Арбатские подворотни

Александр Кулешов, 1990

Остросюжетный роман известного московского писателя Александра Петровича Кулешова (1921–1990) посвящен тем негативным явлениям нашей жизни, которые в 1990-х годах выплеснулись на поверхность из темных «подворотен». Герои романа – валютная проститутка, корреспондент западной газеты и бывший десантник, ныне член атлетического клуба, – связаны между собой сложной системой взаимоотношений, приводящих к неожиданной развязке…

Глава II

«Звездные рыцари»

Игорь в этот момент заправлял машину. На чем свет стоит ругая комбинат, новаторство в современном автомобилестроении и своего начальника, не знающего покоя и мотающегося по Москве, так что приходилось заправляться по два раза на дню… Ну это ж надо! Ведь по идее-то как здорово «топить» машину газом — и дешево и чисто. В Европе, говорят, чуть не половина автомобилей газует. Да и у нас переходят на газ. Только вот кто на пропан, а кто, как он, на метан… И тут возникает закавыка. С пропаном порядок, и заправки есть, и ехать к ним на Сахалин не надо, — в городе они. А вот те, что на метане, — пардон. Для них имеется всего четыре заправочные станции, все за кольцевой дорогой, у черта на рогах. Пока доедешь, пока заправишься, чуть не полтора часа потратишь. Это если нет народа. А если есть…

И главное, всего тебе на полтораста километров накапают. Получается, что половина одной заправки на заправку и уходит. Десять красных точек под приборным щитком гаснут одна за другой с такой быстротой, что и опомниться не успеешь. А уж когда остается последняя, зеленая, впору останавливаться и просить проезжего велосипедиста взять на буксир. Нет, надо же было такое придумать!

Что касается начальника, то он ничего, мужик неплохой. Благодаря своим гаишным связям сумел поставить на свою черную «Волгу» номера с МОГ, что не раз предохраняло Игоря от напряженных бесед с инспекторами и позволяло ему оказывать случайным торопящимся гражданам кое-какие небезвозмездные транспортные услуги.

— Все! Порядок. Приедешь за мной через час, нет, лучше через два! Желаю успешной индивидуальной трудовой деятельности, — говорил начальник в конце очередной поездки и, подмигнув Игорю, скрывался в очередном подъезде. (Дежурная шутка, которую Игорь не любил, она оскорбляла его гражданскую совесть.)

Газовая заправочная станция напоминала военный объект особой важности. Она стояла изолированно, на возвышении, ее окружала мощная стена из бетонных блоков. По периметру высились многометровые монументальные стальные громоотводы.

Во дворе находилось высоченное сооружение, напоминавшее разделенный на отсеки ангар. Каждый отсек отделялся от другого крепкой стеной. Вот в отсеках и заправлялись машины. Грозные надписи во всех концах запрещали курить, входить посторонним и т. д. Окончив заправку, Игорь залез в машину и включил печку. Это немного умиротворило его. Нажав клавишу, запустил кассетофон. Хриплый голос Розенбаума запел про березки средней полосы, где так хочется стреляться, про кильватерный гордый строй, про любимый Ленинград и про Маньку-стерву, из-за которой кореша не ходят к нему смотреть по телевизору футбол. Все вперемешку. Игорь любил «музыкальный фон» во время работы.

Сначала опасался, что начальник будет ворчать, но потом заметил, что тот слушает не без удовольствия и даже порой комментирует. Причем довольно неожиданно. «Надо для всех этих рок-ансамблей ввести нумерацию, иначе не отличишь, что музыка, что лохмы, что шум-гам, — совершенно одинаковые. А так можно объявлять: “Аквариум”, номер пять! громкость десять тысяч децибел! “Арсенал”, номер сто! громкость десять тысяч децибел, длина волос полтора метра, посещение бани раз в два года!” Как считаешь, Игорь, по-моему, здорово? Сразу знаешь, кто есть кто». И он весело смеялся. Но Игорь такого юмора не понимал. Он с уважением относился к любому труду. Ребята прыгают, бегают, чуть не ломают свои гитары. Орут благим матом, аж мокрые от пота… Это, между прочим, требует еще каких сил! Да и работать в таком грохоте нелегко. Вон лица какие у всех желтые, заросшие, щеки впалые, глаза больные, небось колются перед концертом. Бедняги.

Начальник Игоря, главный редактор всесоюзного спортивного ежемесячника «От старта до финиша» Иван Иванович Иванов, был человеком с некоторыми причудами. Считая (возможно, справедливо), что в силу огромной распространенности его имени, отчества и фамилии, читатели его не запомнят, он взял псевдоним. Для журналиста ничего особенного в этом не было. Особенным был псевдоним — Кларк Лембрэд! Обожавший научную фантастику, этот спортивный журналист не нашел ничего лучшего, как составить свой неудобопроизносимый псевдоним, использовав имена любимых фантастов: Лема, Кларка и Брэдбери. Кларк Лембрэд! Это ж надо! Действительно, «бред», как острил один его коллега. А начальник начальника как-то заметил ему, что иметь столь иностранное имя для редактора советского журнала все же неудобно. Но Иванов упрямо держался за свой нелепый псевдоним и рьяно доказывал право любого литератора брать такой псевдоним, какой захочет. Вспомните о Пупко, ставшем Мальцевым, или Клеменсе, ставшем Марк Твеном! Что касается «заграничности» псевдонима, то Иванов утверждал, что это повышает число зарубежных подписчиков возглавляемого им журнала. Иванов внешне являл полную противоположность тому, каким люди обычно представляют себе спортсмена. Он был мал ростом, кругом округлый — про таких говорят «так-на-так», — с животиком, с жирными руками, щечками, почти лысый. И мало кто знал, тем более помнил, что этот добродушный толстяк в молодости дважды становился чемпионом страны по борьбе, а войну прошел в полковой разведке и заслужил орден Красного Знамени, который никогда не носил. Зато — и это тоже было одной из его причуд — не снимал с лацкана пиджака довоенный значок ГТО II ступени!

Иванов был вечно переполнен идеями и своим энтузиазмом, новаторством, настырностью, энергией наводил страх на руководителей Спорткомитета, тренеров, коллег по печати. Он никому не давал спокойно жить и делал очень интересный, очень популярный журнал, который, впрочем, иной раз слегка заносило.

Игорь своим начальником был доволен. Во-первых, он всегда находился в курсе всех спортивных новостей и закулисных историй, во-вторых, имел пропуска и билеты на разные труднодоступные соревнования. Иванов устроил своего водителя в бассейн (откуда Игорь вскоре сбежал), в мотоклуб (где он бывал раз в сто лет) и, наконец, в клуб атлетической гимнастики. Вот сюда Игорь ходил охотно.

Кроме того, Иванов, пардон, Кларк Лембрэд, заразил своего водителя любовью к научно-фантастической литературе.

Игорь, как человек действия, сразу же «включился». С тем же прилежанием, с каким ходил он в свой клуб атлетизма, начал посещать клуб научной фантастики, который назывался «Ракета». Как новичку, ему поспешили рассказать, откуда взялось название. Оказывается, на первом же собрании развернулась бурная дискуссия. Было предложено множество наименований, начиная от броских, вроде «Агасфер», «Откровение», «Истина», и кончая труднопонимаемыми и труднопроизносимыми, например «Каналы на Марсе», «Когда над богами смеются» или «Живые протоны». Нынешнее название тоже родилось в муках. Кое-кто говорил, что понятие «ракета» ассоциируется сегодня с войной, а клуб должен бороться за мир и разоружение (такой пункт есть в его программе). Большинство объясняли название тем, что научная фантастика, словно ракета, несется в будущее. Педанты утверждали, что, во-первых, несутся не ракеты, а космические корабли, а во-вторых, не в будущее, а к иным мирам, что не одно и то же. Возникло предложение назваться тогда «Машиной времени». Но тут вспомнили, что так называется популярный рок-ансамбль. Члены клуба глубоко презирали эти современные группы заросших крикливых неандертальцев, каковыми они, не утруждая себя глубоким изучением вопроса, считали все рок-ансамбли. Название не прошло. Остановились на «Ракете». Неожиданно одна из немногих девушек — членов клуба, слегка жеманная, романтичная Иветта — льняные волосы, белая кожа, голубые глаза с поволокой, — заупрямилась.

— Ну мальчики, — тянула она плаксивым голосом, — ну что это за «ракета»? Мы ведь не теннисный клуб. Мы — рыцари будущего. Мы живем в звездном мире, мы небесные первопроходцы…

И сколько ей ни толковали, что «Ракета» — это не ракетка, что живут все пока еще на земле, она стояла на своем и в конце концов предложила назвать клуб «Звездные рыцари». Предложение, как ни странно, получило поддержку. Кончилось тем, что клуб обрел два названия: физики, как сострил кто-то, продолжали говорить «Ракета», лирики называли себя «звездными рыцарями» и ядовито окрестили первых «ракетчиками». «А это уже оскорбление! Это обвинение в милитаризме!» — возмущались те.

При всем при том в клубе царила атмосфера дружбы и единомыслия. В конце концов, все его члены любили научно-фантастическую литературу, читали, некоторые на иностранных языках, романы и повести современных фантастов и фантастов, которых широкий читатель не знал или забыл, азартно обсуждали прочитанное, спорили. Иногда принимались коллективные резолюции, письма в Госкомпечать или издательства с требованием переиздать то-то, не переиздать того-то, выражали поддержку одному автору, осуждали другого. Если получали ответ (что бывало редко), радовались, надувались от гордости. Порой устраивались встречи с писателями-фантастами, и это был настоящий праздник. Переписывались с другими клубами, даже с зарубежными. То был клуб читателей, любителей жанра. Но все же трое-четверо «попробовали себя в литературе», как они скромно выражались, и, когда у двоих в небольшом журнале напечатали по рассказу, — это было торжество всего клуба.

Собирались «рыцари» два раза в месяц в помещении одного сердобольного дэза. Начинали часов в семь, а заканчивали порой и в десять, и в одиннадцать часов. Но этого было мало. Отдельные группы встречались и чаще, летом прямо на улице, зимой, у кого можно было, на дому, в кафе, а то и в подъезде. Обменивались книгами, журналами, просто болтали.

Если б кто-нибудь захотел определить одним словом социальный состав этого неформального литературного объединения, как величали себя порой его члены, то оказался бы в затруднении. Среди «рыцарей» встречались школьники старших классов, ученики профтехучилищ, молодые рабочие, сотрудники научных институтов, учителя школ, несколько журналистов, два-три лейтенанта, служащие — телеграфистка, машинистка, маникюрша (Иветта), вот Игорь — шофер. Были и какие-то неясные личности, неизвестно чем занимающиеся, но частенько возникавшие на Арбате, одни уходили, другие приходили. Впрочем, таких набиралось немного. Немного было и «стариков» — кому перевалило за тридцать. Имелось даже два пенсионера. Те не пропускали ни одного заседания клуба, сидели от начала до конца и никогда не открывали рта. Каждый оратор тем не менее, закончив выступление, бросал в их сторону опасливый взгляд и, не обнаружив никакой реакции, облегченно вздыхал. Черт их знает — пенсионеры все-таки, от них всего можно ожидать! Итак, Игорь дважды в неделю (на большее его не хватало) посещал занятия атлетизмом. Дважды в месяц — «Ракету», были еще курсы на повышение водительской классности. И хотя, вопреки предположениям Тутси, не было у него постоянной девушки, но все же не постригался он и в монахи. Так что походы в кино, кафе, дискотеки, в компании тоже занимали вечера.

Такая вот напряженная жизнь. А у кого в его возрасте другая?

Сегодня Игорю предстоял особенно трудный день.

В два часа он отвозил начальника в аэропорт — тот летел куда-то за рубеж на очередной чемпионат, в четыре часа тренировка в клубе атлетизма, а в семь собрание «Ракеты» по особенно интересовавшему Игоря вопросу — какие книги рекомендовать издательствам для переиздания. Он надеялся услышать незнакомые имена зарубежных авторов. Дело в том, что иногда он просил своего шефа привезти из-за рубежа роман какого-нибудь не переведенного у нас фантаста и выгодно обменивал его на две-три книги любимых отечественных авторов. Например, привезенного ему Пьера Барбе «О чем мечтают псиборги» можно было сменять на пару Стругацких или одного Парнова. Стругацких и Парнова он любил, а о чем пишет Барбе, представления не имел, поскольку не владел французским. Но кто-то охотно менял пусть и редкие книги «своих» авторов на еще более редкие иностранных. Были такие счастливчики, знавшие языки! Каждый год Игорь давал себе слово поступить на курсы иностранных языков, год проходил, а он так и не поступал. Зато уж на следующий год…

— Интересно, — рассуждал по пути в аэропорт Иванов-Лембрэд, — как сочетается в человеке интеллектуальная и физическая мощь. Возьмем тебя! — Игорь бросил на своего шефа подозрительный взгляд. — Вон какие мышцы нарастил — смотреть страшно! («Ну уж», — недовольно подумал Игорь.) Небось «Волгу» запросто одной рукой поднимаешь, пока другой меняешь резину. И в то же время «звездный рыцарь», член клуба фантастов, — это тебе не детективчики, вся эта современная серятина. Фантастика — удел избранных умов. Твоего, например, — Иванов сделал паузу и деловито продолжал: — Или моего (Игорь облегченно вздохнул). Во мне наблюдается то же сочетание. Видишь? — Иванов не без гордости потрепал свой допотопный значок ГТО. — Сила тела! И фантастику обожаю — сила интеллекта. Это главное. И в этом мы схожи, — неожиданно закончил он. — А вот язык зря не учишь, — добавил Иванов.

Шесть почти свободных дней! На комбинате он скажет, что нужен в редакции, а в редакции, что занимается профилактикой на комбинате. Сам же будет потихоньку халтурить. Потихоньку. С умом. Сейчас в столовку, в гараж и на занятия. Он потянулся, поиграл могучими бицепсами. Хорошо! Игорь получал немалое удовольствие от собственной силы. Крепким парнем он был с детства, а уж теперь… Игорь не отличался воинственным характером, но частенько вступал в драки за своих арбатских, наводил порядок в своем 51-м доме и вообще… Ну а потом, девчонки таких уважают. Вот и эта, как ее… Наташа, которую он выручил тогда в электричке, какими она на него глазами смотрела! Небось пожелай он — и ничего не стоило к ней зайти, когда провожал. Так почему не зашел?..

Игорь задумался: действительно, почему? Он не любил врать, тем более самому себе. Что-то было в этой девчонке, чего не было в других. Или ему это показалось? Ну, красивая, тут ничего не скажешь, красивая до одурения. Упакована, как принцесса. Это как раз не важно, даже плохо — небось маменькина дочка, а маменька — директор комиссионки или овощной базы. Нет, все-таки главное, как на него смотрела! Как на бога. Вот! Никто еще на него так не смотрел, ни одна девчонка, ни один парень с его двора, никто. Столько было в этом взгляде благодарности, восхищения, преклонения и еще чего-то, главного. Игорь нахмурился. Попытался отогнать хвастливые мысли. Еще бы, спас, можно сказать. Какой человек не будет благодарен! И все же было в том взгляде…

Но он уже приехал…

Поставив машину, поболтав с ребятами, поспорив с диспетчером, ловко избежав встречи с начальником колонны, Игорь покинул комбинат и поехал в клуб.

Он задумчиво смотрел в проносившийся мрак туннеля, пока поезд метро мчал его на «Смоленскую». Интересно, где она, эта Наташа. «Звоните», — говорит, а куда? Чтоб позвонить, надо как минимум знать номер телефона. Он усмехнулся. Ладно, сколько ему еще разных Наташ в жизни встретятся?

Кооперативный атлетический клуб «Гармония» занимал подвал четырехэтажного старого дома в одном из арбатских переулков. На афише, украшавшей дверь клуба, был изображен могучий улыбающийся атлет. За атлетом маячила фигура усатого мужчины в тренировочном костюме. Он положил руки на плечи атлета, готовясь, видимо, сделать ему массаж. Всю эту внушительную, но довольно туманную композицию венчала надпись: «Гармония». Ниже, шрифтом поменьше: «Сила, красота, здоровье», а еще ниже совсем скромными буквами значилось пояснение: «Сочетание приятного с полезным за умеренную плату».

Занятия проводились два раза в неделю по два часа и стоили от трех до пяти рублей каждое. Умеренная плата или неумеренная? Судя по расценкам в других, куда менее качественных заведениях подобного рода, умеренная.

«Гармония» оказывала и другие услуги — медицинские консультации (трояк), массаж (от пятерки до десятки!), раздавала своим клиентам и рассылала желающим методички, комплексы упражнений и т. д.

Еще в первый день занятий Игорь долго изучал небольшую ксероброшюрку, на первой странице которой красовался все тот же атлет и заглавие: «Каноны мужской красоты».

Внимательно рассмотрев таблицу, Игорь убедился в том, что он, бесспорно, подпадает под самые строгие требования к идеалу упомянутой красоты. При росте 180 см он обязан был весить 95 килограммов, столько и весил, иметь объем бицепса 45 сантиметров, имел 47, груди 124, имел 123, талии 83, имел 83, бедра 63, имел 62, шеи 44, имел 43. Аполлон! Аполлон плюс-минус сантиметр!

Клуб этот создали предприимчивые люди, и зарабатывали они здесь дай бог! Как-то шеф рассказал ему, что кооператив «Гармония» насчитывает десяток членов и еще десяток инструкторов на договоре — все мастера спорта, разрядники по самбо, тяжелой атлетике, гимнастике. «Черные пояса» по карате, дзюдо. Весь день они честно трудились в обществах, техникумах, школах, за сотню-полторы в месяц, а с четырех-пяти часов до полуночи — здесь, в кооперативе, получая в четыре-пять раз больше. И надо отдать им должное, трудились на совесть.

Клуб был очень уютным. Здесь имелся зал для женщин, зал для мужчин, небольшой бассейн, две сауны, кафе, вернее чайная, где каждый мог не только попить чай и «Пепси-колу», но и пожевать баранки, сухарики, причем все бесплатно. Имелся медпункт, массажная, методический кабинет. А главное, все любовно, со вкусом отделано деревом, пол устлан паласом, стены сауны обиты кругляшами и украшены забавными картинками с выжженными изображениями. Светильники искусно скрыты, звучала тихая музыка. Обувь оставляли перед дверью зала, разговаривали негромко. Никто никуда не спешил. На всем лежала печать степенности, эффективности совершаемого. Инструкторы предельно внимательны, доброжелательны, к каждому занимающемуся имелся строго индивидуальный подход. Поэтому в группе нельзя было числить более десяти человек.

Группы были разные — девушек, молодых женщин и отдельно пожилых, юношей и мужчин. Приходили ради здоровья, ради силы, были и фанатики культуризма. На их фигуры страшно становилось смотреть. Какие-то чудовищные бугры мускулов!

Приезжал даже один восьмидесятилетний профессор! Впрочем, выглядел он шестидесятилетним мальчишкой.

Всего в месяц занималось человек пятьсот. Игорь как-то пытался подсчитать, какой же доход они приносят кооперативу с учетом массажа и брошюрок. Цифра получилась столь астрономической, что он сам себе не поверил.

По этому поводу у него возник спор с Люськой-культуристкой. Это была веселая, смешливая деваха лет восемнадцати, студентка ГЦОЛИФКа. Они познакомились в клубной чайной после занятий, где отдыхали, уже облачившись в свои повседневные одежды. Последнее обстоятельство сыграло немалую роль в развитии их отношений. Как-то так получилось, что, когда Игорь приходил на занятия, Люська уже выходила со своих.

Посиживали в чайной, потом пару раз сходили в кино, погуляли. Ну, в общем, начинали нравиться друг другу.

Но однажды Игорь по каким-то причинам пришел на занятие раньше и заглянул в женский зал, где еще тренировались девушки. Увидел Люську и испугался. В своих незатейливых туалетах Люська выглядела хоть и очень спортивной, но в конечном счете просто плотной, аппетитной девушкой. Сейчас же перед ним предстала иллюстрация из анатомического атласа. Бугры мышц вздымались у Люськи на спине, на плечах, на животе, извивались, перекатывались. Ее ляжки были необъятны, мышцы нависали над коленями, не давали свести ноги, предплечья были толще, чем у иного мужчины бедра. Вся мокрая от пота, охая, как дровосек, с искаженным усилием пунцовым лицом, Люська «накачивалась» на очередном тренажере. Это было кошмарное зрелище. На том и закончился их не начавшийся роман. Перешел в «мужскую дружбу». Люська так ничего и не поняла, но не обиделась и не настаивала.

Вот с ней-то они и поспорили, возвращаясь однажды домой.

— Миллионеры, рокфеллеры! — восхищенно говорил Игорь. Восхищенно, но без зависти.

— Ну и правильно, работают ведь, — согласилась Люська.

— А я не работаю? Я, между прочим, с утра до вечера вкалываю. — Игорь начинал горячиться. — Да еще пока до этого чертового комбината доберешься. На эту, мать ее, заправку, к этому дурацкому…

— Да чего ты расшумелся?! — возмутилась Люська. — Не нравится — не работай. Вон иди в «Гармонию», они тебя с удовольствием возьмут, будешь тыщи заколачивать.

— И в час ночи домой являться, спасибочко.

— Ах, не хочешь! Ты хочешь час работать, но миллион иметь? Да? Или согласен шиш получать, зато ничего не делать. Да?

— Почему «ничего»? Я готов…

— Ты готов, ты готов, — Люську уже нельзя было остановить. — Удивительное дело. У нас люди почему-то согласны меньше получать, лишь бы бездельничать, а когда находятся такие, что готовы сутки вкалывать, зато и навар хороший иметь, так они, видите ли, «рокфеллеры»!

— Все должно быть разумным, — пытался внести ясность Игорь, — нормальная работа — нормальный заработок.

— То-то наш главный, председатель этой «Гармонии» Миша Крючкин, за свой полный рабочий день в техникуме двести рублей не получает, а он ведь спец. Кто тебе за такую зарплату работать будет? А здесь он будь здоров имеет, хоть и занят по горло.

— Не знаю, но так скоро никто работать не будет, все в кооперативы уйдут, — констатировал Игорь.

— Ну и слава богу. Может, тогда с них требовать будем как полагается.

На этом туманном выводе разговор закончился.

И вот теперь Игорь входил в клуб — «ощущал гармонию» (дежурная шутка). У дверей его встретил Мишка Крючкин. Невысокий, совсем не могучего вида, в своем поношенном костюме, в свитере этот гений дзюдо, карате, кандидат наук, казалось, существует во многих лицах. Он умудрялся одновременно быть и в женском, и в мужском залах, и в медпункте, и в методкабинете, руководить инструкторами, говорить по телефону, беседовать с занимающимися, что-то писать, что-то читать…

— Лосев, привет, — бросил он на ходу, — раздевайся и — в зал. — Это так, для порядка, словно Игорь без этих указаний наденет шубу и пойдет в чайную пить водку. Но, заведенный с шестнадцати ноль — ноль на деловитость, Крючкин ни на минуту не сходил с рельсов. Игорь снял ботинки, куртку и пошел в раздевалку. В женском зале он, как всегда, замедлил шаги, украдкой глядя на девчонок. В те же часы, что и он, занималась группа молодых. Таких, как Люська, среди них были одна-две, в большинстве же крепкие, с великолепными спортивными фигурами девушки, и смотреть на их голые ноги, плечи, спины доставляло Игорю тайное удовольствие, которого он, тоже тайно, стыдился.

Переодевшись, пришел в тренажерный зал. Здесь (приобретенные, как он узнал, за восемь тысяч) стояли одиннадцать тренажеров. То были сложные сооружения из стали, кожи, резины. Сходились и расходились ручки, рычаги, ползли вверх и опускались тяжелые металлические бруски на тросах, медленно поднимались противовесы… Здесь были аппараты для развития бицепсов и трицепсов, мышц бедер и голеней, спинных и грудных мышц, предплечий, шеи и прочее. Лежали аккуратными стопками тяжелые «блины», гантели, штанги, пудовые и двухпудовые гири. Занимающиеся не спеша переходили от одного тренажера к другому, ложились на лежаки, вставляли ноги в стремена, крепко сжимали рукоятки и начинали упражнения. Раз, два, три… десять, одиннадцать, двенадцать. В зеркалах, составлявших стены зала, отражались сосредоточенные, напряженные лица, обнаженные тела. Инструктор переходил от одного к другому, бросал короткие негромкие замечания, иногда для показа сам выполнял упражнения.

Размявшись, Игорь лег на скамейку и начал отжимать от груди штангу. Потом приседал со штангой, разводил руки с зажатыми в них гантелями…

Но особенно он любил тренажер «Геркулес», рассчитанный на все группы мышц и на одновременное занятие на нем девяти человек. Надо сказать, что, кроме Игоря, никто почему-то этого гиганта физического развития не жаловал. И до прихода Игоря он одиноко томился в углу.

Позанимавшись больше часа, пошел в сауну. То был едва ли не самый приятный момент. Ах какое же это наслаждение! После таких тяжких нагрузок задыхаться от жары, выскакивать пулей и бросаться в холодную воду бассейна, и снова входить в пекло, когда, кажется, глаза выскочат из орбит, и снова нырять в бассейн… А потом пить чай с баранкой, завернувшись в мохнатую простыню, и смотреть на смешных толстяков, изображенных на деревянных досках.

Наконец, не спеша одевшись, Игорь направился к выходу. Вездесущий Миша Крючкин достал его и здесь и, торопливо спускаясь по лестнице в подвал, бросил на ходу:

— Уходишь, Лосев? Ну, привет, смотри, следующий раз не опаздывай (Хоть бы раз Игорь опоздал!).

Игорь посмотрел на часы. Их привез ему шеф из какой-то заграницы. Этими электронными часами с будильником Игорь очень гордился.

Он забежал в гастроном, торопливо выпил три стакана кофе с молоком, закусив таким количеством бутербродов, что наверняка позволил буфету выполнить квартальный бутербродный план, и направился к Арбату. Теперь его путь лежал в «Ракету». Она тоже находилась на Арбате, возле его дома.

Игорь прекрасно знал, что поглощенные им бутерброды не насытят его после столь напряженной тренировки. Так что по пути он остановится у аппетитно пахнущих шашлыков, а если не пожалеет денег, так заглянет в «Мзиури».

Он шел по Арбату.

Он всегда гордился тем, что родился, вырос, живет здесь, что принадлежит к Великому Арбатскому Братству. Еще когда был маленький, когда не воспели Арбат известные писатели, поэты, художники, музыканты. К Арбату его приобщил дед, теперь уже покойный. Дед, коренной москвич, тоже родился на этой улице и, за исключением военных лет, прожил на ней всю жизнь.

Как и любой дед, он уделял внуку, к тому же единственному, все свободное время, а с годами времени этого, увы, оставалось все больше. И дед гулял с внуком, водил его в цирк и кино, читал ему. Он частенько устраивал Игорю экскурсии по Арбату, без конца рассказывал о каждом доме, переулке, дворе. И в конце концов Игорь пришел к твердому убеждению, что как Советский Союз — лучшая страна в мире, Москва — лучший город в стране (и в мире, конечно), так и Арбат — лучшая улица в столице (и вероятней всего, и на земле).

Однажды дед принес Игорю потрепанную, бог весть откуда взявшуюся книжку «На Великом морском пути». Автора он не запомнил — в книге рассказывалось о ежегодных миграциях птиц.

— Вот, — сказал дед, — они летают по тому Великому морскому пути в жаркие страны, от холода улетают. По весне обратно. А Арбат, внук, это Великий городской путь! Запомни. В нем хоть и километр, а все равно Великий. В жизни, может, придется улетать тебе в далекие края, но все равно будешь сюда возвращаться. И вообще, где б ни жил, все равно будешь идти по Арбату, понял? И ногами по тротуару, по мостовой и сердцем и душой тоже по нему, по Арбату. Понял?

Игорь не понял, но на всякий случай кивнул. Они приближались к кафе-мороженому, и не следовало сердить дедушку.

Дед много рассказывал. Что он только не помнил!

Помнил, например, что по Арбату ходил трамвай («Как он только тут помещался?» — удивлялся Игорь), помнил, как именно на Арбате ввели, впервые в Москве, запрет на переход улицы где попало. Переходить разрешалось только на перекрестках, причем если смотреть от Смоленской, то к Арбатской площади полагалось двигаться только по правой стороне, а от Арбатской — по левой. Вдоль тротуаров тянулись веревки на столбиках.

Дед рассказывал о кинотеатре «Арс», помещавшемся в их доме (теперь там видеотека), о другом кинотеатре — «Карнавал» (сейчас это «карман» — ниша в здании военной прокуратуры, в доме 39). А был еще кинотеатр «Прага» в доме, где ресторан.

Был магазин-аквариум. Вахтанговский театр так не выпирал. Дед всегда мрачнел, вспоминая тот день, когда немецкая авиабомба угодила в театр, разворотив его, убив бухгалтера и знаменитого артиста со странной фамилией — Куза. Любимый дедушкин театр. К новому облику Арбата, который принял свою нынешнюю форму незадолго до кончины деда, тот относился без энтузиазма.

— Ну что это за театральные декорации! — ворчал дед. — Домики пораскрасили, как в театре, и фонари эти не под глазом, а прямо в глаза… (знаменитая шутка: «Арбат офонарел» — еще не родилась). Но все же дед смотрел на вещи трезво — лучше такой Арбат, чем никакого. Калининский проспект портил ему настроение: исчезли родные приарбатские переулки, скверики со старыми нянями, маленькие продуктовые и винные магазинчики, в которых «во времена деда» было все, чему полагалось быть…

Арбатом дед считал не только саму улицу, он распространял свои экспансионистские аппетиты аж до Пречистенки (Кропоткинской для него не существовало) и едва ли не до Остоженки в одну сторону и до Поварской («Не знаю никакой Воровского»! — в другую. Дед вообще пользовался какими-то доисторическими, по мнению Игоря, названиями: Денежный переулок, Большой Левшинский, Мертвый…

И все же он с удовольствием гулял по своему «сделавшему подтяжку» Арбату. В конце концов, хоть и перекрашенные, но дома в большинстве своем сохранились. Не все, конечно, так что поделаешь?..

— Это как на войне, внук, одних побили, другие вроде меня уцелели, но постарели. А взамен побитых молодые выросли вроде тебя… Ишь богатырь растет! И с домами так. Здесь знаешь какой особнячок стоял, загляденье! А теперь вон громадину возвели для начальства, небось по пять комнат на нос. Хоромы! — Такие вот проводил дед сравнения и заканчивал мрачновато: — Только что толку, ну ты маршал, лауреат Нобелевский, а на что тебе хоромы? Все там будем…

Дед тыкал пальцем в землю и грустно поглядывал на небольшие мемориальные доски в память Баграмяна, Шолохова, украшавшие стену одного из многоэтажных домов, кое-где возникших в приарбатском заповеднике.

— А вот тут мы Тольке Вихерту здорово надавали, — дед воинственно улыбался, вспоминая «битвы, где вместе рубились они», — теперь врач известный, член-кор. А тут Люська ютилась, мы у нее с Андреем Гончаровым виделись — она спец по древним языкам, а он — народный, режиссер номер один. В этом доме вахтанговцы жили, мы, помню, к ним ходили, теннисный корт у них был, смотрели там на Щукина, на Симонова, ну об этих слышал, а вот про Глазунова знаешь? Не знаешь. Я тебе расскажу…

И следовали бесконечные рассказы о людях, давно или недавно ушедших, великих актерах, общественных деятелях… Великих и не очень, о тех, кого дед знал, с кем дружил, кто был дорог его сердцу и памяти, с кем вместе воевал.

А теперь ушел и дед.

Но свою любовь к Арбату, его истории, его обитателям поселил в сердце Игоря навсегда.

Отец — другое дело. Геолог, он почти не бывал дома и, когда погиб где-то далеко в горах, исчез из жизни сына почти незаметно. Дед пережил зятя. Сестры, тетки, брат, еще какие-то родственники давно разъехались. Теперь из всей большой семьи остались мать да Игорь.

Мать, усталая и часто болевшая, вернее прибаливавшая, жила тихо, покойно, неторопливо, хлопоча по хозяйству, и принципиально не вмешивалась в Игореву жизнь. Когда он уходил и приходил, где бывал, что делал, ее не касалось. Быть может, она и хотела знать, но считала, что не должна задавать сыну вопросы — захочет, сам расскажет. А у него все времени не было… Но каждое утро, как бы рано он ни вставал, и каждый вечер, как бы поздно ни возвращался, он находил в их стерильно чистой кухне еду на столе, горячий чайник на плите.

Теплой, сытной, уютной жизнью жил Игорь дома. Но жизнь-то его в основном протекала вне дома. А там уюта и спокойствия было поменьше. Там никто его с завтраком на столе не ждал. Да и вмешиваться в его дела охотников хватало.

Ну что ж, на то и жизнь.

Игорь неторопливо шел по Арбату. Темные тучи низко нависли над городом, порой торопились куда-то, порой застывали неподвижно. Под ногами скользило. В домах зажглись огоньки. Но прохожих прибавилось.

Художники с покрасневшими носами тоскливо, но мужественно притоптывали возле своих шедевров — больших, не всегда понятных картин, крохотных, в основательных рамках пейзажей — зимний лес, закат, скошенный луг, березовая роща. Или старый московский переулок, набережная, ветхие окраинные домики. Были тут и карикатуры, и шаржи, и портреты. Чего тут только не было! И кого…

Нахохлившиеся спешащие арбатские аборигены возвращались домой. Постоянные туристы — зарубежные, иногородние и местные московские — обычная арбатская толпа. Ленивые фланеры, переходящие от одного художника к другому, задерживающиеся у одинокого гитариста или шумного трио, глазеющие на древние машины, кареты, огромных кукол, возле которых фотографировались малыши. У ароматных полевых шашлычных томились очереди, у входов в «Русские пельмени», «Арбу», «Мзиури», «Метелицу» — тоже.

На «плешке» возле магазина военной книги тусовались люберы. «Тоже мне люберы, — презрительно косился в их сторону Игорь, — а-ля люберы — вот они кто! Подделка. Приезжают из Новогиреева, Текстильщиков, да и «ждани» хватает. Попозже подгребут от Парка культуры… Смотреть противно! Напялили штаны не штаны — бананы бабские, а уж рубашки в тюремную клетку, конечно, застегнуты на все пуговицы, как же!» Некоторых Игорь знал — вон Лом, здоровый амбал, а вон Жук, не жук, а таракан вонючий…

Хипарей Игорь презирал еще больше. Что девки, что парни одинаковые — дурацкие прически, как у индюков, какие-то побрякушки навешаны, серьга в ухе… Те торчат на «решетке» около «Арбы». Иногда сидят с гитарами. Тренькают. Играть-то не умеют. Смотрят нахально да и выкинуть что-нибудь могут.

Не с ним, конечно, к такому не пристанешь. Он хоть и не любер, но выглядит как. И притом не а-ля, а как настоящий. Изредка приходят компании афганцев в маскировочных куртках, в каскетках, десантные тельняшки видны из распахнутого ворота. К этим тоже не пристают, не дай бог, себе дороже. Неуверенно проходят девчонки парами. Намалеванные, в черных чулках, расписанных, как географические карты. Стреляют глазами… Дешевки. Настоящие поблядухи сюда не ходят, на ком здесь заработать?

Своих, арбатских, подлинных, не то что вся эта пенка, еще не видно. Они соберутся попозже у «Арбатского бистро», дом 49, у «стояка».

Игорь идет дальше, сворачивает в Калошин переулок, доходит до Сивцева Вражка, идет налево. Там, в полуподвале, в большой неухоженной комнате, которую дэз предоставляет «Ракете» для ее заседаний, и собираются «звездные рыцари».

Он скользит, спускаясь по обшарпанной лестнице, чуть не стукается головой о низкую притолоку, спотыкается о какую-то шелуху.

Что-то сегодня он очень рассеянный.

Ну не из-за этого же! Да нет, именно из-за этого. Когда уже подходил сюда, ему внезапно, непонятно почему, вспомнилось, как на Смоленской, случайно взглянув на проезжавшую заграничную машину, он увидел мелькнувшее на мгновение женское лицо. Почему оно так привлекло его внимание, кого напомнило? И только вот сейчас он вдруг сообразил: очень похожее лицо было у той девчушки, Наташи, которую он выручил в электричке, точно! Просто жутко похожа. Игорь понимал, что это случайное сходство, что та девушка никак не могла разъезжать в роскошной иномарке с каким-то иностранцем. И все же промелькнувшее лицо напомнило ему ту девушку. Ну напомнило и напомнило, черт с ним! Но вот то, что это отразилось на его настроении, вызвало какое-то непонятное тоскливое чувство, какую-то досаду, — было необычным. Ведь до чего ж эта девка занозила его!

Игорь усмехнулся про себя и вошел в огромную комнату, набитую народом. Под потолком висели мощные лампочки без абажуров. Сидели кто на стульях, кто на досках, положенных на две табуретки, а кто и на столах. Столов, кажется, было больше, чем стульев, а еще вешалки, грифельные доски, этажерка. На стенах наклеены «фрески», посвященные темам научной фантастики — дивные миры, пейзажи неоткрытых планет, космические корабли…

Народ — все больше молодежь — одет скромно и небрежно, ну кого здесь интересует одежда, когда речь идет о внеземных цивилизациях и таинственных мирах.

Болтают, шелестят листами газет, книг.

— Давайте начинать, — тихим голосом говорит председатель, очкарик с круглой бородкой.

Когда в комнате стало потише, он продолжил:

— У нас сегодня на повестке дня обсуждение списка на переиздание произведений научной фантастики, которые мы рекомендуем переиздать…

— Кому рекомендуем? — бас из последнего ряда.

— Госкомпечати, издательствам, — отвечает председатель.

— Госкомпечати на нас наплевать, — тот же бас.

— Издательствам тоже, — тенор из первого ряда.

— Тихо, — председатель начинает раздражаться. — Они сами просили. Идет социологический опрос. В выходящей «Библиотеке научной фантастики» много пробелов. Намечается еще одна «Библиотека», и тут мы можем сказать свое слово.

— Им на нас наплевать, — бас из последнего ряда.

— Ой, хватит тебе! «Наплевать, наплевать», заладил, как попугай, — это мрачный бородач у стены.

— Мы ничего не теряем, — пытался успокоить сидящих председатель. — Ну, не прислушаются, и ладно. А вдруг? Вдруг хоть что-нибудь да учтут?

— Ну, мальчики, — занудный жеманный голос (конечно, Иветта), — это же так хорошо — помечтать! Помечтать, что к тебе прислушаются…

— Давайте ближе к повестке дня, — деловой голос от двери.

— Вот именно, — облегченно вздыхает председатель. — Предлагайте.

— Андрей Белый, трилогия!

— Крыжановский «Желтый уголь»! Ну про энергию человеческой ярости…

— Гончаров!

— Житков!

— Ромов!

— «Заря новой жизни»! Этого… Гар… Гар…

Все кричат. Сосредоточенная девица в очках, высунув язык, словно первоклашка, старательно записывает.

— «Хулио Хуренито» Эренбурга!

— «Психомашина» Стругацких!

«Слава богу, хоть одно знакомое имя», — думает Игорь.

— Наш вариант «Янки при дворе короля Артура»: «…роман». Какой-то «роман». Я забыл!

— «Шесть спичек»!

— Не надо «Шесть спичек»!

Крики несутся со всех сторон. Игорю становится скучно: кроме Стругацких, он никого из названных авторов не знает. Рассеянным взглядом он шарит по стене, натыкается на красиво выполненный лозунг: «Люди перестают мыслить, когда перестают читать. Дидро». Правильно сказано. Точно. Интересно все-таки, что за девочка эта Наташа. «Звоните». Легко сказать…

— Кольцов «Как члены политбюро обрели бессмертие»!

— Правильно! Здорово! Конгениально!

— Булычев «Тень императора»!

— Эту гадость издавать незачем! — это парень в свитере, раскрашенном под старинную географическую карту.

— Головачева!

— Да громче, громче, а то эти нахалы нас забьют!

«Кого кто забьет? — размышляет Игорь. — Орут-то все одинаково громко».

— Днепрова!

— Днепров устарел!

Еще некоторое время царит шум, наконец постепенно утихает.

— Ну что, иссяк ручеек? — улыбается председатель. — Тут есть одна идея. Пошлем наш список в газету «Книжное обозрение». Пусть другие читатели выскажутся…

— Да кто его читает, это «Обозрение»? О нем никто ничего не знает. Они там публикуют списки чего попало, вернее, чего хотят, а потом выдают это за читательское мнение, — это парень в свитере — географической карте.

— «Патент АБ» Лагина! — снова начинается крик.

— «Первый удар» Шпанова!

— Одурел!

— Геворкян!

— Правильно. «Не открывай шлюзы — хлынет»!

— Палея!

— Да ему скоро сто лет! Ровесник Маяковского.

— Вот-вот — это прямо научная фантастика!

Все хохочут. Из уважения!

— Тогда и Немцова…

Игорь снова смотрит на стену: «Чтение — это один из истоков мышления и умственного развития. В. Сухомлинский».

— Перерыв, — объявляет председатель.

Все шаркают ногами, стучат стульями, шумно продолжают обсуждать предложения. Многие уходят курить. К Игорю подходит Олег. Как всегда элегантный, при галстуке, на лацкане синего блейзера значок — земной шар на фоне усыпанного звездами неба и буквы КЛНФ — Клуб любителей научной фантастики.

— Привет.

— Привет.

Олег опасливо протягивает Игорю руку. Он хорошо знает силу его рукопожатия. Но все обходится без травм.

— Ну как тебе?

Игорь молча пожимает плечами.

— Знаешь. — Олег сосредоточенно хмурит лоб. — У нас какой-то аполитичный клуб. Всюду перестройка, новое мышление, обновление, а мы все в старине копаемся. Ну что это за книги — «Патент АБ», «Гиперболоид инженера Гарина»? На Западе нас на сто световых лет обогнали. Мы же — то ли в будущем, то ли в прошлом. Надо немножко и в сегодняшнем жить.

— Как, например? — Игорь насмешливо смотрит на Олега. Он почему-то не воспринимает его всерьез. Вернее, ему кажется, что тот всегда как-то делано говорит, искусственно.

На этот раз плечами пожимает Олег:

— Не знаю. Ну… вот, например, СОИ. Это же фантастика, но и сегодняшний день. Почему у американцев она есть, а у нас нет? Почему нам не сказать свое слово о том, чтобы мы создали СОИ? Или наоборот, чего на нее тратиться? Тем более если она не эффективна? А если нельзя от ядерных ударов эффективно защищаться, так зачем вообще нам армия? Мы же ни на кого нападать не собираемся, а ракет в случае настоящей войны у нас хватит. Так зачем, я тебя спрашиваю, нужна нам армия?

— А при чем тут фантастика? — спрашивает Игорь.

— Как же, ядерная война, СОИ, «звездные войны», будущее человечества — это наша тема. Только надо поактивней. Вот я читал на английском…

Тут — да, тут у Олега явное преимущество, он здорово знает английский, читает, приносит книги на обмен.

— Слушай, у меня есть пара романов, но учти — на французском. Меняю на «Третий глаз Шивы». А? — предлагает Игорь.

— Порядок, — радуется Олег, — как раз положил «Глаз»… на полку, — смеется собственному каламбуру. — Ничего, я потом твои французские превращу в английские, — загадочно говорит он.

Игорь вынимает «Зачарованную планету» Барбе и «Хрустальное дерево» Райана (русский перевод названий у него записан на бумажке), протягивает Олегу.

— Тип-топ! — Они хлопают друг друга по ладоням. Сделка состоялась.

— «Шиву» принесу завтра на «стояк», — заверяет Олег. — Но ты подумай о том, что я сказал, надо поближе нам к сегодняшнему дню, поближе.

— Подумаю, подумаю, — заверяет Игорь. Делать ему нечего, как размышлять над разными дурацкими предложениями этого пижона, не обманул бы с «Шивой»… Игорь покидает очередное заседание клуба с двойственным чувством: с одной стороны, здорово, если все, что они тут накидали, там примут и издадут (Игорь не очень ясно представляет, где «там»), с другой — как же он мало знает эту фантастику, как мало читал. Прав шеф, надо больше читать.

Но, в общем, он доволен: день прошел хорошо, насыщенно, он ощущает ясность в голове, мощь своих мышц, радость жизни. Сейчас зайти бы куда-нибудь в «Арбу», чьи призывные огоньки светили ему, или в уютный подвал «Мзиури» с его цветками-витражами и аппетитными запахами. И посидеть с приятной девчонкой. Например, хоть с этой Наташей. Тьфу черт! Опять эта Наташа, прямо как банный лист.

В «Мзиури» все-таки зашел и съел три порции хачапури. Наконец пришел домой, проглотил оставленный мамой (уже давно остывший) ужин. И лег спать. Он испытывал блаженную усталость и чувство удовлетворения. «Это лучшие снотворные», — говорил шеф. Правда, в снотворных Игорь не нуждался. Не успев коснуться головой подушки, он обычно тут же проваливался в сон.

В таких вот не столь уж крупных радостях, заботах и мелких огорчениях текла Игорева жизнь подобно потоку арбатских прохожих: веселых и мрачных, деловитых и праздных, беспрерывно наполнявших эту улицу; потоку то мелевшему, то густевшему, но никогда, даже в самый поздний час, не иссякавшему.

Текла эта жизнь, текла, пока не случилось в ней событие, на первый взгляд не очень уж значительное, но приведшее в будущем к последствиям наиважнейшим: Игорь снова встретил Наташу.

Может показаться странным, но Игорь, коренной «дворянин арбатского двора», не столь уж часто разгуливал по прилегающей к нему территории, по «сельве», простирающейся до Кропоткинской или до Воровского. Поэтому возле высокого дома на улице Веснина, с глазурованной плиткой по фасаду, в котором обитала (а не «работала») Тутси, он не бывал, хотя и жил меньше чем в километре от нее.

Да и как они могли встретиться? В Смоленский гастроном Тутси не ходила, по Арбату не гуляла, домой возвращалась под утро, незадолго до того, как Игорь просыпался. Да и вообще пешком она ходила редко, обычно подъезжала на такси.

Не должны были пересечься их пути.

А вот поди ж ты, пересеклись.

В тот вечер Игорь возвращался из своего клуба «Гармония», испытывая после напряженных занятий и еще более напряженной сауны благолепное настроение. И неожиданно ему захотелось пройтись. Он свернул на Сивцев Вражек, прошел Плотников переулок, постояв на углу и поколебавшись, пошел не направо, а налево, вдоль улицы Веснина. Он решил прогуляться до итальянского посольства и, сделав крюк по Садовой, вернуться к себе.

Он неторопливо шел по знакомому переулку. Вот справа неприглядный двор Министерства иностранных дел, заполненный машинами. А вот слева какой-то хитрый родильный дом, кремлевский, что ли? Где рождаются одни гении. Дальше небольшой особняк. В том особняке, по рассказам деда, помещался некогда женский вытрезвитель. Дальше был еще один особняк, какое-то посольство (в прошлом в нем помещалось посольство Израиля).

Игорь дошел до угла. Наискосок возвышался тот самый дом, где жил нарком просвещения Луначарский. Игорь стоял возле дома, куда в тот вечер он проводил Наташу.

Он уже научился, мягко выражаясь, не всегда говорить людям правду. Но себе самому врать еще не умел. Поэтому состоялся внутренний монолог: «Не валяй дурака — не прогуляться тебе хотелось, а дойти до дома, где живет она, эта Наташа. И жутко тебе хочется “случайно” встретить ее… Потому что сидит она в тебе занозой, непонятно почему…» Далее следовал длинный пассаж, объяснявший, почему это непонятно. Отметались все недостатки Наташи (о которых он ничего не знал) и все достоинства других знакомых девушек (о которых он тоже мало что ведал). Словом, Игорь энергично вытаскивал из себя занозу. Трудно сказать, во что бы вылилась эта, в общем, банальная ситуация, если б… не открылась дверь подъезда и из нее во всем своем великолепии не выплыла Тутси. Ей в этот вечер, раньше чем идти на «службу», вдруг тоже захотелось пройтись пешком.

Случай небывалый. Ну как тут усомниться в Высших Силах, которые, мало интересуясь нашим мнением, плетут нити наших судеб, порой на наше счастье, но как часто на нашу беду…

Некоторое время они стояли молча, уставившись друг на друга. А потом произошло неожиданное…

Тутси сделала навстречу Игорю шаг, еще шаг, решительно взяла его под руку и повлекла к подъезду, вверх по лестнице; путаясь в ключах, отперла дверь, втащила в квартиру, в комнату, подтолкнула к широкому дивану, служившему и постелью, сорвала (именно сорвала!) с него одежду, обрывая пуговицы, скинула свою и, вцепившись в него с такой силой, словно висела над пропастью, вместе с ним упала на диван.

Вряд ли они отдавали себе отчет в происходящем, вряд ли вообще что-нибудь соображали в тот момент.

Тутси казалось, что ее подхватил какой-то жаркий ветер и уносит, уносит…

Но вдруг она почувствовала то, чего еще никогда не испытывала в жизни. Словно взрыв, словно в ней взорвался солнечный шар! Такое яростное, такое жгучее наслаждение, что неожиданно для себя она громко и отчаянно закричала. То был неистовый крик, крик невозможного счастья. Она закричала снова, еще громче.

Тутси не думала, слышит ли ее кто-нибудь, она ни о чем не думала, сумасшедший вихрь увлек, закрутил ее, а все остальное не имело значения, не существовало, проносилось мимо. Она теряла сознание, растекалась в пространстве, куда-то летела…

Боже, до чего жалким было то бедное удовольствие, которое порой, столь редко, получала она с иными своими партнерами. Сейчас пришло открытие, откровение, начало новой жизни.

Игорь мягким быстрым движением прикрыл ей рот рукой. Он с нежностью, тайной гордостью смотрел на ее пылающее лицо, на плотно зажмуренные, мокрые от слез глаза. Он крепко держал ее.

Наконец тело Тутси обмякло. Она тяжело дышала, грудь ее быстро поднималась и опускалась, волосы прилипли ко лбу. Кожа блестела от пота. Глаз она не открывала.

Постепенно Тутси возвращалась на землю со своих небесных высот, куда вознесло ее никогда дотоле не испытанное наслаждение, куда она отчаянно, ступень за ступенью, карабкалась все предшествующие минуты, судорожно, бешено вцепившись в Игоря, чувствуя нараставшую с неудержимой силой волну, пока не унеслась, не опрокинулась в ту заоблачную пропасть.

Они лежали долго, не шевелясь, так и не произнеся ни слова с той самой минуты, что столкнулись лицом к лицу у подъезда ее дома.

В комнате было темно, дальний свет уличных фонарей слабо освещал контуры предметов, кое-где блестками отражался в хрустальных рюмках в горке, в металлической ручке кассетофона, какого-то сувенира на стене. Совсем издалека, с Садового кольца, доносился беспрерывный шелест машин, шорох начавшегося дождя… Тихо и покойно было в уютной, теплой квартире. Пахло духами, сброшенной на пол одеждой, любовью…

И тогда пришел страх. На Тутси нахлынул панический ужас. А вдруг это в последний раз! А вдруг он уйдет, и больше она его не увидит! Не окажется в его могучих объятиях, не испытает то, что испытала, что невозможно описать, а лишь пережить, то, ради чего, как ей теперь казалось, только и стоит жить на земле! А может, все это вообще сон? Ничего не было? Она просто идет по улице и мечтает. Добредет до своей «служебной» хаты, дождется Гора, выпьет с ним рюмку, послушает его умные речи и покорно завалится в постель, чтобы, получив скромное удовольствие («О господи, это называется удовольствием!»), зайдет в душ, а потом проводит Гора до дверей с тайным облегчением.

Или промокнув и продрогнув у дверей «Националя», приведет к себе очередного подвыпившего, но щедрого партнера, равнодушно и брезгливо даст себя исполнить и уже не с тайным, а с явным облегчением выставит его за дверь. И получит удовольствие, лишь пряча в потайной ящик полторы сотни «гринов». Она лихорадочно протянула руку, нащупала горячее тело Игоря. Нет, это не сон, не мечта, вот он тут, рядом, тот, кто открыл ей смысл жизни.

Тутси повернулась к Игорю, судорожно обняла его, прижалась. И все повторилось…

Лишь к утру, истомленные, они забылись коротким сном.

Какая ночь, какая сумасшедшая, волшебная ночь!

Утро принесло ощущение прозы жизни. Игорь заторопился — у него были дела в комбинате. Тутси, призвав на помощь все свое умение, готовила завтрак. Поколебавшись, все-таки не выставила на стол ни виски, ни коньяка, ни ликера. В свою крепость она никого не пускала, вот Игорь — первый. Он имеет на это право, его бы она никогда не привела «туда», там была работа, здесь — жизнь. При одной мысли, что Игорь мог бы сейчас отсчитать деньги и вручить ей, Тутси обдало жаром. Господи, все деньги, что есть у нее, и прежде всего себя, всю, без остатка, отдала б она ему за одну эту ночь!

Игорь не стал делать зарядки, бриться (откуда у девушки бритва?). Поел, оделся и, поцеловав Тутси, направился к двери. Она стояла в нерешительности. О чем они говорили, проснувшись? О чем попало, только не о любви, не о том, что было между ними. Об Игоревой работе, о каких-то телефильмах, об Арбате, спорте, погоде, еде, квартире… Черт знает о чем, только не об этом.

А сейчас он уходил. Но Игорь вдруг затоптался у двери.

— Телефон-то дашь? — спросил он наконец.

Тутси чуть не задохнулась. Господи! Ну что с ней!

Ведь он мог уйти так, не записав номер телефона, и все прервалось бы, они больше никогда бы не встретились, он исчез бы из ее жизни… Панические мысли проносились в ее голове, пока она отрывала листок календаря с сегодняшним числом, искала ручку, записывала номер.

— Ты позвонишь? — она просительно заглядывала ему в глаза (да что с ней?!). — Дай слово, что позвонишь. Дай слово!

Игорь улыбнулся, погладил ее по свежей поутру, ненамакияженной щеке.

— Да, позвоню, позвоню, позвоню, куда я от тебя денусь. Теперь-то. — Он снова поцеловал ее, нежно, быстро, не так, как ночью… и осторожно закрыл за собой дверь.

Тутси опустилась в кресло, едва не плача. От чего? От счастья? От страха? От волнения? От благодарности судьбе?

«А вдруг не позвонит?» — обожгла страшная мысль. И тут же обдало холодом — она-то у него телефон не спросила! Какой ужас! Что вообще она о нем знает кроме того, что он шофер, ходит заниматься атлетизмом, любит научную фантастику? Что, что она знает о нем?

Женат ли он? А может, у него есть сын, или дочь, или, например, трое детей? И кто она, Тутси, для него. Может, у него дюжина таких? Вот ушел от нее, да не на работу, а к другой, и проведет с той весь день. А потом всю ночь еще с одной. Такой мужчина может заниматься любовью хоть неделю без устали (при воспоминании о минувшей ночи у Тутси по телу пошли мурашки). Может, эта Великая для нее ночь для него обычный эпизод? Это для всех этих ничтожеств Тутси драгоценность, за которую надо платить огромные деньги — за ночь, за час да хоть за пять минут, кому что по силам. А он небось только пальцем поманит — любая прибежит да еще будет хвостом вилять. Господи, а вдруг не позвонит! Неподвижно сидя в кресле, Тутси мысленно металась, не находя себе места, переходя от радости к отчаянию, кляня себя за то, что не удержала, не проводила (узнала бы, где живет, работает), не взяла номер телефона, не подарила чего-нибудь на память (заинтересовала бы, но при этой мысли чуть не сгорела от стыда).

Что делать? Что делать?

Это жуткое состояние прервал звонок Риты:

— Эй, подруга, ты куда окунулась? Ни головы, ни ж… не видать. Вчера два фрайера — финиш! А тебя нет. Пришлось одной обслуживать, — она хрипло рассмеялась, — зато отстегнули большой косач. И надралась, кошмар. Сегодня еле глазки распахнула. Заедешь?

— Заеду, — сказала Тутси. Ритка — не лучший вариант, но оставаться сейчас в одиночестве она просто не могла. — Беру тачку и — у тебя.

У Риты она отвлеклась. Подруга подробно и с удовольствием повествовала об удачном бизнесе, совершенном накануне, показала новое приобретение — какой-то меховой жакет, намекнула на брачную перспективу с одним прытким аллюрцем, осудила все в большем числе болтающихся под ногами дешевых раскладушек.

Эта болтовня постепенно спускала Тутси на землю, уводила в туман минувшую ночь, которая все больше превращалась в нереальный сон.

Тутси поняла, что, если Игорь исчезнет, даже навсегда, из-за этого все же не следует кончать жизнь самоубийством, что вообще жизнь продолжается, что есть у нее профессия, и при том весьма доходная, есть Гор, вообще много чего есть. А Игорь, в конце концов, был светлым лучом, он показал ей же самой, какая она женщина. И было бы, конечно, хорошо, чтоб он остался, но если его не будет, что ж, значит, не судьба. И потом, как бы она объяснила ему, чем занимается, кем работает, как зарабатывает? Откуда видик «Акай», всякое богатство? Как бы познакомила со своими подругами? Ритой, например. Она иронически усмехнулась. Картина! А как растолковать парню, почему она занята едва ли не каждый вечер и где бывает по ночам, почему не отвечает телефон…

Так она постепенно успокаивалась.

А вечером на «хате» приняла Гора, который принес ей целую сумку новых кассет с американскими детективными фильмами, какие-то французские ароматные губнушки, бутылки виски, яичный ликер «Мартель», пачки резинок, и жевательных и тех… в общем, всякую дребедень, необходимую в хозяйстве. Гор — хозяйственный мужик. Помимо лавы он периодически приволакивал разные нужные вещи, иногда даже колбасу, сыр, какие-то невиданные консервы, соки, приправы.

Потом Гор на неделю слинял, и Тутси пробовала случайных партнеров. А тут пришла масть: в «Сокольниках» открылась очередная выставка и началась напряженная работа, по две-три ходки в ночь, они с Риткой аж похудели, под глазами синяки до колен. Зато приемщикам — лафа, что ни день, сотни и «первых», и «вторых», и «третьих», а один партнер из косых пытался даже какими-то вонами заплатить. Она ему показала, что такое «вон», он у нее быстро вон вылетел, расплатившись «гринами». Словом, неделя эта принесла немалый навар.

Прямо передохнуть некогда.

Постепенно та ночь уходила в туман все больше. И только мысленно сравнивая своих партнеров с Игорем, Тутси тоскливо вздыхала. Зато, вспоминая то, что пережила тогда, она куда искусней подыгрывала всем этим ничтожествам, изображала немыслимую страсть, и они уходили, преисполненные гордыней, восхищенные собственным мужским могуществом. И оттого становились щедрей.

Она попыталась однажды проделать то же с Гором, но, поймав его проницательный иронический взгляд, прекратила свои усилия. Гора в этом деле не обманешь. Как, впрочем, и ни в чем другом.

Время шло, и жизнь шла, как раньше.

Но однажды, когда Тутси забыла накануне выключить телефон, в невероятную рань (часов в одиннадцать утра) раздался звонок. Внезапно разбуженная, Тутси сняла трубку.

— Смотри-ка, — услышала она бодрый голос, — ты, оказывается, иногда бываешь дома!

— Кто это? — недовольно пробормотала Тутси, готовая отчитать нахала.

Но тут ее осенило!

— Игорь, ты? — У нее даже голос сел от волнения.

— Я, а кто ж еще, не рада? — он говорил громко, как-то преувеличенно весело.

— Рада! Ужасно рада! Ты почему так долго не звонил? — Тутси ерзала в постели от возбуждения, перехватывая трубку из руки в руку.

— Почему не звонил? Да вот все пытался от тебя вылечиться, — проговорил он совсем другим, глухим голосом, — видишь, не получилось…

Она молчала. У нее не было сил говорить, такая огромная волна счастья накатила на нее.

— Приходи сейчас же, — хрипло прошептала она.

Игорь ничего не сказал, только веселые короткие гудки раздались в трубке.