Привычка выживать

Александр Михалин

Сборник повестей и малой прозы. В сборник вошли следующие повести. «Привычка выживать» – остросюжетная психологическая и, одновременно, приключенческая повесть. «Некто мистер Смит» – детектив, переходящий в мистический триллер. «Легенда о Виланде» – стилизованное фэнтези по скандинавскому эпосу. «Упавший» – мистическое приключенческое путешествие души, случившееся в секунду смерти. Также в сборник вошли рассказы и миниатюры.Реальность не всегда такая, какой кажется.

Некто мистер Смит

Повесть.

I. Мистер Смит

1

— Я не убивала его!

— Успокойся, я тебе верю.

— Правда, правда, не убивала!

— Да верю я. Успокойся.

Охранники клуба и вызванные ими копы окружили нас. Лизи инстинктивно жалась ко мне. В нашем городе убивали очень редко.

— Простите, мистер Смит. Нам очень жаль, но мы должны её арестовать. Зачитайте ей права, сержант.

— Одну минуту, господа. Дело в том, что я уже заплатил за танец с девушкой и пять минут за шампанским. Можете удостовериться у менеджера, он подтвердит.

Склонный к полноте, почти толстый, лейтенант посмотрел на менеджера. Менеджер растерянно кивнул. Оркестр удивлённо дал музыку.

2

Мы с Лизи со стороны наверняка выглядели странно. Мы танцевали в ярко освещённом зале клуба медленный танец. Одни. Посетители давно разбежались. Только охрана и полицейские нетерпеливо топтались, хмуро поглядывали — ждали. Многовато мрачных зрителей. В нашем городе убивали очень-очень редко.

— Я не убивала его, Джон, — повторила Лизи в сотый раз.

— Верю, — в сотый раз ответил я, — Расскажи лучше, как это случилось.

— Танец закончился, свет погас. Он вдруг как-то странно обмяк. Я его за спину подхватила, а там — нож.

— Ты трогала рукоять ножа?

— Трогала. Я взялась за неё. Случайно.

Слеза покатилась по щеке Лизи.

— Пойдём, выпьем.

За столиком она схватила бокал двумя ладонями, но пить не смогла — закашлялась.

— Успокойся, Лизи. Я вытащу тебя.

— Правда, Джон? — улыбнуться у неё не получилось.

— Обещаю. Но сейчас ты поедешь в полицию. Тебя закроют. Дней на пять — шесть. Потом я тебя вытащу.

— Ладно, Джон, — и вдруг глаза её снова округлились, — Зачем ты это делаешь, Джон? Я ведь не смогу с тобой расплатиться. Ничем. Только… Если…

— Успокойся. Тебе не придётся со мной спать. Никогда.

— Но тогда почему?

— Я отдаю тебе долг. Помнишь, четыре года назад, когда я появился здесь в первый раз. У меня не хватило денег заплатить по счёту, а ты заплатила за меня. И чем я тебе приглянулся? Если бы меня в тот день, четыре года назад, выгнали из клуба, моя карьера в этом городе закончилась тогда же, в самом начале и навсегда, просто не смогла бы начаться. Ты спасла меня тогда, Лизи. Я всё помню. Я вытащу тебя сейчас.

— Спасибо, Джон. Только…

— Ну, может быть, посидишь недельку. На тебя будут давить. Не соглашайся ни в чём признаваться. Говори только то, что рассказала мне. И теми же словами. Мой адвокат будет у тебя через час, слушайся его советов, Лизи.

3

Мы с женой готовились отойти ко сну. Уже поцеловали детей перед сном и подоткнули им одеяльца. Жена мылась в душе. Потому что мне нравился запах её тела, только тела, без духов и косметики. Я тщательно брился. Я всегда бреюсь перед сном. Потому что у моей жены очень нежная кожа. Мы разговаривали сквозь шум душа.

— С чего это ты взялся за это дело, Джон?

— Девушка никого не убивала. Но демонически трудно будет доказать.

Жена давно привыкла, что я вставлял к месту словечко не «чертовски», не «дьявольски», как делают все, а «демонически». Её даже забавляло, как я порой непривычно выражался. Но она приписывала все мои странности в использовании слов моему заокеанскому происхождению.

— Она платная танцовщица в клубе?

— Она просто хороший человек.

— Ты, как всегда, в своём репертуаре.

И ни тени сомнения или подозрения к неверности. Мы с женой верили друг другу. Вероятно, наше состояние положения во Вселенной определялось просто как «счастье». Нет, с большой буквы: «Счастье».

— Лучше позвони утром начальнику полиции, пусть моему агентству окажут содействие.

— Хорошо, позвоню.

Моей жене не откажут — она мэр нашего города. Невозможно отказать.

Мы с женой пошли спать. А в это время ребята моего детективного агентства, единственного крупного детективного агентства в нашем городе, уже работали. В нашем тихом городе убивали чрезвычайно редко.

4

Итак, для начала. Свидетелей, можно сказать, и не было. Того типа убили в трёхсекундной темноте после танца. Если кто-то что-то видел, то только руку Лизи на ноже.

Далее. Отпечатков на ноже не нашли. Только пальчики Лизи. Эксперты считали, что нанести смертельный удар из такого положения сложно, но Лизи девушка сильная и тренированная. У трупа сломан безымянный палец на правой руке, вероятно, при падении.

Далее. Убитый оказался тем ещё фруктом. Толстенное досье. И полным полно тех, кто мог бы желать его смерти. Изо всех сил желать. У Лизи мотива нет, их пути не пересекались. Для неё он только клиент для танцев. Совершенно случайный.

Далее. Очень важно.

— Шеф, у меня кассета с инфракрасной камеры. Она в зале единственная. В клубе часто гасят свет, и охрана завела инфракрасную камеру. На всякий случай. Копы до неё ещё не добрались, не догадались о её существовании. Мне дали кассету только на полчаса. Я дорого заплатил.

— Молодец.

Камера поворотная, момент убийства выпал — камера только-только наезжала на убитого и Лизи. Но треклятая камера успела отснять движение руки Лизи, которое при желании можно было легко истолковать, как последнюю фазу удара. Подарок для полиции.

— Тащи кассету в техотдел. Пусть уберут это движение Лизи. Пусть подчистят. Быстро. И отнеси кассету обратно.

5

Начальник следственного отдела позвонил вечером, когда я уже собирался уходить из офиса. Улов дня по делу Лизи оказался небогатым.

— Понимаете, мистер Смит, охрана клуба утверждает, что первоначально запись на кассете выглядела несколько иначе. А у нас есть сведения, что кассета побывала в вашем агентстве. Это правда?

— Ничего не могу сказать определённого. Плохо понимаю, о чём идёт речь. Вероятно какая-то ошибка.

— Вы полагаете? Возможно, возможно… Да, видимо, так и есть. Ошибка.

На меня трудно оказать давление. Невозможно давить на зятя заместителя заместителя директора ФБР. Даже если бы в должности тестя числился ещё один «заместитель».

Вечер я провёл с женой и детьми. Дома.

6

— Лизи, ты видела кого-нибудь за спиной убитого, когда включили свет. Напрягись. Вспомни. Это очень важно.

На беседу с Лизи я пришёл сам.

Лизи выглядела уставшей и долго отказывалась что-то вспоминать. Её мозг отказывался. Трудно было разбудить её зрительную память. Но потом она расшевелилась — чашка кофе в комплексе с психоприёмами — и припомнила кое-что. А в конце добавила:

— Там ещё стоял кто-то. В таких странных тёмных очках. С крылышками такими. Сразу ушёл.

Тёмные очки с крылышками. Здесь? Странно.

7

В клуб я тоже поехал сам.

Охранник с фэйс-контроля при опросе оставался тупо спокоен:

— Убитый? Убитый был в порядке. Трезвый. На руке — перстень с громадным брюликом. Он был в первый раз, и у него не было карты, но я его пропустил. Все когда-нибудь приходили в наш клуб впервые, а потом получали карты.

— Ладно. На какой руке у убитого был перстень?

— Перстень? На правой. На безымянном пальце.

— Вот как. А не припомните ли вы кого-нибудь из гостей в таких странных очках, с крылышками?

— В очках с крылышками? Был один. По карте гостя. На нём ещё был смокинг с фиолетовыми отворотами. Дорогущий. Фамилия какая-то итальянская.

Итальянец? Неужели. Совершенно чётко в моей памяти воспарили псевдопернатые очки, когда-то принадлежавшие какому-то певцу-звезде.

8

Один из самых шустрых моих агентов. У меня все агенты шустрые.

— Шеф, я нашёл любопытного свидетеля. Это бомж, постоянно живёт у мусорных бачков за клубом. Его территория. В тот вечер, когда произошло убийство, он видел, как тип в смокинге с фиолетовыми отворотами и тёмных очках с крыльями что-то искал недалеко от входа в клуб, на другой стороне улицы. Это нам помогает, шеф?

— Помогает. Молодец.

Итак, точно — Итальянец.

9

Два часа ночи. Мы с Итальянцем сидели за столом в подвале притона на окраине города и играли в кости. Все остальные игроки давно выпотрошились и отвалили. А мы продолжали издеваться над банком: то я выигрывал, то Итальянец.

В углу у стены играли в кости и тоже не могли выиграть друг у друга наши демоны: мой и Итальянца. Да, нам верно служили демоны. А как же иначе, допустим, я, бедный эмигрант из России, смог бы добиться всего в этой стране, в этом городе, как смогла бы моя жизнь стать похожей на комикс с вечно счастливым концом, если бы мне не служил мой демон? Или как же Итальянцу, такому же бедному эмигранту, могло всегда и везде везти, в том числе и выживать, за любой игрой среди любых шулеров, если бы ему не служил его демон? Только алмаз, дающий власть над демоном, Итальянец вправил в перстень. На показ и глупо. А я свой алмаз зашил себе в плоть. Моя жена любила целовать шрам на том месте.

В половине третьего ночи разговор по делу первым начал Итальянец:

— Послушай, Русский, хватит придуриваться. Чего ты хочешь?

— Догадайся.

— Я слышал, ты вписался за ту бабёнку, танцовщицу из клуба.

— Да, Итальянец. Сейчас я расскажу тебе, чего я хочу. Ты пришил того придурка в клубе за то, что тот посмел одеть твой перстень с демоническим алмазом. Как к нему попал перстень, я не знаю, это неважно. Знаю только, что ты искал перстень на улице. Это глупо выглядело. Ты рассердился и, когда снимал перстень с трупа, даже сломал тому дураку палец. Мне это безразлично. Твои дела меня не касаются. Но ты подставил Лизи, а я с этим не согласен. Всё.

— Её зовут Лизи? Ты с ней спишь?

— Не хами.

— Ну и что же ты предлагаешь? Партию? Победитель — прав.

— Мы можем играть сто лет и не выиграем друг у друга. Пусть подерутся наши демоны. Если победит мой, то ты инсценируешь своё самоубийство и напишешь предсмертную записку, в которой признаешься в убийстве в клубе. Напиши, что ваши дороги пересекались раньше, что у тебя были с тем типом счёты, а Лизи — не при делах. А этот вот банк со стола можешь забрать себе, Итальянец. И ещё одно: ты свалишь из этого города. Навсегда. А можешь и на самом деле повеситься.

— Ну а если мой демон победит?

— Тогда — всё, что захочешь. Одно желание. В пределах разумного. Мой демон сделает.

— Всё, что захочу? В пределах разумного? Согласен.

10

Всё-таки я родом из России, а потому давно уже научил моего демона нескольким приёмам боевого самбо. Пацаном я ходил в секцию, а потом служил в армии. Да он и сам был здоровый бугай, мой демон. Сначала он сломал демону Итальянца крыло, потом руку и хотел уже ломать ногу. Если бы так пошло и дальше, то демон Итальянца вскоре мог бы только ползать. Вроде Змея после того, как тому оторвали лапы сильные светлые сущности за неправедную хитрость не к месту применённую в Эдеме к праматери Еве. А до той неприятности Змей имел ведь суть Дракона. Но демон Итальянца правильно оценил обстановку и вовремя сдался. Демон Итальянца оказался умней своего хозяина.

11

Итальянец занимал номер для новобрачных в лучшем отеле города. Мой демон провёл меня в этот номер через запертую дверь, а это очень неприятно для живой человеческой плоти. Выйти нам предстояло таким же способом.

Труп с лицом Итальянца висел на люстре. На столе лежала предсмертная записка. Итальянец написал всё, как я велел. Даже без орфографических ошибок.

Мой демон подлетел к трупу и аккуратно приподнял лицо Итальянца, словно маску. И я увидел, что повешенный — тот самый тип, которого Итальянец зарезал в клубе. Итальянец сумел убить его дважды, ловкач. Мстительность в два раза выше среднестатистической нормы. Демон одел лицо Итальянца на место, и мы ушли. Через закрытую на замок дверь из во-о-от таких толстых отвратительных изнутри досок.

Через час я оставил в ячейке камеры хранения на вокзале новые документы для Итальянца. Дополнительный пункт нашего соглашения. Демоны ведь умели не всё из суетной и засорённой странными, непонятными для демонов условностями человеческой жизни. Демоны не умели, например, получать из резерва для защиты свидетеля ФБР легальные документы для никогда не существовавшего типа с итальянской фамилией. На такой фамилии настоял Итальянец.

12

Я сам встретил Лизи в тот день и отвёз к её дому. Она провела в камере пять дней. Мы с женой каждый день посылали ей передачи не только с фруктами, но она всё равно успела похудеть. И морщинки откуда-то появились.

Лизи не решились уволить, и через пару дней она снова танцевала с клиентами в клубе. Она ничего другого не умела, потому что плохо училась в школе. А потом может быть и хотела перемен к лучшему, но уставала, танцуя каждый день, каждый вечер, и к тому же ленилась. Таких лизи полным-полно пританцовывало по жизни в нашем городе, в нашей стране, в этом таком вот странном мире.

13

В тот день, давным-давно, много-много лет тому назад, мы подходили по одному, а Высший Справедливый дарил нам ангелов-хранителей.

Но когда мы выходили из Храма и спускались по ступеням вниз, там, на последней ступени, нас ждал Тёмный Архангел с бледно светящимся лицом. Тёмный Архангел держал в широкой ладони тусклые алмазы разбитой луны из другого мира и манил сиянием глаз.

Мы соблазнялись все, все до единого, и брали из тёмной ладони блестящие камни демонской власти. И наши ангелы-хранители мгновенно преображались: чернели, с крыльев опадали лебединые перья, и крылья становились кожистыми, как у летучих мышей. Ангелы-хранители превратились в демонов-слуг.

Нас было немного избранных в тот день, мы радовались, жалкие и глупые. Тот день стал для нас днём поражения и утраты. Я это уже понял.

II. Мистер Смит. Далёкая предыстория

1

На летние каникулы меня отвозили из моего родного большого северного мегаполиса к дедушке, в маленький городок на берегу самой большой реки в европейской России.

Тихий с осени до весны тот городок летом становился весёлым и вдвое увеличивался в населении из-за многочисленных привозимых внуков, внучек и отдыхающих. Вот и к дедушке приезжали ещё один внук и две внучки. Мне они приходились двоюродными братом и сёстрами, но брат был намного старше меня и целыми днями возился со старым мотоциклом. Всерьёз с девчонками-сёстрами я не общался, у меня хватало соседских приятелей-мальчишек, постоянно творились какие-то затеи, дела, и заниматься пустяками я не собирался.

В спокойном городке с садами, заборами, деревянными столбами электросетей на улицах и огородами в десять вечера, а то и раньше, почти все ложились спать, и только волнами по дворам переливался собачий лай. Да ещё до рассвета тарахтели стаями мотоциклы из конца в конец по городу, до реки и обратно, где-то там тарахтел своим старым чудом техники марки «Иж» и мой брат. А если поздно вечером забраться на крышу веранды, то можно было увидеть вдали зарево электрических огней: в двадцати километрах находился город с большим заводом, на котором днём и ночью делали трактора, или танки, или и то и другое. Где-то там серой громадой стены перегораживала реку плотина электростанции.

Дедушка рассказывал мне, что когда-то давно, на том берегу реки на огромном кургане с зарытыми кладами жил огнедышащий дракон. Сполохи дыхания того дракона сияли на полнеба. «На крышу вот лазить не требовалось — и так полыхало». Потом дракон сдох или улетел неизвестно куда, потому что небо за рекой ночами оставалось тёмным. Однако я сказкам уже не верил, а верил своим глазам и ушам.

2

Дедушка иногда брал меня на реку, рыбачить на зорях. Под вечернюю зорьку мы с дедом садились в лодку и выгребали на речную середину и там ловили рыбу до темноты. В ночи мы спали прямо в лодке, засветив фонарь, чтобы большие пароходы, часто проходившие мимо, не задавили нас. На утренней зорьке дед меня будил, и мы снова рыбачили, пока солнце не начинало припекать. На рыбалке я бывало спрашивал:

— Дедушка, тут русалки есть?

— Нет, теперь нету. Как плотину электростанции строить начали, они — русалы зелёные — все ушли. Вверх по течению уплыли, в притоки и речушки.

— Дед, а водяные?

— Двое старых ещё есть. Древние они, неповоротливые, а то тоже ушли бы.

Про водяных я не то, чтобы не верил, а сильно сомневался. Правда, видел я однажды ночью, как в тёмной воде за бортом лодки проплыли чьи-то жёлтые глаза на большом белёсом теле, проплыли и вглубь ушли. Но могло ведь и присниться или померещиться.

3

Мой дед был серьёзный мужчина. До пенсии он работал агрономом, выращивал хмель — зелёные шишечки на длиннющих вьющихся стеблях. Даже ребёнком я знал, что эти шишечки нужны, чтобы делать пиво. Дедушкин хмель отправляли в огромных количествах даже за границу. Потому что отличался качеством.

Мы, дети тех лет, много знали про войну с заграничными фашистами, а потому я считал несправедливым, если что-то там отправляли в их бывшую страну.

— Война-то давно была, — говорил дед.

— Ну и что, — отвечал я.

В доме напротив жил сосед, дядя Коля, ещё не старый, но он воевал — партизанил.

В войну дядя Коля был чуть постарше меня. Когда пришли фашисты-захватчики, дядя Коля стал связным в партизанском отряде. Однажды он даже взорвал поезд с фашистами: повернул рукоятку взрывной машинки, и, когда взорвалось, убежал, а потом прошёл через оцепление. Взрослого поймали бы, а мальчишку глупые фашисты пропустили. И тогда дядю Колю наградили медалью за партизанскую доблесть.

Иногда, когда дядя Коля приходил покурить на лавочку возле нашего дома, я его расспрашивал, много ли врагов тогда дядя Коля взорвал.

— Много, парень, много. За селом в большой общей могиле их хоронили. Даже кусками везли: руки там, ноги отдельные. А потом дубовый крест поставили. Ты что всё спрашиваешь? Разве это интересно?

— Интересно, дядь Коль. Вот и я бы тоже так ручку повернул не задумываясь.

— Ишь ты! «Не задумываясь». Думать всегда надо.

Меня снедала зависть к дяде Коле, дедушке, солидным седым мужчинам в пиджаках с медальными и орденскими знаками — всем, кто воевал. Я жалел, что фашисты перевелись, и ни одного уже не убить.

Бабушка гладила меня по голове:

— Ах ты, вояка.

4

Бабушка запомнилась доброй и мягкой, как фея. Она умела вплетать девочкам в косички удачу. Подует на ладони — и быстро-быстро заплетёт. Для этого бабушка омывала руки на рассвете яблочной росой. Я сам видел однажды в окошко сладко закрывающимися для утреннего сна глазами, как бабушка гладит листья яблони и касается зелёных ещё яблочек.

Бабушка умела договариваться с садовыми дриадками, чтобы те не пили соки яблонь, груш и слив в дедушкином саду, чтобы жили в других садах. В округе всё зеленело и тонуло в сочных тенистых садах и садиках. Бабушка что-то делала такое, что дриадки собирались в стайки и крупными зелёными стрекозами улетали куда-то за забор.

Ещё бабушка умела заговаривать боль: что-то тихо и быстро шептала над ушибленным коленом или в больной зуб. А потом дула на заговорённое место, будто что-то сдувала, и я понимал, удивляясь, что — не болит.

5

У дедушки и бабушки жил молодой, но уже громадный, рыжий кот с мордочкой похожей на грустное широкое личико гномика. Я назвал его Биг-Бой, не помню, где прочитал про такое имя, в какой-то приключенческой книжке, наверное. Услышав своё имя, Биг-Бой, как щенок, бежал ко мне и всегда получал что-нибудь съедобное в награду. Но по характеру кот был скорее мрачным реалистом, чем весёлым жизнелюбом.

Кот Биг-Бой насмерть враждовал с садовым суртом.

Садовый сурт был весь зелёный, а борода — седая до колен, кот сидя на лапах приходился садовому сурту рост в рост. По нраву садовый сурт был не очень-то и вредный, так только иногда понадкусывает все спелые ягоды клубники, или ещё бывает, что с вечера висит сочная груша, а утром хвать — а её уже и нет, и никто про неё ничего не знает. Проще говоря, занимался суртишко мелкими пакостями, а людям показывался редко, умел менять вид и даже становился невидимым. Сам я видел-то его всего раз, да и то чуть не принял вначале за зелёный кабачок, а когда бросился рассмотреть — на грядке лежало только пустое место.

Воевали Биг-Бой и сурт с тех времён, когда Биг-Бой был ещё котёнком, а бабушка звала его просто Васькой. Тогда всё начал вредина-сурт: как ни встретит кота, обязательно наступит ему на хвост или дёрнет за усы. Кот вырос, заматерел и устроил настоящую охоту на сурта с засадами, прыжками из кустов и всем прочим, что полагалось. Сурт не оставался в долгу и втыкал коту занозы в мягкие места между подушечками на лапах, а то и просто бросал в Биг-Боя крупные камушки довольно метко: почти всегда попадал в нос. Распухший нос у кота постоянно болел и добавлял Биг-Бою суровой решимости.

В августе, когда уже созрели подсолнухи, садовый сурт обратился в большую зелёную птицу с кривым, как у клеста клювом, чтобы лущить и склёвывать семечки покрупней на самых широких подсолнечных шляпах. Три дня он так клевал, его прогоняли, но он отлетал недалеко, перепархивал неуклюжим попугаем с дерева на дерево, а потом снова воровал семечки.

Биг-Бой упорно караулил зелёную птицу целых три дня, а на четвертое утро выстрелился рыжей молнией на неосторожно низко парившего сурта и схватил его за птичью шею на лету. «Стой», — крикнул я зачем-то коту, но кот, заострив уши топориком и сосредоточенно глядя перед собой — «моё, никто не отнимет» — утащил добычу под крыльцо в узкую отдушину.

Чирикал сурт из-под крыльца сначала по-птичьи, а потом раз крикнул по-другому, тонко, и затих насовсем. Вечером довольный Биг-Бой не спеша и много лакал воду. Меня же почему-то слегка беспокоили жалость к судьбе сурта и странная досада на кота, как только я замечал довольную морду Биг-Боя.

— Поделом ему, сурту-то, — говорил дедушка. Много таких суртиков переловили на дедушкином веку коты и собаки. — А сами виноваты.

Покуривая, дедушка вспоминал:

— А вот года два тому назад захлебнулся один в бочке с водой. Видно попить захотел, а плавать они не умеют. Загнила вода-то. Пришлось бочку мыть-скоблить.

6

Дождливые дни приходилось проводить в одном из чуланов большого дедова дома. Это был чулан — не чулан, а такая комнатка с узеньким окошком, в которой никто не жил, зимой эту комнатку не топили. Зато было в этой комнатке много книг: и на полках вдоль трёх стен от пола до потолка, и на старой этажерке в углу, и на столе, и даже в каких-то мешках под столом. От обилия книг в комнатке то ли сам завёлся гномик-кертик, то ли я его выдумал и случайно запустил с улицы серебристеньким комариком.

Кертик в полутьме чуланчика перечитал все-все книги, испортил себе зрение и носил большие круглые очки, сквозь которые глаза гномика казались огромными, как у телёнка. Был кертик очень умный и в знак того, что много знает, носил на голове чёрный бархатный колпачок с серебряными звёздами.

Мне глаза портить не было нужды, и я включал в чулане электрическую лампочку. Кертик электричества не выносил и прятался куда-то, только мелькал серебристой мышкой его колпачок. Но к каждому моему приходу в чуланчик гномик готовил почитать какую-нибудь интересную книжку и укладывал её на стол. А если, допустим, я рылся в книгах сам, или мне кто-нибудь из взрослых помогал отыскать нужную книгу — «где-то тут лежала, или на полке стоит» — то, по большей части, попадались какие-то «Азотные удобрения» и «Севообороты».

Мне нравилось читать фантастику, про далёкие, не похожие на наш, миры, затерянные в просторах бесконечного Космоса. В то же время приятно было думать, что никогда не сядет на берег реки у пристани чужой космический корабль, что никакие инопланетяне не нарушат размеренной жизни нашего городка. И без них жилось неплохо. Своих чудес хватало.

— Бабушка, а кертик зимой не замёрзнет?

— Нет, внучек, он зиму в тёплой норке проспит. Под полом уже вырыл. Сны увидит про то, что в книжках прочитал.

7

В конце августа меня везли в далёкий родной мой город, сначала на автобусе, а потом поездом. Я помню, как часами смотрел в том пути через окна на последние дни лета.

Мне и сейчас нравится смотреть в окна в разных переездах, долгих и коротких. Потому-то меня никогда не тянет за руль. Я и так всегда попадаю, куда нужно. Предпочитаю, чтобы меня везли.

Странно, но если получается вспоминать детство, то летние каникулы у дедушки всплывают светлыми, самыми приятными пятнами прожитого времени. Даже с другого берега Большой Солёной Воды. Где-то там, вероятно, совсем рядом, располагался детский рай мечты, который никогда уже не будет так близко. Никогда. Детство — провинция утерянного рая.

III. Мистер Смит. Далёкая предыстория-2

1

Меня родили в странном сгустке зданий и людей, возникшем, как туманный болотный мираж или скопище воображаемых замков на прибрежном песке, на островах в дельте холодной реки, с тёмной водой, там, где эта река впадает в мелкий залив свинцово-серого моря. Роддом, в котором я появился на свет, занимал какой-то бывший дворец на одной из каменных набережных той самой холодной реки. Ограда роддома состояла из стаи чугунных львов, которые держали в зубах толстую цепь.

В городе, в котором меня произвели на свет, полным-полно водилось каменных, чугунных и бронзовых львов и львиц, среди львиц оказывались даже сфинксы. То, что сфинксы — только самки, я узнал как-то неожиданно, в детстве и очень этому удивился. Ещё в городе стояло немало вычурных и правильно-строгих строений из разных пород камней, стекла и металлов. Оттого-то город слыл безумно красивым. А я, разумеется, никогда не осознавал красоты города во всей её полноте, вместо этого я сразу, навсегда и не задумываясь уверовал, что настоящий город должен быть именно таким: бредовым и каменным, тесным и с площадями, с парками и голо вымощенными пространствами, статуями и памятниками, с гранитными набережными и грязным песком на пустом морском или речном берегу, с мостами, выгнувшимися над реками и каналами, с тонко коваными узорами на фонарях и воротах, ведущих в глухие дворы-колодцы.

Конец ознакомительного фрагмента.