Судьба русского солдата

Александр Лысёв, 2017

Почти семьдесят лет спустя после окончания боёв Великой Отечественной войны до сих пор остаются не преданными земле многие её солдаты. До сих пор велик список пропавших без вести. В наши дни поисковики-энтузиасты находят под Ленинградом останки бойца, защищавшего город от гитлеровских захватчиков. Профессиональный историк Алексей Златков, начав поиски на основе скупой информации из уцелевшего солдатского медальона, восстанавливает память о бойце, отдавшем свою жизнь за Родину. Артиллерист Фёдор Кровлев, участник Первой мировой и Гражданской войн, добровольно ушёл в 1941 году на фронт в составе частей народного ополчения. Узнав о его непростой судьбе, историк понимает, что в любые времена и при любых обстоятельствах в России есть люди, для которых самопожертвование, порядочность и долг перед Родиной составляют основу существования. Книга написана по реальной биографии советского солдата.

Глава 4

В бой дивизия была брошена практически с ходу. Основной задачей была ликвидация так называемого Ивановского плацдарма, который успели создать немцы на восточном берегу реки Луги. Полностью ликвидировать вражеский плацдарм ополченцам не удалось, однако расширить его противнику они тоже не позволили. 15 июля 1941 года 1-й стрелковый полк стремительной атакой выбил неприятеля из населённого пункта Среднее Село. Подразделения 2-й ДНО вышли к Луге южнее Ивановского плацдарма и установили связь с курсантами пехотного училища имени С. М. Кирова, сдерживавшими немецкие войска у Большого Сабска. Учитывая сложившуюся обстановку, в оперативное подчинение дивизии были переданы 519-й гаубичный артиллерийский полк и танковый батальон бронетанковых курсов усовершенствования командного состава. Подтянулись также отдельные вспомогательные части. 16 июля 2-й полк дивизии выбил немцев из деревни Юрки и опрокинул немецкий заслон в деревне Забелье. 3-й полк очистил от противника деревню Малые Пелеши и занял восточный берег реки Луги на этом участке. Вражеский прорыв был локализован. Начались активные боевые действия под населённым пунктом Ивановское с целью полностью ликвидировать немецкий плацдарм. Атаки продолжались день за днём всю вторую половину июля. Но успеха они не приносили.

Рота, в которой служил Фёдор Кровлев, в двадцатых числах июля атаковала один из многочисленных безымянных хуторов, разбросанных между окрестными деревнями и сёлами. Из наспех вырытого окопчика глубиной чуть выше колена их ротный в бинокль рассматривал крыши хуторских строений, раскинувшихся в низине перед ними. До хутора было чуть больше километра.

— Где связь? — опустив бинокль, обернулся ротный назад.

— Сейчас, сейчас, — совершенно не по-военному бормотал себе под нос высокий худощавый парень, старательно разматывавший катушку с проводом. — Одну минуточку…

Ротный, поджав губы, обвёл связиста удивлённым взглядом, который, однако, не успел превратиться в негодующий.

— Готово. — В протянутой руке связиста была зажата телефонная трубка.

Кровлев в числе прочих ополченцев изготовился неподалёку к атаке. Им было приказано атаковать третьей волной. Первая волна полегла почти полностью час назад. До хутора ополченцы из неё не дошли метров двести, скошенные пулемётным огнём из приземистой каменной постройки на окраине. Ослабив ремешок каски, рядом громко и часто дышал, раздувая ноздри, одутловатый дядька лет пятидесяти. Вместе с Кровлевым и остальными он напряжённо всматривался в затянутую пороховым дымом низину, сплошь усеянную неподвижно лежащими фигурами. Это были их товарищи, атаковавшие первыми. Сколько ни просил ротный накануне утром провести артподготовку или хотя бы хоть чем-то усилить атакующие пехотные цепи, поддержки им перед наступлением так и не оказали. Неудивительно, что первая атака на изготовившегося к обороне противника захлебнулась. Посланная ротным четверть часа назад в обход вражеской огневой точки вторая волна теперь всё-таки зацепилась за хуторскую окраину. Кровлев облизал сухие губы, глянул искоса на соседа. Тот размазывал по лицу пот вперемешку с грязью, впившись взглядом в поле боя перед ними.

— Погоди-ка, — так и не взяв протянутую ему телефонную трубку, произнёс ротный, пристально вглядываясь в бежавшую к ним обратно пригибающуюся фигурку.

Осыпая со стенок песок, в окопчик заскочил запыхавшийся посыльный. Задыхаясь, быстро и сбивчиво что-то сообщил ротному.

— Ведут рукопашный бой? — хищно блеснув глазами, переспросил ротный.

Запыхавшийся посыльный, потирая рукой горло, усиленно закивал.

— Ага, комвзода подкрепления очень просит…

— Примкнуть штыки! — Перекрывая на секунду шум боя, голос ротного прогремел на несколько десятков метров вокруг.

Передаваемая по цепи, команда понеслась в обе стороны. Залязгало железо. Кровлев успел расслышать, как ротный отдал приказание телефонисту:

— Сообщи в батальон, что хутор взят.

— Так не взят ещё, — опешил парень, тряхнул катушку с проводом за спиной и замер с телефонной трубкой в руке.

Повернув к нему перекошенное лицо, ротный громко проговорил, кривя губы в злой улыбке:

— Если русские дорвались до рукопашной — значит, дело сделано.

Телефонист принялся крутить ручку аппарата.

— Пошли, ребята! — прокричал ротный и первым шагнул за бруствер.

Дальше было страшно. С винтовками наперевес ополченцы третьей волны одним мощным рывком достигли хуторских окраин. Этот бой запечатлелся в памяти Фёдора Кровлева отдельными фрагментами. Крики, матерная ругань, топот ног, удары прикладами, разлетающиеся в пыль сгустки крови и страшный хруст входящих в тела штыков. И истошный, животный вопль, следующий всякий раз за этим характерным, отвратительным хрустящим звуком. Несколько минут назад, орудуя винтовкой, Кровлев машинально, с каким-то отстранённым хладнокровием отмечал про себя, что штык французского «лебеля» подходит для рукопашной схватки ничуть не хуже русского от родной трёхлинейки. Чего, пожалуй, не скажешь о штыках английских, немецких и всех прочих. Уже на западной окраине хутора, который они проскочили на одном дыхании, он, утирая струившийся с лица пот, привалился спиной к плетню и с накатившей как-то вдруг и сразу отупляющей усталостью равнодушно смотрел на короткую улицу, единственную в этом населённом пункте. В двух шагах от него в пыли прямо на дороге лежал мёртвый ополченец — тот самый одутловатый дядька, что был рядом с Кровлевым на рубеже, с которого они все вместе начинали атаку. Каска откатилась далеко в сторону, а вытянутая рука продолжала сжимать канадскую винтовку. Ополченца настигла шальная пуля, которую выпустили те двое немцев, что всё-таки успели убежать вверх по косогору и скрыться за ним. Больше из неприятелей не ушёл никто. Немцев, как оказалось, было в хуторе не больше отделения, усиленного пулемётным расчётом. Ротный оказался более чем прав — в рукопашной схватке ополченцы буквально разорвали противников в клочья. Как только обойдённые с фланга немцы попытались сменить позицию и отступить из хутора, огневой бой ослаб, а затем и вовсе превратился в рукопашную схватку. В ней германцам не оставили ни малейших шансов. Их настигли на улице и с яростью, остервенело перекололи штыками и забили прикладами. Лишь немецкий пулемётчик на бегу, вполоборота успел дать короткую, сразу захлебнувшуюся очередь. Сейчас он лежал в пяти шагах от трёх скошенных его выстрелами ополченцев. Вместо лица у пулемётчика было кровавое месиво — по его голове, сбив каску, прошлось не менее десятка кованых затыльников ополченческих винтовок. Сейчас, стоя прямо над трупом, крепко сбитый спортивного телосложения парень с петлицами сержанта, убрав за голенище сапога длинный охотничий нож, деловито осматривал трофейный пулемёт. К нему с заинтересованным видом подтянулись ещё двое ополченцев.

— Ты и ты — пулемётный расчёт, — проходя мимо, на ходу ткнул в них пальцем ротный. — Набирайте патроны и бегом с матчастью ко мне.

— Есть!

Ещё с полдюжины фигур в мышастых мундирах валялись в разных позах на дороге и по канавам. Повис на плетне немецкий унтер-офицер с угловым шевроном на рукаве. Бросив тут же «лебель», обломанный штык которого застрял в спине унтера, рассевшийся на обочине ополченец деловито щёлкал трофейной «эмпэхой». Поднялся, стащил с мёртвого противника ремень с длинными продолговатыми брезентовыми подсумками, нацепил их себе и с довольным видом водрузил автомат на грудь.

— Всё трофейное оружие и боеприпасы собрать! — Это опять возник на улице ротный, зычно покрикивая по сторонам.

Подсумки, снаряжение и несколько маузеровских винтовок перекочевали от мёртвых противников к ополченцам.

— Комбат едет, — накрутив провод обратно на катушку, произнёс рядом с Кровлевым телефонист.

По улице, вихляя, неловко продвигался на велосипеде командир батальона. За ним трусцой семенил ординарец. Полевая сумка колотила того на бегу сзади пониже поясницы. Выйдя на дорогу, ротный демонстративно щёлкнул каблуками и образцово взял под козырёк. Комбат неловко соскочил с велосипеда, перекинул двухколёсного коня ординарцу и брезгливо обошёл валявшийся в пыли труп немца со вспоротым животом.

— Ну и бойню вы тут устроили, — передёрнул плечами комбат, искоса глянув по сторонам, и, утапливая ногу в пыль, принялся оттирать от крови носок одного сапога о голенище другого.

— А я их сюда в гости не приглашал, — осклабился ротный, не поворачивая головы, затылком указав на мёртвых немцев у себя за спиной.

— Понятно, понятно, — покивал комбат и проговорил негромко: — Отойдём-ка…

До сидевшего под плетнём Кровлева донеслись обрывки тихого разговора командиров.

— Нет, — говорил комбат ротному, отрицательно качая головой, — ничего я тебе дать не могу. Ни усиления, ни даже патронов. Нету у меня ничего…

— Они сейчас очухаются и накроют нас артиллерией вон из-за того косогора, — показывал рукой ротный в ту сторону, куда сбежали уцелевшие немцы.

— Вероятнее всего…

— Тогда надо отступить.

— Отступать нельзя, — комбат взялся за велосипед. — Закрепляйтесь тут.

— Хутор в низине. Здесь классическое место для огневого мешка, — сквозь зубы процедил ротный.

Кровлев невольно оглядел ближайшие косогоры. Профессиональный опыт артиллериста безошибочно подсказал ему, что ротный прав на двести процентов. На месте немцев он именно так бы и сделал — накрыл ворвавшихся в хутор ополченцев с близлежащих высот огнём артиллерии и миномётов.

— Понятно, понятно, — уже вновь сидя в седле, покивал в своей манере комбат. И подытожил: — Занимайте оборону в хуторе.

Абсурдность этого приказа, кажется, была понятна ему самому. Отведя глаза, напомнил ещё раз:

— Отступать нельзя.

И уехал. Следом за его велосипедом привычной трусцой припустил ординарец. Ротный несколько секунд задумчиво смотрел, как полевая сумка снова ритмично стучит удаляющемуся ординарцу пониже поясницы. Затем поскрёб подбородок и, глядя куда-то словно сквозь переминавшегося рядом с ноги на ногу телефониста, пробормотал себе под нос:

— Раз нельзя отступать, попробуем наступать.

И уже громко:

— Командиров взводов ко мне!

Через полчаса они попытались взять косогор к западу от хутора. Когда рота цепями карабкалась на пригорок, по хутору у них за спиной ударила немецкая артиллерия. От домов полетели щепки, вскоре позади возник пожар. Но ополченцев там к этому моменту уже не было. Кровлев видел, как ротный, оглянувшись назад на пылающий хутор, покачал головой и, нахлобучив фуражку поглубже, пристегнул подбородочный ремешок…

Патронов у них хватило лишь на то, чтобы заставить маячившее наверху немецкое боевое охранение убраться за гребень косогора. Прерывистой скороговоркой, расстреливая последние разнокалиберные боеприпасы, забахали экзотические винтовки атакующих. Но, видимо, самое весомое слово, неприятно поразив противника, сказал трофейный пулемёт ополченцев, минут пять бодро поливавший гребень длинными очередями.

С криками «даё-о-шь!» отчаянно попытался с ходу подняться до самого верха первый взвод, но вынужден был залечь на скате под плотным ответным огнём. На этом успехи ополченцев и закончились.

— Патроны на исходе! — долетела до ротного передаваемая с обоих флангов по цепям информация.

Тот в ответ лишь кивнул, продолжая напряжённо всматриваться в окружающие их с трёх сторон холмы. Вскоре винтовки ополченцев смолкли совсем. И только лишь пулемёт продолжал огрызаться теперь уже совсем короткими, с большими паузами очередями. Выработавшимся за время участия во многих прошлых боях чутьём, которое вернулось к нему сейчас в полной мере само собой, Кровлев распознал, что дело плохо — сейчас артиллерийский удар придётся по их распластавшимся на склоне цепям. Так и случилось. Расстреляв хутор, немецкие орудия перенесли огонь на покинувшую его советскую пехоту. Сначала до них долетали только осколки от рвавшихся чуть ниже, за их спинами снарядов. Возникла робкая надежда, что для расположенной прямо перед ними за возвышенностью немецкой батареи они всё-таки окажутся в мёртвой зоне. Но когда из-за холмов слева и справа ударили миномёты, начался настоящий ад. Прижатые огнём к самой земле цепи потонули в сплошной пелене разрывов. Смешались крики, ругань, вопли и стоны раненых. Большинство ополченцев приникли к самой земле, царапая её ногтями, немногие попытались окапываться, а кто-то побежал назад к хутору, тотчас попадая под артиллерийский огонь. Оставшихся на месте продолжали крошить и утюжить миномёты. Вцепившись в каску на голове двумя руками, Кровлев с трудом оторвал голову от сухого дёрна. Попробовал оглядеться. Метрах в двадцати от него двое ополченцев пытались заставить вновь стрелять пулемёт, из которого торчала снаряженная патронами недожёванная лента. Но управляться с трофеем они, видимо, не умели, а так ловко стрелявший из него крепыш сержант распластался рядом мёртвым, широко раскинув руки по сторонам. Мина ударила поблизости, подбросив тело сержанта, который, казалось, ещё раз взмахнул руками. Один ополченец повалился на землю, а второй, бросив пулемёт, прихрамывая, побежал обратно в сторону хутора. Через несколько секунд на месте бегущего человека молниеносно возник и тут же погас короткий огненный всполох. Когда дым рассеялся, на склоне не было ничего, кроме чёрной воронки.

— Всё, нам конец, — отчётливо произнёс кто-то рядом с Кровлевым.

Будто подхлёстнутый этими словами, Фёдор отчаянно заработал локтями, интуитивно перемещаясь вперёд к гребню, который был перед ними. Очередной то ли визг, то ли вой, всполох огня — и вот уже вокруг отчаянно хрипят раненые, и сверху, как в замедленном кино, даже не падают, а будто парят, плавно снижаясь, огромные комья земли и дёрна. Однако песком Кровлева сверху осыпало весьма ощутимо. Машинально он быстро ощупал голову, плечи, туловище — вроде цел. Рука нашарила в нагрудном кармане гимнастёрки маленькую пластмассовую табакерку — её подарил брат жены, когда приезжал к ним в Ленинград год назад. Табакерка идеально подошла, чтобы положить в неё награду с прошлой Великой войны — Георгиевский крест, с которым у Кровлева была связана давняя особая история. Хоть такие награды последние четверть века и были здесь не в чести, он бережно хранил крест дома всё это время. Уходя на войну, взял его с собой, руководствуясь даже самому себе не до конца понятными мотивами. Просто было ощущение — так надо. Сейчас ему отчего-то вспомнилось, что на кресте изображён Георгий Победоносец…

Он снова поднял голову и неожиданно уткнулся в знакомый чёрный артиллерийский ранец. Тот самый, ещё царский. Весь низ ранца был пропитан бурыми пятнами. Рядом лежал на животе парень в пиджаке и кепке. Помнится, он ещё предлагал Кровлеву сменять сапоги. Теперь парень, кусая сжатые кулаки, трясся всем телом крупной дрожью. Лицо его было белее полотна, а из глаз потоком лились от боли слёзы. Кровлев перевёл взгляд на его спину — она вся была исполосована осколками. Под разорванными в клочья лоскутами одежды на спине что-то билось и пульсировало, толчками выбивая наружу чёрные фонтанчики крови. Прежде чем Фёдор успел машинально протянуть руку к карману брюк и нащупать там индивидуальный пакет, парень умер. По лицу его так и продолжали крупными ручьями течь слёзы. Кровлев оттолкнул ранец в сторону и пополз дальше. Снова вой, грохот и несколько секунд тишины. Фёдор сполз в неглубокую воронку. Молодой ополченец, сжимая в руках медный крестик на поношенной тесёмке, отчётливо произносил в голос:

«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного водворится…»

«Речет Господеви: Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой и уповаю на Него…» — проползая вперёд, принялся повторять следом за ним Кровлев слова с юности выученного девяностого псалма, обычно читаемого в опасности…

Каким-то чудом он оказался в самой передовой цепи. Пригибаясь и иногда карабкаясь на четвереньках, по цепи пробирался ротный. Он что-то кричал залёгшим ополченцам, тормошил их, указывая рукой в сторону ближайшего холма. Очумевшие и оглушённые, ополченцы только закрывали головы руками. Минут через пять Кровлев с десятком товарищей ползком продвинулись ещё немного вперёд к гребню перед ними. Здесь же оказался и ротный. Снял фуражку, посмотрел на перебитый осколком ремешок, вытер ладонью окровавленный подбородок и снова глубоко нахлобучил фуражку на голову.

— Единственный шанс — только вперёд! — сквозь грохот услышал Кровлев слова командира.

— Пропадём! — испуганно обронил кто-то.

— А вариантов нет — здесь по-любому пропадём, — ротный обвёл их взглядом.

Добавил решительно:

— Приказываю прорваться наверх и выйти из-под огня.

Десяток пар глаз смотрели на командира с отчаянием и надеждой одновременно.

— Пошли, ребята! — выдохнул ротный.

Он поднялся в рост первым. С винтовками наперевес встали остальные. Кровлев видел, как откинуло назад телефониста, неловко грохнувшегося спиной прямо на свою катушку. Ещё через двадцать метров, когда они выскочили на гребень, пуля попала ротному прямо в лоб. Откатилась в сторону по траве потрёпанная фуражка. Перескочив через неё, они пробежали дальше. В руках Фёдора дёрнулся, хрустнул и заскрежетал от попавших в него осколков «лебель». Но они — несколько оказавшихся наверху из целой только что полёгшей роты — уже устремились к небольшому оврагу впереди. За ним маячили заросли высокого кустарника.

— К лесу, братцы, к лесу! — задыхаясь, кричал кто-то рядом на бегу.

Вой, визг, разрыв за спиной.

— Бра-а-атцы!!! — Отчаянный крик сзади уже у самой земли и корчащаяся на дёрне фигура.

— Быстрей, быстрей!!! — лихорадочно повторял кто-то, дышащий прямо в спину и наступавший на самые пятки.

К лесу Кровлев выбрался почему-то один. Хотя отчётливо помнил, что по оврагу их пробиралось несколько, как минимум трое. Остановился, перевёл дыхание. Никого. Обстрел остался сзади и чуть справа. Он уже затихал. В конце оврага наткнулся на мёртвого красноармейца в полном снаряжении и стальном шлеме образца тридцать шестого года. Похоже, из кадровых. Судя по запаху разложения, красноармеец лежал здесь на жаре уже не первый день. Кровлев осмотрел свой разбитый «лебель» с расщеплённым прикладом. Винтовку оставалось только выбросить. Что он и сделал тут же. Вытащил из-под убитого трёхлинейный карабин, убедился в его исправности. Снял с мертвеца набитые патронами подсумки, навесил их на свой ремень. Прислушался. Огляделся. Закинул карабин за плечо и принялся осторожно пробираться обратно на восток.