Ностальгии жителей Города-Дома

Александр Муниров

В Городе-Доме живут умные дети и разочарованные взрослые, призраки прошлого и желания настоящего, инженеры и охранники, духи-тадебцо и духи-нгылека, программисты и редакторы, искусственный интеллект и феи. Одни в это верят, другие не верят, а Вторая – знает.Люди постоянно говорят что несвободны, что разные обязательства: перед семьей, перед работой, мешают им достичь желаемого. Но настоящая несвобода – это когда ты не можешь уйти. В этом отношении люди по-настоящему свободны. А Вторая – нет.

Ностальгия вторая: о том, что не случилось, или вдох-выдох

— Помнишь, как мы гуляли по тому бульвару? — говорила она, положив голову ему на колени, на вельветовые, давно вышедшие из моды брюки, — я говорила, что буду растить тебе детей, что переедем к морю, построим себе дом или выкупим чей-нибудь старый и ненужный, сделаем в нем ремонт. Я еще хотела, чтобы в нем было больше белого цвета. А ты смеялся в усы и держал меня за руку. А потом купил мороженое, такое, которое продавали только на том бульваре, шариками на выбор, а один шарик вывалился и упал тебе на штанину. Шарик был шоколадным, а брюки — белыми. Такое уродство получилось!

— Помню-помню, — обманывал он, положив одну руку ей на плечо, чтобы было теплее, другой поглаживая волосы.

— Ты совсем не изменился. Все также похож на Боярского. Он что, по прежнему — твой кумир? И волосы, — ты их, наверное, красишь? — она поерзала и устроилась удобнее, так, чтобы перед глазами оказался вид из панорамного, в пол, окна, пусть и с удручающим видом на трубы промзоны и далекую тундру на горизонте. Белый свет сверху отражался от белого снега внизу, смешивался с искусственным электрическим, будто боролся за право присутствовать в комнате. Сейчас он временно наступал, но она знала: пройдет совсем немного времени, и ситуация изменится на противоположную. А скоро и такой роскоши не будет — все-таки первая половина декабря — время ожидания неизбежного наступления полярной ночи.

— Не крашу, — он улыбнулся, — мне это не нужно, Светлана.

Она невольно улыбнулась в ответ. От нагретого окна тянуло теплом и казалось, будто за окном не минус, а плюс двадцать, а снег, что внизу, какой-то специальный, теплостойкий, придуманный учеными, чтобы не разуверять живущих здесь людей в том, что они на севере.

— Я не знала, что ты работаешь в скорой, — сказала она.

Он не работал в скорой, но Светлана позвонила в скорую помощь, сказав, что у нее проблемы с сердцем, открыла дверь, села на диван и стала ждать, глядя в окно. А через некоторое время появился он, в белом халате. Что, в общем-то, еще нужно, чтобы принять за медика?

— Хорошо, что пришел именно ты, — Светлана прикрыла глаза, — в последнее время я много о тебе думала, а тут, под самый конец, такой подарок! Это же конец? Скажи мне, как врач, только честно: я ведь умираю? Иначе бы ты вызвал реанимацию, меня бы волокли на носилках в больницу, подключали к аппаратам жизнеобеспечения и держали там пару недель, пытаясь откачать. Давай, кстати, если это конец, обойдемся без больницы? Мне здесь комфортнее.

Он мог ей рассказать о том, кем на самом деле он является, но это ничего бы не решило. Светлана действительно умирала, это были ее последние минуты. Он решил, что не стоит тратить остаток времени на новую информацию. Поэтому ответил только:

— Я специально появился для того, чтобы увидеть тебя.

— Но я же совсем не такая красивая, как тогда, — скокетничала она, — посмотри: толстая, морщинистая, седая, волосы подстригла, они теперь, когда длинные, ломаются.

— Красивая, — ответил он, продолжая гладить ее по подстриженным седым волосам.

Солнце слепило, своей краюшкой поднимаясь над тундрой. Сейчас казалось, будто оно ниже окна на этом двадцать четвертом уровне. Но и это было неправдой, просто так казалось.

— Тьфу ты, — фыркнул Инженер, когда проезжавший мимо БелАЗ поднял в воздух снежную пыль, окатив ей двух рабочих в синих зимних спецовках и его — в модной красной куртке. Снег был повсюду: в обновление парка снегоуборочных машин старого города никто и не думал вкладываться, а оставшиеся работали из последних сил. К декабрю снега навалило столько, что обычная техника на боковых улицах с трудом преодолевала завалы, а грейдеры проезжали только по основным дорогам, собирая то, что еще не впечаталось в асфальт грузовыми машинами, в длинные валы. Эти валы начнут таять в конце апреля, и тогда здесь все будет в воде, добавив новых проблем коммунальщикам, но об этом сейчас предпочитали не задумываться.

— Ну что? — спросил один из рабочих, тот, кто был в старых гигантских рукавицах на искусственном меху. Интересно, такие еще производят? Инженер купил бы себе, — Сколько нам еще ждать?

Инженер промолчал. Холод выстуживал так, что не хотелось лишний раз открывать рот. Ему было двадцать три года, и такие проблемы, как ожидание автомобиля, который увезет их назад, в Город-Дом, были ему в диковинку. Инженер приехал сюда из-за рекламы о высокотехнологичном месте, будущем, которого ждет человечество, в настоящий день реализованное лишь на аравийском полуострове силами нефтяных королевств, и здесь, в России, на крайнем севере, в одном единственном месте, как эксперимент. В рекламе не говорилось, что ему придется выходить в адский мороз, добираться до старого города, где живет восемьдесят тысяч жителей, не вместившихся в Город-Дом и командовать вечно недовольными всем на свете, включая и его тоже, рабочими. Никто не говорил, что ему придется дышать грязным производственным воздухом. Реклама рассказывала, что Город-Дом был построен в том числе и для защиты жителей от испорченной людьми экологии, что местный воздух, спасибо горнорудному производству, содержит множество канцерогенов. Однако, местные жители только расхохотались, когда услышали, что Инженеру требуется респиратор, чтобы выйти наружу.

Респиратор? Какой респиратор? Все выходят так, и ты выйдешь. Придумал тоже.

Отличная жизнь для выпускника столичного вуза. Единственное, что было хорошего в этом месте — зарплата. И еще то, что он жил все-таки в Городе-Доме, а не в старом городе.

— Может, позвонишь? — спросил другой рабочий в старомодной шапке-ушанке, завязанной под подбородком.

Как тут позвонить? На этом морозе сенсорные телефоны не работают. Инженер потянулся к куртке и вытащил из внешнего кармана рацию, надеясь, что та еще не замерзла.

— Ну, что там с машиной? — довольно грубо, как ему показалось, по-мужски, спросил он. С рабочими надо было общаться на их уровне, иначе они перестанут видеть в тебе начальника.

В ответ раздалось лишь шипение. Даже рации тут работают через раз.

— Пойду в здание, — сказал Инженер рабочим, — отогрею телефон и позвоню. Пойдете со мной?

— Если машина приедет, то никого тут не увидит, — ответил рабочий в огромных варежках, — иди, мы тебя потом вызвоним по нормальному телефону.

Под «нормальным» телефоном понимался, видимо, допотопный, кнопочный.

— Хорошо, — и быстро, прежде чем они успели передумать, Инженер отправился во двор, под арку, которая выглядела такой старой, словно существовала лишь в ожидании достойной жертвы, на которую можно упасть.

Зачем он вообще нужен, если эти мужики командуют?

В старом городе имелись проблемы с подачей холодной воды: старые трубы перемерзали и рвались изнутри от скопившегося льда, а Инженер и «его» люди отключали эти участки, демонтировали поврежденные трубы, заменяли их новыми, замотанными в блестящую изоляцию, с греющим кабелем внутри, подключали обогрев, испытывали и уезжали. Точнее говоря, мужики монтировали и испытывали, а Инженер якобы ими руководил, так как по правилам, рабочим в старый город без руководителя выезжать запрещалось. Вот и вся необходимость в нем.

— Наберешься опыта и перейдешь на бумажную работу в Город-Дом, — сказал, как сейчас подозревал Инженер, с ехидцей уже его начальник, когда подписывал трудовой договор с достойной, на первый взгляд, должностью в договоре — «Мастер-инженер».

Теперь трижды или четырежды в неделю, в девять утра, Инженер выезжал через специальные ворота на служебном транспорте в старый город, обычно возвращаясь к четырем назад, чтобы заполнить бумаги. Чаще всего к четырем, если не возникало непредвиденных ситуаций. А в старом городе он стоял на морозе, глядя, как более опытные люди закручивают гайки на накидных муфтах или пользуются труборезом, кивал головой и под диктовку карандашом в блокнот записывал решения, чтобы потом нормально, для отчетности, их оформить и подписать акт на выполненные работы.

Северная романтика! — как сказали в институте, когда Инженер изучал документы о распределении.

Если северная романтика заключается в том, чтобы бродить по серому закопченному городу, который разваливается на глазах, и где живут лишь те, кто не может позволить себе жизнь комфортнее, то Инженер романтиком никоим образом не являлся.

Во дворе стояла тишина. Место, где в нормальном городе должна бы располагаться детская площадка, здесь было отдано снежной куче. Инженер скользнул взглядом по окнам — сразу и не скажешь, что дома, образующие эту дворовую коробочку, жилые, пусть и наполовину. Грязные окна, шторы, и ни одного человека во дворе. Впрочем, последнее как раз понятно: что тут делать в такой мороз?

Дома-призраки умирающего старого города, представлявшие интерес только для любителей поздней истории, и то лишь наиболее упорных из них тех, кто сможет сюда добраться: ни автодорог, связывающих с большой землей, ни железнодорожных путей, только ненадежное, из-за погоды, авиасообщение.

Инженер толкнул дверь и вошел в темный, пахнущий сыростью подъезд. Влагой и теплом тянуло из открытого теплового пункта, блестел конденсат на ржавых трубах в свете тусклой допотопной желтой лампочки, не имеющей ничего общего с программой энергосбережения, декларируемой государством.

Как рассказывал один из рабочих, когда эти дома строили, то не учли условий вечной мерзлоты: тогда просто не умели строить в таких условиях, поэтому, через несколько лет здесь все начало приходить в негодность — сваи проваливались в оттаивающий грунт и приходилось их брать в специальные обоймы, трубы изолировать по новой, полы гнили, и, чтобы их сберечь, доски покрывались специальным составом, деформированные окна подгонять, чтобы их было возможно открыть…

— Еще раз, где машина? — буркнул Инженер в рацию.

— Поднимайтесь на третий этаж, — прошипела рация в ответ, — я здесь.

В доме кто-то еще работает?

Инженер подошел к перилам, скрипя деревянными половицами на каждом шагу, и посмотрел вверх — темно. Шагнул на ступени. Витые чугунные перила лестницы будто жалели о тех, первых временах, когда все еще не было таким серым и облезлым. Грязные окна в широченном подъезде, запроектированном и построенном безо всякого учета экономии жилого пространства, высвечивали лишь контуры ступеней, перил и дверей. Все прочее тонуло в темноте.

А ведь здесь продолжают жить люди! Сам Инженер поселился на двадцать четвертом уровне Города-Дома в корпоративной квартире, спланированной так, чтобы учесть одновременно и экономию и комфорт. Не самое шикарное жилье, но по сравнению с этой разрухой — идеальное.

Ближайшая к лестнице дверь на третьем этаже оказалась открытой. За ней, дальше по площадке, располагались еще три двери и темный проход, Инженер миновал открытую дверь и заглянул в него: ряд ржавых трупов моек вдоль одной стены и ряд ржавых трупов плит вдоль другой, а проход уводил дальше в темноту.

— Сюда, — раздался голос позади. Слесарь — усатый мужик в спецовке, вероятно приехавший на участок Инженера в то время, пока рация не работала, опирался плечом о косяк открытой двери, — тут у нас проблема.

— Это что, коммуналка? — Инженер посмотрел на его допотопные из середины двадцатого века валенки, которые в старом городе все еще пользовались спросом. А еще, они были «бесшумные», раз Инженер не услышал шагов. В такой обуви можно подкрадываться и убивать.

— Не совсем, — рабочий повернулся и вошел в квартиру назад. Голос звучал глухо, — тут архитекторы думали создать такое общее пространство, так сказать, для желающих. Сами-то квартиры очень хорошие, дорогие, и при каждой имелась своя кухня. Точнее говоря, розетки под плиту и вывод труб под воду. Но ее можно было переделать в обычную комнату, а приготовление еды вынести в общую зону. По желанию хозяев. А что?

— Да просто интересно, — Инженер пожал плечами спине Слесаря, заходя следом в темный, широченный квартирный коридор, — никогда не видел подобных решений. Немного странно.

— Что странного? Люди готовились жить при коммунизме, где все должно было быть общим, и такое решение — один из шагов к нему. Домов с подобными планировками в городе с десяток, — рабочий вытер ноги о какую-то тряпку, лежавшую в метре от двери, — разуваться не нужно, тут не очень чисто, и пол холодный.

Инженер и не собирался.

— Что-то вроде социального эксперимента при попытке построить коммунизм?

— Попытка построить коммунизм и была социальным экспериментом, — буркнул Слесарь, — результат вон там, ржавеет.

Квартира оказалась нежилой: облезлый пол и кое-где висящие лохмотья обоев, не прошедшие испытание временем. Хотя в целом, для необитаемого жилища, все выглядело вполне пристойно: просторная комната, в которую они вошли, деревянные рамы окон с широченными подоконниками, старый продавленный диван без ножек у одной стены и огромный тяжелый письменный стол у другой. Шкаф у выключателя верхнего света, старомодного, больше похожего на рубильник. Инженер щелкнул им, но ожидаемый свет не появился.

— Нежилые квартиры отключают от электричества, — пояснил Слесарь, — чтобы пожара не случилось. Вон проблема, — он ткнул пальцем в древний радиатор, покрытый несколькими слоями масляной краски; стена рядом была мокрой, от потеков поднимался едва заметный пар, окна запотели, на глазах покрываясь изморозью.

— Как это починить? — спросил Инженер и тут же пожалел о своем вопросе. Зачем демонстрировать свое незнание перед работягой?

— Нужно подняться на чердак, перекрыть стояк, потом здесь наложить муфту, открыть стояк снова и проверить — побежит или нет. Оставлять так нельзя, перекрывать отопление надолго в такую погоду тоже, так что ремонт срочный.

— Ну и… в чем проблема? — проблема естественно была, но у Инженера, и заключалась она в том, что домой он попадет нескоро.

— Выписывай разрешение на работу и отпускай мужиков. Чего они там мерзнут?

Тут же, будто дождавшись этого момента, проснулась рация:

— Шеф, — в слове «шеф» слышались издевательские нотки, — не смогли дозвониться по телефону. Машина приехала. Связь есть?

Инженер выругался так, как обычно и ругаются слесари — устало, как бы говоря, что ничего не поделаешь. Смотрящий на него Слесарь скептически хмыкнул.

— Езжайте, я потом сам доберусь, — сказал Инженер в рацию.

— Хорошо, отбой, — прошелестело в ответ радио.

— Ну что, я полез наверх? — Слесарь все знал лучше Инженера, но зачем-то спрашивал разрешения.

— Конечно лезь, — с досадой сказал Инженер, плюхнулся на диван и снова выругался: тот вонзил ему в пятую точку одну из своих пружин, спрятанную под протертой тканью, — считай, что разрешение выписалось.

Он позже его оформит, когда вернется в Город-Дом.

— Тут могут быть клопы, — предупредил Слесарь и, почти неслышно ступая валенками, потопал в коридор.

Но Инженер встал только тогда, когда Слесарь хлопнул входной дверью, просто для того, чтобы тому не показалось, будто он все делает по указке.

Вода из радиатора продолжала течь тонкой-претонкой струйкой, невидимой с двух шагов, и лишь мокрое пятно на стене да пар говорили об аварии.

— Твою мать, — пробормотал Инженер, — твою мать.

Он достал телефон и позвонил Ирине — милой аристократично-бледной от недостатка солнца, как все люди этом месте, девушке, которую планировал сегодня вытащить из сметного отдела в клуб. Как и во всех старых домах в старом городе связь была отвратительной. Инженер походил по комнате, выбирая место поудачней и, найдя наконец такое возле шкафа, где связь ловилась аж на две полоски, увидел, что в нем за стеклом стоит какой-то скелет — позвоночник с ребрами, вроде из металла, покрытый ржавчиной.

— Охренеть, — пробормотал Инженер.

— Что?

— Ир, привет! Слушай, я сегодня на работе задержусь, но ты меня не теряй. Тут просто не получается вернуться вовремя.

— Тебя плохо слышно!

— Я в старом городе!

— Где?

— В старом городе!

Связь прервалась.

— Сраная работа, — сказал Инженер железным костям. Те вежливо промолчали.

— Я поселилась здесь через четыре года после того, как мы увиделись с тобой в последний раз, — говорила она, — Тогда еще не было никакого Города-Дома. Был самый обычный заштатный северный городок, вокруг которого в земле обнаружили столько полезных ископаемых, что ради их добычи сюда пригнали лучших геологов, архитекторов и строителей и потребовали превратить эту глушь в жемчужину. Они старались. Ты же видел старый город?

Он знал, что старый город сейчас был не таким, каким его рисовала в своем воображении Светлана: дома с лепниной, фонари, просторные улицы, максимально возможное благоустройство для Крайнего Севера. К тому же то, о чем она сейчас вспоминала — относилась к среднему периоду, тому самому, строительство которого она и застала сразу после переезда. Чуть позже город был весьма экономно расширен, настала пора унификации и однотипных панельных домов, тускло взирающих на асфальтированные дворы без детских площадок, домов, стоявших серыми камнями посреди пурги, занесенной снегами тундры и многочисленных труб — теплотрасс, водопроводов, канализации — все инженерное хозяйство лежало над землей в огромных кожухах и проходило гигантскими стальными змеями по городу, от одного завода к другому, попутно цепляясь к жилым домам.

— Мы ощущали себя тут, как на краю света. Только представь, — островок цивилизации, а вокруг бескрайняя пустошь, редкие деревья, болота… ничего нет, даже птиц. Все совсем не так, как на юге. И мы — последний осколок человечества…

Ему нечего было ответить, но он слушал, пока Светлана перескакивала с одного воспоминания на другое:

— А солнце! Помнишь, солнце садилось, и море из темного превращалось в ярко-зеленое! Ты еще говорил, что мы вечно будем вместе. А потом ушел. Почему ты ушел?

Он смотрел за окно, на солнце, которое, вот, только-только приподнявшись над небом, уже грозилось спрятаться за налетающими тяжелыми тучами. Здесь дули сильные пронзительные зимние ветра, принося с собой столько снега, что недолгое зимнее солнце даже в середине дня не всегда пробивалось сквозь него. Скоро начнется очередная пурга.

Что он мог ответить? Что тот, кто сейчас гладит ее по голове и тот, кого она помнила тогда — на самом деле не один и тот же? Он помнил все, о чем говорила Светлана, но это были не его воспоминания. Он не знал причин, по которым тот человек, что тогда гулял со Светланой, признавался ей в любви и обещал быть до последнего вздоха рядом, не выполнил своего обещания.

— Я тебя так любила, — говорила Светлана, — думала, ты будешь со мной до конца жизни. Короткие три недели знакомства и все, я была готова идти за тобой на край света. Поэтому, наверное, в итоге и приехала сюда, чтобы оказаться как можно дальше от этого разочарования.

Его пальцы погладили Светлану по щеке, она невольно вздрогнула.

— Тогда почему ты переехала сюда из старого города? — спросил он, — где есть я?

— Ты знаешь, я ведь тоже создавала Город-Дом, и было бы странно не поселиться, в итоге, в нем. Правда, с тех пор многое изменилось. Пару недель назад шла в поликлинику, что в четвертом секторе на восьмом этаже и думала, что здесь все как… ну как все сейчас — много рекламы на стенах, все люди, сплошь, такие… менеджеры. Те, кого мы раньше называли чинушами и бюрократами сейчас в почете, и молодежь на них равняется. И Город-Дом как будто сделан именно для них, а не для всех, как мы мечтали, когда его строили. Такое, вот, будущее.

— Кажется, буря начинается, — сказал Инженер, глядя в потемневшее окно. Во дворе по-прежнему никого. Где-то за пределами этого каменного мешка была жизнь, люди ездили на машинах, ходили в магазины. Пусть жизни в старом городе и оставалось немного, но она была. Здесь же, как в склепе, стояла тишина, нарушаемая лишь Слесарем, возившимся с трубой радиатора, да ветром.

— Боюсь затягивать чересчур плотно, — вместо ответа сказал Слесарь, в третий раз сходив на чердак, — вдруг сорвет.

Он заново доставал из сумки ремонтный комплект — ключи, половинки муфты, соединительные болты, прокладки и сухую тряпку, которой проверялось наличие протечек. Вроде бы на дворе век цифровых технологий, а все выглядело так, будто для слесарей время остановилось еще сто лет назад.

Сухая тряпка для проверки протечек!

— Угу… — неопределенно ответил Инженер.

— Ну да, будет пурга. Об этом еще утром сообщали. А что такое?

— Да просто автобус…

Слесарь понимающе кивнул, разглядывая ключи и выбирая нужный.

— Боишься не успеть добраться до Города-Дома? Есть же такси, они за деньги отвезут тебя в любую пургу. У меня есть номер телефона, если что. Доберешься, не переживай.

— Это же небезопасно, — сказал Инженер, — нам во время инструктажа говорили, что ехать по трассе во время пурги нельзя. Сильно ограничена видимость.

В окно ударил неожиданно прорвавшийся во двор особо сильный порыв ветра, в щелях пронзительно завыло.

— А у меня в инструкции по охране труда написано, что запрещается работать на неостывшей трубе. И что? Ждать несколько часов пока она остынет? — Слесарь посмотрел на Инженера, — да брось, ты откуда к нам приехал такой правильный?

— Из столицы.

— Бедняга. Ты что, серьезно думаешь, что инструкции по охране труда нужны для того, чтобы обезопасить? На самом деле, ты просто подписываешься в том, что тебе не станут платить страховку в целом ряде случаев, причем в самых опасных, наиболее вероятных. Вот, например, взять такую простую вещь, как каска. Знаешь, из чего делается каска?

— Пластик?

— Да, самый обычный пластик. Не армированный, иначе ее носить было бы тяжело. Так вот, если тебе на голову свалится плита на стройке, а ты будешь в каске, даже армированной, то это будет признано производственной травмой, и твоей семье, возможно, выплатят компенсацию, если конечно не признают, что ты специально ходил под плитой, которая может упасть. Но если окажешься без каски, то это однозначно будет признано смертью по не соблюдению правил безопасности, и твоя семья не получит ни копейки. Ты-то все равно не спасешься, сам понимаешь, но нюанс важный. Так и тут: можно действовать по инструкции, но потратить на это полдня. А можно действовать исходя из опыта и потратить гораздо меньше времени. Тебе как больше нравится?

Инженер не увидел связи между примером и текущей ситуацией, но не стал уточнять. Вместо этого спросил:

— А тебе еще долго работать?

— Работать пятнадцать минут, но после нужно выждать некоторое время, чтобы убедиться в том, что нет протечек, — сказал Слесарь.

— А ты можешь это сделать сам?

— В обход инструкции?

— Ну… типа того.

— Знаешь, четыре месяца назад меня лишили премии за то, что я установил кран взамен прогнившего на холодном водопроводе в одной из настоящих коммуналок — другом здании, помоложе. Некогда было ждать инженеров из Города-Дома, все заливало, люди сидели без воды, ну я и пошел им навстречу. А когда начальство приехало, то стало возмущаться: якобы я мог сделать что-то не то без их мудрого надзора; после мы поругались, я, естественно, оказался неправ и был наказан. Так что нет, сиди уж. Уедешь домой попозже, ничего не случится. Кстати, про клопов в диване я пошутил, они не живут там, где не живут люди: им же питаться нечем.

Инженер покосился на диван, но садиться пока не стал. Надо было выждать паузу, чтобы можно было сделать вывод, будто сел сам по себе, а не по указке Слесаря.

— Там скелет в шкафу. В буквальном смысле.

— Да, я знаю. Тут раньше жила одна женщина, занималась полями и искусственным интеллектом. И скелет — один из ее опытных образцов. Ну, то есть, то, что осталось от опытного образца.

— А ты откуда знаешь? — Инженер понимал, что обращаться к более старшему и опытному Слесарю нужно на «вы», но не собирался этого делать, чтобы окончательно не развеять иллюзию собственного руководства, Слесарь-то ему «тыкал».

— А я ходил на ее лекции, когда сам вел научную деятельность. Это сейчас я слесарь, а раньше был доцентом технических наук в области электромагнитных волн.

— Чего?

— Электромагнитных волн. У тебя же, наверное, высшее образование, должен бы знать об электромагнетизме.

— Да нет, я знаю. Просто другое непонятно, — сказал Инженер, все-таки сев на диван. В окно с новым порывом ветра посыпалась мелкая снежная крошка. Единственным источником света был фонарь, стоявший на полу, входивший в штатное снаряжение рабочих. Снег за окном в этом свете казался темным живым существом, пытавшимся влезть в комнату, — если вы ученый, — он передумал и все-таки перешел на «вы» — ученый же, — то почему здесь работаете?

Слесарь крякнул и подтянул муфту.

— Ну вот, кажется, не капает. Не понимаешь? Твое поколение просто воспитывалось на других ценностях. Вот ты наверняка закончил какой-нибудь крутой университет на деньги родителей-бизнесменов. Наверняка твоя дипломная работа не стоит выше тройки, а если и стоит, то лишь потому, что папа знаком с деканом. Когда ты тут появился впервые, то наверняка был такой важный, будто знаешь все на свете. Вас там наверняка учили, что важно не образование и реальные знания, которые ты можешь применить, а статус, который дается образованием. А то, что ты ни хрена по факту не знаешь — не так важно, пускай об этом думают подчиненные. Но зато, если тебя завтра уволят, потому что кто-то более важный захочет поставить своего сыночка на твое место, то ничего не изменится, кроме твоих собственных проблем, потому что таких как ты — полно. А мне еще надо будет замену найти: работников, готовых трудиться в старом городе, очень мало. К тому же, я всегда смогу работать таким же, вот, как ты инженером, который только и умеет, что сидеть на диване. А ты муфту на трубу без дополнительных навыков не сможешь наложить.

— Вообще-то это не так, — с обидой сказал Инженер, — я закончил университет с дипломной работой на пять, причем сам, без помощи родителей.

— Ну, тогда ты молодец, — ответил Слесарь, — а я стал слесарем тогда, когда надо было кормить семью, а ученым задерживали заработную плату за четыре месяца. Слесарем же можно было помимо официальной работы еще и подрабатывать. Люди, когда уставали ждать официальной помощи и не имели денег, расплачивались со мной молоком и колбасой, полученной по талонам. А у меня тогда была жена и двое детей, и их надо было кормить. Один из них, кстати, выучился на инженера и живет в Городе-Доме, а о родителях и думать забыл. Занимается внутренними разводками. Дочь заканчивает учиться на медсестру на юге.

— Мне теперь надо извиниться за то, что у вас не сложилась жизнь? — спросил Инженер.

Слесарь-ученый что-то буркнул про себя, вслух же сказал:

— Не надо. Ты извини, если я тебя обидел. Пойду, открою кран на чердаке и постучу по трубе. Как услышишь, посмотри, потечет вода или нет. Если муфта будет мокрой, стукни три раза. Если нет — четыре. Хорошо? Справишься?

Не дожидаясь ответа, Слесарь вышел в коридор и хлопнул наружной дверью.

— Вот придурок, — пробормотал Инженер.

Складывалось ощущение, будто Слесарь специально устроил эту протечку для того, чтобы немного почитать мораль, в счет каких-то своих старых обид.

Инженер достал телефон и посмотрел на экран. Связи не было — плохая погода делала и без того неустойчивую работу мобильных телефонов невозможной.

Огляделся.

Сложно было представить, что в этой квартире жила женщина. Во всяком случае, в такой темноте, с ободранными стенами и грязным потолком, без люстры и картинок на стенах. Все знакомые девушки Инженера завешивали стены коллажами, столы были завалены кучей вещей. Может быть, и здесь когда-то было нечто подобное, но прямо сейчас в это не верилось.

Сделав круг по комнате в поисках связи, Инженер остановился возле шкафа, где за стеклом прятались железные ребра.

Какая нормальная женщина будет держать в шкафу скелет? Кто знает, что тут еще?

Инженер открыл шкаф и внимательно осмотрел подобие человеческого каркаса. Ржавое железо: казалось, тронь, и развалится. Рядом с костями валялся пучок проводов, отрезанных от чего-то и уходящих в щель в нижнем ящике. Поколебавшись секунду, Инженер полез и туда, где обнаружил набор старых гигантских плат и какой-то черный прибор с вынутыми внутренностями.

Раньше скелет, очевидно, был более цельным и подключался к этой конструкции. Инженер щелкнул переключателем на приборе, но предсказуемо ничего не изменилось.

— Электромагнитных полей… — пробормотал он, и в этот момент раздались три железных удара у окна, настолько неожиданно и неестественно громко прозвучавших в пустой комнате, что Инженер подскочил.

Труба!

Он вернулся к радиатору и посмотрел на муфту. С нее ничего не капало. Взяв тряпку и протерев ей место ремонта, Инженер не обнаружил влаги и отстучал об этом в ответ.

За окном стемнело окончательно: четыре часа дня. В Городе-Доме не обращаешь внимания на умопомрачительно короткий день и непогоду: температура всегда одинаковая, а день от ночи отличается лишь уровнем освещения в строгих временных границах. Если не смотреть в окна, то можно легко забыть и о существовании осадков, и о низких температурах.

Быстрее бы вернуться туда.

Он приехал в Город-Дом для того, чтобы выйти из-под опеки отца, — вот что надо было сказать Слесарю, — в отличие от своего брата — настоящего золотого мальчика. Инженер хотел всего добиться самостоятельно. А то, что ему не нужно работать руками, сам Инженер не считал это недостатком.

— Придурок… — повторил, обернулся и замер. На него кто-то смотрел. То есть, конечно же не смотрел, но стоя у радиатора, Инженер видел очертания массивного шкафа, каких сейчас больше не делают, с открытыми дверцами, и казалось, что оттуда на него смотрят: взгляд будто изучающе скользил по молодому человеку.

— Фигня какая-то, — как молитву, отгоняющую нечисть, произнес Инженер, но от этих слов ощущение взгляда не исчезло.

Взгляд не был добрым или злым, он был оценивающим, таким как на него смотрели во время собеседования по видеосвязи, когда он только собирался переезжать сюда. Собеседовали двое: специалист по кадрам — милая с виду девушка с необыкновенно стервозным, как оказалось по приезду, характером и главный инженер — седой мужик, задававший вопросы не по профессиональной деятельности, а личные: одинок ли он, почему хочет переезжать, чем занимается в свободное время, — будто предполагал, что на вторую неделю Инженер сбежит отсюда со словами «Мне тут скучно!»

— Эй, тут кто-нибудь есть? — негромко спросил он.

В шкафу раздался высокий шипящий звук.

— Твою мать… — прошептал Инженер.

Хлопнула дверь, и послышались мягкие валеночные звуки шагов, а в коридоре заплясал свет фонаря.

— Точно не бежит? — спросил Слесарь, заходя в комнату и окатывая светом радиатор и Инженера с ним, — эй, с тобой все в порядке?

— Там, в шкафу…

Слесарь направил луч фонаря в шкаф. Все было по-прежнему, только кости ржавого скелета как будто стали шире, словно ребра раздвинулись, пропуская в невидимые легкие воздух.

— Что в шкафу?

— Не видите? Скелет стал больше.

— Тебя что, напугал прибор? Это не скелет, — Слесарь снова вернулся лучом к радиатору и пошел к нему, — это модель функционала интеллекта. Она — женщина, что здесь жила, предложила теорию… — посветив, Слесарь вернулся и сел на пол перед радиатором. Вгляделся, — о, вроде все здорово. Подождем еще немного. В общем, она предложила теорию о том, что мы воспринимаем мир и можем общаться между собой потому, что у нас сходная физиология, понимаешь?

— Не понимаю.

— Ну, если вкратце, она утверждала, что все наши ощущения базируются на том, что мы собой представляем. Грубо говоря, если процесс дыхания у нас был бы другим, то мы и понимали бы мир иначе, так как мозг воспринимает окружающее через нервные импульсы, в том числе и от легких. Мышление обусловлено, среди прочего, строением тела. Материализм. В наше время это было модно.

— Это не объясняет того, почему скелет стал больше.

— Да не стал он больше! Тебе показалось. Эта фигня была нужна для имитации движения костей во время дыхания. Подводились датчики, пропускался ток через кости, данные записывались и загружались в машину для того, чтобы дать ей понять, как надо ощущать мир посредством, в данном эксперименте, дыхания, чтобы после мы могли с ней общаться. Понял? Когда-то они действительно расширялись. Когда-то. Но тут же все обесточено, ты чего?

Инженер с сомнением смотрел в шкаф.

— Знаешь, — говорила Светлана, — а ведь я пыталась тебя воссоздать. Всю свою работу по изучению искусственной личности сводила к тебе. То есть к такому тебе, каким запомнила. Или хотела видеть.

Он продолжал ее гладить и смотрел за окно, туда, где неудержимо темнел короткий зимний солнечный день. Уже не было видно терриконов, труб завода, не было видно старого города и, тем более, далекой тундры. Начиналась пурга. Белый шум, отсутствие сигнала, который наступает по окончании программы вещания, заполнял окружающий мир.

— Зато, знаешь, если бы ты в свое время не пропал, у меня не возникло бы этой мысли насчет искусственного интеллекта. Правда, это сказалось на личной жизни: не знаю почему, но я не особо интересовалась мужчинами и детьми. Почему так потемнело?

— Погода испортилась, — ответил он.

— Правда, я не из скорой.

— Если бы я была верующей, то решила, что ты умер и после смерти стал моим ангелом-хранителем. Но нас всю жизнь учили, что бога нет, и разговоры о нем — лишь выдумки. Это в последние десятилетия все вдруг начали неистово верить, а я так и не смогла. Для меня бог — это что-то слишком абстрактное, чтобы быть уверенной в его существовании. Как ты думаешь, я теперь что, в ад попаду, если он вдруг есть?

— Ты же ученый, — усмехнулся он, — ученые в рай не попадают, даже самые верующие.

— Это Ломоносов — ученый. Мария Кюри, Эйнштейн. Ньютон. Те, кто заложили основу для других наук. Остальные — их последователи. Когда я умру, то никто не вспомнит о том, что я когда-либо была, ведь правда? Детей нет, с родственниками я не общалась последние лет десять с тех пор, как на пенсию вышла. Соседи меня терпеть не могут, говорят, что я сошла с ума, — Светлана вздохнула, — а я от всего этого устала. Может быть, они и правы. Может быть, и хорошо, что мы больше не встретились — ты бы разочаровался, если бы увидел меня такой. Ведь ты был таким ярким, все девушки тебе улыбались. Хотела бы я знать, что с тобой случилось.

Голос Светланы стал совсем слабым, ее руки едва заметно дрожали. Он сидел и смотрел на нее. Пожалуй, он тоже был благодарен тому мужчине. Он мог рассказать, что ее жизнь совсем не была никчемной, что открытие все-таки было совершено, и Светлана все-таки заложила основу новой науки, которую человечеству еще предстоит оценить. Но и этого не сказал, потому что чувствовал, что ей сейчас хочется другого.

Ветер бросил в окно горсть снега, и на секунду стало совсем темно.

— И что же, — нарушил тишину Инженер, — получается, в этом доме жили ученые?

— Ученые, чиновники, учителя. Интеллигенция. Видишь, какие тут квартиры большие? Такие квартиры давали ценным кадрам. Тут было очень уютно.

Инженер пожал плечами. Квартира, конечно, хоть и действительно была большой, но уютной точно не выглядела. Старой, неухоженной, но не уютной.

Пурга набирала обороты, ветер выл в вентиляционных шахтах.

— А вы здесь давно живете?

— С девятнадцати лет, — ответил Слесарь.

— А почему не уедете?

— Куда? В Город-Дом? Или на юг?

— Ну… куда-нибудь.

— А кому я там нужен?

— Ну, вы же можете развивать что-нибудь с вашим образованием. Стать начальником…

— Ты не понимаешь: современные начальники — это молодые люди в костюмчиках, которым нравится строить графики и выступать на совещаниях. Их поставили туда родители — бывшие настоящие начальники, желающие детям всего хорошего. Их отпрыски ничего не умеют, только перекладывать ответственность на подчиненных. Проект Города-Дома начал реализовываться двадцать пять лет назад, но его делали не вы, а мы. У вас бы это уже не получилось.

— Ну вот прямо вы.

— И я в том числе. Мы хотели сделать что-то грандиозное, пространство, где всем будет комфортно. Знаешь, сколько в этом было энтузиазма? А в итоге нам же и не нашлось в нем места, потому что с концом первого этапа строительства уже все изменилось, и туда тут же переехал новый директорат, их помощники, менеджеры, инженеры вроде тебя, и стали в нем жить. А нам взамен дали несколько премий. Хотя толку-то от них.

— Вы его разрабатывали?

— Не я автор идеи, если ты об этом, — сказал Слесарь, — но проект — это всегда коллективное творчество, и я принимал в нем участие.

— Но двадцать пять лет назад еще не было таких умных электронных систем.

— Ну, не совсем. Не было технологий, которые обеспечивали бы скорость вычислений, а представление о кибернетическом подходе к управлению жилым пространством очень даже было. Идея была в том, что Город-Дом сам управляет всеми процессами с точки зрения комфорта людей, регулируя вентиляцию, свет, распределяет движение лифтов самым рациональным образом и… ну, угадывает желания, что ли. Аналитическая система, которая понимает людей. Она была разработана и легла в основу управления Города-Дома, а уж потом ее решения перенесли на современные мощности.

— То есть, искусственный интеллект?

— Ее изыскания использовались, — Слесарь ткнул грязным пальцем в шкаф, — считалось, что компьютер, способный угадывать желания людей, должен иметь логику человека, которая возможна только при строении, аналогичному человеческому. Но это не искусственный интеллект. В смысле, не нечто разумное, скорее чувствующее. Мы ведь оцениваем комфорт сперва на уровне ощущений, а уже потом их осмысливаем, так? В этом и была идея: ощущение — первый уровень обработки информации, аналитика — уже второй уровень.

Инженер ничего не понял.

— Ну и как оно, работает?

— Это ты мне скажи, работает оно или нет, — сказал Слесарь, — я не знаю, я был-то в Городе-Доме после его сдачи всего раз десять, и то, когда нужно было попасть в аэропорт.

Инженер вновь взглянул на шкаф. Если это то, что послужило идеей для Города-Дома, то ему самое место в местном музее. Он туда ходил с Ирой, когда у той случился очередной кризис в личной жизни, в надежде заместить вакантное место второй половины. Там, правда, про искусственные интеллекты не говорили, но зато рассказывали об адаптивной системе автоматического управления городом. Вроде то же самое, о чем и говорил Слесарь.

Ирина родилась не в Городе-Доме, но довольно рано переехала туда и с тех пор выбиралась за его пределы лишь несколько раз. Свободное время она посвящала жизни модели из интернета, скрупулезно ведя несколько аккаунтов, и имела несколько тысяч верных подписчиков. Солярий, тренировки, работа, отдых в ресторане или клубе — вот жизнь в Городе-Доме, которая тщательно фиксировалась ею в сети. На взгляд Инженера — хорошая, интересная жизнь, раз ее можно показать другим. Она не нравится Слесарю? Разве лучше, чтобы было как в прошлом: коллективное творчество за светлую неосуществимую идею и болезни от плохой экологии в качестве награды? Сам Слесарь отнюдь не выглядел образцом успешного человека: небритый, с небольшим брюшком и красными глазами, все пальцы в заусенцах, унылая работа…

— А я не имею ничего против Города-Дома, — сказал Инженер, — там по-настоящему здорово. Жаль, конечно, что вам не дали в нем квартиру, но если хотите знать мое мнение, то благодаря вам он вышел грандиозным.

— Да кто бы спорил, — пожал плечами Слесарь, — ты, наверное, сюда каждый день с отвращением ездишь, дескать, грязное место с заброшенными домами. На твоем месте я бы так и думал. Другое дело, что все те люди, что создавали Город-Дом, жили прямо здесь, в холоде, в гниющих домах, где пахнет сыростью, и по полгода почти нет нормального дневного света. На мой взгляд, уже этого достаточно, чтобы относиться с уважением к этим развалинам.

Инженер не стал спорить. Чего он действительно не хотел, так это оставаться здесь дольше, чем требуется. Закрыв глаза, он представил, как тут жила та самая женщина, что пыталась придумать машину, которая что-то там чувствует. Сидела по ночам за тем столом, заваленным документами и слушала, как завывает ветер. Периодически заходили соседи, тоже какие-то местные интеллектуалы, пили чай из чашек с нарисованной на боках искусственной гжелью и разговаривали о науке. Во время демонстраций по государственным праздникам пели свои патриотические песни под гитару о предстоящей победе коммунизма. Как в будние дни стояла на остановке в ожидании пропахшего бензином автобуса, вглядываясь в пургу, а ветер пытался столкнуть ее на дорогу. Разве по такому можно было испытывать ностальгию?

Быстрее бы все закончилось, — думал Инженер, — и я бы пришел домой и принял горячий душ, чтобы прогнать это ощущение холода.

— Вроде все, больше уже не побежит, — будто прочитав его мысли, сказал Слесарь, — поднимусь в последний раз наверх и потом пойдем. А… да.

Он достал старый телефон, какие Инженер видел только в детстве и набрал какой-то номер.

— Девушка, машину через десять минут в центр. Улица Ленина 4. Во двор не надо, тут сугробы. Да. В Город-Дом. Хорошо, спасибо. Ну вот, видишь, — сказал он, возвращая телефон в карман, — машины еще как ездят. Только выйдет чуть подороже. Но ты ведь нормально зарабатываешь? Пойду, открою вентиль на полную мощность.

Оставшись один: парень подошел к сумке Слесаря и принялся складывать в нее инструменты — ключ, нож, обрезки прокладки, тряпку…

Этому мужику явно было обидно за то, что его жизнь не сложилась так, как того бы хотелось. Жаль, конечно, он вроде нормальный, но таких много, и он, Инженер, в их несложившейся жизни не виноват.

За спиной Инженера из шкафа снова раздалось сипение. Кто-то выпустил воздух.

— Почему ты не дышишь, когда он здесь? — прошептал Инженер.

Стараясь не скрипеть половицами, будто это могло спугнуть скелет, Инженер подошел ближе. Ребра как будто уменьшились в объеме.

Хлопнула наружная дверь.

— Ну что? — Слесарь резанул светом по лицу Инженера, — тебе все не дает покоя эта штука? Смотри, — он взялся за позвоночник модели и вытащил ее из шкафа, — Видишь? Оно уже давно не работает. Не подключено.

Обрезанные провода болтались в воздухе.

— Да, мерещится мне тут… А где сейчас разработчица этого… оборудования?

— Где-то в Городе-Доме, хоть ей дали там квартиру. Мы много лет не общаемся. О, ты уже все сложил. Молодец!

Слесарь вернул ржавый скелет на место и пошел за сумкой.

Инженер закрыл дверцы шкафа.

Раздался противный тонкий монофонический телефонный писк.

— Да… — ага. Спасибо, девушка! За тобой приехало такси. Пойдем, а то еще и за простой будешь платить.

Он затопал по коридору в направлении двери.

— А вы запирать не будете?

— Старшая по дому запрет. Я ей позвоню.

Дверь из подъезда словно вела в иной мир, состоящий из снега и ветра, с далеким-далеким призрачным домом напротив. Снег летел, казалось, со всех сторон, твердый и колючий, он неприятно ударил в лицо Инженеру. Все следы, ведущие к этому подъезду, уже были заметены.

— Ты иди, — сказал Слесарь, чиркнув зажигалкой в тамбуре и поджигая сигарету, казавшуюся чересчур тонкой в его огромных пальцах, — я сейчас, пока курю — позвоню, чтобы дверь закрыли.

— Так вас, может, подбросить? — спросил Инженер, натягивая капюшон на голову.

— Нет, мне тут два квартала пройти. Не сдует. Иди, давай.

— Ну ладно, — Инженер хотел было протянуть ему руку на прощание, но посмотрел на эти грубые пальцы и передумал, — до свидания.

— Угу, пока.

Снежная мгла окутала его, заползая в каждую щель: под капюшон, под перчатки, ветер вытягивал тепло из-под специальной современной зимней куртки. Ощущение, что еще чуть-чуть и стихия возьмет верх, было столь сильным, что Инженер, не выдержав, трусцой, насколько позволяли свежие сугробы, побежал в арку и, прорвавшись сквозь нее, как сквозь туннель, выскочил на свет фар прямо к старой ржавой колымаге, из которой оглушительно громко играла музыка.

— В Город-Дом? — у водителя была короткая борода и сигарета во рту. Никотином воняло на весь салон, а окна он, по понятным причинам, и не собирался открывать.

— Да, — Инженер упал на заднее сиденье, посмотрел вперед и опустил взгляд — видимость была такой, что лучше не думать о том, как они поедут.

— Понятно, — таксист нажал на газ, и машина, проскользнув колесами, взревела, сдала назад и с рывком поехала по улице, поднимая в воздух снег позади себя, — заработались?

— Ставили муфту на трубу в одной квартире.

— Ага, правильно. По-хорошему бы сделать капитальный ремонт, отремонтировать все трубы, и можно было бы жить дальше, а? Не всем же селиться в Городе-Доме, правда? Я думал, сейчас коммунальщики ремонтируют только то, что еще действует, а то, что уже нет — просто бросают. Но вы, я смотрю, все-таки налаживаете тут все понемногу?

— Да нет, мы тоже ремонтируем только жилой фонд.

— Да? А почему тогда в том дворе никто не живет?

— В каком смысле, не живет? — не понял Инженер.

— Ну, в свое время тут жили разные научные работники, которые трудились на производстве и, вроде, придумали что-то для Города-Дома. Но с тех пор, как их расселили, здесь больше никого нет. Уже лет двадцать.

— Не живет? — еще раз уточнил Инженер, — а кто отвечает за дом? Есть же старшая по дому.

— Какая старшая по дому? Все на балансе у администрации и официально законсервировано. Я уже пятнадцать лет работаю таксистом и знаю, где кто живет, а где — нет. Здесь точно никого. А что? Неужели незаметно было?

— Да… ничего, я просто об этом не знал.

— Ну…

Такси медленно миновало последнюю линию домов, выбравшись на финишную прямую к сияющему огнями Городу-Дому, и таксист сосредоточенно замолчал. Ветер свирепо и лихо с новой силой, закружил вокруг одинокой прокуренной машины, словно не желая выпускать ее из почти мертвого города.

Город-Дом изначально был организован таким образом, чтобы в течение двадцати минут было возможно добраться до любой его точки, если использовать кратчайший маршрут. Система лестниц и лифтов, служебные коридоры, широкие «улицы» и «аллеи» — как назывались прогулочные участки с панорамными окнами и рекламными экранами, чередующиеся с кадками с растениями и лавочками между ними. Для наиболее быстрых перемещений имелись грузовые лифты — вертикальные и горизонтальные, сделанные без заботы о комфорте людей, зато позволяя перемещаться буквально сквозь город, минуя людские очереди. Вся система работала как часы, и часто подавалась урбанистами, как серьезное преимущество Города-Дома перед обычными городами с предсказуемым трафиком, но без интеллектуального подхода к его регулированию.

Но время от времени, как сейчас, что-то шло не так.

— Может быть, вышлете еще одну тележку? — спросил врач скорой помощи, сидя на лавке под неуместной для данного климата пальмой и глядя в окно на то, как пурга затягивает окружающий мир, — у нас все-таки срочный вызов.

— Извините, — ответила девушка-оператор, не имеющая никакого отношения к медицине и логистике, — проблема не с нашей стороны. Подождите еще немного. Служба поддержки лифтов сообщает, что запустит застрявший через пару минут. Был программный сбой.

— У нас тут человек может умереть.

— Понимаю, — заученным голосом сказала девушка-оператор, — но проблема не с нашей стороны.

Будто с роботом разговариваешь.

Врач скорой помощи отключился и хлебнул кофе из картонного стаканчика, взятого в автомате рядом. Такие автоматы сейчас стояли повсюду, чтобы люди не тратили время дома на его приготовление.

— Пара минут, как говорят, — сказал он фельдшеру — суровой маленькой женщине, чья основная задача заключалась в том, чтобы отгонять родственников, обычно безуспешно пытавшихся помочь врачу, — ничего себе пурга снаружи!

За шесть часов, прошедших с начала смены, их дважды вызывали пожилые женщины. Одна — для того, чтобы ей поставили укол, хотя это не являлось работой скорой помощи, другой было просто скучно, и пока это не стало очевидно она заставила выслушать подробный рассказ о всех своих немалых недомоганиях. После пожилых женщин бригада скорой помощи оказалась в служебных коридорах, где человек упал на неизолированную трубу теплотрассы и получил ожоги — не сильные, но скорая помощь требовалась, чтобы зафиксировать место получения травмы для комиссии по охране труда. Последний случай был с наркоманом, который во время трипа выдумал, будто умирает. Не самый лучший день, и застрявший лифт, в некотором роде, был логичным его продолжением.

— А я там когда-то работала, — сказала фельдшер, показав за окно, — Не в самом старом городе, а рядом, на заводе. Была дежурным медиком. Приходилось носить по две кофты, чтобы не замерзать в такую погоду.

Врач поежился. На самом деле, доктора из больницы Города-Дома периодически отправлялись на дежурство в старый город, но случалось это нечасто. На его долю такое дежурство пришлось лишь дважды и только летом, когда ночью было светло, как днем, а погода — хорошей. Тогда старый город казался просто развалинами, как Пальмира или южноамериканские индейские города, только куда менее живописными.

Двери служебного лифта открылись без предупреждения, явив, наконец, каталку со всем необходимым оборудованием. Картонный стаканчик полетел в урну, стоявшую у выхода. Команда скорой помощи поспешила пересечь площадь, открыла прозрачные двери жилого сектора, проведя картой по считывателю, уже, наверное, час как настроенному на пропуск медицинского персонала по вызову.

В жилом секторе не было музыки и рекламы на стенах, лишь коридоры и двери квартир по обе стороны: одинаковые из темного пластика под дерево, с аккуратным номером наверху. Впереди, во всю стену, располагалось противоударное панорамное окно, но из-за бури в нем были видны лишь снежные завихрения, причудливо извивавшиеся так, словно снег был живым.

— Вот эта, — фельдшер сверилась с планшетом и показала на одну из дверей, точно такую же, как и все остальные.

Врач нажал на кнопку звонка, а потом толкнул дверь. Та оказалась незапертой.

У главных ворот в Город-Дом архитекторы разбили гигантскую парковку, ныне полупустую и занесенную снегом. По ней ездил одинокий грейдер, безуспешно пытаясь справиться с непогодой, хотя любому, и в первую очередь водителю грейдера, наверняка было понятно, что сейчас и в одиночку ничего сделать нельзя. Парковка освещалась белыми галогеновыми фонарями, превращая летящий снег в сюрреалистично мерцающие хлопья.

— Ну все, приехали, — сказал таксист, тормозя у последнего фонаря, неподалеку от полицейского поста.

Инженер приложил карту к грязному считывателю, дождался, пока пройдет транзакция и вышел. Эту часть дороги он терпеть не мог — на парковке не было даже тоненьких тундровых деревьев — призрачной защиты от ветра. А ветер здесь никого не жалел, по полной отводя душу на тех, кто спешил укрыться за центральными воротами.

Он преодолел последние метры бегом.

Ворота были открыты. Сразу за ними гудели тепловые завесы, убивавшие снег на подлете, а теплая дорожка убивала лед, попавший на пол, отводя воду в специальные трапы. Шагнув под электрический свет, Инженер наконец почувствовал себя дома. Он достал телефон, но тот оказался разряженным.

Ну и ладно, — подумал он, — все равно с Ирой сегодня увидеться уже не получится. Уж лучше дома принять горячую ванну. Часы над рамкой металлоискателя говорили о начале седьмого вечера.

В лифте на первом уровне в это время суток ехали рабочие, обслуживающие производственные установки, расположенные здесь же: фабрики, комбинаты, очистные сооружения, — по домам. Стайка женщин в производственных халатах перешучивалась о каком-то Борисе, с любопытством поглядывая на Инженера в уже не залепленной снегом, но вымокшей куртке.

Будто целую вечность там провел, — подумал он и, вдруг подчиняясь неожиданному порыву, обратился к женщинам:

— Извините, а вы не подскажете, какое сегодня число? У меня телефон сел, у мамы день рождения, а я потерялся во времени… — Инженер виновато улыбнулся. Женщины заулыбались в ответ.

— Четырнадцатое декабря, — сказала одна из них, — успеваете?

— Успеваю, — кивнул он, — день рождения завтра. Спасибо, — а сам подумал, что хоть дату помнит верно.

Они ехали на лифте до четырнадцатого уровня и всю дорогу улыбались ему, хотя Инженер больше ничего не сказал. Обычно в лифтах он слушал музыку, но из-за неработающего телефона пришлось слушать рекламу. Инженер узнал, что новая зубная паста от известного производителя содержит микрогранулы, которые очищают даже самые труднодоступные поверхности, и что производитель электронных гаджетов выпускает новую флагманскую модель телефона, которую просто обязаны купить все, кто живет в ногу со временем.

Может и куплю, — подумал Инженер, — если аккумулятор нормальный.

Дальнейший его путь лежал по привычной траектории: на четырнадцатом уровне переход в сектор Б2, называемый «Северным» из-за характерных рисунков, сделанных по мотивам фольклора аборигенов, что когда-то давно тут жили безо всякой цивилизации и заводов. Потом в другой лифт до двадцать четвертого уровня, переход через зону ресторанов, где он задержался, чтобы купить себе еды: по вечерам еда в ресторанах быстрого питания шла за половину стоимости — и недорого, и готовить не надо. Еще один коридор, на этот раз с прозрачными стенами, за которыми, впрочем, сейчас ничего не было видно и выход в сектор Г1, называемый «Уютным» за персикового цвета стены и мягкую мебель в общем холле. У дальнего лифта стояла пара врачей с каталкой, на которой кто-то лежал. Рядом с ними расположилась шумная компания подростков, вероятнее всего вышедшая из кинотеатра, расположенного через коридор отсюда.

Открылись двери лифта, и Инженер прибавил шагу, чтобы обогнать выходящих из него людей, провел электронным ключом по считывателю, открывавшему вход в жилую секцию, и пошел туда, где его ждала горячая вода.