5 | Времена лет. (2014—2015)

Александр Левинтов

В пятом томе собрания сочинений философа и мыслителя Александра Левинтова представлены стихи, написанные с 2014 по 2015 гг.Два поэтических года превращены в один затянувшийся год. Метеозависимость выражается не только в скачках артериального давления, но и в настроениях. Поэтическая литургия — явление столь же частое, как и церковная литургия, а поэтические ритмы родились раньше молитвенных. Книга содержит нецензурную брань.

ЛЕТО

Вечность рабства

«славяне»… — слово не пошло от «славы»:

«рабы не мы, мы не рабы» — молитва,

которую шептали склавы,

неся ярмо и погибая в битвах

народ тиранили и спаивали водкой,

что ж, получилось управляемое стадо,

и по нему — прицельною наводкой:

кто от кнута бежал, того не стало

«да, скифы мы, да, азиаты мы»

покорное бессудьбенное племя,

молчим угрюмо, ведь рабы немы

как породившее невольничество время

и всё опять, опять, опять…

и нет нам ни покоя, ни отрады,

история течёт неумолимо вспять,

«славяне» — слово не пошло от «славы»…

Re quiem

мы помним себя живыми

с глазами, горящими страстью,

мы помним, сквозь гнев и напасти,

и присно, и в прошлом, и ныне

и пусть мы бывали неправы,

и пусть обрастали грехами,

но подлость творилась не нами,

ушедшими в новые травы

мы шли — из огня и в полымя,

ища на земле справедливость

и правду беря словно милость,

мы помним себя живыми

Белгород-Днестровский

дурманный мёд — златая липа,

прозрачно небо, гул от пчёл,

на мостовой кричит до хрипа

упрямый маленький осёл,

подслеповатые окошки,

шелковиц и акаций кроны,

худые от безрыбья кошки,

крутые у лимана склоны…

здесь шабское — кислей оцета,

здесь девушки — темней мулаток,

дома чуть кремового цвета,

и виноград от зноя жарок,

здесь тихо, как в двадцатом веке,

и жизнь — скучнее перестройки,

щекочет солнце спящих веки,

и козы ждут вечерней дойки…

ничто не дрогнет под луною,

времён уставших бивуак,

и счастье вьётся надо мною,

и мир, как кажется, — простак…

Белёсые ночи

лепра тополиного пуха,

бесконечные, с муками, зори,

что-то странное происходит со слухом:

даже в смехе чудится горе.

в небе чисто, точнее, пусто,

как в дырявом кармане студента,

ночь в сиренях с гарниром из грусти,

зреет мысль потаённым моментом.

звёзд не будет, да и прочего тоже,

лес растёт каждым деревом сонным,

я спокоен молитвою: «Боже,

не оставь меня в мире прискорбном».

Во снах

мне всё спится и спится —

в сладких заводях дрёмы:

то колосья пшеницы,

то курчавые клёны,

вспоминается детство,

тихо плавают годы,

и прощаются нежно

непогоды-невзгоды

улыбается мама —

терпеливо и кротко,

вьются птицы над храмом,

и волною качаема лодка

мне легко и отрадно

в мягких сумерках утра

и течет водопадом

то молитва, то сутра

Табу

не обнажайте жизнью смерть,

поток удушливый и пенный,

несущий темноту и свет,

покой глубокий и бесценный,

не преклоняйте головы

земным утехам и печалям,

они, как звёзды, не новы,

и зря зовут к неясным далям

не удивляйтесь, что удел

ваш оказался пуст и тесен,

и всяк, кто большее посмел,

уходит без венков и песен

не унижайтесь пред судьбой

и с вызовом смотря на плаху,

жизнь что ковчег, и вы в нем Ной —

так ждите с Арарата птаху

Памяти

возвратись хотя б на час,

время брошенного детства,

унеси навечно нас

без обмана и кокетства

возврати прошедших дней

ароматы и заботы,

приходи и не жалей

голоса, стихи и ноты

я уйду — ты подожди:

мои сборы недалёки,

пара радуг и дожди,

и её любви намёки

что ж, простимся и прощай!

перепутав наши судьбы,

декабрём закончил май

мою жизнь и мою убыль…

первая гроза

над нами небо —

в грязнейших тучах,

и ветер носит

листву да сучья,

и грохот сверху

как гнев Господний,

несчастный голубь

заполз в застреху,

и мы внимаем

угрозам свыше:

пусть поливает

дождём по крышам,

берёзу клонит

порыв мятежный,

стакан недóпит

под ропот нежный,

я доливаю,

краёв не зная,

тут не до граю

и не до лая,

давно такого

мы не видали,

грозой накрыло

дома и дали,

дышать всё легче

и пить — всё слаще,

бедняга пеший,

наверно, плачет…

громоотводы

у нас в стаканах,

как будто роды

в тюрьме на нарах,

бунтуй, коль можешь

громи устои,

на смертном ложе

не успокоишь!

вот жизни праздник,

души отрада!

и гром — проказник,

и всё, как надо

…утихнет лето,

утихнут лета

простым секретом —

и без ответа…

Пьеро

детские слезы и детские страсти

мелом до бледности скрыто чело,

строчки и чувства — ненастоящие,

что же мне грустно и так тяжело?

глупые мальчики, ранние девочки,

всё розовато, смешно и тепло,

бантики, платьица, трусики, ленточки —

что же мне грустно и так тяжело?

я не взрослею, я только страдаю,

нет, мне в талантах не повезло,

что там с годами? — наверно, не знаю —

что же мне грустно и так тяжело?

ловко меня Коломбина опутала,

и Арлекин меня треплет назло,

публика деньги бросает как пугалу —

вот что мне грустно и так тяжело

Скука

всё то же небо надо мною,

всё те же ангелы поют,

и протекают под конвоем

Москва, Лос-Анджелес, Сургут

мир одинок, единобразен,

неинтересен сам себе,

из баек, анекдотов, басен,

тупой, откормленный плебей

и всё заведомо известно,

на тормозах и в тупиках,

и ставки бить неинтересно:

как гвозди ржавые в стихах,

пусть Бытие бредёт убого

из ниоткуда в никуда

у Бога — лишь одна дорога,

и та — докучная беда

Царскосельский кампус. Двустишия

в туалете

ради чистоты и порядка

в писсуар не писать, в унитаз не какать

в столовой

ты не в Твери:

пожрал — убери

в общежитии

мать твою перемать,

здесь не трахаться, а спать!

в аудитории

если хочешь успешно экзамен сдать,

не забывай в зачётку пятёрку класть

во дворе

каждый курящий, стар или молод,

хочешь курить? — поезжай-ка за город

в деканате

увеличим в разы

аудиторные стуло-часы!

в спортзале

быстрее, выше и дальше беги,

неважно, с левой или правой ноги

в рекреации

отдыхая, не болтай даже дома —

не будь находкой для их шпиона

в актовом зале

не думай, что здесь половые акты,

но и здесь нередки сексуальные факты

на парковке

профессор, если не хочешь бед,

прячь в кустах свой велосипед

на проходной

оставь надежду, всяк сюда входящий,

ты лишь студент, а не трудящий

в гардеробе

оставь одежду, всяк сюда входящий,

а лишнее бросай в помойный ящик

перед кассой

денег нет и не будет

ни по праздникам и ни в будни

в библиотеке

экономь бумагу, формуляр и свет,

на хрена каталог? — лезем в Интернет

в вестибюле

ты здесь науки или знаний ради?

помни: свобода у тебя сзади

на входе

у вахтёрши тёти Нади

в любой момент любые бляди

у скульптур Пушкину

Пушкин, Пушкин, не двоись,

я и без тебя закис

вырезано на учебной парте

я вас любил, любовь ещё быть может,

но аспирин от СПИДа не поможет

слоган ЛГУ

если в жизни счастья нет,

поступай в университет

выложено плиткой в душе гостиницы

мойся нашею водою,

а шампунь вези с собою

написано пером, вырублено топором

здесь будет город заложён,

и мы уж триста лет всё ждём

запись в зачётке

ты дурак и я дурак,

нам не встретиться никак

бегущая строка на крыше дома

в этом доме, хоть убей,

не бывает новостей

sms-сообщение

друзья, прекрасен наш союз,

и это — главный нам эксьюз

напечатано на туалетной бумаге

всё тлен, и суета, и на хрена,

за исключеньем твоего говна

найдено на подоконнике

из этой жизни не уйти,

хотя открыты все пути

на мемориальной доске у входа в хостел

Бухенвальд и Соловки

для тебя здесь — лишь цветки

в столовском меню

ты, конечно, не буржуй —

что подали, то и жуй

табличка на ресепшн

зато мы извели клопов

и всем желаем крепких снов

в книге жалоб и предложений

чем лекции с утра читать,

давали лучше бы поспать

на трансформаторном распределителе

не влезай, а то убьёт

подпись: местный идиот

случайно найденное на полу

смотри под ноги, дуралей,

при дефицитности рублей

приклеено к кофе-машине

брось тридцатку по рублю,

а я цикорий нарублю

на зеркале

не смотри в меня так строго:

видишь то, что впрямь убого

выложено цветами на газоне

рано-рано поутру

«слава миру и труду»

написано вилами по воде

всё разумно, дóбро, вечно,

даже если скоротечно

стикер на бампере

красуйся, град Петров,

гони без тормозов

Rialto

вздохни: горбатый мост,

клоака для доносов,

ненужных сувениров

пустая мишура,

на Рыбном рынке

гомон распродажи,

а в Poste Vecie

прохладно и пьянó…

я не был здесь

всего четыре года:

всё тот же мир,

всё та же гниль воды,

всё недоступное

всё также недоступно,

и ставни заперты,

и входы — на замке…

угрюмые коты

глядят на нас с презреньем:

ну, что им до меня? —

их покровитель Марко

не забывает каждого кота…

от голых стен

— жара и испаренья,

пустые небеса

от зноя чуть дрожат,

и ты, моя подруга вдохновенья,

пьёшь соавé,

холодное, как стих

Альпийский регион

крикливый итальянец,

разборчивый француз,

дотошнейший швейцарец,

из Мюнхена бутуз:

здесь всё давно смешалось

в уютнейшем коктейле,

а мы, чужая малость:

завидуй, дуйся, пей ли

ненужные и злые,

мы носимся по Альпам,

и горы золотые

не проглотить нам залпом

Горы

и снова горы,

маняще стройны,

прощайте своры

собак помойных,

лжецы, заткнитесь,

уйдите, сплетни,

в ТВ, уймитесь,

заткнитесь, бредни

…в горах — прохлада,

снега невинны,

и всё, что надо

для игрищ винных,

от водопадов —

шумы и брызги,

на трассах — слалом,

восторг и визги,

и вниз по склону,

и вверх до солнца —

качают кроны

стихии-горцы,

дышать свободой —

не надышаться,

легко и гордо,

и жизнь — не вкрадце,

шумят ручьями

седые скалы,

в камине пламя,

в гостях у галла

и вина пьются,

почти рекою,

и мысли вьются,

и мир в покое…

ночами звёзды

Конец ознакомительного фрагмента.