Евпатий Коловрат. Последний герой Древней Руси

Александр Музафаров, 2017

Имя Евпатия Коловрата известно в России каждому, кто неравнодушен к истории своего Отечества. Оно появляется в трагическую эпоху крушения древней русской цивилизации под ударом внешней силы. Это имя символизирует мужество и отвагу. Оно встречается практически во всех научных работах и художественных произведениях, посвященных Батыеву нашествию, и, значит, стало частью русской культуры. Но за именем всегда стоит реальный человек, и вот об этом-то реальном человеке нам неизвестно практически ничего. Последний герой Древней Руси остается одним из самых неизвестных героев русской истории. Порой даже сомнения высказываются: а существовал ли Евпатий Коловрат на самом деле? И остается только одно – отправиться по следам Евпатия Коловрата, в трагический и славный XIII век, когда на русские княжества обрушился страшный удар завоевателей.

Что говорят историки?

Выбранный нами метод реконструкции требует прежде, чем перейти непосредственно к фигуре Евпатия Коловрата, сделать небольшой обзор исторических работ, посвященных истории первой половины XIII века, то есть времени, когда протекала жизнь нашего героя, и особенно событиям, связанным с монгольским нашествием на Русь.

Надо сразу отметить, что таких работ немного. Хотя еще «отец русской истории» Н. М. Карамзин писал: «Россия нам отечество: ее судьба и в славе и в уничижении равно для нас достопамятна», но все-таки трагическое время «Батыева погрома» редко становилось темой специального исследования.

Как правило, историки рассматривают его в рамках более широких тем, таких как «монголы и Русь» или «ордынское иго и его последствия», в рамках которых от трагических страниц можно постепенно перейти к не столь тяжким — к борьбе народа за свое выживание, с кропотливой деятельности русских государей, что из осколков былого и всего, что попадалось под руку, закладывали фундамент новой державы, к героическим страницам восстаний и военных битв, и, наконец, к светлым и святым образам святителя Алексия, Сергия Радонежского, Дионисия Суздальского и их учеников.

И до, и после монголов накатывались на наши рубежи нашествия иноплеменников, иной раз им и успех сопутствовал, но всегда и неизбежно следовал ответ русской силы. И в свете будущей победы первоначальные поражения обретают свой смысл. Война 1237–1240 годов, которую вели русские княжества с державой Чингизидов, — это горчайшая страница в русской истории — поражение, оставшееся без ответа.

Начать обзор логично с «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Во-первых, потому, что именно он задал ту схему изложения, которую и сейчас еще используют историки, — повествование о ходе русской истории разрывается рассказом о событиях далеко на Востоке — образовании державы Чингисхана и его потомков, которое, таким образом, как бы встраивается в русский исторический контекст. Во-вторых, именно Карамзин впервые опубликовал, или, говоря современным языком, ввел в научный оборот, историю Евпатия Коловрата. Историограф не стал подвергать эти сведения критическому анализу, хотя и отметил их меньшую достоверность по отношению к информации, почерпнутой из летописей.

Не высказал он своего мнения и о причинах трагического исхода столкновения Руси и кочевников, рассматривая Батыеву рать как искушение «всеми возможными для государства бедствиями», ниспосланном Провидением для России^[14].

Очень подробно рассмотрел события 1237 года в Рязанской земле почти забытый ныне, но весьма известный в XIX веке русский историк Дмитрий Иванович Иловайский. В своей работе «История Рязанского княжества» (1858) он попытался свести воедино все сведения, известные к тому времени из летописей, и выстроить непротиворечивую картину событий. Историю Евпатия Коловрата он посчитал попавшим в письменные источники отголоском народного предания, а самого Евпатия — былинным рязанским богатырем. «Событие, очевидно, невыдуманное; только трудно определить, насколько народная гордость участвовала в изобретении поэтических подробностей»^[15].

В 1880 году из-под пера историка выходит труд «Становление Руси», в котором вопрос о нашествии монголов рассмотрен с общерусской точки зрения. По мнению Иловайского, объективный ход исторического развития сделал невозможной эффективную защиту страны от нашествия: «Можно, конечно, обвинять наших старых князей в том, что они не поняли всей опасности и всех бедствий, грозивших тогда от новых врагов, не соединили свои силы для дружного отпора. Но, с другой стороны, не должно забывать, что там, где предшествовал долгий период всякого рода разъединения, соперничества и развития областной обособленности, там никакая человеческая воля, никакой гений не могли совершить быстрое объединение и сосредоточение народных сил.…Древняя Русь сделала то, что было в ее средствах и способах. Каждая земля, почти каждый значительный город мужественно встречали варваров и отчаянно защищались, едва ли имея какую-либо надежду победить. Иначе не могло и быть. Великий исторический народ не уступает внешнему врагу без мужественного сопротивления, хотя бы и при самых неблагоприятных обстоятельствах»^[16].

Нетрадиционный взгляд на монгольское завоевание предложил Георгий Владимирович Вернадский, русский историк, оказавшийся после Октябрьского переворота в эмиграции в США. По своим взглядам он был близок к евразийцам, и поэтому, рассматривая монгольский период в истории Руси, он выбрал необычный для нашей историографии угол зрения. В своем труде «Монголы и Русь», представлявшем собой третью часть фундаментального труда по истории России, он рассматривает не историю русских княжеств под монгольским владычеством, а историю Монгольской империи и Руси как одной из ее провинций. Если до этого центром обозрения была Русь, то теперь он перемещается в империю великого хана и в Золотую Орду. Непосредственно событиям 1237–1240 годов в книге посвящено не более двух страниц, на которых сухо перечислены даты ордынских походов и основных сражений. Нежелание вдаваться в подробности объясняется стремлением евразийцев «реабилитировать» монголов и представить их не как жестоких варваров, а как развитую цивилизацию, уровень жестокости которой не превышал обычного для Средних веков^[17]. Картины беспощадных разрушений и жестокой резни плохо увязывались с рассуждениями о мудрости Ясы Чингисхана и справедливом устройстве великой евразийской империи.

Однако именно такой подход позволил увидеть монгольское нашествие не просто как стихийное бедствие или проявление Божией воли, но и подробно рассмотреть его причины и цели.

Интересно, что почти одновременно работа с аналогичным названием — «Монголы и Русь» — появилась и по эту сторону «железного занавеса». Ее автором был Арсений Николаевич Насонов. Основной темой его работы была политика золотоордынских ханов в отношении русских княжеств, при этом сам процесс завоевания историка не интересовал — ему посвящено не более двух абзацев.

Гораздо больший интерес для нашей темы представляет другая работа А. Н. Насонова — «Русская земля и образование территории древнерусского государства» — наиболее подробный до настоящего времени труд по исторической географии домонгольской Руси. Одной из проблем отечественной историографии является недостаточное количество исследований, в которых бы изучались не общий ход исторических событий, а важные для его понимания аспекты. Например, напрасно любитель истории будет искать в каталоге библиотек книгу «Торговые пути и дороги Древней Руси» или «Состав Боярской думы при Василии III. Биографический справочник». Напрасно, потому что таких книг не существует в природе. Информацию по интересующим исследователя узким вопросам необходимо искать во множестве статей, примечаний и т. д. Исследование А. Н. Насонова представляет собой счастливое исключение, которым по сию пору пользуются историки.

В советское время так и не появилось специального исследования, посвященного нашествию монголов на Русь. Большое внимание этой теме уделял специалист по военной истории Средневековья Вадим Викторович Каргалов. В 1966 году появилась его небольшая работа «Монголо-татарское нашествие на Русь», написанная в научно-популярном жанре. К этой теме автор не раз возвращался и в дальнейшем, наиболее подробно осветив этот период в своей книге «Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси», больше половины объема которой посвящена событиям 1237–1238 годов. Остальные советские историки ограничивались либо статьями, либо небольшими по объему главами в монографиях, написанных по стандартной схеме — «злые завоеватели — феодальная раздробленность, помноженная на недальновидность русских князей = печальный итог».

Вместо исторических исследований обществу был предложен «закрывавший тему» талантливый роман писателя Василия Яна «Батый», роль которого в формировании представлений в обществе о событиях 1237–1238 годов не меньше, а то и больше, чем всех трудов профессиональных историков, вместе взятых. Написанный талантливым писателем на основе представлений тогдашней исторической науки, роман в то же время проникнут советской идеологией, искусно вплетенной автором в повествование^[18]. Это литературное произведение оказало влияние не только на массовое сознание, но и на работы советских историков по данной тематике.

Отдельно от советской традиции стоят труды «последнего евразийца» Льва Николаевича Гумилева. В основе его работ лежала предложенная им новая концепция историософии — теория пассионарности, объясняющая весь ход мировой истории за счет действия особой энергии, заряжающей периодически те или иные народы. По мнению создателя теории, весь ход исторического процесса подчиняется природным закономерностям и схож с жизненными циклами организмов, а полоса свободы воли человека довольно ограниченна. В теории пассионарности можно увидеть отголоски и органической теории Шеллинга, и историософии Константина Леонтьева, и даже православного учения об энергиях Божества.

Будучи еще более евразийцем, чем сами основатели этой концепции, Гумилев пошел дальше в оправдании монголов. В погроме Руси он фактически обвинил русских князей, «не понявших» истинных целей монгольского войска и оказавших ему «напрасное и неумелое сопротивление». Монголы не могли поступить иначе, так как находились в фазе пассионарного подъема, а русские пребывали в стадии обскурации и тоже не могли ничего противопоставить завоевателям. Впрочем, Гумилев не рассматривает отношения Руси и Орды в подобных терминах. С его точки зрения, после нашествия монголов русские князья вступили с ними в добровольный союз, а дань — не что иное, как плата за военную помощь в борьбе с агрессией католического Запада.

Теоретические построения Л. Н. Гумилева и основанные на них исторические труды были очень уязвимы для научной критики, но в силу особенностей советской системы вместо полноценной научной полемики была организована кампания беспощадной травли мыслителя. Причем главным основанием для нее послужили не фактические, методологические и прочие ошибки в книгах историософа, а то, что предложенная им теория не являлась марксистской. Однако именно это обстоятельство, прекрасный литературный язык Гумилева и обаяние его личности сделали его работы весьма популярными в советском образованном обществе.

По существу, историки начали критиковать Гумилева лишь в 90-х годах XX века, когда его книги нашли своего массового читателя и оказали существенное влияние на исторические представления общества.

Падение советской системы значительно ослабило влияние на историческую науку идеологических факторов. Однако сложное экономическое положение страны привело к вымыванию из этой сферы деятельности многих талантливых ученых. Осложняет ситуацию и информационный вакуум — труды историков выходят мизерными тиражами и продаются по высокой цене, что делает их малодоступными не только для широкой публики, но и для других специалистов. Тем не менее российская историческая наука продолжает существовать и развиваться. В последние годы вышло много новых исследований, в том числе и посвященных интересующему нас периоду. Хотелось обратить внимание читателя на некоторые из них.

В 2004 году была опубликована монография Дениса Григорьевича Хрусталева «Русь от нашествия до “ига”», первое за долгие годы специальное научное исследование, посвященное монгольскому нашествию на Русь и событиям, непосредственно связанным с ним. Автор подробно рассматривает ход военных действий, ситуацию на Руси, мотивы и поступки отдельных исторических персон. В 2012 году монография вышла в дополненном и частично переработанном виде под названием «Русь и монгольское нашествие».

Интересному и малоизученному по сию пору аспекту событий XIII века — осмыслению русским обществом нашествия монголов и монгольской власти над Русью — посвящена работа Владимира Николаевича Рудакова «Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII–XV вв.». Автор пытается ответить на вопрос — какими видели завоевателей представители интеллектуальной элиты русского общества того времени, создавшие те самые письменные источники, которыми руководствуются все последующие поколения историков? Без понимания этого аспекта проблемы невозможно адекватно оценивать мотивации и поступки основных действующих лиц. Для нашей темы особенный интерес представляют первые две части исследования, в которых рассматривается реакция русского общества на битву на Калке и Батыево нашествие.

Военные аспекты монгольского нашествия подробно освещены в книгах Романа Петровича Храпачевского «Военная держава Чингисхана» и «Армия монголов периода завоевания Древней Руси». Исследования основаны на анализе большого количества китайских, персидских и собственно монгольских источников, некоторые из которых впервые введены в научный оборот.

В последние годы вышло несколько исследований, посвященных правителям Монгольской империи и ханам Золотой Орды. Из этого потока разнородной по качеству и ориентации литературы хотелось бы особенно отметить биографию хана Батыя, которую для серии ЖЗЛ написал Алексей Юрьевич Карпов. Автор является специалистом по Древней Руси, его перу принадлежат первые в нашей историографии научные биографии Владимира Святого, Ярослава Мудрого, Юрия Долгорукова и других деятелей домонгольского периода нашей истории. Его книга о Батые лишена евразийской сентиментальности, но осталась объективной и до дотошности подробной. Специализация автора позволила ему очень подробно описать нашествие монголов на Русь и отношения повелителя Орды с русскими князьями.

Конечно, перечисленными трудами не исчерпывается вся современная историография темы монгольского нашествия на Русь. Многие аспекты проблемы получают свое освещение в статьях и докладах, но, увы, эти публикации издаются крайне малыми тиражами и далеко не всегда становятся известными даже специалистам, а в руки любителей истории могут попасть разве что случайно.

Однако постепенное накопление информации, рассмотрение узких вопросов — неизбежный путь к созданию новых обобщающих монографий. А без прочного научного фундамента невозможно возвращение исторической памяти народа.

Примечания

14

Карамзин. Н.М. История государства Российского. М.: Книжный сад, 1993. Т. 2. С. 141.

15

Иловайский Д. И. История Рязанского княжества. М.: Университетская типография, 1858. С. 133.

16

Иловайский Д. И. Становление Руси. М.: Астрель, 2003. С. 637.

17

Показателен в этом плане пассаж из первой главы книги. Признавая, что «ни одна территория и период истории не знали подобной концентрации массовых убийств», автор далее пишет: «…и противники монголов не испытывали отвращения к кровопролитию. Со всеми своими высокими идеалами и возвышающимися цивилизациями, как средневековая Европа, так и средневековый Ближний Восток представляют на протяжении длительного периода печальную хронику жестокости и варварства не только в войнах между нациями, но и в подавлении религиозных и иных меньшинств внутри каждой нации» (Вернадский Г. В. Монголы и Русь).

18

Подробнее о романе «Батый» и роли, которую он сыграл, см. в Приложении 1.