Разговоры о кино

Александр Молчанов

Огромное спасибо участникам и зрителям наших прямых эфиров на kinshiktv, из которых сложилась эта книга. И отдельное спасибо Татьяне Савченковой, которая бережно и внимательно расшифровала все эти эфиры. Увидимся в сценарной мастерской!

Оглавление

Арсений Гончуков: «Лучшая киношкола — это съёмочная площадка»

Расшифровка прямого эфира с режиссером Арсением Гончуковым.

— Коллеги, я вас приветствую на нашем сценарном телевидении. У нас сегодня в гостях режиссёр Арсений Гончуков. Хоть телевидение наше и сценарное, у нас уже давно не бывало сценаристов. В прошлый раз у нас была Тая Зубова режиссёр, сегодня Арсений Гончуков, в следующий раз будет тоже очень интересный гость — девушка, которая работает продюсером одного известного писателя. До сценаристов пока у нас руки не дошли. Что мы сегодня будем обсуждать? Арсений выпустил интернет сериал под названием «Район тьмы». Вот об этом проекте мы с ним сегодня конкретно и серьёзно поговорим. Я надеюсь, что вы всё-таки это кино посмотрели. И у меня просьба — напишите в комментариях, как вам оно: понравилось, не понравилось, было страшно, было не страшно.

— Здравствуйте, дорогие друзья. Я сразу же хотел поправить Александра, что я не совсем режиссёр, я ещё и сценарист. Про это все забывают, не знают или не помнят. Я сейчас это говорю не чтобы похвастаться, а чтобы сказать, что все мои четыре полнометражных фильма, я сам написал. У меня есть призовой сценарий даже. В своё время в «Искусство кино» был конкурс, и они опубликовали мой сценарий.

— «Бывшая»?

— Другой сценарий. Конкурс «Личное дело» проходил в «Искусство кино», с Балабановым в жюри.

— Помню я этот конкурс. Я тоже его выигрывал с «Экспедицией».

— Там я был в шорт-листе. Кстати этот сценарий я до сих пор не снял, его хотели снять многие кинокомпании. И то, что я был в шорт-листе из 900 сценариев — это приятно. По первому образованию я филолог, поэтому пишу. И учился я на сценарном у Миши Фатахова, поэтому я хорошо знаю, понимаю вас и очень уважаю. И вот этот фильм впервые в моей жизни, когда я снял что-то по чужому сценарию. Это первый случай, когда я что-то снял не по своему сценарию.

— Это очень интересно. Это ни такой частый случай, когда сценарист уходит в режиссуру. Я так понимаю, что ты изначально был телевизионщиком? Как это было? Ты сразу понимал, что будешь снимать кино или ты хотел быть сценаристом?

— У меня очень извилистый путь. Хочу дополнить твоё вступление. «Район тьмы», его первая серия — это может быть, как повод поговорить о других вещах. Ты же давно меня сюда звал и всё как-то не случалось. И вот нашёлся повод. В своё время я предложил тему, чтобы поговорить о работе режиссёра со сценарием. Недавно я конкурс проводил, на который прислали 160 сценариев, из которых мы отобрали, страшно сказать — шесть, из них можно снимать прямо завтра — два. Притом, что это такое полупрофессиональное сообщество. Поэтому мы можем о многом поговорить. По поводу того, как я пришёл в кино — у меня очень извилистый путь, потому что изначально я не телевизионщик, а филолог. Я учился в гуманитарной школе, где рисовал, писал и т. д.

— Подожди. Тогда давай расскажи, почему ты филолог?

— Всё дело в том, что я с семи лет, страшно подумать, пишу стихи.

— Я с шести. Кто раньше?

— Если это несчастье случается с ребёнком, то это уже на всю жизнь. Я пишу, и ты пишешь, миллионы пишут.

— А ты помнишь первое стихотворение своё, написанное в семь лет?

— Нет, я не помню. Я не такой фетишист.

— Я свое помню, но сейчас читать не буду, потом как-нибудь.

— До сих пор есть тетрадка, где-то она лежит. Я писал рассказы. Я не очень умный в принципе человек, туповатый и у меня не было шансов куда-то идти. Только филфак, потому что по всему остальному у меня были двойки и тройки. Я никогда не знал таблицу умножения.

— А когда ты понял, что хочешь именно писать? То есть в семь лет ты уже понимал, что: «Я поэт, зовусь Незнайка».

— Я до сих пор пишу стихи. У меня есть даже публикации за рубежом, в литературной газете меня публиковали, книга выходила, в альманахах стихи публиковались. Они и до сих пор выходят. В семь лет — это был какой-то порыв, откуда он взялся, не знаю. Может книжку какую-то прочитал. Это был момент, когда я сел и стал писать. С тех пор я не задавался этим вопросом. Писал и удалял очень много, выкидывал. Потом был телек, была журналистика, скорее всего это было вынужденное, потому что я пошёл в аспирантуру, появилась семья, надо было зарабатывать. Я вышел на Покровку в Нижнем Новгороде, я там родился и вырос — куда идти, где зарабатывать деньги? Меня звали на кафедру, но деньги реально можно было заработать только в журналистике. Я пошёл на первую попавшуюся телекомпанию. Там поработал, уехал, потом с телеком завязал, ушёл из журналистики. Сознательно и окончательно перестал этим заниматься, хотя это была очень интересная работа — репортёром новостей с микрофоном, в поле. Я был на войне, когда город Цхинвале был завален трупами. Где я только не был: у Путина интервью брал, у Сердюкова, он тогда ещё не воровал. В общем, очень интересная, насыщенная была жизнь. И за рубежом работал корреспондентом. А потом мне захотелось узнать эту жизнь сермяжную: я был в каких-то деревнях, сёлах, видел коров, которые тонули в грязи. То есть жизненный опыт, образный опыт, некая коллекция визуальных образов, типажей человеческих, речевых каких-то слепков, она очень большая. Сейчас профессия журналиста, она совсем для подонков, судя по тому, что сейчас происходит, тогда этого ещё не было. Я очень хорошо помню, когда меня в первый раз, наверное, год 2006 был, подозвала генеральный директор и сказала: «Сеня, не надо в эфире говорить „Путин“, надо говорить или „президент Путин“, или „Владимир Путин“. Нельзя называть односложно». А я тогда был телеведущим, сидел и вёл эфиры. И где-то с того момента телевидение начало заканчиваться и для меня, но не по этой причине. Тогда в этой работе меня привлекала вот эта репортёрская деятельность.

— А ты понимал тогда уже, что ты это куда-то складываешь себе, в копилочку какую-то?

— Абсолютно нет. Вот я жил, была работа, были жёны, была жизнь большая, широкая. Я совершенно не задумывался, чтобы что-то запоминать, но какие-то картинки сидят, конечно, и их много. Если интересно, я могу привести пример одного такого шокового случая, когда мне ветеран войны стал предлагать взятку. История в том, что он хотел, чтобы мы записали его интервью. Он был и у главного редактора. И я записал интервью. А мне все говорили: «Он сумасшедший, он ходит по все каналам, и ты сумасшедший будешь его показывать». Я вышел в коридор, и он подходит и даёт мне мятые деньги, какие-то 400 рублей, чтобы я показал это интервью. Я тем же вечером показал всё, что у меня было. Свёл с ума всё начальство наше. Вот были какие-то такие безумные случаи с людьми.

— Мне кажется, что вот эта сцена, она как-то отразилась у тебя в «1210»?

— Да, может быть, в том числе и она. Тогда на нашем телевидении много говорили о социальных проблемах.

— А хороший у вас канал был?

— Это телекомпания «Волга» в Нижнем Новгороде, у неё два «ТЭФИ», она одна из первых коммерческих телекомпаний, достаточно заметная. У нас директор этой телекомпании был Академик российского телевидения. В Екатеринбурге был боевой канал такой и у нас. А потом я уехал в Москву, завязал с журналистикой окончательно. Но я писал, постоянно что-то писал. Потом я начал писать пьесы. У меня девушка была тогда и она мне говорит: «Сеня, напиши пьесу». Я говорю: «Какая пьеса, я совершенно далёкий от театра человек». — «Нет, напиши, у тебя получится, мне кажется». Она меня хорошо знала. Я взял и за вечер написал пьесу. Просто сел и написал. Я, конечно, много читал, филфак дал очень мощную базу: Шекспира знал наизусть огромными кусками. Я написал, победил в «Любимовке» совершенно неожиданно. Потом в Центре Мейерхольда читки были, потом в «Театре.doc» и до сих пор пьеса стоит в репертуаре Сызраньского театра. Я не стал даже подписывать с ними договор. Сказал им: «Показывайте сколько хотите». Они её до сих пор ставят, возили пьесу в Прагу. Я смотрел на ютубе ролик, как в Праге рыдали зрители, на сцене были какие-то безумные герои, которых я, конечно, не писал, но они жили. Вот такая история.

— Но это прикольные ощущения, когда твой текст читают со сцены. Это совершенно другое, чем телевидение, газета. Это более настоящее, как ни странно. Я помню, мы тогда с тобой и познакомились после «Любимовки» сразу же. Мне казалось, что ты был тогда на каком-то перепутье, после которого ты мог превратиться в обычного, одного из многочисленных драматургов, сценаристов неудачливых, которые пишут, пишут, ничего не ставят, у них ничего не снимают. И в этот момент я помню, что вдруг что-то произошло. Такое ощущение было, что человека облучили каким-то криптонитом и он стал как электровеник: раз — короткий метр снял, раз — второй короткий метр снял, раз — полный метр. Что случилось? В какое место и чем тебя шарахнуло?

— Да, действительно был какой-то взрыв мозга. Я думаю, что это было что-то возрастное: мне было чуть меньше тридцати, я только что уехал с родного города, где меня все знали, и я вообще не понимал куда идти. Хочу тебе сказать, что я в кино пришёл, потому что мне постоянно было всего мало — мало филфака, мало быть драматургом, мне постоянно хотелось большего. Я жадный, жадный до жизни. Я много чего перепробовал, много где работал: и на выборах, и пиарщиком, и копирайтером. Вот водку не пошёл однажды рекламировать, потому что мама сказала: «Грешно народ спаивать русский». Поэтому и не пошёл в рекламное агентство. Когда я пришёл в кино, мне показалось, что это настолько многогранная сфера, настолько мощная, настолько богатая — это и музыка, это и актёры, это и человеческие отношения, это и сценарии, это и изображение, и камера, и свет. Это такое количество ингредиентов, что впервые я понял, что это моя станция! Мне безумно интересно быть везде, мне безумно интересно всё, я стал туда вгрызаться. Но хочу сказать, что я вряд ли бы стал каким-то таким замшелым драматургом, который пишет, а его не ставят, потому что для меня всегда очень важно и я к этому всегда призываю, что: ну, не получается у тебя быть сценаристом, иди машины проектируй. Я не считаю, что творческие люди какие-то Демиурги, что это какие-то короли Мира, что это люди, обладающие высшими знаниями. Поверьте мне, что есть куча людей на свете, которые не занимаются творчеством и счастливы. Вот я смотрю на своих друзей — один бизнесмен, другой в пиаре, купил себе три квартиры в микрорайоне: в одной живёт, а остальные сдаёт, третий газетчик. То есть счастье люди, добывают по-разному. Мне кажется, что самое главное делать дело, от которого будет отдача — от тебя и от людей, дело которое будет полезно. А что это будет — креманки для мороженого клепать в Магадане или велосипеды собирать, или стены раскрашивать, или сценарии писать, мне кажется, тут уже счастлив тот, кто нашёл себе дело по душе.

— А можешь рассказать, как ты входил в это? Кто-то начинает смотреть кино со страшной силой, кто-то начинает писать сценарии, у меня такое ощущение, что ты с ходу начал снимать. Я помню, этюды какие-то появлялись: одноминутный фильм, однокадровый фильм и т. д.

— На самом деле я глубокий сторонник и глубоко убеждён, что на любую профессию в этом мире обязательно надо отучиться. Обязательно. Кстати, это не продакт-плейсмент, меня Молчанов об этом не просил.

— Да, согласен.

— Меня мама научила, и я не одного урока не пропустил. Я гепатитом на ногах переболел в детстве. Я считаю, что обязательно надо учиться, обязательно нужна какая-то база, обязательно нужен букварь. Поэтому, когда снимал свои этюды, в титрах написал, что я режиссёр далеко не сразу. Я пошёл учиться в киношколу. Было тяжело.

— Так расскажи, что за школа, кто мастер?

— Достаточно интересная киношкола, при Высшей школе экономики. Сейчас наш курс, по-моему, закрыли. Педагоги — Фенченко старший и Анна Владимировна Фенченко младшая. Я ученик Анны Владимировны Фенченко дочери Владимира Алексеевича великого и знаменитого. Эта киношкола, в которой в своё время училась Германика. Вели там вначале Разбежкина, Фенченко на базе «Интерньюса», потом это всё разделилось. Я вам скажу, что это ни ВКСР, ни ВГИК, это ни какая-то великая киношкола, но самое главное, что там было — это преподаватели, которые нас учили, все были из ВГИКа, с ВКСР, с фильмографией, с опытом работы, молодые, интересные, въедливые ребята. Интервью, когда я рассказывал тебе про то, как учился у драматурга Миши Потапова, до сих пор где-то у тебя висит. По-моему, это одно из самых диких интервью, которых я когда-либо давал: как мы с ним боролись, как он из меня выбивал спесь и т. д. В киношколе я очень много снимал. Мне сказали, что режиссёр это практическая профессия, берёшь ручками и снимаешь. Как Коля Хомерики говорил: «Режиссура очень простая профессия, снял кино — режиссёр, не снял кино — не режиссёр». Просто вокруг него было куча народа, которые «режиссёры» потому, что они что-то закончили, а ничего не сняли. Годы идут, но они «режиссёры». — «Я из ВГИКа режиссёр!». — А что снял-то? — «Ну, там короткометражку с ребятами…» — А кем там был? — «Ассистентом камеры, держал кофе…» Это практическая профессия, поэтому курсе нам давали задания, заданий давали много. Не ради хвастовства хочу сказать, а чтобы все понимали, что действительно за этим стоит большой труд — по итогам обучения, в то время, как большинство из группы сделали половину заданий, я сделал в полтора раза больше заданий. Я снял всех своих друзей, в итоге у меня сломалась камера, был исчерпан её ресурс, какая-то дешёвая китайская камера. Причём учиться было, тяжело потому, что мне было очень голодно, я только, что приехал в Москву, занимал деньги на то, чтобы отучиться. Хотя у меня кредо: не занимать и не давать в долг. Но это был тот редкий случай, когда я занял деньги у близкого человека, потому что было тяжело. Потом я год работал на 12-серийном телевизионном сериале «Синдром дракона» вторым режиссёром: 100 смен, 15 городов, три страны. Тяжелейший был год, это был какой-то ад. Там были все топовые актёры нашего российского телевидения, начиная от Гуськова, Мерзликина, Асмус, заканчивая Семчевым, Климовой и т. д. После этого я стал снимать.

— Как ты считаешь, есть смысл режиссёру в таком опыте — поработать вторым на площадке?

— Я считаю, что это грандиозное везение в моей жизни. Когда я выдержал этот кошмар, я уже понимал, что больше никогда не пойду работать вторым режиссёром. Мы снимали в Кировограде — это географический центр Украины, там было в полдень +60 под солнцем. Мы стояли и снимали без укрытия. Чтобы камера не блековала, мы надевали чёрные майки. У нас есть фотография, где стоит пол группы: у одного рука сломана, у другого нога, у третьего лицо ободрано. Это реально была тяжелейшая работа. Друзья, я работал на стройке. У меня отец строитель, я несколько месяцев работал в окопе, мы рыли землю в дождь и кидали её куда-то наверх. В детстве дворником работал. На элеваторе работал. Но кино, во всяком случае, так как я попал, не сравнишь, это действительно очень тяжело, это постоянный взрыв мозга, это мгновенная смена условий, это переезды, это темп, это актёры, это очень сложный огромный творческий коллектив. Поэтому после того, как я прошёл этот ад, я приехал в Москву, на первые заработанные деньги снял первый свой фильм «1210». Снял его за шесть дней, он получил семь наград, его скоро будут показывать по «Культуре». Он снят в 2012 году и его уже, где только не показали — по всем региональным компаниям, на «Триколоре», в Нью-Йорке, в Испании, был прокат по России, на Камчатке его показывали, Украину всю проехал. Много чего собрал этот фильм. Кончаловский давал какие-то мне награды в концертном зале «Россия». А сейчас его будут показывать на канале «Культура».

— Ты знаешь, что меня в этом фильме потрясло прямо с первого же кадра? Обычно малобюджетное кино, которое условно говоря, человек с двумя-тремя друзьями на фотоаппарат снимает, сразу же видно, что два-три друга, одна комната, всё в одном интерьере или всё на одной натуре, статичная камера, какой-то простой монтаж. У тебя же с первого кадра, абсолютно без каких бы то ни было скидок на «безбюджетность». Если панорама, то это панорама, если камера где-то движется, то она движется. Виден каждый вложенный рубль, ещё и сверху. Мне удивительно, как ты с первого фильма добиваешься того, что вот этих ограничений финансовых, их не видно. То есть ты видишь историю, ты видишь настоящее кино без всяких скидок. Не хочется какие-то имена называть, но бывает, что смотришь фильм российский, на который потрачено 10—20млн. долларов и видишь, не буду говорить, что розовый картонный танк, но видишь фальшивку какую-то. У тебя такого нет нигде, всё настоящее абсолютно. Как ты этого добиваешься?

— Я тебе больше скажу, что когда я снял третий фильм, один критик, который меня давно знал, смотрел все мои фильмы, подошёл ко мне и на ушко сказал: «Давай заканчивай всем доказывать, что ты можешь».

— То есть это такой специальный понт, да?

— Это очень тонкий, интересный кинокритик, и он, увидев в моём третьем фильме какую-то супер панораму, зная, наверное, меня, потому что больше никто этого не увидел, сказал: «Есть уже немножко такой перебор, что „как бы вот мы можем и так, мы можем и этак“». На самом деле это требовательность к себе и черты характера: абсолютный трудоголизм, когда я могу фильмом заниматься год и без вечера, чтобы о нём не думать. Это абсолютная паранойя, когда ты требуешь качества и доводишь до белого каления людей, которые бесплатно с тобой работают. Настойчиво взрывая им мозг. На каждом сложнейшем этапе идёт абсолютный тотальный контроль, паранойя, упорство, трудоголизм. Даже в первой серии мы могли бы не упираться, чтобы делать цветокоррекцию. Какая цветокоррекция? У нас не делается цветокоррекция сериалом, у нас выходят сезонами, операторы рыдают. Мы делали эту цветокоррекцию, мы заморачивались, тратил я деньги, пусть небольшие. Делали студию. Казалась бы, какая студия? Это интернет? Студия нужна для показа по ТВ, в кинотеатре. Какой студийный звук? Можешь сам наляпать в монтажке. Нет, говорю: «Студия!»

— А видно сразу. У тебя любой кадр, любые три секунды из твоего фильма — это сразу же видно.

— Всё видно. Вот поэтому у меня сейчас оператор новый работает. Я специально хотел взять молодого парня из ВГИКа. Именно с ВГИКом, чтобы с хорошей базой, чтобы была правильная киношная технология рецептуры. Это и подготовка поиска объектов, и подбор актёров, обсуждение художественной части, профессиональный свет, костюмы, реквизит, мизансцена, ритм, монтаж, цветокоррекция. Этому технологическому циклу я научился в большей степени в киношколе, на площадке, когда мы делали большое пафосное дорогое кино для канала, этому я научился и от этого не отступаю. Потому что качество — это очень важно. Очень важно не быть любителем в этой жизни. Когда ты занимаешься каким-то делом, нужно делать всё так, чтобы быть профессионалом, чтобы делать вещи на высоком уровне.

— А можно спросить? Я так понимаю, что кино безбюджетное или микробюджетное, деньги если тратятся то на что-то такое, что вообще нельзя получить бесплатно, это значит, что большая часть команды волонтёры, значит это люди, которые очень быстро выходят, условно говоря, из строя. То есть у человека есть какая-то мотивация, он приходит, но поскольку не имеет никаких обязательств, кроме своего желания, то он может быстро «слиться». Я так понимаю, что у тебя происходит довольно большая ротация людей в команде.

— Ротация есть. Но ты знаешь, чтобы попасть к нам в команду у нас стоит небольшая очередь даже. Я опять извиняюсь. У нас есть некая группа людей, я не всех оттуда беру. Я очень тщательно и долго проверяю ребят. Как мне Костя говорил: «Сеня, ты с безбюджетного проекта не платишь людям зарплату и увольняешь». Мы увольняем людей только так. Иногда это бывает, к сожалению не так безболезненно, как хотелось бы. Чтобы попасть на бесплатную работу к нам в команду, достаточно познакомиться. Никаких нет формальностей, друзья, нет никаких заморочек, просто мы знакомимся: я с человеком говорю, я его как-то проверяю, смотрю, насколько хорошо человек относится к своей работе, интересуюсь у коллег. Во-первых, мы достаточно тщательно отбираем людей, которые попадают в команду. Во-вторых, мы уже в команде при работе достаточно тщательно следим, что человек делает, если он ничего не делает, мы с ним прощаемся. Постоянно есть угроза того, что человек на каком-то этапе может выбыть из команды. У нас просто по времени достаточно всё сжато. Когда мы снимали последнюю ночь несколько десятков человек на две недели, просто выпали из жизни, из семьи, с работы, отовсюду, включая артистов, которым мы тоже не платим. Это конечно тяжело. Но это было одно из условий того, что люди попадали в команду на этот фильм. Я им говорил: «Ребята, в декабре вы должны на две недели выпасть из всей жизни, просто пропасть для остального мира». Мы, наверное, просто живём в такое счастливое время, когда такие вещи возможны. Люди хотят в кино, люди идут в кино.

— Во всяком случае, что касается актёров, они играют такие роли у тебя, которые они нигде больше не смогут сыграть.

— Да-да. У меня были разные случаи. Все актёры у нас только профессиональные и все работаю бесплатно. Даже были и народные, и очень известные: Наталья Вдовина, актриса Звягинцева и Даниэла Стоянович, которая много снимается в авторских фильмах, фантастическая актриса, они все действительно снимались бесплатно. Были случаи, когда актёры меня чуть ли не подкупали, чтобы сыграть в этом фильме. Реально были какие-то жуткие интриги, давили на меня через каких-то людей. Говорю им: «Бесполезно давить, есть сценарий. Я не властен над сценарием». Вот мне сейчас позвонит Ди Каприо и скажет: «Сеня, привет! Я готов завтра приехать и сняться в твоём фильме». Я открою сценарий и скажу: «Чувак, я не могу. Тут старик брюнет, ты не подходишь под эту роль, извини». Иногда замысел диктует всё. Вот просит: «Возьми меня на эту роль». А я не могу, потому что у меня сценарий, замысел, идея. Я бы с удовольствие любовницу снял, маму, но не подходят, надо хорошую актрису, а любовница ни того типажа. Это достаточно строгий диктат сценария и работы. Я хотел ещё сказать по поводу команды, чтобы это не выглядело так, что я такой ужасный, хожу на всех давлю. Просто дело в том, что когда мы с человеком уже работаем, когда я доверяю этому человеку, я ему очень щедро отдаю: показываю, рассказываю, я готов возиться с ним, готов объяснять всё, я готов его поддерживать, готов ему проговаривать какие-то вещи бесконечно. Я понимаю, что ничего бесплатного нет в этой жизни. И, если человек пришёл в команду нашу пахать бесплатно, то он хочет взамен получить новые знания, новый жизненный опыт, новый этап, новую профессию, новые связи. Как обычно бывает, я группу собираю, а они потом все дружат, а меня не приглашают. Спрашиваю: «Вы опять дружите против меня?» Смотрю на фейсбуке у знакомой из фильма, в графе «С кем взаимодействовали в году?» — и там все они, все мои. Говорю ей: «Я тебе сделал всех друзей в этом году». Если человек за этим приходит, то я понимаю, что он за этим пришёл, и я делаю всё для того, чтобы он максимально это зачем он пришёл к нам, взял.

— Ты знаешь странное у меня ощущение, что даже актёры как-то меняются. Я не помню фамилию парня, который в «Сыне» играл главную роль.

— Лёша Черных.

— Да, Черных. Я видел его «до» и видел «после» на театре. Может быть, это моё зрительское восприятие, но я его по-другому воспринимал. У меня ощущение, что ты его чем-то таким зарядил, что какая-то глубина появилась, какое-то измерение дополнительное.

— Я думаю, что это абсолютно точно. Я за Лёшку безумно рад. Он хороший актёр, где-то снимался и вдруг он становится главным героем в полнометражном фильме, получает приз за лучшую роль, получает «Гран-при» в Выборге, и фильм едет в Монреаль на фестиваль. И у Лёши открылась эта чакра, которая надеюсь, больше не закроется. И, наверное, это сильно на него повлияло. Я безумно счастлив за него, потому что с ним действительно было так легко работать, так просто, так чудесно, так летуче. Он действительно отработал стойко, ни разу не опоздал, ни разу не было у нас ни каких шероховатостей. Он действительно всё это заслужил. Вадим Андреев нам помог буквально на одну смену, сыграл в этом фильме отца главного героя. Потом было очень стыдно, когда на радио «Культура» говорили, что это лучшая роль Вадима Андреева. А я смотрю на него и думаю: «Сейчас получу». Известный актёр, в «Баламуте» ещё играл, а тут снялся у нас — «лучшая роль». Ну, хорошо, если так.

— Ведь каждый из твоих фильмов выиграл по 500 каких-то главных призов. Я так понимаю, что если на фестивале выставляется твой фильм, то остальным там делать нечего. Ты приходишь и все призы берёшь. Интриги сразу же нет.

— Мне кажется, Саш, что уже это время прошло к счастью. Действительно у меня здесь на огромной полке уже 19 различных наград, из них девять статуэток. Это не только первые места, а и вторые, и третьи, и разные спецпризы и т. д. Девятнадцать — это много. Мне кажется, что сейчас я с фестивалями уже чуть-чуть закончил.

— А какой ещё есть вариант для проката безбюджетного фильма? Можешь немного рассказать о прокате? Вот сделал ты фильм, его же нельзя в окно выкинуть или просто на ютуб залить, например. Надо же найти зрителя, ему как-то показать. Как ты с прокатом работал?

— С этим очень тяжело. Я, почему сейчас и не стал запускать свой следующий полный метр, потому что разочарован немножко в этом. Действительно складывается такая ситуация, когда авторское кино вообще мало кому нужно. Очень смешно, когда авторские фильмы, снятые при поддержке минкульта, они действительно остаются на полке. Я знаю кучу таких фильмов, я могу их даже назвать, с хорошими артистами, профинансированные минкультом просто уходят в никуда, пару фестивалей и ни какого проката. Я знаю один случай, когда режиссёр чуть ли не сам выкладывал свой фильм, который показали один раз где-то на Кутузовском и про него забыли. Это очень обидно. Я всегда считал, что это не правильно и всегда чувствовал некую ответственность собственную и ответственность команды перед фильмом и делал всё для того, чтобы его посмотрело максимальное количество зрителей. С прокатом сложно, потому что в авторском кино, продюсеры зарабатывают, воруя деньги на производстве. Там очень просто — они воруют из минкульта, чтобы произвести фильм, а дальше сделав фильм, говорят: «Пока!» И всё они про него забыли.

— У тебя-то на производстве денег нет.

— Да, у меня всё украдено уже с правом рождения, я же не сын чей-то там. Я могу, правда, сам у себя украсть и отбежать купить шоколадку в ларёк. С прокатом тяжело, но я всегда называл, то, что делал — это прокат-самокат. По сути это действительно был прокат, это были премьерные показы в различных городах России, кроме фестивальной истории. У всех моих фильмов был прокат-самокат, кроме второго фильма «Полёт», у него немного призов — два или один, а фестивалей у него было штук сорок. Его брали везде, я составлял расписание каждый день. А что такое фестиваль, это тот же показ в каком-то городе, кинотеатре, в зале, это зрители. Фестиваль, это не какое-то гетто. Мы делали прокат-самокат, мы договаривались с площадкой, мы приезжали в города, мы показывали там эти фильмы, т.е. и две недели идут премьерные показы. И самое поразительное, что часто это работало гораздо эффективнее, чем официальный прокат. Фильм «Сын», можно сказать, что это единственный мой фильм, который был в официальном прокате: анонс на первом канале, анонс в новостях. «Сегодня выходит в прокат такой-то фильм», — говорит ведущий и перевирает мою фамилию. Когда ты постишь это в фейсбуке, то все счастливы: «Вау, фильм в прокате, тебя по первому каналу показывали!» А когда ты спрашиваешь статистику у продюсера, то он тебе говорит: «Ты лучше про это не пиши, потому что у нас в семидесяти залах по стране сегодня сидело 60 человек». Ну, потому что это авторский фильм, потому что нужны миллионы рублей, а то и долларов вложений в маркетинг, потому что просто так сделать прокат фильму не возможно, это должен быть большой бюджет, поддержка. Поэтому получается так, что я своим самокатом собирал больше людей, чем официальный прокат. Каждый премьерный показ был громким, на него приходили СМИ, приезжали камеры — «Единственный показ в Севастополе» или «Единственный показ в Нижнем Новгороде». Такие точечные мероприятия работали гораздо лучше, чем официальный прокат, когда фильм идёт в каком-нибудь кинотеатре, где попкорн в два слоя на полу лежит.

— То есть задача найти каждого зрителя в каждом городе и его целенаправленно привести на фильм.

— Открываешь дверь торгового центра, а там чёрно-белое кино, где чувак какой-то уныло бредёт вдаль. Как это? Что это? Так «Синема Парк» фильм «Полёт» показала в 20 городах России. Современный кинотеатр, как такой комбайн по выкачиванию денег. Я помню, прихожу к директору кинотеатра, а он вообще не смотрел ни одной картины в жизни, он бухгалтер. Сидит менеджер-бухгалтер, ему по барабану: кино, домино, что у него, лишь бы прибыль. Это смотрелось дико. Не знаю, насколько востребован этот рассказ нашими слушателями, но я могу сказать, что мы постоянно пытались донести наши фильмы до зрителей, делали отдельные показы, делали предпоказы, я приезжал в города, меня привозили, делали такую событийную историю с помощью, которой фильм каким-то образом получал свою прокатную историю. Такой истории часто не получали те самые фильмы, на которые минкульт выделял по 50 миллионов рублей, они валялись на полке, а мой фильм, снятый за 600 тысяч рублей, его смотрели. Я сейчас говорю с такой страстью не, потому что мне это дико нравится, а потому что в этом проступает большая боль за то, что у нас всё так. А у нас не должно быть всё так, я как режиссёр не должен таким вещами заниматься, должны заниматься прокатчики. Но к прокатчику приходишь и говоришь: «На бесплатно, чувак, на Rec сняли, слышишь?» Нет, у него Смешарики, у него всё забито, ему не нужен твой фильм.

— У меня со стороны ощущение такое, что каждый фильм ты должен прокатывать по-своему. Каждому из этих четырёх твоих фильмов нужен был свой зритель, свой кинотеатр, свой какой-то подход, своя маркетинговая компания. То есть это не происходит автоматически, как условно говоря, какой-нибудь фильм про богатырей или «Звёздные войны», его поставили на рельсы, и он уже идёт просто по накатанной. Мы понимаем, что столько-то миллионов зрителей есть у фильма и т. д. и т. д. А тебе чтобы найти свою тысячу зрителей, каждый раз нужно прилагать неимоверные усилия.

— Не то слово. Усилия действительно гигантские. Каждый фильм — отдельная история. Ещё и снимать в год по фильму. Меня когда спрашивают, я оглядываюсь с ужасом. Я смотрю в своё прошлое с ужасом. Это действительно было крайне тяжело.

— А ты сейчас вообще решил завязать с полным метром или это перерыв какой-то? У тебя как ощущение?

— Есть сценарий и хотели его запускать, сценарий достаточно яркий, необычный для меня, но тормознули. И я решил делать сериал. Тормознули, могу сказать откровенно по нескольким причинам. Мне 36 лет и я устал все деньги фрилансер в кино, я фрилансер, у меня нет бизнеса. Мои деньги, это всё что я зарабатываю как режиссёр, как сценарист. Поэтому просто отдать все свои деньги и сидеть опять два года без «бабок» в одних трусах, как я после первого своего фильма справил новый год с одной банкой пива, а потом побежал 20-го числа занимать потому, что кончилась пшёнка. Это было, конечно жёстко, когда меня из уже квартиры выгоняли. Говорили: «Сеня ты интеллигентный человек, ты режиссёр, но это не даёт тебе право три месяца не платить за квартиру. Месяц — это режиссёр, два — интеллигентный человек, а три — съезжай, чувак». Реально было очень жёстко. Поэтому: первое — это с деньгами некоторые проблемы, второе — это нет сил, и нет здоровья на ещё один такой прыжок. Вот прямо совсем нет сил.

— Ты считаешь, что сериал для интернета — это проще? Проще для здоровья?

— Сейчас скажу. Есть ещё третий момент — это колоссальная моральная усталость и очень сильная разочарованность в том, на сколько, это вообще имеет смысл. Вот ты выпускаешь фильм, и продюсер говорит знакомому известному кинокритику: «Вот фильм, посмотрите». А ему не интересно. Только в ленте читаешь, как он пишет про Соррентино, про всех зарубежных режиссёров, а это ему неинтересно. Много факторов. И фестивалей, я уже наелся — меня приглашают, я не езжу, они обижаются. Сейчас, слава Богу, оставили меня в покое. Сколько можно мне половозрелому мужчине жить в каких-то гостиницах в Челябинске на фестивале и делать вид, что это круто, что я там сижу. Была главная награда Выборга Гран-при. Куда ещё? Общался тогда с близким человеком, и мне пришла такая мысль, что я как боец, который сидит в окопе, целый, здоровый, у меня нормальное настроение, но чувствую, что сейчас командир крикнет: «Вперёд!», а я не смогу встать из окопа. Я не знаю, как назвать эту силу, которая позволяет вылетать из окопа. Сериал, это совсем другой формат. Полный метр — это ты делаешь шаг и всё, ты заходишь на два года. Хоть умри, но сделай. Всё в эти два года летит в эту прорву, ты только об этом и думаешь, ты полностью в этом пропал, пока не случится премьера. А сериал — снял серию, но у меня, правда так не получилось, я снял три серии и ещё три запланировал. Но по большому счёту я могу сказать: «Ой, ребята, я не могу». И месяц не снимать ничего, потом взять и снять три серии. Определённый люф в регулярности — это первое. То есть регулярность, мы устанавливаем сами. Второе — по деньгам менее ощутимо, более размазано. И, в-третьих — силы иначе уходят. Но не буду лукавить — это очень интересный формат, который мне дико интересен. Если ты заметил, что нигде не написано: «Арсений Гончуков! Арсений Гончуков! Арсений Гончуков представляет!» Это вещь более жанровая, это не авторское кино. Я сейчас собираю сценаристов, которые пишут.

— А можно поподробнее: почему такой формат, почему интернет, почему 7 минут, почему хоррор? Почему такой нарочитый жанр?

— Для меня твой вопрос звучит, как: «Почему земля круглая?» И я сейчас думаю, может на самом деле не понятно. Вообще про интернет-сериал я думал года полтора, я хотел это сделать.

— Я помню, мы с тобой обсуждали это как-то.

— Да-да. Я, кстати помню отлично твою короткометражку про двух девчонок и про скорую помощь. Между прочим, очень хорошая вещь. Видишь, я запомнил и даже рассказал одному знакомому, а он потом запустил свой интернет-сериал. И мне пишет: «Ты уж извини, что так получилось, я тут свой сериал делаю». Говорю: «Ну, делай, а я свой буду». И вот я выпустил, а он пока ещё нет. Вот такой формат. Мне кажется, что за этим форматом будущее, мне кажется, что этот формат может монетизироваться в итоге. Хотя я не монетизирую этот сериал на ютубе. Я подключил эту систему, но я монетизацией не занимаюсь, потому что там копейки, а я хочу, чтобы его смотрели. Мне кажется, что этот формат уже очень успешно работает в ряде стран. Не мне тебе рассказывать, что у этого формата уже есть гигантская история сериалов, это и «Сумеречная зона», и «Байки из склепа». Это некая традиция. Мне кажется, что это тот самый уход кино в интернет, который в будущем будет основным мейнстримом в нашем кино. Я выпустил ролик — три с половиной тысячи просмотров, по меркам интернета — это ничтожно мало. Но я так думаю, вот выпускаю я полный метр, делаю его два года, показал его на двух фестивалях, потом была пара премьер и премьера в Доме Кино. В совокупности это те же 3000 человек.

— А тут за сутки!

— Да, три с половиной тысячи за сутки. Ну, хорошо, кто понимает и знает, что половина из них не досмотрели, половина — это друзья, я сам два раза посмотрел, чтобы проверить. Хорошо, не три с половиной, а полторы тысячи. А чтобы в Доме Кино собрать 600 человек или 800, мы потратили на месяц это. А это, те же зрители, они сидят у экрана и смотрят, а там они сидят и ещё кто-то рядом шепчется. Есть, конечно, и свои «мунусы» у этого интернет-сериала, потому что мы всё-таки стали играть в кино. Нам очень важно делать кино-кино. Я говорю оператору: «Слушай, парень, если бы я хотел сделать какой-то вирусный ролик, я бы его и делал». Моему сыну 13 лет, он смотрит всё это, да и я вижу, что в интернете делается, это адский ад кромешный какой-то.

— Там человек сидит, играет в компьютерную игру, это записывает, комментирует это, и у него 10 миллионов просмотров.

— Я изучил и блогеров, и Мэдисона, и всё это посмотрел. Я не говорю, что я сделал что-то дико крутое, что я изобрёл iPhone, и что сейчас весь интернет бросится всё это смотреть. Вовсе нет. Сделаю маленькое отступление. В своё время телевидение захотело сделать телеканалы, интернет ТВ. Ни у кого ничего не получилось. Почему? Потому что это тоже самое, что круглое превратить в синее. Потому что телевидение — это телик, это ящик. В интернете другие законы, другой хронометраж, другая аудитория, она по-другому ходит, она по-другому тычет, она смотрит по-другому, ставит на «паузу». Я понимаю некую утопичность того, чтобы кино привести в интернет. Но, во-первых, мне интересно всё-таки кино. Во-вторых, мы ориентируемся на зрителя, которому интересно именно кино. И, слава Богу, у нас есть возможность и нам не надо это отрабатывать, получая какое-то дикое количество просмотров. Это такой вот эксперимент, это эксперимент по тому, как кино может существовать в интернете.

— Но качество на самом деле киношное. Обычно эти ролики снимают на iPhone, и там всю движуху заметно. А у тебя сразу же видно киношное качество, без каких-либо скидок на интернет, на поток, ещё на что-то.

— Да, а иначе не было смысла браться.

— А сколько ориентировочно одну серию стоит снять, если не секрет?

— Где-то больше ста тысяч рублей.

— Ничего себе. Но это довольно много для семи минут.

— И это притом, что мы не платим ни кому вообще, ни команде, ни актёрам. Пока получилось. Первые серии мы сняли вот так. Но, а если в доллары пересчитать, то будет очень мало. Вот маленький пример: в первой серии про деда Мороза есть квартира. У моих друзей есть квартиры, но, ни одной такой. И вот у меня выбор, либо раскошеливаться и брать квартиру такую старенькую, с книжками или делать бесплатно плохую декорацию. А что значит делать бесплатно? Это загнать двух девчонок вконец, чтобы шкафы таскали неделю и они бы сделали, потому что у меня очень крутые девчонки. Они и шкафы таскали бы и книжки в библиотеке, потом это неделю развозили бы. Другой вариант — заплатить небольшие деньги и приехать снять в эту квартиру. Выбрали так. Были сто тысяч — сняли, не будет ста тысяч — не снимем. Я говорю оператору: «Вась, давай как-то поскромнее». А он мне: «Я ВГИК заканчивал, я не могу скромнее, по свету всё правильно делаю». Но ничего, кончатся деньги, у меня вон есть Blackmagic, будем на неё снимать.

— Сколько вы уже сняли серий?

— Вместе с этой мы сняли три серии. Вообще старт проекта и презентация у нас будет в феврале. Первая серия — это спецвыпуск. Мы ещё сняли три тизера, такие одноминутные истории, как трейлеры, как реклама. Они очень весёлые, следите за обновлениями. Это три забавные минутные штучки, которые, кстати, нам тоже недёшево вышли. Мы их тоже запустим. Я не говорю, что будет что-то гениальное, просто забавные вещи для рекламы и промоушена нашего сериала. А полноценных серий сняли три, сейчас проверяю звук для второй серии, третью будем ещё монтировать. Мы же сняли ещё титры оригинальные с актёрами, чтобы было всё красиво, всё по-честному, всё по-настоящему.

— Вы по-прежнему ищете сценарии?

— Я скажу честно, что сейчас у меня нет временной возможности читать по 160 сценариев, но в принципе у меня есть помощницы, но помощницы — это не просто кто-то, это очень грамотные, толковые девушки, с которыми я советуюсь по своим сценариям, которые сами режиссёры-сценаристы, они мне помогают, они читают. Просто действительно присылают много чего такого что, кажется человек, который это всё отсылает, сам понимает, что всё не очень, но присылает. Поэтому я могу дать «mail», присылайте на него. Мы абсолютно всё читаем.

— Ты, дай какой-то «mail», потому что пойми, что телевидение сценарное и нужно дать сценаристам шанс в этом деле поучаствовать.

Можно я скажу два слова, прорекламирую себя, что ты проводил сценарный конкурс, и победителем конкурса стала моя ученица — Марина Лацис и второе призовое место заняла она из девушек, которая тоже один мой курс заканчивала — Валерия Винц.

Давай посмотрим какие есть вопросы от зрителей.

Вопрос: Арсений, читал ваши меткие и жёсткие замечания к работам отечественных коллег-режиссеров. Жжёте! Можете ли вы обозначить основные болевые точки российских сценаристов? Какие самые типичные проблемы в сценариях, которые вы получаете от сценаристов?

А.Г.: Вы знаете, я много смотрю фильмов и стараюсь вообще ничего не писать про современных режиссёров и про те все фильмы, которые выходят. Потому что это неправильно. Но пару раз случались у меня проколы. Друзья, по поводу сценариев я иногда не понимаю одного, где люди живут вообще. Он вообще где? Он это зачем? Мне кажется, что сценаристы в общей своей массе, какую-то метареальность построили. Вот, например, был сценарий, где курьер — вампир. Откуда ты это взял, чувак? Какой курьер вампир? Это какой-то треш 90-х из американского кино. Ещё маленький пример. Хороший сценарист присылает не очень удачный сценарий: сидит мужик, его допрашивает следователь, а мужик нервничает, потому что он в итоге убил свою жену. И он говорит со своим следователем: «Да, ты чего мне это, не видишь, что я тут расстроенный, чего ты мне тут говоришь?» Встал, куда-то ушёл, потом сел: «Чего ты меня мучаешь? Отпусти меня». Я сразу вспомнил: Маркин такой есть или следственный комитет. Вот он где? У нас, если ты попал к следователю, на 90% вероятности, что твоя жизнь закончилась, вообще и на 10%, что тебе отобьют все внутренности. Это страшно, очень. А он сидит и ещё в него фантики кидает. Откуда это? Понятно, что это какая-то калька с американских фильмов, где везде камеры, попробуй, дотронься до подозреваемого, тебя этого следователя с работы выгонят. Кто-то из великих говорил: «Выйди на улицу и кому-то дай в морду, у тебя будет чистый артхаус». Вот недавно было убийство — двух человек завалили. Я смотрел эту плёнку, такая мизансцена и драматическая, и страшная: он бежит, в него попадают, он падает, стреляет и через несколько секунд понимает, что смерть уже пришла. Короче, отсутствие жизни, достоверности, жизненных мизансцен и диалогов меня очень пугает и очень часто.

Вопрос: Арсений, так что же дальше с сериалом? Придет финансирование с ТиВи или откуда? На сколько серий Вас еще хватит? Что дальше?

А.Г.: Хороший вопрос. Друзья, если я сейчас вам скажу, что мы ещё не думали? Я постараюсь ответить очень коротко. Первое: да, есть различные механизмы, монетизация на ютубе, продакт плейсмент, поиск инвестора, поиск рекламодателя и там какой-нибудь mail.ru. Если кто-то может нам с этим помочь, с поиском, с продвижением, то зовите стажёра, маркетолога по продвижению, будем рады взять в свою команду. Обещаю, что когда мы увидим деньги, то этот человек увидит деньги первым. Нам нужны такие люди. Механизмы есть. Второе: телеканал, который может взять эту идею или меня с моей командой, или этот контент — тоже вероятно. И конечно глупо будет скрывать, что мы рассчитываем и на первое, и на второе: на монетизацию, на продакт плейсмент, на раскрученный канал, так же мы рассчитываем на телеканал, они бывают разные, например, зарубежные может быть заинтересуются и т. д. Вариантов очень много.

А.М.: А вы сами будете это предлагать кому-то или будете ждать, когда вам предложат?

А.Г.: Саш, ты знаешь, что полный метр сделал и носишься с ним, и тебе уже самому надоело носиться. А здесь история долгоиграющая — одно, второе и наматывается количество разных возможностей на эту историю. Поэтому где что вылезет непонятно, будем этим заниматься. Я буду этим заниматься, мои друзья. Чем это всё закончится, неизвестно. Ну и третье: коллеги, если всего этого не будет, и я это очень чётко проговорил в самом начале себе и всем, что если это всё закончится тем, что мы выпустим 12 серий и всё, то это меня абсолютно устроит. Потому что это мой проект, это моё кино. Если хотите, это мой очередной полный метр. Некий полный метр, который у меня будет. Который мы делали не зря. В который мы вкладывали душу. В котором мы реализовывали свои идеи. Мотивационно это, то же самое, что любой мой полный метр, который я делал, потому что я не мог не делать. Я останусь абсолютно спокойным, может быть немножко с грустняшкой, но абсолютно удовлетворённым, если эта история состоится, но не будет иметь какого-то прайма на первом канале.

А.М.: Отлично! Давай на этом мы и закончим. Спасибо тебе огромное! Я думаю, что мы ещё не раз с тобой по поводу этого проекта пообщаемся и все мои ресурсы всегда в твоём распоряжении, ты знаешь.

А.Г.: Саш, спасибо огромное! Если есть ещё вопросы, на которые я не ответил, пусть ребята пишут, можем ещё сделать какую-нибудь такую встречу.

А.М.: Давай ответим ещё на два вопроса.

Вопрос: Где вы нашли мальчика, который так круто играет? Просто, где ни посмотри: что в фильмах с большим бюджетом, что в Ералаше, дети играют из рук вон плохо. А тут даже смотреть приятно.

А.М.: Действительно, мальчик очень настоящий.

А.Г.: Я согласен. Вы сейчас прямо прошлись по всем режиссёрским мозолям. Я очень боялся. Я ненавижу, как играют дети в основном, меня выворачивает от Ералаша и от того, как дети играют в сериалах. Это очень трудная задача. Как говорили и заклинали во ВГИКе: «В первых фильмах не снимайте животных и детей. Никогда». Это действительно те задачи, которые не подвластны режиссёру, например, ребёнка заклинивает. И, я очень этого боялся. Я с очень большой осторожностью отношусь всегда к сценариям, где есть дети. Кто-то сказал, что удачный кастинг — 80% успеха фильма. И мы искали. У нас есть партнёры актёрское агентство «Детская школа». Я перебрал, наверное, 12—15 детей профессиональных актёров. Я по два раза встречался, это тяжёлый труд, тяжёлая работа, ты едешь, ты общаешься, ты снимаешь, ты пробуешь. В итоге нашли двух ребят, которые могли бы на мой режиссёрский взгляд, состояться в этой истории. Остановились на Стэфане, хотя он, конечно маловат для этой роли. Однажды запахло катастрофой, когда он устал. Была очень рискованная съёмка, когда мы могли вообще не снять ничего, потому что он маленький, ему шесть с половиной лет, но он умница, он вундеркинд. Я очень болею за судьбу этого ребёнка, потому что он действительно потрясающий, он очень умненький, и я думаю, что у него большое будущее.

Вопрос: Арсений, пожалуйста, пару слов о мотивации Вашей команды, что заставляет людей участвовать в малобюджетном проекте?

А.Г.: А я уже говорил, друзья, что лучшая киношкола — это съёмочная площадка. Лучше не может быть. Даже, если лично Спилберг будет сидеть в вашей комнате. Только на площадке, только в этом аду, в хаосе, в очень жёстком хаосе можно научиться кино. Поэтому мотивация очень простая — это новый опыт и новая профессия, это жизненный опыт, это человеческий экспириенс. У меня была, например девчонка, ей 37 лет, у неё два взрослых ребёнка, она с ними сидит дома, и муж не пускает её на работу. Она когда их вырастила, вышла на улицу и поняла, что жизнь прошла, и куда идти она вообще не понимает. Всем профессиям она разучилась, и она пошла к нам. После нас она уже где-то работает в каком-то фотоагентстве. Очень многие после нас работают в кино. Есть случай, когда к нам пришла вообще зелёная девочка, которая работала секретаршей в офисе у шефа, а после нас она стала работать на взрослой площадке, в большом кино и передаёт мне привет от Гармаша, а я ей завидую, значит. А я её когда-то гонял по площадке, чуть ли не с матюгами. Вот такая мотивация — это экспириенс, это жизненный опыт, это новая профессия и это новые связи, вот что очень важно, но это я понял слишком поздно.

А.М.: Спасибо тебе огромное. Пока-пока.

А.Г.: Спасибо, ребята.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я