Глава вторая
Машина Юматова ждала на въезде, у поста ГАИ.
Ефим Асланович пересел в «мерседес» Застенова, махнул своему водителю: давай за мной.
— Здравствуй, сынок! — он обнял Алешу. — Как учеба, как развлечения, девушки?
Алексей засмеялся:
— Я больше спортом развлекаюсь, дядя Фима. Насчет девушек я не любитель.
— Я тоже не любитель! — маленькие глазки Юматова превратились в совсем крохотные щелочки, а широкая физиономия стала еще шире. — Я тоже не любитель, я профессионал, ха-хаха!
— Ефим, — перебил его Застенов. — Давай по делу!
— Можно и по делу. Где, кстати, Яблоко? Хозяин сказал…
— Нету, — мрачно ответил Стена. — Убили!
— То есть как?!
— А так. Застрелили у нас на глазах. Мишка, не гони, успеем. На-ка, ознакомься! — он достал факс с угрожающим стишком.
Юматов прочел. Щеки у него затряслись.
— Ну сука… — прошипел он. — Ну…
— Остынь, — сказал Стена. — Подумай лучше, кто это может быть?
— Да кто угодно! «Ванька-мститель»! Ты подумай! Алеша, ты это видел?
— Видел, — кивнул Шелехов.
— Вот так, парень! У вас в Англии такого не бывает, верно?
— Да.
Алексею понравилось, что Юматов не стал оправдываться и объяснять, что его оклеветали.
— Ладно, потом, — Ефим Асланович скомкал факс и засунул в карман. — Жалко Колю, но работа есть работа. Будем разбираться сами.
Дворец культуры Курганского металлического отваяли еще в давние совдеповские времена. Отваяли с размахом и гегемонистской плечисто-микроцефальной лепниной, зато без снопов и имперских венков, популярных во времена еще более ранние. Так же как и во многих провинциальных городках России, где народу щедро предлагали, как писал классик, «камень вместо хлеба». Справедливости ради надо заметить, что и в застойные времена хлеб в Кургане был. А внутри, на территории оборонного предприятия «Курганский металлический» можно было отовариться и маслом, и мясом, и даже капиталистическими изысками вроде итальянских оливок. А вот разгул демократии мог обернуться для Кургана катастрофой. Но не обернулся, поскольку его тогдашний главный инженер Игорь Алексеевич Шелехов умел мыслить стратегически. То есть чуть дальше поспешного набивания собственного кармана. И оказался достаточно изворотлив, чтобы последовательно подставить и выпихнуть на пенсию двух своих начальников, которые стратегически мыслить не умели. Шелехова в Кургане уважали и хоронили всем городком, искренне горюя, поскольку без него будущее Курганского металлического представлялось печальным и неопределенным. Но пришел Хлебалов, и будущее определилось.
Перед входом в здание толпился народ. В основном мужики и почти все — под градусом. Остановившийся у парадной лестницы мерс встретили недружелюбно, но без явной враждебности.
— Ну-ка, братва, посторонись! Дай пройти, говорю, не понял, что ли?
Миша, сам курганский, личность в городке известная и авторитетная, решительно распихал толпу. За ним шел низенький толстый Юматов, за Юматовым — Алексей, замыкал Стена, в чью широкую спину упирались взгляды недовольных. Стена не боялся. Он чувствовал: накал страстей еще не достиг того момента, когда в спину могут пальнуть. А пальнуть, учитывая специализацию Курганского металлического, есть из чего.
У входа стояли менты. Больше для парада, чем для дела. Если начнутся беспорядки, их вряд ли тронут, поскольку свои, курганские. Но и польза от них минимальная. Зато внутри, в холле, томились чижиковские «секьюрити». Эти — чужаки. Но реальные бойцы, натасканные. На мордах тупая озабоченность. Если что — драться будут насмерть. Поскольку все равно затопчут. Увидев начальство, поздоровались почтительно.
В колонном зале собралось человек триста. Доверенные представители. С одной стороны. С другой стороны — генеральный директор Металлического Чижик с замами, курганский мэр, начальник милиции, все местные шишки-шавки, расставленные по своим бугоркам лично господином Хлебаловым. Все, включая козырного фраера Селивана, досрочно освобожденного — надзирать за обширным криминальным миром Кургана.
Стена решительно взобрался на сцену. Алексей хотел скромненько сесть под какой-нибудь колонной, но Юматов не дал, увлек за собой на помост.
Застенов решительно отодвинул Чижика, сделавшего попытку представить его народу.
— Ша! — сказал он. — Братва меня знает, если кто не знает, спросит. А теперь слушай меня!
— А на хрена ты нам сдался? — крикнули из зала. — Вали к себе в Никитск, там и звони!
— Точно, — согласился Стена. — Я не ваш, не курганский. И не я должен тут стоять, а Колян Яблоко, токо он уже не может.
— А ты Яблоком не прикрывайся! — гаркнули снизу.
— А я и не прикрываюсь, — мрачно произнес Застенов. — Им теперь никто не прикроется. Застрелили Яблоко. Два часа назад.
— Ну и хули? — вякнул кто-то. — У меня, вон, братана тоже…
Но на крикуна шикнули, и он заткнулся.
— Короче так, братва, — сказал Застенов, — я ваши претензии понимаю, но чё я могу сделать? Продукцию возить надо? Надо! Ежели заказчик ее не получит, значит, бабок не заплатит…
— Точно, — поддакнул Чижик. — Завод уже второй день стоит. Убытки кто оплатит?
По залу прокатился ропот.
Кругленький колобок Юматов выкатился вперед и отобрал у генерального директора микрофон.
— Сядь, — скомандовал он. — И не маячь. Твои убытки нам не интересны.
Это было явным передергиванием, поскольку часть прибылей Металлического, попадавшая в руки Ефима Аслановича, была раз в десять больше доли генерального директора.
— Я вам вот что скажу, господа хорошие, — начал Юматов. — Вы телевизор смотрите? Знаете, наверно, как народ в России живет? Про долги по зарплате, наверное, слыхали, про шахтеров голодающих? Слыхали? А у вас какой-нибудь токарь третьего разряда три сотни баксов на карман имеет. И не раз в год, а регулярно каждый месяц. А почему? А потому что мы с вами — по-честному! Потому что одни работают, другие покупателя ищут, а третьи этому покупателю продукцию доставляют. А продукция у нас, сами знаете, не масло вологодское. И доверить ее не каждому можно, а можно только вашим, курганским. Почему? Я отвечу! Потому что чужой может ее и на сторону толкнуть. Конкуренту скинуть, бабки в карман — и на Багамы. Или, если конфликт какой, мордой в землю ляжет — пусть забирают. Чужое не жалко! А курганский так не сделает. Потому что не чужое, а свое, кровное. С этих денег его родичи кормятся. Курганский сам гада в землю рожей ткнет и башку ему разнесет, потому что круче курганского ни в Никитске, ни в Каштарске, ни в Краснянске — нигде нету! Правильно я говорю?
Зал одобрительно заворчал.
— Вот! — удовлетворенно сказал Юматов. — За ваши деньги по́том и кровью плачено. Только за своих и кровь пролить можно. Это правильно. А можно неправильно и без толку. Например, как у вас вчера в «Стакане» мужики резались! Без ума, по пьянке, а тоже труп. И трое в больнице.
— А трое — у меня! — зычным голосом вставил начальник милиции.
— Короче так, братва, — вмешался Застенов. — Семьям погибших Хлебалов лично жертвует по пять кусков. Это сверху, к положенной компенсации. Но у него есть просьба: выделить двадцать парней, здоровых, отслуживших — для активной работы. Условия обычные: во время обучения — двести, после — штука. Плюс премиальные. В общем, домой вернутся богатыми людьми.
— Если вернутся! — из середины зала поднялся высокий мужчина лет под сорок с перебитым носом. Кожаная куртка болталась на его плечах, как на вешалке, но сами плечи были внушительной ширины.
Мужчина вышел в проход и остановился, скрестив руки на груди.
— Клим! — рявкнул Чижик. — Опять ты поперек! Кончай киздеть не по делу!
— Ты базар-то фильтруй, начальник! — сурово произнес широкоплечий. — Не с мандавошкой разговариваешь! А говорю я по теме. И братва меня поддерживает, так?
Зал загудел одобрительно.
Алексею этот Клим сразу понравился. Куда больше, чем горластый красномордый Чижик. Шелехов охотно поменял бы их местами, но понимал: он еще слишком зелен, чтобы самостоятельно назначать руководство. И сейчас, и через полгода. Если Хлебалов решил, что Чижик подходит, значит так оно и есть. Николай Григорьевич — человек опытный.
— Да я сейчас на улицу выйду и только кликну: не двадцать — сотня сбежится! — закричал Чижик.
— Сергей Иванович, — произнес в микрофон Юматов. — Ты неправ. Нам не нужны те, кто сбежится, нам нужны те, кого нам рекомендует круг. И ты, Клим, тоже неправ. Времена нынче сложные и страшные. Убивают не только бойцов. Убивают и тех, кто выше. Могут убить и меня, и его, — он кивнул на Застенова. — Как сегодня убили Колю Яблоко, беспомощного инвалида, вашего земляка. Убийцу мы, конечно, найдем, я обещаю, но Коля-то мертв! Каждого могут убить. Вспомните Игоря Алексеевича Шелехова. Мы до сих пор не знаем, был ли это несчастный случай или преднамеренное убийство.
— Ага! — крикнул кто-то из зала. — Говорят, вы с Хлебаловым его и мочканули?
Юматов засмеялся.
— Говорить можно всякое, — сказал он. — Но вот здесь стоит его сын, Алексей Шелехов, живой и здоровый. Неужели он был бы здесь, если бы я убил его отца? В общем так: в понедельник из Никитска придет автобус и заберет двадцать человек, которых вы отберете. Это раз. И два: с завтрашнего дня завод должен начать работать, как положено. И никаких беспорядков. Пошумели — и хорош…
Алексей толкнул локтем Мишу.
— Это надолго? — спросил он.
— А кто их знает? — неопределенно ответил телохранитель Стены. — Заскучал? Пошли в буфет, пивка попьем.
В буфете было пустынно, неряшливо и сумрачно. Толстая женщина за стойкой, пьяный, уткнувшийся ряшкой в стол, рыжая кошка на подоконнике. Алексей погладил истертую, со следами порезов клеенку, заменявшую скатерть. Да, это не Англия.
Буфетчица скользнула по ним рассеянным взглядом… и встрепенулась.
— Мишенька!
— Здорово, Гланя. Принеси нам пивка и покушать чего-нибудь, ладно?
— Сейчас-сейчас, Мишенька! Генка! — крикнула она в пространство.
Появился Генка. Мужик лет сорока с опухшей рожей, рыжеватый, лысоватый, брюхастый, напоминающий орангутана из Гамбургского зоопарка.
— Чего? А, Мишка! Как живешь-можешь?
— Прибери тут, — строго сказал Миша, кивнув на спящего.
Орангутан-Генка без видимых усилий подхватил пьяного под мышки, поднял и поволок к задней двери. Пьяный безжизненной куклой волочился по полу.
Буфетчица поставила на стол блюдо с горой бутербродов, деревянный бочонок с пивом.
— Я туда чешского налила, — сообщила она. — Правильно, Мишенька?
— Молодец! — Миша похлопал ее по жирной спине.
Буфетчица зарделась.
Алеша волком набросился на бутерброды. Неудивительно. С самолета ничего не ел.
— Не помешаю?
Шелехов даже вздрогнул: у стола стоял Клим.
— Садись, — кивнул Миша, но радости особой не выразил. — Глаша, кружку. Как там, в зале? Кипиш?
— Да нет, — Клим налил себе пива. — Фимка их почти уболтал.
— Значит, сейчас сюда набегут, — недовольно произнес Миша.
— Не набегут. Генеральный команду дал: чтоб водки в буфете не было!
— Неглупо, — кивнул Миша. — Ладно, Клим, короче: чего тебе от меня надо?
— От тебя — ничего.
Клим усмехнулся, не разжимая губ. Кожа на его изрезанном морщинами лице собралась жесткими складками. Алексей подумал: он старше, чем кажется.
— От тебя — ничего. Вот, захотел на шелеховского сынка глянуть поближе. Не против?
— Поглядел? — недовольно спросил Миша.
— Угу.
— И как?
— Похож, — Клим засмеялся, зубы у него были черные.
— Вы были другом моего отца? — спросил Алеша. — Извините, я вас не очень помню…
— Другом? Нет. Куда уж нам, бродягам! — серые глаза в оплетке морщин, не мигая, глядели на Шелехова-младшего. — Но уважал. Так что, паря, если беда какая, — приходи. Помогу.
— Ты, Клим, давай кончай гнать! — сердито перебил Миша. — Без тебя управимся, понял?
— Мишка, Мишка, где твоя улыбка? — Клим поднялся, похлопал его по плечу, протянул Алексею руку. — До свиданья, Алеша.
Ладонь у него была жесткая и шершавая, как наждак.
— Ну, Клим! — Миша покачал головой, проводил взглядом высокую угловатую фигуру, залпом допил пиво. — Ну, волчара!
— А мне понравился! — сказал Алексей. — Он кто?
— Он — сила, — с уважением ответил Миша. — В большом авторитете. Селиван перед ним — на цырлах. Только Клим в стороне. Он такой: меня не трогай и я не трону. Лет двенадцать назад они втроем с Колькой Яблоком и Жекой Бессоновым четверых урлов замочили. Те, правда, сами на них наехали, всемером на троих, но времена тогда были строгие. Клим все на себя взял — и подсел на восемь лет. А Колька с Бессоном, по малолетке, условным отделались. Так я слышал. Бессон, кстати, с батькой твоим в одной школе учились. Ладно, пошли к нашим, а то Стена вонять будет, что я тебя без спросу увел.
* * *
— Медведев на проводе, — почтительно сообщил Хлебалову секретарь. — Очень гневается.
— Гневается, говоришь? — Хлебалов усмехнулся. — Это хорошо. Значит, дозрел. — Николай Григорьевич снял трубку. — Слушаю тебя, Руслан Васильевич!
— Ты, Хлебалов, совсем зарвался! — взъярилась трубка. — Ты когда деньги переведешь? Или я не для тебя покупаю? Ты гляди у меня! Если завтра денег не будет, считай — ты уже не в доле, понял, Хлебалов? Тогда весь пакет — мой.
— Погоди, Руслан, не кипятись! — примирительно пророкотал Николай Григорьевич. — У нас масштабы не ваши, два миллиона собрать — не сто тысяч. Время требуется. А с чего, кстати, такая спешка?
— С того, что мы не одни на рынке! С того, что Сурьин, стервец, уже клинья подбивает. Представляешь? Я, лично я, все пробил! Все кредиты подготовил — а этот, мать его, на готовенькое! Как тебе, а?
— Несправедливо, — согласился Хлебалов. — А что, бумаги уже подписаны?
— Подписаны! — рявкнул Медведев.
— Ты не нервничай, — произнес Николай Григорьевич. — Береги сердце, ты нам нужен. А деньги я уже приготовил, как раз завтра собирался перевести. Ну раз такая спешка, скомандую банку, чтоб немедленно.
— Скомандуй! — буркнул Медведев. — А то без тебя обойдемся!
— Руслан Васильевич! — укоризненно произнес Хлебалов. — Зачем вы так? Разве я вас когда-нибудь подводил?
— Только попробуй! — рыкнул собеседник и бросил трубку.
— Ну как? — обеспокоенно спросил секретарь.
— Отлично! — Хлебалов довольно улыбнулся. — Свяжись, Фома, с банком: пусть переводят.
— А не рискованно, Николай Григорьевич? Останемся без свободных средств…
— Ничего. Медведев нынче наглый. А раз наглый, значит, сила есть. Как там Булкин?
— Мечется. Ширгородским ментам плешь проел.
— Не догадывается, что девка его у нас?
— Вроде нет.
— Это хорошо. А то, ишь, козел игривый, жениться надумал! И всю комбинацию мне засрать! Ничего. Пусть бегает. Чем больше бегает, тем меньше о собственной безопасности думает. Через пару дней будем валить. Пусть Юматов организует. А там выдам девку за Лешку — и порядок.
— А не заартачится?
— Кто? Девка? А психологи на что?
— Нет — Алексей.
— Не заартачится, — уверенно ответил Хлебалов. — Я ж тебе сказал: психологи на что? Мне еще полгода назад все просчитали. Давай, Фома, звони в банк. А потом Юматову. Пусть доложит, что в Кургане. А потом начальника угро ко мне вызови. И мэра. Пусть землю хоть до Австралии выроют, а убийцу Яблока мне найдут. Жопой чую, не в Николая — в меня целили! Только с мэром ты, Фома, поделикатней. Он у нас дурак, но обидчивый. Взбрыкнет — менять придется. А это хлопотно.
— Понял, Николай Григорьевич. Разрешите идти?
— Иди, Фома. Действуй.
