопал что-то интересное, то описание этих находок так и осталось в рукописи. Он по-прежнему не любил советскую власть. Впрочем, на раскопе, среди глины и грунтовых вод, это мало кого волновало. Если за ним и вели наблюдение, то очень быстро решили, что Ян Иосифович советской власти не опасен. Что толку ссылать на каторжные работы человека, который и так ими добровольно занимается?

Наконец пришел Горбачев, и началась Перестройка. С каждым днем разрешали все больше и больше. А люди, которые считали себя образованными, тут же начинали этим пользоваться.

Сложно сказать, почему беглый археолог вдруг оказался так популярен. Может, потому что впервые на митингах в нашем городе пустили к микрофону человека, который мог рассказать о чем-то, кроме передовицы газеты «Правда»?

Во времена Древней Руси наша область была отдельным княжеством и даже вела дела с Ливонским орденом. Ян Иосифович знал всех его князей, союзы и битвы. И он обещал, что мы придем к миру, пониманию и счастью — как только подвесим за ноги коммунистическую сволочь!

В те времена многие пытались открыть бизнес. Кто-то торговал компьютерами, кто-то выступал на митингах. Некоторые из них становились первыми, еще перестроечными миллионерами и демократическими политиками. Потом они начинали понимать, что денег и власти никогда не бывает достаточно. А еще — что денег и власти на всех не хватит.

Но тогда, в конце восьмидесятых, деньги и власть казались бесконечными. Никто и не думал, что дойдет до стрельбы. Конечно, в Карабахе уже дошло. Но все были уверены, что это дикая окраина, и мы туда просто никогда не попадем.

Оказалось, наоборот. Дикие окраины поползли все глубже к сердцу страны, словно раковые метастазы. И когда советская власть отменила сама себя, то весь бывший Советский Союз стал одной большой и дикой окраиной. Новоявленные миллионеры и политики сменили калькулятора и микрофоны на верный пистолет или автомат Калашникова. И начали передел денег и власти более быстрыми способами.

Но Ян Иосифович продолжал выступать, уже с трибуны нашего областного совета. Он требовал суда над Лениным, в 1993 чуть-чуть не поехал штурмовать Белый Дом с гранатометом, а еще призывал к бдительности. Видимо, он считал себя настоящим европейским политиком. И в чем-то был прав. Ведь наша область — размером с Бельгию, только дикая.

Но эти подробности годились для биографических заметок. Самое главное о Самди вы узнавали, когда видели его вживую. И это зрелище Барсучонок запомнил отлично.

Сухой как щепка, с лысым черепом и остановившимися глазами, Ян Иосифович монотонно вещал о бесконечных кознях коммунистов и недобитом КГБ.

— Он старый диссидент. Иногда заговаривается, — говорил отец. — Ему нужен хороший политтехнолог. Если поработать, за Самди могут пойти миллионы.

Виктор, напротив, считал, что Яну Иосифовичу политтехнолог не нужен. Все равно Самди все будет делать по-своему. Где это видано, чтобы вождь слушался специалистов по рекламе?

А по-настоящему Яну Иосифовичу нужен экзорцист. Хороший экзорцист, католический. Будет совсем замечательно, если из ордена иезуитов. Чтобы ни один демон не уцелел.

Другое дело, что когда демоны покинут это тело, к политике оно будет уже непригодно. Останется оболочка. Сморщенный, забывчивый и больше никому не нужный старый археолог.

***

День прошел весело. В нашей оккультной гимназии почти все дни веселые. Но Диана легла на этот пестрый фон яркой черной полоской.

На биологии Надежда Викторовна попыталась выяснить, до какой темы дошла Диана в прошлой школе.

Диана сказала, что из простейших организмов ее интересуют только чума, холера, сибирская язва и ботулизм. А так ей ближе большие, настоящие животные. Например, медведь или волк.

— Кстати, вы знаете, что делать, если встретите медведя или волка в каких-нибудь диких местах? Это зависит, — Диана повернулась к классу, — от того, какое у вас с собой оружие…

Ее выслушали с интересом.

На перемене вокруг Дианы как-то сам по себе образовался круг из пустых стульев. Барсучонок не выдержал и подсел.

— Мне проводить тебя сегодня? — спросил он.

— Я помню дорогу, — ответила Диана. — Но проводи. У меня есть вопросы.

***

В следующий раз Диана нарушила молчание уже на пустыре.

— Здесь есть поблизости лес? — спросила Кель. — Мы вроде бы на окраине, но леса не видно. Похоже, я плохо понимаю этот город. Раньше я думала, что все города одинаковые.

Барсучонок задумался.

— Есть парки. Не такие, как этот, — Барсучонок кивнул на чахлые деревья и панораму завода, — а большие. В Любанке, например.

— А там стрелять можно?

— Ты хочешь кого-нибудь застрелить?

— Мне нужно поохотиться на дикую птицу.

Барсучонок снова задумался. Он всю жизнь прожил в городе и с трудом представлял, сохранились ли в нашей области дикие звери. Наверное, сохранились. У нас тут порядочная глушь.

Он попытался представить, где в окрестностях города может скрываться лес, полный диких зверей. Вот Казанский проспект, мы проезжаем последний микрорайон с новенькими многоэтажками морковного цвета. Дальше — горы песка, пруды, какие-нибудь гаражи. Знак сообщает, что город закончился.

А что потом? Трасса идет на Белоруссию. Вдоль нее — лесополоса. За деревьями виднеются бывшие колхозные поля. Эти поля поросли непролазным бурьяном с пахучими розовыми цветочками.

А где же лес? Где же звери? Наверное, их придется на карте искать.

— У нас есть леса. Но туда ехать надо, — сказал Барсучонок.

— Покажешь, как доехать.

— Ты уже хочешь отдохнуть от нашей гимназии?

— Нет, хочу поохотиться.

— У тебя интересные увлечения.

Кель нахмурилась.

— Я не могу сказать, что люблю охоту, — сказала она, — но я люблю дичь. Уже четвертый год я не пробовала хорошей дичи. У болотной птицы очень интересный вкус. Если можно добраться до духовки, птицу запекают в брусничном варенье и подают с черным перцем. Я, как настреляю, обязательно тебя угощу. Тебе понравится.

— Диана, пощади. Я на обед только чай брал!

Барсучонок хоть и оголодал, но зато немного успокоился. Значит, Диана на кухне умеет не только лупить людей скалкой и орудовать ножом.

Если человек любит вкусно поесть, он не потерян для этого мира.

Они вошли в арку.

— Стоп! — сказала Диана.

— Что такое?

— Нас поджидают. — Девушка вжалась в щербатую кирпичную стену и сделала знак рукой. Барсучонок последовал ее примеру.

— Кто? — прошептал он.

— Видишь, те двое. На лавочке.

На лавочке, под цветочной стеной палисадника, сидели двое. Если бы не подсказка Дианы, Барсучонок прошел бы мимо и никого не заметил.

Один был в стильно потертой куртке, клетчатой рубашке и с ухоженной небритостью на молодом лице. На колено он положил стильный желтый блокнот.

Напротив него — отяжелевший усач с печальной морщиной на лбу. Несмотря на жару, усач был в пальто и свитере, которые купил, кажется, еще в восьмидесятых.

Они разговаривали. О чем — было не разобрать.

— Тот, который в пальто, мне знаком, — сказала Диана.

— Это какой-нибудь международный террорист?

— Нет. Это Багрымчик, следователь.

— И что теперь делаем?

Диана достала из-под полы пиджака пистолет и проверила. Потом вернула обратно.

— Если бы нас хотели убить, — сказала она, — то прислали бы незнакомых. И не стали бы сажать на самом видном месте. Они пришли поговорить. Идем!

— А если они пришли тебя арестовать?

— Это исключено.

— Почему ты так думаешь?

— Следователи не ходят на дом, чтобы допросить или арестовать. Для этого у них есть оперуполномоченные. На счет два отлипаем и идем с непринужденным видом. Раз — два!

Двое на лавочке были слишком увлечены разговором. Они заметили Диану и Барсучонка, когда ребята уже подошли к ним вплотную.

У лаборанта мелькнула мысль, что надо было просто проскочить мимо них и скользнуть в подъезд. А эти двое пусть так бы и ждали до темноты.

Багрымчик изобразил улыбку.

— Здравствуй, Ира Кирунина.

Кель замерла и окатила его взглядом, настолько холодным, что от него замерзла бы и лава.

— Кирунина осталась в старых газетах, следователь Багрымчик, — заявила девушка.

— Ну что ты, Ира, успокойся.

— Я вам не Ира, следователь Багрымчик.

— А я больше не следователь, если что.

— Кто же вы?

— Независимый борец с преступностью.

— Бэтмен, что ли? — не выдержал Барсучонок.

— Можно сказать и так.

— А где же ваш бэтмобиль? И как называется ваша корпорация — «Уэйн Энтерпрайз»?

— Милый юноша, вы кое-чего не заметили.

— Я не заметил ваш бэтмобиль?

— Вы не заметили, что я не с вами разговариваю?

— Нет, постойте, — встрепенулся человек с блокнотом, — это, наоборот, очень интересно. Было бы здорово узнать, что думают ученики ведущих гимназий о феномене Дианы Кель. Молодой человек, что вы об этом думаете?

Барсучонок не успел ответить.

— Кто вы такой, — спросила Диана, — чтобы у него спрашивать?

— Меня зовут Андрей Мартышин, — небритый улыбнулся, — я независимый журналист.

— Аналитическая газета «Тайны и ужасы»?

— Она хорошая, но я с ней не сотрудничаю. Вы могли видеть мои статьи в «ТюТю» и колонку в журнале «Ну, за». Также я иногда выступаю на «Радио Свобода».

— Чем вас не устраивают «Тайны и ужасы»?

— Они недостаточно элитарны.

— Я думаю, вам следует обратиться в это издание, — ледяным голосом произнесла Кель. — Мы с Виктором уже дали ему интервью.

— Ну чего ты, Диана, — не удержался Барсучонок. — Я и этому деятелю готов интервью дать. Давайте, разворачивайте блокнот. Итак, появление Дианы Кель позволило нашему классу решить многие важные задачи. Раньше мы часто спорили, что лучше — Pascal или C? Разумно ли введение классов? Есть ли здравое зерно в идее Unix-ов для рабочего стола? Благодаря Диане…

— Вы говорите слишком быстро. И я хотел вам задать совсем другие вопросы.

— А что вам интересует? Как из Ирольна попасть в Диэдарнис? Мы с Дианой в Розе Мира не сильны, это к директору.

— Я хотел спросить…

— Раз вас не интересует Роза Мира, то слушайте дальше. Среди разработчиков до сих пор не утихают споры, какой компилятор лучше. Например, ходят странные слухи о компиляторе от Intel. Говорят, в Петербурге один программист…

Что случилось в Петербурге, Мартышин так и не узнал. Из арки с веселым ревом вырулил светло-серый «Ламборджини Дьябло», сделал круг по двору и затормозил прямо напротив нашей скамейки.

В окнах показались головы любопытных. Тогда, в 1997-м, «Ламборджини Дьябло» считался редкостью и шиком даже в Москве. А у нас, в Тиглях, его видели только на календариках.

Из кабины водителя высунулась веселая белокурая голова в зеркальных солнцезащитных очках.

— Простите, — осведомился он, — это здесь проживает Диана Кель? Ага, теперь мне все ясно! Это вы и есть та самая Диана.

«Ничего тебе не ясно», — подумал Барсучонок.

Кель молчала.

— Допустим, это так, — ответил журналист. — А вы кто такой?

— Я социальный работник. Меня послали присмотреть за девочкой. Она живет без родителей, у нее могут быть проблемы в школе. К тому же в Тиглях много хулиганов.

Из открытого окно «Ламборджини» постукивала электронщина. Виктор с третьей попытки опознал Kraftwerk.

— А разве Диана не способна защитить себя сама? — осведомился журналист.

— Способна. Но ей нужна помощь, чтобы освоиться в нашем городе.

— Как вас зовут? — вступил следователь.

— Меня зовут Павел Гобзема. Будем знакомы.

— Социальный работник, значит.

— Да.

— Ну да, вашего брата и так называют, — процедил в усы бывший следователь.

— О чем вы?

— О команде нашего дорогого и любимого губернатора Адамковского! — взорвался Багрымчик. — Нам все отлично известно! Про Пацукова, который загреб себе все санатории и бывшие пионерские лагеря, даже те, что в руинах. Про сталиниста Щура, которого на милицию поставили. Он дурак дураком, конечно, но есть еще и Зарецкий. И именно Зарецкий всем командует. В обход областного совета!

— Ну, я в эту команду не вхожу, если что. Должность пока маленькая.

— Ваша должность называется «сын генерала»?

— А что плохого в том, что мой отец генерал?

— То, что вас, особистов, за версту видно.

— А разве вы, следователь Багрымчик, в Министерстве спорта и туризма работали? — осведомился Гобзема.

— Я — бывший следователь. Работал в следственном комитете. Теперь ушел в политику. И я узнаю особиста, какие бы документы он ни показывал. Вы что думаете, мы ничего не знаем? И на Пацукова, и на Щура, и на Зарецкого можно при желании знаете, какие дела завести? Даже в Москве дым пойдет.

Барсучонок слышал эти фамилии. Должностей, правда, не знал. Люди власти казались ему примерно одинаковыми фигурами в пиджаках. Эти люди сидят на совещании слева и справа от губернатора и внимательно его слушают.

К тому же его совершенно не волновали их должности. Их фамилии его не волновали тоже.

Его волновала одна-единственная фамилия — Кирунина.

Во-первых, потому что так называли Диану. А Диана значила для него больше, чем все Самди и Пацуковы, вместе взятые.

Во-вторых, потому что он вспомнил, где слышал эту фамилию.

И как только вспомнил, начал медленно, чтобы никто не услышал, отходить в сторону. Подальше от лавочки. Поближе к продуктовому магазину.

***

Продуктовый магазин «Крендель» занимал первый этаж кирпичной пятиэтажки. Позади него зеленый забор огородил небольшой закуток. В закутке громоздился целый лабиринт деревянных ящиков. Рядом — два ряда гаражей.

А за магазином улица Ланькова обрывается пустырем, заросшим дикими деревьями.

Этот пустырь тянется до самой реки. Из-за деревьев торчит полуразрушенная водонапорная башня. Но пространство там открытое. Спрятаться не получится.

Поэтому Барсучонок отступал к закутку. Там будет можно либо нырнуть в магазин, либо прошмыгнуть за гаражами.

Он не знал, что делать потом. Главное — уцелеть. А там что-нибудь придумаем.

Уже возле зеленого забора он оглянулся. И понял, что скрыться не получится.

Диана шла за ним. Она двигалась бесшумно и быстро, как положено профессионалу.

А те, кто на лавочке, продолжали свой спор. Под механическое пульсирование немецкой электронной музыки они сыпали генералами, особо уполномоченными и бывшими вторыми заместителями районного исполнительного комитета. Они так и не заметили, что их подопечные разбежались.

Диана бросила назад быстрый взгляд. Болтают. Потом обвела взглядом окна. Все чисто. Кто хотел, уже насмотрелся на «Ламборджини» и вернулся к обычным делам.

Кель достала из-за полы пистолет и, не сбавляя шаг, сняла с предохранителя.

Барсучонок побежал.

6. Запрещенный ролик

Это случилось год назад.

Надо сказать, что в 1998 году Интернет в нашем городе был очень медленным. Чтобы скачать две-три песни в mp3, нужно было сидеть целый вечер. А дисководов для записи CD-R не было даже в элитной тринадцатой гимназии.

Впрочем, в обычных школах тогда не было и Интернета.

Поэтому большие файлы носили по-старому, на дискетках.

И вот однажды зимой Геннадию Степановичу потребовалось срочно передать в двадцать первую школу что-то очень большое и важное. Это что-то занимало шесть дискет. А нести должен был Барсучонок. Его как раз утвердили лаборантом.

Дискеты были трехдюймовые и разноцветные: желтая, красная, зеленая, еще зеленая… Геннадий Степанович убедил директора, что именно яркие разноцветные дискеты нужны для педагогики будущего.

Барсучонок отправился в путь.

Стоял промозглый зимний день. Снег подтаял, ботинки прилипали. Барсучонок, однако, был абсолютно счастлив.

Выходные он обычно проводил за компьютером. Но пользовался любым шансом, чтобы побродить по городу вместо школьных уроков.

Вот и кольцо перекрестка с замерзшей клумбой посередине. Здесь заканчиваются Тигли и начинается Московский район. На той стороне дороги — сплошная застройка девятиэтажками.

Нужная школа спряталась там, во дворах. Барсучонок зашлепал через пешеходный переход. Вчерашний снег казался серым, словно газетная бумага. И таким же серым, газетным было все вокруг — небо, дома, машины и люди в тяжелых куртках.

Двадцать первая школа была самой обыкновенной. У нее не было охраны, и даже калитка не запиралась. Барсучонок вошел в сумрачный холл, сбил с ботинок снег, сдал куртку в гардероб и пошел на второй этаж.

Урок информатики шел полным ходом. Дети увлеченно рубились по сети в Duke Nukem. А за компьютером преподавателя сидел…

Вот это сюрприз!

…сам Алукадр Тришин!

— Ты что здесь делаешь? — спросил Барсучонок.

— Как видишь, играю.

А пока Алукард играет, у нас есть время немного про него рассказать.

Конечно, по паспорту он никакой не Алукард, а Максим. Но Максимов много, поэтому Алукард.

Алукарду Тришину шестнадцать. Он очень готический и знает наизусть весь «Пикник», «Агату Кристи», поздний Tiamat, The Cure и много других групп, чьи названия очень загадочны.

Правда, все впечатление от этих познаний портит его лицо. Физиономия Алукарда совершенно нетипична для байронического героя — здоровенная и красная, она напоминает огромный помидор, выращенный передовыми мичуринцами. Поэтому и кажется, что, несмотря на длинные волосы, черную одежду и серебряную пентаграмму на груди, Алукарду все-таки не до конца знакомы космическая скорбь и кладбищенская романтика.

Шохина как-то сказала, что в ее собаке больше готики, чем в Алукарде Тришине. На что Барсучонок ей ответил, что через десять лет Алукард будет собирать стадионы или завалит прилавки своим мощным творчеством. А собака как была собакой, так ей и останется.

Барсучонок познакомился с Алукардом в музыкальном отделе нашего универмага. Никто не помнит, кто из общих знакомых связал их вместе. Может, Шохина, а может, Siouxsie & the Banshees. Шохину Алукард грозился прибить. Поэтому пусть это будут Siouxsie & the Banshees.

Тришин немного завидовал Барсучонку. Вида не подавал, но завидовал. Алукард занимался рунной магией и тоже хотел учиться в оккультной гимназии.

И вот он собственной персоной сидит за компьютером в восьмой школе. Барсучонок, конечно, знал, что юный гот живет где-то здесь. Но о том, что он учится в восьмой, узнал только сейчас.

Пришел учитель и прогнал Алукарда. Барсучонок вручил учителю дискеты и тоже засобирался. Вышел в коридор наткнулся на Тришина.

— Ты на уроки не пойдешь? — спросил Виктор.

— Нет. Мне нужна твоя помощь.

Конец ознакомительного фрагмента.