Четвёртая космическая скорость

Александр Кормашов

Маленькие забавные существа из далёкой галактики прилетели на Землю и случайно задержались на ней на долгие триста лет. За это время они создали на своём корабле целую страну, но многое из жизни землян поняли по-своему, а то и попросту перепутали. Сейчас они летят домой, находятся в глубоком космосе, но странные вещи происходят на корабле. Словно Земля не отпускает пришельцев.

Глава 9. Шествие по траве — «шишка или шрам?» — «А что вы тут делали?»

— Ну, и кто там лежит? — спросил сержант Ноплеф. — Прямо на лугу, гм?

— Это не он! — быстро сказал генерал-артиллерист. — Не может быть, чтобы снова он. Это, наверное, неизвестный.

— То я и вижу, что неизвестный, — проворчал сержант.

— Но я же не виноват! — воскликнул генерал. — Мои пушки ещё даже не надуты!

— Ну да. Ещё не надуты, а неизвестный уже лежит. Ну, ладно, пойдёмте. Только не говорите мне, что один снаряд дважды в одну воронку не попадает.

Никто и не говорил. Все знали, что сержант очень не любил, когда в одном предложении соединялись «один снаряд» и «дважды». Потому что никакой снаряд не может возвращаться назад, чтобы им потом снова выстреливали из пушки. Снаряды — это вам не бумеранги. Сержанту Ноплефу было очень важно, чтобы его подчинённые чётко это усвоили. В армии во всём нужна ясность.

Тем временем, процессия ноплов сошла с дороги и двинулась к озеру прямиком через луг, проминая в траве широкую полосу. Генералы шли в ряд. Их плащи раскачивались, как четыре зелёных колокола, а сапоги сбивали головки цветов и распугивали кузнечиков, которые тотчас замолкали. Это молчание сообщало лугу некоторую тревогу, как будто вот-вот должен произойти апокалипсис или хотя бы солнечное затмение. Солнце на это снисходительно улыбалось. Оно поднялось уже довольно высоко и прекрасно видело с высоты, что миру ничто не угрожает.

— Насколько я слышал, — обратился к сержанту генерал-артиллерист, — в последнее время этот Нопленэр стал каким-то странным. Говорят, он ведёт себя как самый настоящий лунатик. Так что он мог удариться обо что-нибудь сам.

Услышав про лунатика, смелый рядовой Ноплиан едва не споткнулся. Ему сразу вспомнились зловещие шаги в темноте, и от этих воспоминаний у него под мундиром пробежал лёгкий холодок. Однако он быстро взял себя в руки. Под солнцем даже отъявленные лунатики должны вести себя смирно.

Мир и покой царили на Земле, когда генералы, сержант, маленький капрал и смелый рядовой дошли, наконец, до озера и поднялись на небольшой пригорок, на котором росла берёзовая роща. Там дул ветерок, шелестела на деревьях листва, и кузнечики снова стрекотали, убедившись, что солнечное затмение откладывается до вечера. Страхи насчёт лежащего на траве неизвестного тоже быстро рассеялись, как только все убедились, что это был снова художник Нопленэр и снова, к счастью, живой. В любом случае, его хохолок весьма весело трепетал на ветру. Вряд ли бы у мёртвого нопла хохолок вздумал трепетать столь же весело.

Подсунув обе ладони под щеку, художник лежал на траве в своей обычной ежедневной одежде, которая состояла из модного сиреневого сюртука, белого галстука, прикрывающего розовую манишку, и тёмных панталон в белую полоску. На ногах у молодого человека сидели модные узкие башмаки, в каких было приятно скользить по зеркальным паркетам дворца Ноплдом.

Мудрый сержант Ноплеф осторожно попинал художника по подошве башмака. Башмак не ответил. Тогда сержант, покряхтывая, нагнулся и опять-таки осторожно потрепал Нопленэра по плечу.

— Без сознания, — сказал один из генералов. — Я таких видел.

— Да, без сознания, — согласился второй генерал. — Хорошо, что не убит. Хотя, может, ранен?

— Или контужен? — предположил третий генерал.

— Если контужен, на голове должна быть заметна шишка, — сказал первый генерал, разглядывая голову с хохолком.

— А если ранен, то шрам, — ответил второй генерал.

— Уверен, тут только шишка, — сказал третий генерал и встал прямо над головой лежащего. — Я не вижу крови.

— Там шишка.

— Шрам!

— Шишка!

Генералы так тесно сгрудились над лежащим, что уже никому не давали ни нагнуться, ни посмотреть, что там действительно скрывается, шишка или шрам.

— Караул! — внезапно раздался чей-то хриплый, сдавленный вскрик, и генералы резко отпрянули. На траве сидел перепуганный Нопленэр и нервно озирался по сторонам. — Мамочки мои, караул, — снова проговорил он, но уже не так сипло.

— Кар-раул?! — удивился сержант, машинально повторив про себя знакомое слово, и следом так же машинально скомандовал: — Стройсь!

В ту же секунду солдаты и генералы пристроились к сержанту в одну шеренгу и застыли по стойке «смирно». Всё это они проделали совершенно автоматически. Подсознательно. Даже генералы. Те считали себя старыми вояками и гордились тем, что выполнение строевых команд у них так же крепко засело в ногах, как и умение кататься на велосипеде в ногах у велосипедиста. Прямо на всю жизнь.

Художник Нопленэр с удивлением посмотрел на это внезапное построение и медленно, осторожно встал. Ему показалось неприличным сидеть, когда перед ним стоят. Тем более, навытяжку. Тем более, генералы. Пусть они были и не в своих парадных мундирах, в каких обычно появлялись во дворце, а в длинных зелёных балахонах без рукавов, и над головами у них торчали забавные прутики.

Нопленэр никак не решался спросить, что бы это всё значило, тем более, что лица у генералов оставались непроницаемы, а глаза устремлены вдаль, куда-то за спину художника. Боясь сразу обернуться, Нопленэр осторожно отошёл от военных подальше и только тут рискнул оглядеться по сторонам. Вроде никого. Учений тоже как будто не наблюдалось. Лишь после этого художник скромно кашлянул, одёрнул на себе сюртук, стряхнул с него прилипшие травинки, оправил на груди белый галстук и задумчиво прошёлся вдоль строя.

Все молчали. Все молчали просто потому, что в строю запрещено разговаривать, а сержант — ещё и потому, что генералы были старше его по званию. А ведь, как гласил воинский устав, младший по званию должен сначала спросить у старшего разрешения что-то говорить. Правда, и спросить разрешения было тоже «говорить».

Художник Нопленэр молчал тоже. Однако ему такое молчание давалось гораздо проще: он просто не знал, что должен сказать. Он даже не знал, что думать. Но всё же думать или не думать от человека не зависит, и вскоре Нопленэр догадался, что эти военные, наверное, захотели, чтобы он их нарисовал. В какой-нибудь батальной сцене. Какого-нибудь сражения. Прямо здесь, на лугу. За этим они и явились сюда.

— Так, значит, вы хотите, чтобы я вас нарисовал? — спросил Нопленэр.

Поскольку все продолжали молчать, он сделал вывод, что угадал правильно. И снова всех внимательно осмотрел. Затем он вывел из строя маленького капрала Ноплеона и попросил его повернуться лицом к солнцу. Потом от солнца. Потом направо, затем налево, а далее приказал ему поочерёдно нахмуриться, улыбнуться, округлить глаза, сделать их щёлочкой и, наконец, приложить к ним ладонь в виде козырька и пристально посмотреть вдаль.

Изучая данную позу, Нопленэр в задумчивости прошёлся по траве взад-вперёд, потом вернулся к маленькому капралу и, будто разговаривая сам с собой, произнёс, мол, у этого военнослужащего, кажется, довольно выразительное лицо и вполне подходящая осанка. А главное — правильный рост. Возможно, он будет приглашён в качестве модели для написания большого живописного полотна, на котором Его Величество король Ноплиссимус I будет изображён в самой гуще большого сражения на своём наблюдательном пункте.

Услышав такое, маленький капрал Ноплеон покраснел, как малиновка. Точнее, как грудка малиновки. А то и как грудка снегиря, которая ещё в два раза краснее, чем грудка малиновки. Короче, лицо капрала совсем потерялось на фоне его мундира, но это была такая потеря лица, которой капрал Ноплеон гордился до конца своих дней.

А вот сержант Ноплеф остался недоволен. Он долго хмуро смотрел перед собой, потом решительно вышел из строя, приблизился к художнику и сухо поинтересовался:

— А что вы тут, собственно, делали, милостивый государь?