Русская удаль. Сборник рассказов – 3

Александр Леонидович Миронов

Лучи солнца просвечивали сквозь редкую осеннюю листву деревьев, сквозь окно, и, отражаясь от линолеума на полу, зайчиками играли на потолке, на стеклянных дверцах шкафа, освещая рабочий кабинет Ивана Трофимовича. Мда… Вспомнилось, как после четвёртого или пятого тоста он сам выдал здравицу.

Игра

…Возбуждение нарастало.

— Ну, Спиря, дела! — воскликнул Вавилон. — Амбикову — амба! Того гляди, сшибать скоро будем! — и даля подобна…

— Почему сшибать? Он ведь тоже баллотируется. Выбирать будем.

— Из ко-го?..

— Ну, как из кого? Говорят, нашли ему альтернативу.

— Это Сеньку-то Овского?!

— А что ты против него имеешь?

Маленькое личико Вавилона брезгливо скуксилось. Он промасленным пальцем поскрёб затылок, отчего кожаная промазученная кепи, как чёрный блин, поползла на глаза.

— Ты знаешь, Спиря, я к нему почему-то с детства э-э… как бы это помягче сказать, какие-то неприятные чувства питаю. Вот как увижу, как он сопли пригоршней о дорогу шлёпает, у меня к нему сразу вся симпатия, и даля подобна, нарушается.

— Ну, это когда было… — долговязый Спиря примирительно отмахнулся. — Сейчас он с платком ходит.

— Ага, с платком. А размазня та же. А если он ещё к нам в автопредприятие придёт, это ж ни одна машина с гаража не выйдет. Ха, буксовать на его соплях будут!

Оба рассмеялись.

Вавилон спустился в смотровую яму, Спиря остался наверху, забравшись на бампер КРАЗа. Стали отворачивать хомуты на коленчатом валу для замены вкладышей.

Два друга, Артём Спиридонов, или просто Спиря, и Архип Вавилов, или по-местному Вавилон, когда-то учились вместе, потом служили вместе и вот уже второй десяток лет работают на одном автопредприятии (на предприятии, входящем в объединение — комбинат). Правда, Вавилон после армии успел немного «порулить», но потом не по своей воле, точнее по воле «зелёного змия», был переведён на «яму», где так и остался (от греха подальше, и «даля подобна», — как он любит выражаться). Он стал у Спири чем-то вроде подручного, хотя работали они в одной должности — автослесарями. Друзья они были давние, дружба у них была прочная, несмотря на то, что внешне они разительно отличались друг от друга: Спиря — малоразговорчивый, смуглый и долговязый; Вавилон — тщедушный, невзрачный и подвижный. Если первого выгодно отличала внешность, то второго — язык. Его словоохотливость, философская рассудительность были одним из примечательных черт характера. При малословной и доброжелательной публики речевой дар Вавилона напоминал радио, а оборот «даля подобна», вводимый в предложения, скрашивал речь, как заключительный аккорд в песне.

Один болт на хомуте не отворачивался, и Архип закряхтел от натуги.

— Ты это, Вавилон, полегче там, — предупредил Спиря, — болту, смотри, голову не открути.

— М-м-м… — стонал внизу подручный. — Чё болту! Тут у самого голова крýгом. Будто под накидную головку ключа попала, того гляди, вязы свернутся, и даля подобна…

Наконец болт стронулся. Спиря и Вавилон облегчённо вздохнули. Последующие отвернулись легче. Они складывали части на бровку ямы под мотором машины.

— Ну, кажись, всё. Вылазь, — сказал Спиря, сходя с бампера. — Мда, надо ж как вкладыши приварили

— Плохо, когда у машины нет одного хозяина. Рулят на ней кому, как в голову взбредёт. Доездились, — недовольно ворчал Вавилон из ямы. — Вот так и с нашими властями, и даля подобна…

Он пошёл вдоль ямы к ступенькам, выводящим наружу. И остановился от неожиданности.

— Спиря, ты посмотри-ка, кто к нам зарулил?.. — с удивлением сказал Вавилон.

Спиря, собиравший ключи и детали, выглянул из-за машины.

По проходу шёл Овский Семён Иванович. Шёл, не спеша, оглядываясь по сторонам, как бы прицениваясь к хозяйству. На вид ему было лет сорок, среднего роста, немного грузноват. Одет в модное демисезонное пальто, хотя на дворе господствовала установившаяся весна, в туфлях. Лицо продолговатое, нос был бы ничем не примечательным, продолговатый, с картофелинкой, если бы лепестки его не были розовыми, даже красноватыми — признак хронического насморка. Массивный подбородок придавал облику тяжеловесность. Жёсткие волосы, подбитые проседью, нависали на узкий лоб.

Подойдя к слесарям, Семён Иванович поздоровался, как со старыми приятелями.

— Здорово, ребята! — и протянул каждому руку.

Вавилон посмотрел на свою ладонь и, как бы оправдывая своё нежелание здороваться, сказал:

— Да руки грязные, — взял с подножки машины ветошь и стал обтирать их.

— Да ладно, чего там, — простецки отозвался Овский, — не та грязь, что на руках, а та, что в душе, как говорится.

— О, тогда пожалуйста! — засмеялся Вавилон и подал руку.

Обменялись рукопожатиями.

— Чей-то ты в наши края зарулил, Семён Ваныч? Раньше тебя и калачом не заманить было.

Овский, испытывая заметное смущение от прямого, явно с подковыркой вопроса, ответил:

— Да так. Хожу, смотрю, как живёте, чем дышите…

— А чё принюхиваться, Сеня? Трезвы, как стекляшки, — Вавилон скрытно подмигнул другу. — Э-э, никак готовишься принять гараж, и даля подобна, под своё начальство, а?

Семён Иванович неопределённо пожал плечами, глаза его избегали встречи с глазами рабочими.

— Выберете, значит, приму.

— Так сурьёзно выходит, затеяли с выборищами?

— Жизнь, видите, какая. Предъявляет новые требования, — пустился в объяснения кандидат. — Вот и применяем их на практике, так сказать, идём в русле нового времени, гласности.

Вавилон понимающе покивал головой.

— Значит, ты у нас в качестве нового требования, Горбачёв прислал?

Семён Иванович торопливо достал из кармана платок и чихнул. Твоя правда, Вавилон! Потом с шумом высморкался и обтёр губы. Архип брезгливо отвернулся.

Не прощаясь, Овский пошёл вдоль бокса, вытирая платком руку, которой здоровался со слесарями.

— Хватит это требование с нами горя, — посочувствовал Спиря, глядя Овскому вслед.

— И мы тоже, — раздумчиво проговорил Вавилон и добавил. — Неспроста, Спиря, он к нам нарисовался. Неспроста. Не сёдня-завтра, гляди, рулить нами будет. Попомни моё слово.

Спиря добродушно усмехнулся.

— Стратег. За неделю вперёд видишь.

— А чё гадать. Дело ясное. Решили под шумок, и даля подобна, спихнуть Амбикова. Не вписывается он в их требования.

Спиря пожал плечами: дескать, поживём — увидим, и они стали собирать детали и ключи. Подошёл обеденный перерыв.

Перед обедом на щите объявлений, возле диспетчерской, появился отпечатанный на пишущей машинке текст.

«В Красном уголке АТПр сегодня в 16.30 состоится общее собрание трудового коллектива.

Повестка дня:

Выборы директора АТПр. Кандидаты:

1. Амбиков Виктор Константинович.

2. Овский Семён Иванович.

Кто не сможет принять участие в выборах, может свой голос в письменном виде передать секретарю парторганизации т. Тишкину В. В. или председателю профкома т. Горбункову А. В. через диспетчера.»

Прочитав объявление, Вавилон воскликнул:

— А! Я чё говорил? Вот она, даля подобна!.. — и тут же хлопнул себя по бокам от досады. — Только это, почему именно сёдня-то?.. Мне ж сёдня… мне некогда. Мне после работы за малым к тёще ехать надо.

— Ну и ехай, — спокойно сказал Спиря. — Отдай Валентине писульку и ехай.

— Ага, писульку ей! Ей только дай… — засмеялся он не без намёка, чему усмехнулся и Спиря. И добавил серьёзно: — Тут самому хоца… Что не говори, диковинка, выборы директора. Когда ещё такая комедия, и даля подобна, повторится? — и он, похоже, действительно был не на шутку раздосадован. Это было первое собрание, на котором он хотел бы побывать и добровольно.

После обеда они вошли в комнату отдыха — большое, прокопчённое, прокуренное помещение. В нём, как всегда, стоял дым коромыслом. Мужчины, собравшись вокруг стола, за которым играли в домино, бурно обсуждали назревающее событие.

— Нет, парни, как хотите, а Амбикова не надо отдавать. — Слышался густой баритон, и следом стук костяшки по столу. — Это факт!

— Чё, Ваня, забыл, как он тебя на месяц в яму опустил? — отозвался в ответ насмешливый молодой тенор.

— Сам виноват. Пить за рулём меньше надо… Ха! — шлепок по столу.

— Этот хоть дело знает. А Сенька что?

— Этот тоже знает, где что достать, во времена сплошного дефицита.

— Ага, в дефицитах щеголять будем. Ха!

Подошли Спиридонов и Вавилов.

— Об чём лай, бояре? — спросил Вавилон.

На его вопрос ответил Ваня, кучерявый, солидного телосложения мужчина с дымящейся папиросой во рту.

— Собрание проводим. Думаем, как Амбикова бортануть через край?

— И без нас абортируют.

— А тебя, Вавилон, мы альтернативой выдвинем. Во, будет смеху подобно!

— Зачем меня? Тут кандидатура есть, куда смешнее. И новому времени соответствует. Не веришь мне, спроси у Спири. Он сам нам признался.

— Мы только сейчас о его соответствии и говорили. В комсомоле дурака провалял, теперь к нам для поддержки штанишек. — Иван вдруг нетерпеливо заёрзал на скамейке. — Ну, Серёга, ставь пять-пусто! Ставь, не стесняйся. Счас я тебе вкачу голова! Чистенького, без единой крапинки. Хочешь, дам посмотреть! — в игре ему не было равных.

Вокруг стола оживились. Молодой парень, соперник кучерявого, в растерянности заметал взгляды по неровной крапчатой змейке из домино, лежащей на столе. Белобрысое лицо покраснело в предчувствии неотвратимого позора.

— Ставь! У тебя она. — Наседал Ваня, густо и самодовольно попыхивая папиросой. Он готов был сорваться со скамьи и с маха вбить в стол «горящую» в руке костяшку. Рука широкая тяжёлая, такой крагой, шутя столешницу проломишь. Вавилон с уважением относился к таким авторитетам.

Серёга тяжело вздохнул и, виновато глянув на своего напарника, выбросил на стол две костяшки.

— Вот она!!. — дико взревел Ваня, и оглушительный хлопок по столу от его пятерни содрогнул помещение.

— Ко-зз-лы-ы!!!

Смех, шутки посыпались в адрес схлопотавших «голова, без единой крапинки». «Козлы!», «генералы!» и «дале подобно…»

Появилось вакантное место, и Иван, перемешивая домино, приглашал следующую пару.

— Следующий! — в голосе слышались задор, удаль.

Вавилон поддакнул:

— Следующий, кричит заведующий.

— Вавилон, заведующего мы сёдня избирать будем. А я честно выиграл, — заметил Иван с достоинством.

Чего Вавилон и не пытался оспаривать.

— А мы знам, что ты с усам, — и с сожалением проговорил. — И чё они сёдня выборищи наладили? Нет, чтоб через день-другой.

— А тебе-т што?

— Так мне сёдня за малым ехать после работы. Завтра к врачу вести. Каки-то нарости у него под коленями наросли. Говорят, что это у него от сердца, или от ревматизма, и даля подобна…

— Ну, ясно, что не от удовольствия. У кого один-один, ходи!

— Так я и говорю, что они сёдни затеялись, нет, чтоб завтра.

— Да ехай. Без тебя что ли не выберем? Гляди-ка, пытица важная. Ха!

На «пытицу» рассмеялись. А Спиря однако заметил:

— Это как сказать. И один голос может роль сыграть.

— Ага! Ложка дёгтя в бочке мёда?..

На маленьком лице Вавилона вдруг засветилась прокуренными зубами плутоватая ухмылка.

— А чё, Ваня, хошь, я вам хохму учудю? — спросил он, запуская пятерню под фуражку, заскрёб затылок, кожаный блин зашевелился и пополз на сузившиеся глазки. — Вы за Амбикова, да? А я возьму, да за Овского свой голос напишу. Вот будет хохма, а?

— Ха-ха! — заразительно расхохотался Ваня, почти догоревшая папироса висела на его нижней губе. — Давай, Вавилон, отхохми! Посмотрим, что получится. Ха! — хлопнул костяшкой по столу.

На Вавилона уставились улыбающиеся лица.

— Я вам один всю карту перебью! Хотите?.. Во где у меня голый! — потряс в воздухе жилистым кулачком. — Вкачу его я вам по само некуда, и даля подобна. И без всякого солидола! — заливисто расхохотался, поддев на место фуражку, и торопливо потянул дружка за руку. — Пошли, Спиря, мой голос писать.

— Давай, давай, Вавилон, сыграем. Посмотрим, чья возьмёт. Ха! Дуплюсь!

— Будешь у меня петухом кукарекать! — пообещал Архип на прощанье. — Это тебе не домино. Это стратегия.

— Давай, стратег, давай, сыграем…

Утром на углу дома Архип Вавилов поджидал Артёма Спиридонова. Ему не терпелось узнать результаты голосования. Игра, что он вчера предложил ради потехи, почему-то не на шутку разволновала его. Вавилон даже во сне видел, как его бумажный «голос» летал голубком по Красному уголку, и сел прямо перед Овским на стол президиума. Овский украдкой тянулся к голубку, подманивал, как живого, а Архип наоборот, старался спугнуть его.

— Кишшшшш! — шипел он, — Кишшш скотина!

И проснулся от толчка в бок.

— Ты что, в гараже что ли?!. — разбудила жена. — Шипишь, как пробитый баллон.

Архип открыл глаза и обрадовался — голубок не достался Овскому. Жене отвечать не стал, хотя она ещё долго ворчала: разбудил, паразит, и дале подобно… Он повернулся на бок и попытался заснуть.

Сна не было. За окном уже брезжил рассвет, и по улице начали проезжать редкие машины и мотоциклы.

Вместо сна стали накатываться воспоминания.

В школе Сеньку Овского недолюбливали. И не потому, что был он из рук вон какой хулиган. Нет, не всякий хулиган так обескураживает. Тут, наоборот, за то, что он был нерасторопным, плаксивым и сопливым. И ему за это доставалось. Над ним смеялись, дразнили, а он плакал. Умом Сеня тоже не отличался, и учился так себе, ниже среднего, хуже, чем Вавилон со Спирей, но они и не старались в отличие от него. Пожалуй, единственное, в чём он преуспел — это в исполнительности. Чтобы ему не поручали в школе, Сеня выполнял с прилежанием. Не выражал протеста, если его обременяли обязанностями звеньевого, редакторскими заботами, хотя, что рисовать, что писать он умел одинаково. Но Овский это делал, и его усидчивость всех удовлетворяла: и учителей, и вожатых, и учеников. Одноклассники с потешным азартом голосовали за этого увальня на любую должность, чтобы только он сам не отказывался. На деле и впрямь оказывалось, что кроме него вести общественную работу в классе некому. Ни у кого к ней не пробуждался интерес. А что касается Спири и его, Вавилона, то им и вовсе не было времени: то лыжи, то цветомузыка, то техника — трактора, машины. Мечтали поступить в автодорожный техникум, да пожалели матерей оставлять одних. Так и приросли к гаражу.

На производстве, как и в школе, тоже ведётся общественная работа, только играют в неё взрослые люди, и важность этой работы каждый понимает по-своему, по тому сознанию, какое было заложено им в детсаде, в школе, самой жизнью, опытом… И Архип принял эту игру в чистом виде: с формалистикой, с показухой, с обязаловкой. Поэтому, зная заранее сценарий любого собрания, старался от него улизнуть, а если же этого не удавалось сделать — («когда в добровольно-принудительном порядке за шкирятник приводят!»), — то активность его проявлялась лишь на заключительном этапе — при голосовании его ладонь, как штык, поднималась среди прочих, лишь бы поскорей закончить пустое времяпровождение. Так когда-то они проголосовали за Овского, когда того избирали в комитет комсомола школы, затем и секретарём комитета. Позже он, очевидно, потому же единодушию (Артём и Архип служили в Армии. Сенечка по какой-то причине был от службы освобождён) прошёл секретарём комитете комсомола на предприятии, где и застрял, бедолага, на целых двадцать лет.

Но вот пришла, видимо, пора отрывать его от полюбившегося занятия, поскольку комсомольский возраст стала подводить седина. Но Архипу почему-то казалось, что бывшему однокласснику новая должность не подходит. По его мнению, и уже немалому опыту, ему представлялось, что тут должен быть человек беспокойный, грамотный и с характером. А в Семёне Ивановиче эти качества отсутствуют, как молоко в пустышке. Но, однако же, несёт его нелёгкая на эту должность, как баллон на гвоздь, на свою и чужую беду. И тоскливо становилось от этого предчувствия на душе. А та шутка, что он предложил вчера из озорства, теперь томила Архипа. Ведь если выборы будут келейными, как пишут в газетах, то его голос может действительно «вогнать голова» всем, в том числе и ему первому.

Перед уходом на работу жена спросила:

— Что такой хмурый, не выспался что ли?

— Выспишься с тобой. Весь бок отшибла, — пробормотал Архип.

— По ночам поменьше орать надо. На собрании что ли?

Они было заспорили, оба за словом в карман не лезли. Но Архип торопился и не стал ввязываться в перебранку.

Утро выдалось пасмурным, серым и прохладным, того гляди, просыплется снег. Вавилов, стоя на углу дома, ёжился, закутывался в лёгкую болоньевую курточку.

Как и многие пацаны, они часто «уркоганили», лазали по чужим огородам за яблоками, грушами, иногда и за овощами. Хотя всего этого было достаточно и в своих огородах. Даже за зелёными фруктами делали набеги — чужие всегда слаще. Особенно прельщал сад дядьки Вальки. Сад находился на окраине семьдесят третьего поселка, и к нему можно было подобраться с любой стороны.

При очередном набеге им с этого огорода пришлось драпать с неимоверной скоростью — дядька Валька на помощь в охране своего сада приобрёл овчарку. Эта собачка и придала им ускорения. Она не лаяла, но издавала рык такой, от которого душа выскакивала из пацанов птицей и помогала им перелетать заборы.

Лишь один от такого преследования не убежал. Собака его настигла у забора, и он стоял перед ней, раскорячившись.

Хозяин, покрикивая на пса, осаживал его:

— Нельзя! Сидеть!

И пёс сел перед незадачливым воришкой.

Валентин, подбежав к пацану, спросил:

— Сёмка, а ты чего не убежал?

— Не могу, дядь Валя… — ревел Сёма, — я обсерился…

Вавилон вспомнил детские забавы и рассмеялся.

«Ну, наконец-то…» — облегчённо выдохнул он, завидев Артёма.

— Ну как, привёз малого? — спросил тот, здороваясь.

— Привёз. Счас моя пойдёт с ним к врачу. Ну, как выборы?

— А никак, — меланхолично ответил Спиря.

— Как это? — удивился Вавилон. — Перенесли что ли?

— Да нет, избирали.

Они шли к остановке служебного автобуса, и Вавилов кружил вокруг Спиридонова.

— Ну не томи, Спиря. Вечно ты любишь по нервам проехать. Каланча, опора высоковольтная, и даля подобна… — ругался он.

Спиря посматривал на дружка свысока и насмешливо.

— Ну, чё, как жирафа, косишься?

— Хм, да ты, Вавилон, своим голосом все карты спутал. Вон, Иван рулит. Требуй, чтоб петухом на всю улицу кукарекал.

Они подождали кучерявого.

— Привет, братаны! — поздоровался Иван, протягивая каждому руку. — Чего лыбитесь?

— Да вот, Спиря говорит, чтоб я заставил тебя по-петушиному со с ранья петь. Чё, проспорил, что ли? — прищурился Вавилон.

— Если бы проспорил, то… — Иван развёл широкие ладони в стороны; дескать, делать нечего, пришлось бы кукарекать.

— Ну, чё случилось? Рассказывай всё путём, а то заставлю кукарекать!

— Дак что тут рассказывать, Спиря, наверно, уж рассказал?

— Ага, как раз. У него язык знашь где? Пока вытянешь, свой отвалится, и даля подобна… Рассказывай! — горячился Вавилов.

— Да что… Глотки драли за Амбикова, а как голосовать стали…

— И что?

— Ха-ха! Уравнялись оба!

— Вот это арихметика! Кто подсчитал?

— Так сами. Татарков и компания.

— Во, комиссия!

— Это ты своим голосом обоих уравнял.

У Вавилова вытянулось лицо, и сам он как будто бы стал выше.

— Как э-это, даля?..

— А даля получилась бесподобно. Твою писульку Татарков вытащил из папки и потряс ею. А вот, говорит, товарищи, голос Вавилова Архипа Сергеевича. Он его просит отдать за товарища Овского.

— О-ё!..

— У Сеньки от такой поддержки аж с носа закапало, — вставил Спиридонов, усмехнувшись.

Вавилон замычал, брезгливо скорчил физиономию и циркнул слюной через зубы в сторону. Обтёр кулаком губы.

Ваня продолжал.

— Татарков тут и рассмеялся, — и прогудел, подражая генеральному: — Хо-хо, ну, товарищи, в трудное положение вы меня поставили. Прямо не знаю, что и делать? Ну, раз вы сами не смогли выбрать себе руководителя, то я подумаю, как вам помочь.

Все трое рассмеялись.

— Ха, подумает! — воскликнул Вавилон. — А я вам счас разъобъясню, чего он придумает?

— Хм, — усмехнулся Спиря, — стратег.

— Смотри!

Вавилон взмахнул жилистым, серым от въевшегося мазута, кулачком левой руки, и словно о стол, как это делал Иван в обеденный перерыв в комнате отдыха, хлопнул с размаху о ладонь правой. Раздался звонкий шлепок.

— Получите! Голова, и без единой крапинки!

Друзья с насмешкой наблюдали за его пантомимой. На правой ладони Вавилон изображал вилку из растопыренных пальцев левой руки, между которыми медленно вводил большой палец с черным ободком под ногтем. Из чего без труда угадывалась известная конфигурация из трёх пальцев.

— Так ещё же не ясно, — протестуя, отмахнулся Ваня, с азартом не сдающегося игрока.

— Чё тут не ясно?! Чё не ясно? Все ясно-понятно, как Божий день. Комедия из двух действий. В первом акте нас раздраконили, а во втором… — дёрнул на себя руками, — и даля подобна! И притом, демократично. А?..

Вавилон заливисто расхохотался, довольный тем, что на сей раз он обыграл Ивана. Ваня же мотал головой, выражая не согласие.

— Стра-атег, — добродушно посмеивался Спиря, приобняв Вавилона. — Не голова — Дом Советов. Стра-атег…

— А! Как я вас? — даля подобна…

Вавилон был внешне в восторге, но это не говорило о том, что он выиграл. Игра ещё только начинается. Он это предчувствовал — сшибут Амбикова! Как пить дать — сшибут.

Доиграемся, однако, ох, доиграемся, даля подобно…

1989г.