Под маяком никто не живёт

Александр Ларин (2025)

Погружение в мир одиночества, загадок и психологической борьбы. На фоне сурового острова с маяком разворачивается история, наполненная тайнами прошлого, необъяснимыми событиями и человеческой изоляцией. Через личные записи и фрагменты воспоминаний раскрываются непростые взаимоотношения, своеобразные правила выживания и внутренние конфликты. Это повествование о тонкой грани между реальностью и иллюзией, о стойкости перед лицом неизвестного и о том, как одиночество может изменить восприятие мира.

Глава 3

Вечно сомневающегося человека можно сравнить с тварью, живущей на дне колодца — для неё светлое время наступает только лишь в полдень, когда солнечные лучи проникают в скважину, если та не прикрыта навесом. Неуверенные люди сродни этому существу бояться пробовать и рисковать — вылезать из колодца трудно и требует больших физических усилий, что чаще всего ленно и отлагаемо. Так они и живут, наблюдая свет раз в сутки и с каждым днём всё больше смиряясь со своей судьбой, считающие, что старания не приведут ни к чему, кроме лишних ушибов и переломов. Переживут они и навес над отверстием, и даже если в колодце не останется воды для поддержания жизни — будут стонать, жаловаться и рыдать, но вылезти не попробуют. Даже если скважину решат засыпать землёй.

Ох, уж, не успел я соскучиться по записям. Зато есть что рассказать. Сегодня 1-е число и, кажется, я таки определил интервал, с которым прибывает продовольствие. Наконец-то дождались мы с Джеффом новых, пустых кассет и полных заряда батареек. Так что можем оба продолжать свои записи. А ещё я ловко расправился с псиной — и даже особенно придумывать ничего не пришлось. Глупый зверь с охотой проглотил кусок гретой мясной консервы, в который я засунул пару гвоздиков. Они-то и разорвали его чрево изнутри. Сомневаюсь, что он погиб по другой причине, да и для меня сейчас важно не это — путь в дом снова открыт, и я могу не боясь перемещаться по ночам и утрам. Не утруждаясь в выкапывании могилы, Джеффрис просто выкинул бездыханное тело пса в океан. Собаке — собачья смерть. Единственное, что меня сейчас тревожит — проблемы с пресной водой, запасов которой у меня осталось на пару дней. Беда в том, что в бутыле Джеффа её столько же, если не меньше. И что за глупость? Неужели не могут они возить сразу всё и вместе — нет же: сначала тебе картофель, потом батарейки, потом вода, потом консервы и так далее. Морковь, к слову, быстро закончилась, так что приходится вновь радоваться сырой картошке — вода из-под неё оказалось не очень вкусной, так что уж лучше я буду есть твёрдый овощ и запивать его нормально водой. Солёные консервы так же вышли из моего рациона до следующей поставки фляг. Трупы я перезакопал. Ну и вони было! И выветривалась она целый день — повезло, что Джеффрису не приспичило прогуляться под маяком.

[Та же кассета]. Он постоянно повторяет, что под маяком никто не живёт. Я уже утомился от этой фразы, но всё же покорно шёпотом её повторяю. Было бы здорово, если бы я мог отслеживать как-нибудь все перемещения смотрителя по острову. Я оставил попытки составить расписание его дня, поскольку упорядоченности и систематичности в них на столько мало, на сколько это возможно — и без всякой бумажки ясно, что маяку положено начинать светить на закате, а ко сну он отходит практически сразу после рассвета. Всё остальное время Джефф, словно безумный, слоняется по острову туда-сюда, пресекая всякие мои попытки выйти наружу — страшно. Вдруг заметит. Не хочу его терять. Конец записи.

Под маяком никто не живёт… Под маяком никто не живёт… Я стал засыпать с этой мантрой. Что такое «мантра» я не знаю, но, думаю, что это слово сюда подходит. Холодает. Хорошо, что для меня это не великая проблема — я человек привыкший. И уже точно сейчас лучше, чем было раньше. Хотя бы не хуже. Сегодня четвёртое. Приплыли картошка и вода и я своими ушами слышал, что Джефф попросил привезти в следующий раз керосин. Молодец. Керосина нам скоро понадобиться много, в особенности — мне. Смотрителю в этом плане везёт больше — ему позволительно топить дом дровами. А что до меня — то мне остаётся надеяться на несколько стыренных керосинок. За неимением большего, как говорится! Но я не жалуюсь. Тепла мне хватало и, думаю, хватит. Планирую в ближайшее время сделать вылазку за припасами себе. Хочу картошки. Жареной. Подумываю ещё как-нибудь сварить суп. А что? Ингредиенты насобирать могу все, кроме хлеба и соли. Но соли достаточно и в консервах, так что у меня получится. Чаще стал смотреть на океан — снова начали привлекать волны и чайки. Кажется, вдалеке я даже видел фонтан кита. Эх, вот бы всё-таки ещё разок попробовать его мясо. Но рассчитывать на это не приходится. Люблю отражение света от маяка от поверхности воды. И этот тик… Размеренный и одинаковый. Тик… Тик… Молодец, Джефф, работает. Значит, жить будем. И он, и я. Конец записи.

Мне стало трудно засыпать. Всякий раз он грузит меня огромным количеством мыслей, избавиться от которых после возможности нет. Тяжело и учащённо бьётся моё сердце, старательно гоняющее кровь к думающему аппарату. Глаза бегают. Отчего-то звуки маяка перестали быть убаюкивающими и стали пугающими. Не знаю, отчего мне так беспокойно, но он говорит, что всё будет нормально. С другой стороны, через некоторое время говорит он уже прямо противоположное. Настроение меняется по щелчку шестерёнки. Страшно. Спокойно. Тревожно. Под маяком никто не живёт. Конец записи.

Сегодня, кажется, уже восьмое. Я почти не спал уже несколько ночей. Не нахожу себе места. Записываться не хочется, но приходится. Одно радует — Джефф перестал рыбачить, и теперь уже я могу спокойно прогуляться по острову утром. Забрал себе всего понемногу — пускай старик тоже не бедствует. Со следующей поставкой моркови сварю себе суп — отмечу годовщину. И ведь весь год со стариной Джеффрисом! Молодец, работяга! Остальные до тех пор не дотянули — и сами виноваты. Пренебрегали. Сейчас сижу и смотрю на печку — тепло от неё стало необходимым.

[Та же кассета]. Он говорит, что не стоит так рисковать, гуляя по острову. Но мне ведь так хочется! И надоело мне отшельничество и паразитизм, пускай это и единственный способ моего существования. Стены моей комнаты стали удушающими тисками. Очень мне здесь тесно, но больше её делать нельзя — заметит. Попробую нормально поспать. Как раз заводится маяк, самое время. Конец записи.

Ничего не выходит. Попробую сам себя успокоить. Щёлк-щёлк. Зажёг ненадолго лампу. К сожалению, единственным чтивом, которым мне удалось обзавестись, была незаурядная инструкция-напоминалка для смотрителей. Хоть бы картинки нарисовали, ей-богу. «Своевременное «включение» маяка — самая ответственная задача смотрителя. Всё по порядку: заправить канистру керосином; подняться по колонне на верх; выйти в фонарное помещение; залить жидкость в специальное отверстие и зажечь лампу; поднять с помощью вала грузик, медленное опускание которого приводит в движение крутящие лампу шестерни; поддерживать свечение до рассвета…» Я бы мог выходить на прогулку днём, если бы не непонятное бодрствование старика, который мог проснуться в любое время до вечера. Так что мне осталось только утро, которое он тоже хочет отнять. Надеюсь, что ему это не удастся. Не удастся. Под маяком никто не живёт. Конец записи.

Обычно я ненавижу туман — это означает, что Джефф весь день будет на маяке и мне придётся сидеть внизу, смотря в окно или заниматься чем ещё угодно — выйти всё равно не получится. Однако, сегодня он принёс вместе с собой какое-то особенное успокоение. Думаю, что сегодня я хорошо отдохну. Есть не хочется, так что я просто посмотрю на океан и вернусь на матрас. Конец записи.

Да уж, похолодало стремительно быстро. Сегодня всего лишь десятое, а мне уже не удаётся спать без зажжённых керосинок. Туман держится вот уже пару дней, и я не нахожу себе места в комнате. Брождение туда-сюда ни к чему не приводит. Еда надоела. Суп надоел. Хочется поговорить с кем-то, кроме него. Подумываю рискнуть и выйти-таки на прогулку. Скрытно, по кустам добраться до другой стороны острова, на которую Джефф всяко без надобности не сунется, а в туман у него такая потребность не возникнет решительно точно. И пускай ему эта затея не нравится — так жить уже нельзя! Куда это годится? Быт мой ежедневный начинает сводить с ума. Но больше прочего меня раздражает неопределённость, воцарившаяся не так давно вокруг. Отчего размеренный шум маяка и океана становятся не успокаивающими, а, скорее, нагоняющими тревогу — я знать не могу. Любопытно, что это так же резко меняется и наоборот. И поведать, кроме этой штуковины у меня на столе, некому. Да уж, понимаю Джеффа. Мне бы тоже собаку. Но у него хотя бы семья на материке есть! Впрочем, на самом деле, мне это не известно, но я так думаю. Иначе зачем ему эта работа? Конец записи.

Только сейчас я подумал о том, что, возможно, семьи так же были и у двух прошлых. Жаль. Однако, если пораскинуть мозгами, то первый был откровенно сам виноват. Второй же, может, и не до такой же степени, но тоже. По крайней мере, так говорит он. И я с ним согласен. И пускай скажут спасибо, где бы они сейчас не были, что я по-людски с ними обошёлся, а не выкинул в океан с обрыва, как собак! Джефф не такой — работящий, честный. Не хочу, чтобы он переставал таким быть. А если бы он знал — так же бы этого не хотел. Конец записи.

Продолжаю вести бумажные табели. И всё-таки это утомляет. Думаю, что прекращу и уж лучше буду больше записываться сюда — это проще и удобнее. Навык мой письма, конечно, от этого может и пострадать, но, с другой стороны, пригодится ли он мне ещё хоть когда-нибудь? Не знаю. Двенадцатое число. Скоро станет совсем морозно даже для того, чтобы сидеть без печки днём, чего уж говорить о ночи. Выходил погулять. Погода с утра была чудесная и я, дождавшись захода Джеффа в дом, всё-таки решился обойти весь остров. Чувство страха смешалось с тревогой, но, всё же, такой всплеск адреналина время от времени мне полезен. На пути обратно я уже бежал, беспокоясь за то, что смотритель проснётся раньше положенного. Было боязно и любопытно. Я наконец-то вдохнул морозного океанского воздуха полной грудью, смотря на мрачный, пасмурный, но невероятно живописный и величественный образ, открывающийся с обрыва на другом конце острова. Маяк оттуда кажется странной разрисованной горой со стекляшкой на верхушке. Люблю маяк. Конец записи.