Офицер

Александр Назимов, 2023

Захватывающий рассказ о непростом пути обычного советского парня, становящегося курсантом элитного военного ВУЗа, и о его успешной службе после обучения. Переживания в революционных событиях Афганистана и тайнах холодной войны. Книга о боевой подготовке, спецоперациях и неожиданных поворотах судьбы. Это не только история одного человека, а захватывающая экспедиция в мир военных загадок…

Глава I

Юность и учеба в военном институте

Детство моё и юность прошли на Днепре, в городе Каневе. Старинный город, расположенный на Днепровских кручах, весь утопает в зелени. Когда плывёшь по Днепру, видны только крыши домов, всё остальное закрывают деревья.

Отец мой — Василий Алексеевич, работал секретарём райкома партии. Жили мы в коттедже на тихой улочке им. Ю. А. Гагарина. Рядом была моя школа им. Т. Шевченко. Мама — Полина Павловна, работала в универмаге продавцом обувного отдела.

Город знаменит не только могилой Тараса Григорьевича Шевченко, но и могилой-музеем писателя А. П. Гайдара, погибшего в годы Великой Отечественной войны под нашим городом.

Ещё одна достопримечательность — старинный собор 1144 года постройки. В советское время в нем находился исторический музей. Все 60-е годы прошлого века в Каневе строили гидроэлектростанцию. Торжественный пуск её был проведен в 1972 году. На митинг собрался почти весь город. ГЭС давала работу большей части трудоспособного населения. Вырос целый посёлок энергетиков, который построили на намытом песке, поэтому его в народе назывался «Намывом». Электрическую лампочку, загоревшуюся от первого тока ГЭС, включил мой отец.

Основным занятием школьников во время каникул была рыбная ловля. ГЭС перегораживала путь миграции рыбы, её много скапливалось в котловане. Все бетонные откосы занимали рыбаки. Рыбинспекция гоняла их день и ночь, но эффект от такой борьбы с браконьерством был мизерный. Рыбаки разбегались и прятались в постройках завода железобетонных изделий. Как только инспектора уезжали, народ вылезал из укрытий и опять начинал «косить рыбу». Почему косить? Потому что ловили не на наживку, а на голые тройники с грузом. Дёргать нужно было сильно, периодически подтягивая леску или стальку, вот и получалась видимость косьбы. Рыбаки стояли очень плотно, не раз били друг друга грузом или загоняли в соседа тройники. Попадало и мне, и моему младшему брату Серёге. Один раз мне так глубоко загнали крючок в ногу, что пришлось вырезать ножом. Рыбалка — это всегда азарт и ожидание неизвестного. Бывали особенно удачные дни, когда удавалось зацепить крупного судака или сома, и для нас это был настоящий праздник.

Учился я легко, без напряжения. Играл на бас-гитаре в школьном ансамбле. С девятого класса нас с соседом Витей Козиным приглашали играть на танцплощадке города и на свадьбах. Ансамбль Дома культуры по выходным разделялся на две группы. Дополнительных музыкантов набирали из школ и культпросвет училища. Это были мои первые трудовые заработки, или калым, как его называли.

С девочками не встречался, у меня на них не было времени. Вечерами собирались компаниями со сверстниками. Все танцевали, а мне всё время приходилось играть. Иногда потанцуешь с одноклассницей или соседкой, но подруги у меня не было.

Стать военным посоветовали друзья отца, сотрудники КГБ. В Каневе был отдел этой конторы, так как в город приезжало много иностранных делегаций, посещавших могилу Т. Г. Шевченко. Начальник отдела, седой подполковник КГБ, в форме я его ни разу не видел, предложил помогать им. Позже я понял — это была задумка отца, чтобы заранее пробить мне путевку в жизнь советской системы.

Сотрудники КГБ дежурили, пока делегация находилась в городе. Туристы жили на теплоходе, если приплывали по Днепру, или в гостинице, расположенной возле Чернечей горы, если приезжали на автобусах. Большинство делегаций из Киева приезжало и уезжало в тот же день.

Мне давали мелкие поручения — проследить за парочкой, которая отделилась от группы, подойти поближе и послушать, о чем говорят. Комитетчики посоветовали мне серьёзно заняться английским языком и начать вести дневник, чтобы научиться фиксировать все события. Родители наняли репетитора, учителя английского языка из другой школы. К окончанию средней школы я хорошо понимал, о чём говорят иностранцы. О проделанной работе я писал отчеты. Знание языка определило мою дальнейшую судьбу. От управления КГБ по Черкасской области я получил направление в военный институт. Он готовил работников — военных атташе, переводчиков и специалистов для ГРУ. Отбор в ГРУ шёл после второго курса. Личное дело кандидата в ГРУ заводилось по месту жительства за год до его поступления в учебное заведение. Судимость родственников проверялась до третьего колена, выявлялись все связи за границей. Куратор кандидата лично отвечал за каждого отобранного для учебы. Служба внутренней безопасности КГБ рано или поздно выявила бы утаённые сведения. Куратор, допустивший такое упущение, нёс строжайшее наказание, вплоть до увольнения, а кандидат — исключался как не соответствующий требованиям.

Конкурс в институт был очень высокий, двадцать пять человек на одно место и больше. Причем поступала элита, дети секретарей обкомов, генералов, других высокопоставленных чиновников и партийных функционеров. Почти все абитуриенты были отличники и медалисты. В этом институте сдавали все экзамены, льгот на сдачу одного экзамена медалистам не было.

Училище располагалось на довольно большой территории. Управление и штаб находились в здании, построенном более 250 лет назад, ещё при царице Екатерине II. Раньше в нём располагался кадетский корпус. Высокие потолки, широкие коридоры и толстые стены характерны для построек того времени. По высоте трёхэтажное здание было на одном уровне с современным пятиэтажным общежитием. Контрольно-пропускной пункт (КПП), располагался в проходной двора. При СССР это учреждение не афишировалось, чтобы меньше привлекать интерес разведок других стран. Режим секретности соблюдался во всём. От КПП шла центральная аллея, в конце которой стояли бюсты выпускников — Героев Советского Союза. Справа от аллеи находился строевой плац, на котором проводились тренировки, занятия и построения курсантов училища по понедельникам на развод, и по праздникам для зачитки приказа и прохождения торжественным маршем. На плацу выстраивались «коробки» из рот курсантов. На правом фланге находилось знамя, строился оркестр и управление училища. На левом фланге становился батальон обеспечения учебного процесса (БОУП). После построения на развод роты проходили торжественным маршем и расходились по местам учёбы.

Занятия проходили в основном корпусе, который был построен в виде буквы Ш. К его центральному входу прямо от КПП вела боковая дорожка. В фойе основного корпуса находилось боевое знамя, охраняемое часовым. На первом этаже, справа от центрального входа, располагалась первая кафедра. В её учебных классах преподавали историю КПСС, марксистско-ленинскую философию, политическую экономию, психологию и педагогику, научный коммунизм. В левой части от центрального входа находилась кафедра тактики. На втором этаже располагались кафедры математики, физики, химии, теоретической механики, начертательной геометрии, сопротивления материалов. На третьем этаже — кафедра иностранных языков.

В левом крыле здания, на первом этаже, находилась столовая. С её торца была пристроена кухня, где готовили еду. В наряд по столовой заступал взвод солдат из БОУП. Обслуживали курсантов гражданские официантки и повара, их принимали на работу как служащих Советской Армии (СА). На втором этаже левого крыла находилась кафедра связи. На третьем — кафедра боевых искусств.

В правом крыле на всех трёх этажах располагалась кафедра специальной подготовки. Здесь курсанты получали основные знания, для чего и существовал институт по разведывательной деятельности и диверсионной работе. До 1974 года название училища было — военный институт иностранных языков, а после открытия юридического факультета в названии оставили — военный институт.

В центральной части пристройки к основному корпусу находились: на первом этаже — узел связи и штаб, на втором этаже — библиотека с читальным залом, на третьем — кинозал и клуб.

Справа от основного здания находились три общежития для курсантов. В них проживали пять курсов по три роты в каждом. В роте насчитывалось от 60 до 80 курсантов.

Слева от основного здания располагались: гостиница, медицинский пункт и спортивный зал. Сзади основного корпуса располагался спортивный городок.

Справа от КПП № 1 был разбит парк с фонтаном. Посетители могли расположиться в комнате для встреч или на лавочке в парке.

Второй контрольно-пропускной пункт — КПП № 2, был запасным, и использовался для выхода на параллельную улицу. Забор вокруг территории института был высокий, вдоль его стен росли высокие деревья.

Службу по охране училища несли солдаты из БОУП. Вход и выход был строго по пропускам и увольнительным запискам. По выходным в увольнение уходило до 70 % курсантов. Семейным курсантам разрешалось ночевать в городе.

Начальник училища, генерал-лейтенант Морозов Анатолий Петрович, приезжал на службу к восьми часам утра. Только его черная “Волга” проезжала через КПП № 1, остальной транспорт пропускали через КПП № 2. Через него осуществлялась вся жизнедеятельность училища.

В училище каждый знал свои обязанности, существующая строгая дисциплина и контроль приводили механизм работы института к бесперебойному циклу. На территории и в помещениях поддерживалась идеальная чистота и порядок.

Вступительные экзамены абитуриенты сдавали в учебном центре на окраине города. Экзамены принимали преподаватели института и московских школ.

Поступать в училище я поехал сам. С нашего города поступал один, а с области — всего три человека. До Киева добрался по Днепру. Мне больше нравилось плыть на ракете на подводных крыльях “Метеор”, чем ехать в автобусе. Всю дорогу простоял на палубе, смотря на Днепровские кручи. Чувствовал, что прощаюсь с Украиной надолго. Всегда потом скучал по родному краю. До Москвы доехал поездом. С вокзала на такси добрался до училища. Сдал документы и вместе с другими абитуриентами ждал, пока увезут автобусом в учебный центр. Ехали больше часа. Центр имел всю инфраструктуру военного городка: плац, жилые казармы в одноэтажных зданиях, двухэтажную столовую, учебный корпус, парк учебно-боевых машин, стрельбище и спортивный городок.

Экзамен по физической подготовке сдал легко, а в сдаче остальных экзаменов уверенности не было. Сочинение написал нормально, как в школе. По математике были сомнения в решении одной из задач. Английский — единственный экзамен, сдавая который почувствовал, что все члены комиссии довольны. Оценки никому не объявляли. После второго экзамена прошли медицинскую комиссию, после которой некоторых отчислили. Все ждали результатов экзаменов. Набирали триста человек из шести тысяч абитуриентов. Дождались, когда стали зачитывать фамилии. Мои земляки не прошли по конкурсу. Когда назвали мою фамилию, я вышел из строя и пошел в толпу поступивших абитуриентов. Здесь все гудели, переполненные эмоциями, делились впечатлениями, каждый не был до конца уверен, что поступит. Что делали неудачники, мы не видели. Нас всех увели, подстригли наголо, помыли в бане и переодели в форму. Прощай, “гражданка”. Гражданскую одежду со склада сдавали во вторсырьё, на вырученные деньги покупали продукты в детский дом. При Союзе забота была обо всех слоях населения. Жили ровно, не было нищих и бездомных, теперь вспоминаю те времена, как лучшие в своей жизни.

Форма мне была к лицу. Обмундирование выдали хлопчатобумажное. Мы остались в учебном центре на месяц проходить курс молодого бойца. Гоняли нас до седьмого пота. С утра и до самого вечера изучали уставы, ходили строевым шагом, стреляли из автомата и пистолета. Основной упор был сделан на физическую подготовку. Каждое утро — бег на три километра с полосой препятствий. Начальник кафедры физической подготовки, полковник Киктенко, отбирал сильнейших курсантов для сборной команды училища. Присматривались к нам и специалисты по боевым искусствам. Все нормативы мне давались легко, но чувствовалась общая усталость от напряженного распорядка дня. Я не высыпался и был всегда голодный. Набирал в карманы сухари, которые сушили на кухне, потом при случае грыз их. Со временем чувство голода прошло, но первый месяц был самый трудный из всех лет курсантской учёбы.

1 сентября принимали присягу на Красной площади. Выстроились все московские училища. После церемонии курсанты прошли торжественным маршем перед заместителем министра обороны по учебным заведениям.

Так началась моя курсантская служба и учёба. В общежитии поселили в угловую комнату на солнечной стороне. Жили по четыре человека в комнате. Со мной попали: Серёга Ходаков — сын прокурора Краснодарского края, Лёха Головченко — сын полковника внешней разведки, которого Алексей никогда не видел, он был внедрён где-то за границей. Лёха был слабоват физически — маменькин сыночек, но с головой у него было всё в порядке. Поступить в институт Алексею, наверное, помогли сослуживцы отца из внешней разведки.

Ходаков наоборот, хорошо был развит физически, занимался боксом. Отец его в училище устроил, чтобы за драки в тюрьму не попал. Третьим был Витя Синько, выпускник московского Суворовского училища. Отец у него погиб при исполнении служебных обязанностей — в училище проходил вне конкурса. Многие медалисты поступить не смогли, так как это заведение было наполнено сыночками высоких чиновников. Я по сравнению с ними был из колхозной глуши, но мой английский был одним из лучших. Может, помогло и то, что я два года работал на КГБ.

Всех курсантов с первых дней учёбы стали вызывать в особый отдел для дачи подписки о сотрудничестве. Без этого учёбы здесь не бывает. Меня тоже вызывали. Тогда же я и взял второй псевдоним для работы на внешнюю разведку. Беседа с контрразведчиками всегда имела сладковатый оттенок. Говорили они тихо и спокойно, но боялись их все. От этих сладких речей могло стать очень горько. Лишнего говорить в среде, где я находился, нельзя — всё доложат и спрос будет серьёзный.

С первых дней я настроился окончить училище с золотой медалью. Широкая дорога по службе мне светила только через отличную учебу. Командир 9-й роты, капитан Компаниец, дал перечень предметов, которые мы будем изучать на протяжении всего курса. Я пошёл в учебную часть, взял перечень предметов, которые идет в диплом с оценками. Выяснил, что во втором семестре несколько предметов идут в зачетную ведомость для диплома. На них я и решил обратить особое внимание.

Ребята в нашем взводе были подготовлены хорошо. Отличников на первом курсе было много, хотя учиться было очень тяжело, поток информации обрушился на нас, как дождь из ведра. На самоподготовке не успевал всё выучить, занимался до отбоя, а иногда и ночью, благо, что после отбоя не запрещалось заниматься, в комнате стояла настольная лампа. К физическим нагрузкам добавились и умственные нагрузки. Чередование учебы и спорта давало разгрузку.

Командир нашего 4-го взвода, капитан Селин, был очень спокойным и невозмутимым человекам. Его все уважали. Ротный «компана» — противоположность ему крикливый и злопамятный. Дисциплину я не нарушал, передо мной стояла одна задача — накопить первоначальные знания, чтобы на этой базе строить будущее. Если пропустить хоть одну лекцию, потом трудно догонять. Заметил, что по гуманитарным предметам можно на дополнениях к основным занятиям зарабатывать отличные оценки. На семинарах тоже старался по всем вопросам сделать дополнения. Некоторые во взводе с недовольством посматривали на меня, но напрямую выступить боялись, никто не знал, кто у кого за спиной стоит, поэтому можно было нарваться на неприятности. К тому же я уже хорошо подружился с Ходаковым. Вдвоём мы бы смогли забить любую группу, не говоря об одиночке. Свои лидерские качества я не проявлял, стоял всегда в стороне от толпы. Лидировали москвичи. В нашем взводе был сын члена ЦК КПСС Гришина, секретаря московского горкома партии. Молодой Гришин был заносчивый, наглый и бесцеремонный. Командование его боялось. Особых вольностей он не допускал, но своим положением всегда кичился. Хорошо, что он не в нашем отделении был, а то рано или поздно его бы взгрели. С рук такое не сходило, отчислили бы из училища. Командирами отделений ставили кадетов. Нашим отделением командовал бывший кадет Синько. Старшими рот и заместителями командиров взводов назначали тех, кто поступил в институт из войск.

Службу в наряде по роте несли по графику, выпадало быть в наряде очень редко. Ещё назначали в патруль по городу. Это были самые хорошие наряды: город изучишь, послушаешь много интересных рассказов от офицеров. Развод патрулей происходил в комендатуре города. В такие наряды мы очень редко попадали, наше училище сильно не нагружали. Тем более, пока все роты пройдут в патруль и дойдёт очередь до нас, проходит полгода.

Через два месяца после начала учёбы всех подвергли специальному тестированию. Тесты проводили преподаватели из кафедры специальной подготовки. Они были очень сложные тесты и в основном — на зрительную память и мышление. Как потом оказалось, именно это тестирование сыграло решающую роль в моём жизненном пути. Я показал коэффициент усвоения информации свыше 85 %, основная масса — от 35 до 60 %.

После тестирования меня вызвал ротный и сказал: «Назимов, теперь после обеда будешь ходить на два часа на спецкафедру к полковнику Вишневскому, а потом — на самоподготовку». «Есть», — ответил я.

Из нашей роты ещё Серёга Блажкун показал высокие результаты. Вдвоём мы ходили на дополнительные занятия. Всего из курса отобрали двенадцать человек. Полковник Вишневский дал нам задание — составить тысячу слов по цифровому коду для создания карты памяти. У меня ушло больше недели, пока я смог составить эту схему. Параллельно нас обучали скоростному чтению. Каждому очень хотелось проявить себя. Все двенадцать человек понимали, что показав хорошие результаты, они будут служить в разведке.

Через год я читал три тысячи знаков в минуту, когда мои однокурсники читали от 800 до 1000. Взглядом я охватывал всю строку, а составив карту памяти, начал изучать арабский язык и китайские иероглифы. Через год тренировки памяти знал три с половиной тысячи иероглифов. Вишневский знал шестьдесят тысяч. Успехи именно в этой группе, давали мне привилегии. В наряды не ставили, мог заниматься самостоятельно в читальном зале, а не с взводом, где шум отвлекал и не давал сосредоточиться.

Через три месяца после начала учёбы замполит батальона, подполковник Затуловский, искал музыкантов для ансамбля среди курсантов всех рот. Аппаратура и инструменты остались от прошлого выпуска. Я сказал, что играю на гитаре и могу привезти свою хорошую гитару, которую подарил мне отец в десятом классе. Это была бас-гитара «Мюзима», которая по тем временам была очень дорогой и стоила как мотоцикл.

Замполит выписал в управлении училища отпускной билет, и я уехал домой за гитарой. Два дня на дорогу и два дня дома, это был мой первый отпуск. Дома никто не знал, что приеду, — не стал звонить, да и времени не было, торопился на киевский поезд. Радости было у всех, устроили целый праздник с застольем. Вот тогда девчонки обратили на меня внимание. Сразу две соседки начали намекать на дружбу и переписку. Один вечер походил по городу с одной, другой вечер — со второй. В форме я чувствовал себя выше сверстников. На танцах в Доме культуры многие смотрели с завистью, но большинство поздравляло с поступлением. Девчонкам сказал, что после первой сессии приеду на десять дней, тогда погуляем, а писать нет времени. Мне нравилась совсем другая девчонка, моложе меня на три года. Я к ней не подходил, пусть ещё учится. Жили мы рядом. Она хорошо знала английский язык, что могло сыграть решающую роль при создании семейной пары.

После возвращения из отпуска подполковник Затуловский назначил меня руководителем ансамбля. Своё первое выступление мы готовили к Новому году. Музыкальные вечера проходили в широких коридорах учебного корпуса. На третьем этаже играл ансамбль четвёртого курса, на втором — объединённый второго и первого курсов. В пятницу и субботу к нам на танцы приходили девчонки из московских институтов. Ребята приглашали своих знакомых и любимых. Девушки постарше шли к старшекурсникам, чтобы познакомиться и выйти замуж. Наше училище славилось и считалось элитным среди всех военных учебных заведений Советского Союза. К нам на танцы приходили девчонки с первых курсов и старшеклассницы из московских школ. У курсантов популярными были студентки Института иностранных языков, Московского госуниверситета и Московского института международных отношений. Приглашали и нас к ним на встречи.

Первый Новый год прошёл очень весело. Все разъехались по приглашениям в другие институты. Наш ансамбль попал в медицинский институт. Играли вместе с их музыкантами. Пока был на сцене, всех девчонок разобрали, а те, что остались свободные, мне не приглянулись.

Четвёртому и третьему курсу разрешили проводить вечера в среду. Кто-то из ребят подал идею поговорить с дочерью начальника училища, она часто приходила к нам на танцы. Все её боялись, и поэтому никто не приглашал танцевать. Она всегда была в кругу подруг, танцевала только быстрые танцы, а во время медленных стояла в грустном одиночестве. Она никого не приглашала, думаю, из-за гордости. Я решил, что подойду и поговорю с ней о том, чтобы она попросила отца разрешить нам проводить танцы, как и старшекурсникам.

Со мной в ансамбле играл курсант Саня Середа, отец которого преподавал в училище. Саня знал всех преподавательских дочек, и сказал, что у Ирины нет парня. Дочь начальника училища Ирина Морозова приходила на вечера в шикарных вечерних платьях, с безупречной причёской. Это была королева, высокая и стройная. Неудивительно, что к ней никто не решался подойти.

Когда Ирина на очередном вечере появилась с подругами, я пожалел, что предложил уладить вопрос с танцами по средам. Но в мужском кругу вылетевшее слово не вернёшь, будут считать «треплом», так потеряешь уважение. Болтунов и хвастунов здесь не любят. Набравшись смелости, я передал гитару напарнику и через весь зал пошёл к Ирине. Мою решимость и целенаправленность она заметила издалека. Когда я приблизился, Морозова уже пристально смотрела мне в глаза. Выдержав её пронзительный взгляд, я пригласил на медленный танец. Она была выше меня, но не отказала. Наверное, ей было интересно узнать, кто решился посягнуть на руку самой боярыни Морозовой, так называли её в курсантских кругах. Весь вечер я танцевал в кругу её компании. Первоначальная стеснительность прошла, я был весел и много шутил. Для меня это была деловая встреча. Подойти к ней с целью завести дружбу ни когда бы не решился. Ирина сказала:

— Не видела, чтобы раньше ты сходил со сцены и с кем-то танцевал.

— Увидел самую обворожительную девушку в зале и не удержался. Не прощу себе, если с тобой будет кто-то другой, — ответил я шутя.

Она заулыбалась и дала понять, что шутка понравилась. Тут у меня появилась дерзкая мысль, а не приударить ли за ней всерьёз? Вечера в среду — это пустяки по сравнению с такой драгоценностью.

Во время медленного танца я ощущал тончайший запах её духов и тела. Это меня пьянило. И я решил не выдавать истинной причины приглашения и вообще не показывать виду, что знаю кто она.

До КПП провожал отдельно от подруг, те шли впереди со своими кавалерами. На прощание я сказал:

— Если хочешь, приходи на КПП, вызовешь из 9-й роты курсанта Назимова.

Во взводе все пацаны были в шоке. Весь вечер с дочерью начальника училища танцевал, да ещё и обнаглел, просил прийти на свидание как к своему парню! В этот вечер я долго не мог заснуть от переполнявших эмоций.

В семье Морозовых Ирина была единственным ребёнком. Ещё неизвестно, как отреагирует её отец. При виде генерала все замирали, у меня тоже холодок шёл по коже. Мне конец, если он узнает, с кем его дочь встречается. Каково было моё удивление, когда на следующий день в 19–00 дневальный прокричал: «Назимов, на КПП».

Я сразу понял, что это она. Но почему так быстро? Для такой фифы поспешность неприлична. Только потом я узнал, что мама посоветовала не говорить отцу, а сначала разведать, кто я и откуда. Мама приготовила бутерброды, и Ирина тайком от отца ушла из дома.

Я с волнением вошёл на КПП, в комнате посетителей было много народу, но знакомых лиц здесь я не увидел. Ко мне подошёл дежурный и спросил:

— Назимов?

— Да.

— Иди, тебя ждут возле фонтана в парке.

Это я потом узнал, что адъютант позвонил и сказал, чтобы в парк никого не пускали — он привезёт дочь начальника училища.

Ирина улыбалась, встала с лавочки навстречу, когда я подходил. Это было первое свидание, я сильно волновался, автоматически поцеловал ей руку. Это произвело на неё впечатление.

— Привет, — сказал я.

— Здравствуй.

Мы присели, она стала пристально меня рассматривать, даже не по себе стало. Вчера я сошёл с рельсов, а сегодня был обычным парнем. Меня интересовало, почему она пришла? Мысли обгоняли одна другую. Думал, скажет, что не будем больше встречаться, так мы и так ещё не встречались. Ирина сказала:

— Мама тебе передала бутерброды.

— Путь к сердцу мужчины лежит через желудок?

— Мужчина должен добиваться руки и сердца дамы, а не наоборот.

— Мама уже знает обо мне?

— Да, я от неё ничего не скрываю. Расскажи о себе, откуда ты и кто твои родители?

Я не врал и не приукрашивал ничего, всё равно всё узнает. Потом поговорили об её учебе в МГУ. Вдруг она спросила:

— Почему ты не спрашиваешь кто я, кто мои родители?

— Захочешь, сама расскажешь. Мне всё равно, кто бы они ни были, я их буду уважать. Их профессии не имеют для меня значения, я сам пробиваю себе дорогу и смогу обеспечить и защитить тебя.

Она улыбнулась, явно мой ответ понравился ей. Я сказал:

— Как-то странно, никого не пускают сюда, а как ты прошла?

Она опустила глаза, я понял — врать не умеет, а правду сказать не может.

— Я, наверное, раньше всех пришла, и меня пропустили.

— Вот и отлично, никто не будет мешать. Ты мне очень понравилась, я долго не мог уснуть вчера. Думал, придёшь ли ещё на танцы? Не буду больше играть, чтобы тебя никто не увёл.

— А я уже твоя?

— Да, если пришла.

Она опять улыбнулась от такой моей наглости и самоуверенности. Я точно знал, что у неё нет парня, и понимал, что ей хочется быть с кем-то. Она была старше меня на год, и немного выше — всё было против меня. Шестое чувство подсказывало — не надо сильно привязываться и влюбляться. Если начальник училища Морозов узнает — разорвёт меня на части. Быть рядом с такой девушкой — уже подарок судьбы. Глупо отказываться от такого подарка судьбы, и пока есть момент, буду пользоваться её благосклонностью.

Я взял Ирину за руку, любуясь её красотой. Шикарные волосы и белая кожа облагораживали её лицо. Она таяла от моих комплиментов.

— Можно я тебя буду называть Ирэн? — спросил я.

— Хорошо, мне так даже нравится.

Опять она соглашалась. Как-то гладко всё идёт. Наверное, она пришла узнать кто я, и на этом конец. Полтора часа пролетели как пять минут. Поблагодарив за угощение, я пригласил её в пятницу на танцы. Проводил до КПП и на прощание поцеловал в щёчку. Она от неожиданности смутилась. Я уходил по аллее, не оглядываясь, зная, что для неё важно, чтобы я не увидел, как она сядет в генеральскую машину. Затылком чувствовал её взгляд, было огромное желание оглянуться и увидеть её ещё раз. Переборол своё чувство нетерпения — не нужно потакать во всём своим желаниям, а нужно вырабатывать силу воли.

В общаге ребята недоумевали — дочь начальника училища «похавать» принесла! Это было признаком того, что она считает себя моей девушкой. Я сам был в замешательстве от такого поворота судьбы.

В пятницу Ирина была неотразима. Как-то по-новому светилось её лицо. Ребят из ансамбля я заранее предупредил, что играть не буду, и только в те вечера, когда её не будет, поднимусь на сцену. Увидев Ирину с подружками, я сразу подошёл к ним.

— Привет, девчонки.

— Здравствуй, Саша.

Ирэн взяла меня за руку и повела в сторону выхода.

— Пойдём, прогуляемся.

— С удовольствием.

Мы гуляли по аллейкам между клумбами, разбитыми перед учебным корпусом. Я чувствовал себя свободно, без всякого напряжения. Мы болтали обо всём и ни о чём. В танцевальный зал идти не хотелось. Ирина была уверена, что я не знаю кто её отец. А мне было интересно играть эту роль. Весь вечер мы провели вдвоём.

Наши встречи были только на танцах, в увольнения я не ходил, а она никуда не приглашала. Но в один из вечеров Ира сказала:

— Я купила гитару, научишь меня играть?

— Непременно.

Я понял — ищет причину пригласить домой и показать маме. Как ни странно, но мы не целовались с той первой встречи. Чувствовал, что она прижимается ко мне всем телом во время танцев, но отношения наши были только дружескими. На КПП она больше не приходила, не было намёка и на встречу в городе. Иногда она не приходила на танцы. В такие вечера мы играли музыку для быстрых танцев, медленные танцы я оставлял на её приход. Я понимал, что учёба отнимает у неё всё время. Программа в МГУ, где она училась, была очень насыщенна. Так прошли зимние месяцы и начало весны.

На день Победы — 9-го мая, мы проходили торжественным маршем возле памятника погибшим воинам. К параду наше училище не привлекали, а привлекали только на возложение венков. Тренировки начинались за месяц до церемонии и проходили в основном ночью. К месту возложения шли восемь километров по улицам Москвы. Люди стояли вдоль дороги, любовались нашей выправкой и чёткостью строя. Во время одной тренировки Шурик Середа сказал:

— Вот здесь живёт начальник училища.

Я увидел дом сталинской постройки с большими окнами, шикарными балконами, и огромную арку. Теперь я знал, где живёт Ирэн.

С учёбой у меня всё складывалось прекрасно, круглый отличник по всем предметам. Учил всё без перебоев. Когда чувствовал усталость и лень — заставлял себя. Я знал, что это единственный мой козырь перед Морозовым. Рано или поздно он узнает о наших встречах.

11-го мая на самоподготовку пришёл Компана и вручил мне увольнительную записку.

— Иди, переодевайся и дуй на КПП, тебя там ждут.

Наверное, родители приехали, подумал я, и побежал в общежитие.

На КПП с букетом цветов стояла Ирэн.

— С днём рождения, Сашенька, — сказала она и поцеловала меня в щеку.

Это было так неожиданно.

— Спасибо, дорогая.

— Поедем ко мне домой, познакомлю с мамой, вместе отметим твои именины.

Нас ждало такси — у меня дух перехватило, я очень боялся увидеть Анатолия Петровича. Подъехали к тому дому, что Шурик показывал. Когда вышли из машины, я ахнул:

— Вот это да! Я думал, ты как все живёшь.

Она ничего не ответила, только улыбнулась. В подъезде сидела консьержка. Мы поднялись на второй этаж. Ирина открыла двери своим ключом. В коридоре я не увидел военной формы и вообще никаких следов мужского присутствия. Генерал был на службе, я знал об этом, ведь рабочее время ещё не закончилось. Навстречу нам из кухни вышла мама Ирины.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Здравствуй Саша. Меня зовут Лидия Семёновна. Проходи, мой руки и располагайся, сейчас накроем стол.

— Спасибо.

Халат на Лидии Семёновне был шикарный, с белым меховым воротником. Я понял, что это дорогая и дефицитная вещь по тем временам. Квартира тоже была шикарная. Высокие потолки, паркет, старинная мебель, ковры, хрусталь, картины. Всё указывало на то, что живут они безбедно, а хозяин — высокая шишка. Нигде не было фотографий самого Морозова, только фото Ирины. Значит, они специально их спрятали. Отец не знает о приглашении и моём визите, они скрывают, кто он. Это смотрины. Если маме понравлюсь, в дальнейшем она будет нашим союзником, а это много значит. Я с облегчением вздохнул, такой поворот событий мне был на руку.

Мама пригласила к столу. Внешне она была чем-то похожа на певицу Зыкину. Блюда были изысканные. Лидия Семёновна поздравила меня с днём рождения и произнесла короткий тост. Я не стал пить шампанское, выпил минеральной воды. Думаю, мама Ирины предложила мне его с целью проверить, ведь нам запрещено употреблять спиртное.

— Как у вас там строго, — сказала она.

Ира посмотрела на неё и тоже усмехнулась.

— Очень строго, дисциплина железная, — ответил я. — А как вы узнали, что у меня день рождения?

Они опешили, ведь я не говорил об этом Ире.

— Это секрет, — ответила, улыбаясь, Ирина.

После застолья я поблагодарил Лидию Семёновну и Иру за вкусный обед и устроенный мне праздник. Ира пригласила меня к себе в комнату и закрыла дверь. Мы сидели на софе близко друг к другу. Она попросила обучить её игре на гитаре. Близость Ирины и домашняя обстановка пьянили меня. Я взял из её рук гитару и отложил в сторону. Притянул её к себе и начал целовать. Мы не могли расстаться до самого вечера. Когда я начал собираться уходить, Лидия Семёновна с улыбкой спросила:

— Что-то я не слышала звуков гитары?

— Да мы пока нотную грамоту изучали, — ответил я.

Ира опустила глаза. Оба были раскрасневшиеся и взъерошены. Она, конечно, всё поняла, вызвала для меня такси и оплатила. Ира поводила меня до машины, при прощании положила что-то мне в карман кителя и сказала:

— Посмотришь в машине.

Когда выехали из арки, я развернул свёрток и увидел коробочку с командирскими часами. На них была надпись: «Любимому Саше от Иры». Не мог поверить, что это произошло. Доехав до КПП, позвонил из телефона-автомата. Ира сразу ответила, наверное, чувствовала, что позвоню и ждала. Я коротко сказал:

— Я тебя тоже, — и повесил трубку.

Теперь назад хода не было. Она мне нравилась всё больше и больше. Откидывал мысль, что её потеряю, когда отец узнает о наших встречах. После сегодняшнего дня почувствовал, что во мне зарождается большое и светлое чувство. Если полюблю, то один раз и навсегда. Эта любовь будет безумна и безгранична.

Пришло лето, началась сессия. Все экзамены и зачеты я сдал на отлично. Пошли первые оценки в диплом. Приближался отпуск. За несколько дней до окончания первого курса меня вызвал в канцелярию командир батальона. Полковник Краснобаев спросил:

— Ты что-то натворил?

— Нет, всё нормально, — ответил я.

А у самого похолодело в груди.

— Меня вместе с тобой срочно начальник училища вызывает.

Я шёл за Краснобаевым, не чувствуя ног, всё тело было как ватное. Адъютант доложил, и мы вошли в кабинет. Я отрапортовал:

— Курсант Назимов по вашему приказанию прибыл.

Морозов пригласил присесть Краснобаева, я остался стоять у двери.

— Ну, рассказывай, что у тебя с моей дочерью?

— Я не знаю вашей дочери.

Я решил стоять на своём, не выдавая, что знаю, кто Ира.

— Так они тебе ничего не сказали?

— Кто они?

— Лидия Семёновна и Ирина, она моя дочь.

— Ничего они мне не говорили о вас, и я не спрашивал.

— Сегодня она мне сказала, что любит тебя и хочет поехать с тобой в отпуск, к твоим родителям.

Я молчал. Генерал обратился к командиру батальона:

— Представляешь, целый год от меня скрывали, он у меня даже дома бывал.

Краснобаев заёрзал на стуле.

— Да я его…

Морозов прервал угрозу полковника:

— Вот именно ты его сегодня представишь старшиной 9-й роты. Приказ о назначении подписан, вручишь погоны, пусть учится командовать людьми.

Краснобаев от удивления открыл рот. Я стоял, опустив голову, не понимая, что происходит. Он принял меня в семью, признал женихом дочери?

— Тебя спасает то, что учишься отлично и показатели по спецподготовке выше, чем у других.

— Да-да, — сказал Краснобаев, — он у Вишневского лучший, на медаль планируем.

— Да ладно тебе, — махнул рукой Морозов, ― с медалью я сам разберусь, иди в учебную часть за приказом. Назимов позже подойдёт.

— Есть, — ответил Краснобаев и вышел.

Теперь Морозов пригласил меня сесть. Я присел у края длинного стола.

— Ближе, — заулыбался генерал.

Я пересел на стул рядом с его столом.

— Посмотрим, что у тебя получится, учиться ещё долго. Знай, она у меня одна, не дай Бог обидишь. Ты точно не знал кто она?

— Не знал, — соврал я.

— Ладно, иди, она ждёт на КПП.

— Есть, — ответил я и пулей вылетел из кабинета.

До КПП бежал бегом, не чувствовал ног. Такого поворота событий я не ожидал, хотя был готов к любым разборкам. Рано или поздно это должно было случиться. Хорошо, что всё позади.

Ирина бросилась мне на шею, она была заплакана.

— Что случилось, дорогая?

— Я сегодня папе рассказала о нас, он сильно рассердился, особенно за то, что мы с мамой скрывали от него. Он меня сюда привёз и сказал ждать. Ты понял, кто мой отец?

— Да, он меня сейчас вызывал к себе в кабинет и назначил старшиной роты, звание присвоил.

— Папа меня удивляет. Значит, он смирился, что ты есть в моей жизни. А я думала, тебя отчислят.

Ира улыбнулась, понимая, что всё позади.

— Анатолий Петрович сказал, что меня спасла отличная учёба.

— Это хорошо, продолжай в таком же духе.

— Не может он своей дочери плохого желать. Сказал, ещё долго учиться, посмотрит, как дальше сложится.

— Я так рада, просто не верится, что папа так поступил, вечером расцелую его, а тебя сейчас.

И мы на виду у прохожих слились в поцелуе.

— Скоро ко мне приедут родители, познакомитесь. Ты не против?

— С удовольствием.

— Вот и хорошо, любимая, — я впервые её так назвал, — мне лучше пока не надо бывать у вас, будем встречаться в городе.

— Понимаю тебя.

Ирина уехала на троллейбусе, а я пошёл к себе в расположение училища. Перед общежитием шло построение батальона. Старшина Матюха зло посмотрел на меня. Я встал в строй. Командиры рот доложили о наличии личного состава. Краснобаев коротко остановился на задачах на ближайшие дни и объявил:

— За плохую успеваемость и дисциплину в первом отделении второго взвода, снимается с должности сержант Супрун.

— Есть, — ответил тот.

Все знали, что недавно Супрун залетел в наряде. Его поймал дежурный по училищу спящим в бытовой комнате, весь наряд тоже спал.

— Командиром этого отделения назначается старший сержант Зацарный, который был заместителем командира взвода.

— За что? — спросил Зацарный.

— Вы что, не поняли, товарищ старший сержант?

— Есть, — ответил тот, так и не поняв, за что его сняли и понизили в должности.

— Заместителем командира взвода назначается старшина Матюха.

— Есть, — ответил тот, наверное, ему заранее сообщили о перестановке, не объясняя причин.

— Курсант Назимов.

— Я.

— Выйти из строя.

— Есть.

— Приказом начальника училища на должность старшины 9-й роты с присвоением воинского звания старшина назначается курсант Назимов, — и вручил мне погоны.

— Служу Советскому Союзу.

— Встать на фланг роты.

— Есть.

Старшина роты при построении находился на левом фланге, на правом стоял командир, дальше строились взводы во главе с командирами и заместителями. Офицерский состав уже знал об этом перемещении. Толпа курсантов загудела. Краснобаев объяснил, что я являюсь кандидатом в группу специального назначения и мне нужно привить командирские навыки. Что это значит, поняли многие. Я буду зятем Морозова. Все говорили о том, как мне повезло. Вот вам и простота от сохи, теперь я курсант № 1 в училище. Друзья поздравили. Я понял, что жалеть мне никого не надо, ни своих, ни чужих. Каждый рождается и умирает в одиночку. Морозов пристально будет следить за каждым моим шагом, ему будут докладывать обо мне все. Теперь командование батальона и преподаватели будут снисходительны. Буду вести себя так, как будто ничего не произошло, нельзя пользоваться покравительсвом генерала.

— Ведите роту на ужин, — приказал ротный.

— Равняйсь, смирно, направо, шагом марш, — скомандовал я.

Вот и началась моя командирская подготовка. Решил делать всё строго по уставу и ни кому не давать спуску, быть строгим с нарушителями. Нынешнее окружение временное, все разъедутся после выпуска. Сейчас любой бы хотел оказаться на моём месте. Мне доверие Анатолия Петровича дороже, чем чьи-то обиды и мнение, но предвзято относиться ни к кому не буду.

В отпуск со мной Ирину родители не отпустили.

— Рано ещё, посмотрим, как у вас сложится, — был ответ отца на просьбу Иры поехать со мной в Канев.

Грустно было расставаться. Родители мои не приезжали, а ждали нас с Ирой в гости. Когда я покупал билеты в воинской кассе, Ирина стояла с подругой возле окна. Я смотрел на неё, она на меня. Это была первая наша разлука. Какая она красивая и эффектная. Все мимо проходящие военнослужащие засматривались на неё. Расставание было со слезами. Мы целовались, она держала мою руку до момента отправления поезда. Я стоял на подножке, а она бежала за вагоном и плакала. Я долго потом смотрел в окно под впечатлением такого расставания.

Дома я рассказал родителям о романе с дочерью начальника училища. Они были рады за меня. Женился мой старший брат Валерий. Отгуляли свадьбу, которую они с Верой специально откладывали до моего приезда.

В отпуске усиленно занимался спортом. Бегал через ГЭС по лесу, получалось где-то 15 километров. Отжимался, подтягивался, тягал штангу. Купался в Днепре и загорал. Родители усиленно кормили, покупали соки и детское питание. За лето возмужал, форма трещала на мне по швам. Чувствовал усталость после занятий спортом, появилась тяжесть в мышцах, прибавилось силы.

Ирина отдыхала дома. Мы часто разговаривали по телефону, делились впечатлениями. Пролетел отпуск, настала пора возвращаться на учёбу. Сообщил Ирине номер поезда. На вокзале меня встречал адъютант Морозова. Он сказал, что генерал ждёт у себя дома. На этот раз в коридоре висела его форма.

Дверь открыла Ирина. Одетая в лёгкое розовое платье, она бросилась мне на шею.

— Как ты возмужал, — были её первые слова.

— А ты ещё красивее стала.

Морозов тоже заметил изменения в моём телосложении:

— Вижу, время зря не терял. Молодец, — протянул мне руку и похлопал по плечу.

— Проходи, Саша, — сказала Людмила Семёновна, — мы тебя давно ждём.

Я привёз копчёной рыбы, сделанной по специальному рецепту, показал фотографии родителей и братьев.

За стол посадили нас с Ирой друг против друга. Я так по ней соскучился, что позволил себе под столом дотронуться ногой до её ноги. Долго за столом нас не томили; поблагодарив за вкусный обед, мы убежали в парк. Радость встречи могут понять только влюблённые, познавшие разлуку. Мы целовались и признавались друг другу в любви. Подошло время возвращаться в училище; простившись с четой Морозовых, я уехал на троллейбусе. Встретились с ребятами, все возмужали и посвежели.

На втором курсе добавилось много предметов. Учиться стало тяжелее. На кафедре иностранных языков я перешёл от классического арабского на суннитский диалект. Карту памяти развил до трёх тысяч слов, под каждым цифровым кодом знал на память целые абзацы. Программа обучения усложнилась и у Ирины в университете. Мы почти не виделись всю осень.

Ротой командовал легко. Не давил людей своими амбициями, был выше этого. Всегда знал чего стою. Но если кто-то становился поперёк дороги, сметал его как бульдозер. Зная это, со мной никто не хотел вступать в конфликт. Даже заносчивый Гришин поджал хвост.

Праздновать Новый год Ирина пригласила меня к своей подруге. Мы отправились в дом для работников ЦК КПСС по улице Горького. Здание всё обвешано табличками с барельефами знаменитостей, проживавших в нём. Почти все её друзья принадлежали к московской элите. Все из высшего общества — девчонки-красавицы. Среди парней не было военных. Танцевали в основном под магнитофон. По очереди с Эдиком играли на гитаре. Было очень весело. Только под утро гости стали расходиться по домам. Родители знали, что Ира со мной и останется ночевать у Валентины. Мне постелили на диване. Ира легла с Валей, её родители праздновали в загородном доме. Проспали до обеда. Ира проснулась первой, подошла ко мне и поцеловала в губы. Я открыл глаза и через прозрачную ночную рубашку увидел её тело. Какая красивая фигура; я взял её за руку и притянул к себе. Она присела на край дивана. Мы целовались, запах её тела пьянил. Если сейчас разойдёмся в ласках и поцелуях, то не остановимся. Вспомнив предупреждение генерала, я резко встал. Пора делать зарядку и умываться. Ирина впервые увидела моё тело.

— Рано или поздно мы будем с тобой близки.

— Почему ты так уверен?

— Ты же моя девушка, станешь невестой и женой. Ты что, не хочешь? А уверен потому, что люблю тебя и никому не отдам.

— Но бывают обстоятельства, которые разрушают любовь. Например, изменишь мне, а этого я тебе не прощу.

— Разве можно такой красавице изменить? Ведь лучше тебя никого нет.

После этого праздника я почувствовал, что хочу быть с ней всегда. Стал задумываться о женитьбе. Когда? До выпуска или после?

Как-то Ирина сказала:

— Отец хочет тебя после окончания учебы оставить в училище.

Мне не хотелось быть преподавателем. Я мечтал о поездках за границу и о боевой работе.

Второй курс закончил отлично. По многим предметам зачеты ставили автоматически за отличную успеваемость, поэтому у меня оставалось больше времени на подготовку к другим экзаменам.

На третьем курсе пошла специальная подготовка. На гитаре уже не играл, подарил её училищу.

В конце осени нас увезли в Рязанское воздушно-десантное училище, где проходили десантную подготовку. Здесь совершил свой первый прыжок с принудительной вытяжкой парашюта, из вертолёта МИ-8 с высоты 800 метров. Было страшновато, но курсанты со спецфакультета прыгнули все. Переживали все, хотя виду никто не подавал. Нельзя было показывать слабость и страх перед товарищами. Своих друзей изучил, хорошо чувствовал их поддержку. Десантура относилась к нам хорошо, знали, что в нашем институте очень сильная подготовка. ГРУ серьёзно работало над подготовкой кадров. Тем более все мы владели иностранными языками, что сильно уважалось в войсках. Никаких конфликтов между нами не было. Часто собирались возле столовой после ужина и травили анекдоты. После десантирования нас принимали как своих. За месяц мы совершили по шесть прыжков. В училище вернулись со значками парашютистов. При первой встрече Ирина сказала:

— Мы переживали за тебя, отец звонил в Рязань и узнавал как ты.

— Мы это кто?

— Вся наша семья.

Дома у Ирины теперь я бывал часто. О женитьбе не говорили, я не торопил события. Ирина надеялась, что я останусь в Москве и после выпуска сыграем свадьбу. Моей же мечтой было уехать за границу и увезти её с собой, но заводить об этом разговор с будущим тестем не решался.

После третьего курса весь спецфакультет уехал в Каченское училище для прохождения лётной подготовки. В Каче готовили лётчиков-истребителей. Нас обучали управлять самолётом и летать с инструктором. Самостоятельное управление не было предусмотрено. Ощущение полёта на МИГе нельзя описать словами. Величайшая сила тяги у этой птицы. Машина вибрировала на взлёте, когда включали форсаж. Главное для нас в подготовке было иметь представление об управлении самолётом, чтобы в критический момент могли взлететь самостоятельно.

Водить БТР, БМП и танк мы могли в совершенстве. Все годы обучения отрабатывали вождение на этих учебно-боевых машинах. Для этого выезжали на полигон ГРУ в Калининскую область. Больше всего мне понравилось управлять командирской машиной на базе МТЛБ. Она развивала скорость до 80 км в час. Для гусеничной техники это был предел. На других типах машин такую скорость не наберёшь.

На четвёртом курсе нас увезли грузовым самолётом на остров Сахалин, на базу морских котиков. Это было секретное подразделение ГРУ. Боевые пловцы в специальном снаряжении могли проплыть до 70 км. Их задача состояла в том, чтобы с боевого корабля, дрейфующего в нейтральных водах, проплыть через пограничную зону до берега, взять контейнер, оставить там свой и вернуться обратно. Это подразделение совершало спецоперации по всему миру. О существовании этого подразделения знал очень узкий круг военных начальников.

Нас учили пользоваться водолазным снаряжением, глубоководным оборудованием. Под водой мне было страшнее, чем в воздухе. Хотя всё наше обучение было ознакомительным, но в будущей работе могло пригодиться. Поэтому на практических занятиях, я расспрашивал у инструкторов обо всех нюансах работы с аппаратурой и снаряжением. Все зачёты сдал на отлично.

Оставалась одна командировка на Памир, в роту горных егерей, для прохождения альпинистской подготовки. Увезли нас туда зимой, пока не было лавиноопасной обстановки. До Ашхабада летели самолётом ИЛ-76. Расписание самолётов планировалось так, чтобы прилёт был глубокой ночью. В тёмное время меньше видимости, больше вероятности скрыть свои действия. Система была продумана до мелочей. На альпинистскую базу, которая располагалась в Нагорно-Бадашманской области, нас увезли на машинах. Я никогда не был в горах. Они поразили нас своим величием и безмолвием. Ни одна местность не запоминается так, как горы. Они будут всегда тянуть к себе.

Удивило многообразие альпинистского оборудования и снаряжения. Вся нагрузка приходилась на руки. Инструктора знали, что мы будем ослабевать, и заставляли подолгу отжиматься. К концу месяца, проведённого в горах, я почувствовал, как налились предплечья. Все практические занятия проходили в реальных горах, на оборудованных маршрутах. На Сахалине нас не пускали в открытое море. Все погружения осуществлялись в бассейнах. А здесь мы находились в реальной обстановке. Красота гор очаровывала. Казалось, что в сказке находишься, что нет армии, училища, учёбы. Ты среди друзей-альпинистов, пьёшь чай у костра и что ты провёл с ними всю жизнь.

Зачёт по скалолазанию сдавали при штурме реальной гряды. Спуск прошёл тяжелее, чем подъём. После вводной подготовки у нас появились раненые. Нужно было организовать оборону зоны спуска и спустить вниз двух курсантов. С задачей справились. От усталости попадали в палатки и уснули. Вскоре закончилась наша практическая подготовка в горах и мы благополучно вернулись в училище.

Пошёл последний семестр. Уже всем было ясно, что я получу медаль, не было ни одной четвёрки. Наша с Ириной любовь крепла и казалась незыблемой и вечной. Анатолий Петрович строил планы нашей семьи. После выпуска — свадьба, я остаюсь в училище офицером-воспитателем, а потом, после окончания аспирантуры, становлюсь преподавателем. Получим квартиру в хорошем районе города. Всё это я узнал от Ирины. К этому времени я уже имел влияние на свою будущую жену. Она признавала, что хозяином в семье должен быть мужчина. Я убеждал её, что не моё призвание быть преподавателем, хочу уехать подальше от большого города и служить в бригаде ГРУ, группы советских войск в Германии (ГСВГ). Немцы называли эту бригаду «Красные дьяволы». Или служить в бригаде «Дельта» Московского военного округа.

Как только Ирина заикнулась отцу о моём решении, он вскипел и вызвал меня к себе в кабинет. Говорил со мной жестко:

— Я не хочу, чтобы моя дочь скиталась по гарнизонам и ждала всю жизнь тебя из командировок.

Я спросил:

— А если бы мы не встречались, я попал бы туда, куда хочу?

–Хоть на все четыре стороны. Хочешь воевать? Поезжай, но без неё. Решай и выбирай путь. Я его приму в любом виде. Или с ней, но в училище, или где захочешь, но без неё.

— Я подумаю, и когда приму решение, я вам доложу.

— Свободен.

— Есть.

Я вышел из кабинета, не зная что делать и как поступить правильно. К моему счастью, или несчастью, в Афганистане произошла апрельская революция. Правительство Мохаммада Даура сложило полномочия в апреле 1978 года. Правящая «демократическая партия» Афганистана выдвинула президентом своего лидера Нур Мохаммада Тараки, а премьером — Амина. Американцы быстро сориентировались и начали строить свою деятельность по влиянию и захвату власти в Афганистане. Наша разведка доложила об активизации американской деятельности в этой стране. Допустить американцев до нашей границы было смерти подобно. Были включены все рычаги воздействия на Тараки. Советское правительство предложило ему свою помощь и поддержку. Президент принял это предложение. В ффганскую армию срочно направлялись военные советники из всех родов войск, перебрасывалась техника. Через год Тараки попросил усилить личную охрану советскими специалистами. Пока его охрана состояла из старой гвардии короля. Многие были отстранены, на их место поставили неопытных, но доверенных лиц. Президент просил прислать четырёх телохранителей, знавших арабский язык.

Было принято решение не разукомплектовывать спецгруппы из бригады «Дельта», а срочно выпустить четырёх курсантов из спецфакультета. Эта весть быстро облетела всё училище. Я принял решение. Ничего не сказав Ирине, я пошёл к Морозову. Думал, что если любит, то пойдёт за мной на край света, а если нет — то и суда нет. Адъютант доложил о моём прибытии и просьбе принять по личному вопросу.

— Пусть войдёт.

— Разрешите?

— Входи.

— Старшина Назимов на беседу по личному вопросу прибыл.

— Присаживайся.

— Я принял решение.

— Надеюсь, хорошо подумал?

— Да.

— И что же?

— Вот рапорт о включении меня в кандидаты на досрочный выпуск и отправку в Афганистан.

Морозов внимательно прочитал. Ничего не говоря, подписал и протянул мне.

— Иди, сдай в спецчасть, пусть оформят.

— Есть, — сказал я, развернулся и вышел.

Меня включили в кандидаты. Занятия для нас прекратились. Нам выдали вопросы для подготовки к выпускным экзаменам. Время дали всего неделю.

Шёл май месяц. Государственная комиссия поспешно принимала у нас экзамены. Сдавали по два экзамена в день. Я сдал всё на отлично. Старшиной роты опять назначили Матюху. Четырёх курсантов, отобранных и успешно сдавших выпускные экзамены, включили в приказ министра обороны на присвоение воинского звания лейтенанта. Вместе со мной досрочно выпустились: Серёга Ходаков, Анатолий Троцкий и Владимир Коваль. Мы сдали курсантскую форму, взамен получили офицерскую, только погоны были на нас ещё курсантские. За два месяца до основного выпуска, 22 мая, нам вручили лейтенантские погоны. Медаль и дипломы вручал начальник высших учебных заведений МО СССР.

В училище не афишировали, куда нас будут отправлять, все знали, что будем выполнять специальное задание правительства. Домой нас не отпустили, а вызвали родственников в училище. Родители приехали вместе на белой «Волге» ГАЗ-24. Меня вызвали к Морозову. В кабинете сидел отец, он был взволнован, раньше он никогда не выдавал своих эмоций, всегда был немногословен, я не слышал от него жалоб на жизнь и судьбу.

— Лейтенант Назимов по вашему приказанию прибыл.

— Присаживайся.

— Спасибо.

Я подошёл к отцу, он встал мне навстречу и обнял меня.

— Поздравляю, сынок, с окончанием.

— Мама приехала?

— Да, она в гостинице.

Морозов уже ввёл отца в курс дела, изложил всю ситуацию.

— Он идёт против моей воли, сам напросился в Афганистан, дочь я с ним не пущу.

Я молчал. В этот момент мне было горько осознавать, что сам разрушил свою карьеру и любовь. Но решение менять поздно, да и нет желания. Всё, что произошло, принимаю как должное. Время покажет, как всё сложится, думаю, что Ирина пойдёт со мной на край земли.

— Теперь уже изменить что-либо невозможно, — сказал Морозов, — он в распоряжении министра обороны, через неделю отправка.

Отец сказал:

— Если он решил, то пусть так и будет. Пойдём, утешим маму, она плачет.

При встрече мама сказала:

— Ты себе жизнь испортишь этой командировкой и потеряешь невесту. Они её никогда не отпустят.

Ирина до сих пор ничего не знала. Я ей ничего не говорил, и Морозов тоже молчал. Теперь пришло время ей сообщить. Я позвонил. Трубку взяла Лидия Семёновна, холодно ответила, что Ирина сейчас подойдёт.

— Здравствуй, любимая.

— Привет.

— Приезжай в ресторан «Славянский базар». Здесь мои родители, мы ждём тебя через два часа.

— Хорошо, — ответила она и спросила: — Что-то случилось? Последнее время ты чего-то недоговариваешь, и отец о тебе больше не хочет говорить. Ты идёшь против его воли?

— Приедешь, всё расскажу. Пока. Целую.

— Я тебя тоже.

Родители поехали в «Славянский базар», а я пошёл в ателье, где шили для нас форму афганских офицеров. Сделал примерку и с букетом цветов для Ирэн подошёл к входу в ресторан. Родители ждали нас за столиком на балконе ресторана.

Ирина приехала на такси. Мы давно не виделись. Она была встревожена, женское сердце чувствовало разлуку. Я же, наоборот, был весел и беспечен. Обнял и поцеловал её.

— Спасибо за цветы, а почему ты в офицерской форме?

— Досрочно выпустили, я через неделю уезжаю в Афганистан. Отец тебе не говорил и я не хотел раньше времени тебя расстраивать. Теперь уже ничего не изменить. Смирись с этим без обид. С моим характером не быть мне преподавателем, и я выбрал войска. Отношение твоего отца ты знаешь к этой проблеме, теперь тебе принимать решение, как быть дальше. У нас мало времени, пойдём к моим родителям, они ждут. Прошу тебя, будь повеселее, они переживают, но скоро они уедут, и потом дашь волю чувствам.

–Хорошо, если смогу. Мне обидно, что ты сам всё решил, не посоветовался со мной.

— Прости, любимая. Жизнь сложная, и грустные моменты в ней всегда присутствуют. Лишь бы горе и разлуки нас миновали.

— Но ты сам притянул к нам расставание.

— Разлука — это испытание любви, — продолжал философствовать я, — выдержим, она окрепнет, не выдержим, значит, она была ненастоящей. Тебе это известие как снег на голову, пойдём, выпьешь шампанского, и сразу станет легче.

Увидев красавицу Иру, мама расплакалась. Ира старалась быть весёлой и успокаивала её как могла:

— Он уезжает ненадолго, вернётся, и мы поженимся. Пусть пройдёт это испытание. Мама уговорит отца, и он согласится, ведь я у них одна, они очень меня любят.

— Спасибо, Ирочка, за хорошие слова утешения, — сказала мама, и поцеловала её.

Я положил в рюмку с водкой четыре звёздочки и залпом выпил. Вынул звёздочки изо рта и сказал, что есть такая традиция ещё с царских времён. Теперь я настоящий лейтенант. Давайте и вы обмойте моё звание. Отец произнёс короткий тост. В офицерской форме я смотрелся шикарно, сразу повзрослел.

— Когда ты уедешь? — спросила Ирина.

— 28 мая.

— А где будешь жить эти дни?

— Я уже живу в гостинице министерства обороны «Красная Звезда». У нас с тобой неделя, всё обговорим.

Прощание с родителями было тяжёлое. Опять слёзы мамы. Она долго смотрела в заднее окно «Волги», а мы махали им рукой. Когда машина скрылась за поворотом, мы взялись за руки и пошли в гостиницу.

— Я останусь у тебя. Домой не вернусь.

— Нет, дорогая, я обещал твоему отцу, и ты об этом знаешь. Тем более сейчас, когда он понимает, что неправ, ставя ультиматум: «Москва с тобой или весь мир без тебя». Мне весь мир не нужен. Мне нужна ты, единственная и навсегда. Дождёшься?

— Конечно, любимый.

— Смотри, чтоб не увели. На таких красавиц всегда идёт охота.

— Мне никто, кроме тебя, не нужен. Такого парня я больше не встречу. Судьба только один раз благосклонна, в этом я уверена. Всё остальное — это разочарование и воспоминание.

— Как я рад это слышать.

Мы целовались лёжа на кровати. Чего мне стоило удержаться от наплывавших чувств. Нашёл в себе силы и вечером отвёз её домой. Все оставшиеся дни она провела со мной. На учёбу не ходила, сославшись на болезнь. Конец учебного года, вся программа почти пройдена. Мы целыми днями гуляли по городу.

В управлении кадров всех нас зачислили в штат военных советников. Мы сдали советскую форму, документы и получили форму и документы офицеров армии Афганистана, сразу в звании капитана. Мои напарники жили в той же гостинице. В первый день мы проходили инструктаж во внешней разведке. На Лубянке нас принял заместитель начальника 1-го главного управления КГБ. На второй день направились на Хорошёвское шоссе. На здании № 76 не было никаких табличек и надписей, в нём располагался штаб ГРУ, известный во всём мире как «Аквариум». Это название определил внешний вид девятиэтажного строения из стекла и бетона, располагавшегося буквой «П». Сначала нас инструктировал заместитель начальника 3-го управления, ведающего агентурной работой в странах Азии. Затем отправились к заместителю начальника 5-го управления оперативной разведки. После обеда нас принял начальник 8-го диверсионного управления спецназа. Теперь мы знали, для какой цели нас посылают в Афганистан. Остальные инструкции получим на месте от нашего нового начальства.

28 мая 1979 года. Военный аэродром Чкаловский.

От гостиницы до аэродрома нас везли автобусом. Ирина обещала приехать проводить. Отец дал ей служебную «Волгу». Я увидел в окно генеральскую машину и мою любимую. Волна чувств охватила меня. Нам предстояла долгая разлука. Выдержит ли наша любовь это испытание?

Старший группы, полковник Ицсхаков, дал на прощание с родными тридцать минут. Мы одни сидели в комнате для посетителей.

— Ты смешно выглядишь в этой форме, наша тебе больше идёт.

— Дым Отечества, сама знаешь… Своё родное всегда лучше, а там будет всё чужое.

— Писать ты сможешь?

— Да, через наше посольство письма будут идти. Я пришлю тебе адрес полевой почты. Мы будем охранять президента Тараки и премьера Амина. Это хорошая школа в начале карьеры, то, чего я хотел. Вернусь, и мы поженимся.

— Я дождусь, обязательно. Храни тебя Господь.

— Ты веришь в Бога?

— Мама так сказала, и перекрестить тебя обязательно велела.

— Но я некрещёный.

— Я тоже.

— Вернусь, мы обязательно покрестимся, и венчание будет у нас, как в старину.

— Родители, наверное, будут против.

— Мы же взрослые, всё сделаем сами.

— Будь осторожен, береги себя.

— Обязательно, я везучий.

Мы целовались, время пролетело быстро. Ицсхаков уже торопил. Попрощавшись с Ириной, я пошёл, не оглядываясь. Знал, что Ирина будет ждать, пока самолёт не скроется в облаках.

Мне было грустно. От КПП до самолёта ехали на «уазике», все наши вещи уже были погружены в самолет. Разлука — это всегда тяжело. Ребята, наоборот, были веселые, смеялись и шутили. Командир экипажа доложил Ицсхакову о готовности к вылету.

Самолет АН-26 принадлежал Генеральному штабу. Операция проводилась в засекреченном режиме. Нашему рейсу присвоили литер «А», это значит, что везде по курсу будет освобождён воздушный коридор. На аэродроме нас провожал представитель министерства обороны, генерал Васязин. Он всех обнял по-отечески и пожелал с честью выполнить задание Родины. Никто из провожающих не знал, куда мы летим, даже лётчики. Пока курс был назначен на Качу с дальнейшей дозаправкой. Экипаж, мы и провожавшие из аэродромного обеспечения построились возле самолёта. Ицсхаков доложил генералу о готовности к выполнению операции «Стрела». После оглашения приказа все погрузились в самолёт. Я посмотрел в окно, Ирина стояла возле ворот и платком вытирала слёзы.

Внутри самолёта стоял большой стол, вытянутый по длине фюзеляжа, на нём была разложена карта. Вдоль корпуса расположены диваны, на которых мы и разместились. Видно, что Ицсхаков взволнован, ведь он отвечает за нашу отправку.

Полковник хорошо знал Афганистан, уклад его жизни и традиции этого народа. Он служил военным атташе при посольстве СССР в Афганистане. В общей сложности он провёл пять лет в этой стране. Последнюю неделю мы часто с ним общались, многие его рассказы о службе в Афганистане нас шокировали. Эта страна живёт в Средневековье.

Почему мы летим не в Фергану, а в Качу, знал только он. На аэродроме Каченского авиационного училища нас ждала целая делегация во главе с начальником училища. Провели дозаправку топливом. На борт приняли четырёх лётчиков истребителей, одетых в высотно-компенсирующие костюмы. Вещей при себе у них не было, только в рюкзаках ещё по одному комбинезону в заводской упаковке. Лётчики были немолодые, как потом оказалось — это инструктора. Мы попросили разрешения зайти в кабину пилотов, посмотреть, как экипаж управляет самолётом. Мы подумали, что из Ферганы эти лётчики будут сопровождать нас на истребителях, но оказалось, что запасные костюмы предназначались для нас. Летчики рассказали нам, что перегнали с завода-изготовителя четыре новых истребителя МИГ-29. Они стоят в ангаре Ферганского аэродрома и ждут отправку в Афганистан. Истребители в учебно-боевых спарках предназначались для сопровождения президентского самолёта. Афганские лётчики проходили переподготовку в Каченском училище и ещё не были готовы к самостоятельным полётам, но уже было принято решение перегнать истребители в Кабул.

В Фергане нас встречал заместитель командующего Среднеазиатским военным округом. Прилетели мы вечером, жара спала. Перелёт был назначен на 29 мая. Техники готовили истребители к вылету. С нами полетит АН-26, он заберёт лётчиков обратно. Нас накормили, и мы легли спать прямо на аэродроме. В воздухе стоял запах ковыля. Постели положили на лежаки, которые взяли у техников. Лётчики отдыхали в гостинице. Полковник Ицсхаков бегал по аэродрому от КП до узла связи докладывать на «Рубин» (позывной генштаба) о подготовке к вылету. Он не спал всю ночь. Поднял нас в пять часов утра:

— Вставайте, сынки, пора на чужбину, — произнёс он с грустью в голосе.

Подъехал автобус с лётчиками и обслуживающим персоналом, привезли нам завтрак из офицерской столовой. Столы накрыли прямо возле взлётной полосы. Обслуживали нас молодые официантки:

— Всяких обслуживали, но в такой форме впервые, вы наши или чужие? — шутили они.

— Теперь уже чужие, — отвечали мы.

Мы переоделись в высотно-компенсирующие костюмы. Одеваться помогал майор из местного авиационного полка. Доложили о готовности полковнику Ицсхакову. Афганскую форму отнесли в к своим вещам в самолет АН-26, который вылетал раньше. Нас закрепили за экипажами истребителей, выкрашенными в чёрный цвет, имеющими порядковые номера от 01 до 04. Фамилий лётчиков мы не знали, а нас им представили под псевдонимами. Мой псевдоним — Исмаил. Попал я на МИГ-29 под номером 03 к майору Николаю.

На общем построении Ицсхаков скомандовал:

— Равняйся. Смирно. Равнение налево. Товарищ генерал-лейтенант, команда 00223 для выполнения задания построена. Заместитель начальник отдела специального сопровождения полковник Ицсхаков.

— Слушай приказ.

Был зачитан приказ министра обороны № 00487 о проведении операции «Стрела». Генерал лично обошёл экипажи, пожал всем руку, пожелал успешного перелёта. Ицсхаков обнял нас на прощание. Теперь он повеселел, его миссия была закончена. За выполнение задания теперь отвечает командование Среднеазиатского военного округа.

Прозвучала команда:

— По самолётам.

Мы расходимся по своим машинам, взбираемся по лестнице в самолёт. Техники присоединяют все разъёмы и прощаются с нами.

— Есть герметизация, — слышу в эфире доклад 03-го.

Наш АН вырулил на взлётку. Вдоль рулежки стояли провожающие. Пошёл запуск двигателей. Машина легко вибрирует. После прогрева истребители под номерами 01 и 02 вышли на взлётную полосу. Мы заняли их место на рулевой. Видно, как вылетает пламя из двигателей МИГов, воздух парит позади самолётов. Они стремительно срываются с места и после короткого разбега отрываются от бетонки. Теперь наш взлёт.

Я уже ничего не вижу вокруг, всё внимание направлено на полёт. Самолёт, слегка покачиваясь, плавно выруливает на взлётную полосу. Рядом стоит 04-й. Наш МИГ готов к взлёту. Николай докладывает руководителю полётов о готовности. Полный газ, на форсаже самолёт вибрирует от перегрузки и резко срывается с места. Меня вдавливает в кресло. Слышен стук колёс по бетонным стыкам. Легко отрываемся от земли и быстро набираем высоту. Организм чувствует перегрузку.

Через двенадцать минут мы уже над Афганистаном. АН-26 остался позади, на нижнем эшелоне. Мы летели на небольшой высоте. Облачности не было, по курсу видны горы. Весь полёт я любовался увиденным зрелищем необычайных просторов земли. Рядом летел 04-й. Отчетливо видел лётчика и Серёгу Ходакова, который помахал мне рукой. Николай разрешил немного поуправлять самолётом. На экране я удерживал модель изображения самолёта. Если шло небольшое отклонение, выравнивал его рычагом управления.

После пересечения Афганской границы, с нами связались их диспетчера. На аэродроме был наш переводчик и представители военного атташе. В армии Афганистана практически отсутствовали средства противовоздушной обороны и локации. Военная авиация имела на вооружении летательные аппараты советского производства. На Кабульском аэродроме размещались транспортный и вертолётный полки. Истребительная авиация размещалась на аэродромах Баграма и Кандагара.

Перед Кабулом резко набрали высоту и пошли на снижение. Нам дали разрешение на посадку. Приземлились мягко и сразу порулили к большому ангару, где уже стояли 1-й и 2-й. Наш самолёт заходил во второй ангар. Когда заглушили двигатели, разгерметизировали кабину и вышли, я почувствовал, что нахожусь очень далеко. Так мало летели и так далеко залетели. Вокруг бегали бородатые люди, одетые во что попало. Единой формы не было. Некоторые были наполовину в форме и в халатах. Такая пестрота сразу бросилась в глаза. Значит, дисциплины и чёткого руководства здесь нет.

Встречали представители нашего атташе и военнослужащие армии Афганистана. Наших офицеров сразу было видно по цвету кожи, одежде и выправке. Все в светлых костюмах и галстуках. Афганские техники, принимавшие самолёты, говорили так быстро, что я не смог ничего разобрать. До меня долетали только отдельные слова, по смыслу, а в основном по жестам я разбирал сказанное. Тут нужно будет учиться языку. Хорошо, что наши военные их понимали и помогли нам при первом общении. Самолёты зачехлили и опломбировали в присутствии какого-то чиновника из правительства. Он ходил в окружении местного начальства. Наши лётчики вообще ни одного слова не понимали. Через открытые ворота ангара были видны очертания гор со снежными вершинами. Жара стояла плюс 35 градусов. В ангаре было очень душно. Хотелось перенестись в горы к снежной прохладе. Мы переоделись в афганскую форму, которая была безукоризненно сшита в московском ателье. Местные военные с улыбкой смотрели на нас. Мы были молоды для такого звания. Афганские капитаны были в возрасте примерно 40 лет.

Сел АН-26. Выгрузив наши вещи, летчики попили с нами чай со сладостями, попрощались со всеми, и самолет снова пошёл на взлёт. Я стоял возле полосы и взглядом провожал его, пока точка не скрылась за горизонтом. Улетела наша последняя связь с Родиной. Теперь мы одни в чужой стране.

Осмотревшись вокруг, я увидел башни минаретов, раскиданных по всему городу. У подножья гор всё подходящее для застройки пространство было занято глинобитными саклями. Это было убогое жильё. На аэродроме стоял недавно пригнанный из Союза президентский ТУ-154, с флагом Афганистана на хвосте. Рядом стояли АН-24 с надписью «Аэрофлот». Здание аэропорта напоминало глубинку России. По внешнему виду было видно, что страна бедная. Надо время, чтобы привыкнуть к этому пейзажу. Главная проблема — жара. Солнце палит немилосердно, и от зноя никуда не скрыться.

Нас провели к микроавтобусу «Toyota», где нас уже ждали наши военные атташе и представитель ХАДА, который назвался Хабибом. Это наш начальник в охране Президента, он родственник Амина. На первый взгляд он показался далёким от военного дела, что впоследствии и подтвердилось. Хабиб — сугубо гражданский человек, он даже не служил в армии, окончил Московский университет дружбы народов. Занимая в ХАДе высокую должность, получил звание майора. Родственные связи на Востоке много значат.

Мы поздоровались, сделав небольшой поклон головой, как учили на инструктаже. Хабиб улыбнулся, ответил с восточной почтительностью и обратился к нам на русском языке. Он хорошо знал русские обычаи и традиции. Нашу служебную деятельность должен регулировать полковник Федулов, проживающий на территории посольства.

— Вы будете жить на президентской вилле, а потом перейдёте во дворец, — сказал заместитель главного военного советника.

— Ясно.

— Выполняйте все приказы Хабиба, вы поступаете в его полное распоряжение.

— Есть.

— Ваша задача — охранять Президента в заграничных поездках. К вам присмотрятся. Прибудут с обучения Афганские лётчики, с ними будете летать.

— Как с вами связь держать?

— Надо будет, вызовем. В экстренном случае обратитесь к официанту в центральном ресторане по имени Рашид. Это наш человек, он всё передаст мне. Вот его фото, хорошо запомните.

Федулов, огромного роста мужик, крепко пожал на прощание всем руку. Хабиб в военном френче с чалмой на голове пригласил разместиться в автобусе, сам сел на переднее сиденье в салоне. Рядом с ним сел бородатый боец с американской винтовкой М-16.

В кабине рядом с водителем сидел такой же боец. Мы поставили свои брезентовые сумки в салон и сели по двое. Рядом со мной сел Серёга Ходаков, он был мне другом ещё с училища. Троцкого и Коваля я знал хорошо, но дружбы между нами не было. Серёга физически был здоровее всех, но арабский язык знал слабо. Он выступал на чемпионатах Вооружённых сил и занимал призовые места. Троцкий хорошо владел каратэ и нунчаками. Его рост был около двух метров, но язык тоже знал слабо. Они были чисто силовики, надежду в общении возлагали на нас с Ковалем. Мы с Володей хорошо владели арабским языком, но практики у нас тоже не было. Хабиб предупредил, что только он владеет русским. Живёт он в Кабуле, так, что на загородной вилле нам самим придётся общаться с обслугой.

— Вы не имеете проблем с языком? — спросил Хабиб.

Я ответил по-арабски. Охранники пристально посмотрели мне в лицо. Я подумал, что надо было к ним таджиков посылать, у нас учились несколько человек. Их язык очень схож с афганским. Мы же только месяца через два получим языковую практику, чтобы свободно разговаривать на бытовом уровне.

— Главная ваша задача — в случае переворота вывезти президента Тараки в СССР, — сказал Хабиб.

— Понятно, — ответил я.

А сам подумал, что мы частично владеем навыками запуска истребителя, летной практики у нас нет совсем. Тараки не долетит с нами до Союза. Главное взлететь, а там катапульта покажет. Надо сбросить скорость, чтобы при выброске голову не оторвало воздушным потоком. Почему нас на инструктаже никто об этом не предупреждал? Теперь я понял, зачем на наших сумках был выбит код запуска МИГ-29. У меня на сумке код с 03-го. О нашей безопасности, похоже, никто не заботился. Какие-то недомолвки, поспешность отправки зелёных юнцов говорили о том, что есть какой-то другой, тайный смысл в этой операции. Действительное наше предназначение мы можем узнать в любой момент. Вывозить Тараки в СССР, похоже, не было в планах советского руководства с самого начала нашего внедрения.

Я вспомнил, как на инструктаже в ГРУ генерал Жевакин Анатолий Петрович, сказал:

— Если будет угроза жизни Тараки или Амина, вы не их прикрывайте, а свои шкуры спасайте, вы молоды, а вместо них другие найдутся. Пусть их свои прикрывают. Ближе вас к ним никого не допустят. Войдите в доверие. Если президент пойдёт против нас, то возможна его ликвидация. Будьте готовы к такому повороту событий.

Я тогда подумал: «Бредит генерал, кто же такую команду даст». Теперь призадумался. Ведь не зря же нас инструктировал сам серый кардинал диверсионных и ликвидационных операций ГРУ. Жизнь покажет, что будет дальше, а пока же я думал, что нас послали на погибель.

Американцы и англичане активизировали свои действия по свержению президента Афганистана. Об этом нам говорили на инструктаже во внешней разведке. В этой стране переворот возможен в любой момент. В карусели революции гибель четырёх офицеров ГРУ для СССР будет незаметна. Наградят посмертно. Горе будет только родным. Надо вести себя очень осторожно и побыстрее войти в курс дел. Для этого нужно со всеми познакомиться и завоевать доверие.

От аэродрома поехали на виллу не через город, а в противоположном направлении, отдаляясь от него. Вилла находилась в 20 км от Кабула. Так началась наша служба в ХАДе Афганистана.