Вознесение

Александр Лемо

Крошечный сюрреалистический коллаж, в котором абсурд уживается с философией. Безжалостный поток сознания, чьи оттиски не оставляют главному герою ни единого шанса.

II

Дверь отворилась, обнажив ряд ступеней, ведущих в летаргический полумрак. Я начал медленно спускаться, осторожно нащупывая каждый шаг.

Случай, нежно взяв меня за руку, указал мне на гротескную резную дверь неделю назад. Я пытался уместить два грязных чемодана очередных постояльцев в крошечном лифте, рассчитанном на двух человек; и, когда лифт наконец отправился, мой взгляд упал на причудливую, сделанную уверенной рукой резьбу. Плавные линии, родившись, извивались безумными маршрутами, спешили навстречу другу, чтобы наконец слиться в единое целое, умереть и родиться заново; вся сущность этого портала внушала обжигающий трепет.

Я работал в отеле уже несколько лет и знал наизусть каждый угол, но космическая красота этого кусочка дерева всегда была скрыта от меня густыми облаками. Должно быть, дверь ловко ускользала не только от моего взгляда: коллеги недоумевали и крутили пальцем у виска всякий раз, когда я интересовался у них о её происхождении. Дверь будто и не существовала вовсе, в чём мне пришлось убедиться: она то исчезала, то появлялась, пробуждая во мне всё более живой интерес.

Темнота обволакивала моё тело, набивалась в рот, мешала дышать. Идти было невозможно, и я решил вернуться, чтобы взять фонарь и прийти в более подходящее время, когда моё отсутствие на рабочем месте будет не так заметно.

Поднявшись и тихо закрыв дверь, я вернулся за свою стойку. К счастью, за время моего отсутствия не прибыло ни одного гостя. Йоханна, моя единственная коллега, продолжала суетиться в небольшом закутке, который мы называли рестораном, убирая посуду после завтрака.

Если и было что-то возвышенное в этом отеле, то это, безусловно, его исключительное внутреннее убранство. Чёрный, красный и белый играли в прятки на стенах и потолке. Обрамлённые в тонике рамки чёрно-белые фотографии, обложки старых журналов, безумные картины, изображавшие самые нелепые сюжеты; армады зеркал, висевших на каждом углу, — все они шевелили сухими губами в тщетных попытках что-то сказать, но могли ли они?

Йоханна, расправившись с посудой, поспешила сообщить мне, что звонил директор и просил заменить фотографии, висевшие над стойкой администратора, на новую картину и спросила, не видел ли я чету Прело: несколько дней назад они покинули номер, забронированный только до полудня следующего дня, и до сих пор не вернулись. Супруги исчезли, оставив в номере впечатляющий беспорядок. Я ответил, что никого не видел; и мы принялись за фотографии.

Когда работа была закончена, я заверил Йоханну, что она может пораньше уйти домой и что я присмотрю за отелем: гостей было немного и не было никакой нужды в двух сотрудниках. Она не стала долго упираться и оставила меня в одиночестве. Я очень надеялся, что этим вечером ручка не исчезнет и я смогу наконец узнать, какую тайну скрывает эта невидимая дверь.

День пролетел, как секунда.

Вечером, когда гости вернулись в свои номера, я отправился навстречу неразгаданной тайне, но какой-то необъяснимый импульс заставил меня взглянуть на полотно над моей стойкой. Только в тот момент я потрудился разглядеть её: картина изображала шестикрылого серафима над пустошью. На секунду мне показалось, будто ангельские крылья движутся; но какой глупостью казалось всё в сравнении с тем, что откроется мне через несколько мгновений?

К счастью, дверь осталась на месте, и я, захватив фонарь, продолжил своё знакомство с безжизненными, стелющимися перед моими ногами бесконечной лентой ступенями. Показавшийся вскоре тоннель был таким низким, что мне приходилось сгибаться в три погибели, но, к счастью, он быстро привёл меня к просторному залу, освещённому редкими лампочками, свисавшими на проводах с потолка.

Конец ознакомительного фрагмента.