Ведьма

Александр Конторович, 2022

Магия… Палочка-выручалочка, к которой ты привыкаешь с рождения. То, что дает тебе власть над людьми и предметами, выручает в трудной ситуации и облегчает жизнь. Привычное и повседневное ощущение… Каково это – внезапно стать таким же, как и большинство окружающих тебя людей – ничем подобным не владеющими? Превратиться в того, кого в твоем, привычном, мире называют изгоями? Но – теперь ты будешь с этим жить. Ибо никакого иного выхода больше нет. Привыкай – теперь это твой мир…

Глава 7

— И как это у тебя, Кнут, так получается с ними договариваться?

За посетителями, которые поначалу были настроены весьма агрессивно, а под конец встречи вели себя тише воды, только что закрылась дверь, и Могила, довольный переговорами, откинулся на спинку стула.

— Я слово верное знаю, — осклабился тот. — Оттого мне отказа нет.

— И все тебе подчиняться будут? Что ж, весь мир? — спросил, пораженный услышанным ответом, Костя Алфавит.

Костя был новичком в банде Могилы — всего неделю назад он прибился к новому хозяину, и пока обретался у него на последних ролях. Как и положено «шестерке», относился к он к «папе» с подчеркнутым уважением и должным почтением.

— Зачем мне весь мир? — ухмыляется Кнут, откусывая сочный, зрелый помидор. Из которого во все стороны брызжет сок и несколько кровавых капель повисает на черном длинном усе главаря.

Костя услужливо протягивает главарю салфетку, но тот небрежно от неё отмахивается.

— Стар я, чтобы миром править, — лукавит Могила, — да и не по чину мне самому на дело ходить. Мое дело — думать. А такие вои, что я под свою руку собрал, сами принесут мне всё, что ни попрошу.

Алфавит понимающе кивает головой и подкладывает шефу на тарелку закуску — квашеную капустку, огурчики, сальца, наполняет ему очередную стопочку.

Могила благосклонно смотрит на суету своего подчиненного, воспринимая ее как должное. В бандитской среде Кнут проявился недавно и начал весьма эффективно расчищать себе «профессиональное» пространство, безжалостно убирая со своего пути конкурентов. Жесткость его поступков поразила даже криминал, и поэтому к новичку вначале приклеилась кличка «Инквизитор». Но когда стало известным и само имя бандита — Кнут Могила — то надобность в погоняле отпала сама собой. Могила — она и в Африке могила. Какие уж тут клички.

— Девку мне пришли, а сам катись, — коротко бросил Алфавиту Кнут. — И смотри чтобы не мешал нам никто!

— А если Авторитет приедет? Он же обещал! Что сказать-то, Кнут? — заволновался Костя.

Авторитет был мужиком нетерпеливым, не дай бог, попасться ему под горячую руку. Ну, как такому сказать — подожди? Проблема, однако!

— Откуда ты знаешь? — сварливо поинтересовался Могила. — Что он приедет скоро?

— Так… позвонил он мне, — растерялся Алфавит.

А что еще сказать-то?

Странное дело, но Могила терпеть не мог никаких технических устройств вокруг себя. От телефона шарахался, как прокаженный. Телевизор, бают, пополам однажды ятаганом рассек. Может, врут, конечно, но на пахана это похоже. Как увидит что непонятное — так в буйство приходит, крушит все вокруг! Да кричит еще слова незнакомые, будто заклинания выводит. Аж страшно становится. Хотя, с Могилой рядом всегда страшно. Но Алфавит уже почти привык.

Эту странность — впадать в ярость при виде непонятных вещей, — Могила за собой знал, для того нанял в банду специального человека, чтобы тот деньгам счет вел, записи всякие делал и, значит, общался с внешним миром заместо Кнута. Звали этого человека — Гриша Бухучет. Счетоводом он был, может, и не самым компетентным, но маньяком оказался знатным — душил студенток своего училища в течение нескольких лет, пока на его след не вышли полицейские. И тогда Гриша «залег на дно». Уж сколько людей Костя приводил Могиле «на поговорить», но Кнут почему-то запал только на Бухучета, и сразу взял того к себе приближенным человеком, вроде секретаря.

Совсем иное дело — Сеня Авторитет. Тот парень был видный, за ним столько дел водилось — менты ноги сбили, пытаясь его поймать. Авторитет был мужиком умным и жестоким. Народ баил, что кровищи на его руках — немеряно. И как это Могиле, совсем недавно появившемуся в этих краях, удалось прижать Сеню?

«Видать, и правда, слово есть заветное, что его даже отпетые мерзавцы слушаются», — подумал Алфавит и тихо выскользнул из комнаты.

— Девку не забудь! — понеслось ему вслед.

«Где я ему столько девок наберу-то? Он же их уродует через одну. От нас тут все проститутки скоро разбегутся — ни за какие деньги уже не хотят к Могиле ходить! И что он так на них взъелся-то? — растерянно и обеспокоено думал Алфавит, направляясь на нижний этаж дома, в котором ныне обреталась банда. — Вон, с упырями какими слово общее находит — они его как дети малые слушаются, а с бабами — ну никак! Орут, визжат, ругаются, плачут… Намедни двух, вон, закопать пришлось — горячая рука у Кнута, ох, горячая…

* * *

Кнут лениво развалился на постели и, едва прикрывшись простыней. Он с благодушием наблюдал, как девка одевается, игриво поглядывая на своего партнера. Впервые у Могилы сложилась любовь по обоюдному согласию. И хотя окружающие наверняка думали, что жестокость Кнута — это его натура, но всё было сложнее. Он, конечно, терпеть не мог неповиновения — в любой форме. В его мире повелевать людьми получалось просто, особенно женщинами. Могила был магом высшей касты, его могущество было очевидным окружающим — и спорщиков вокруг почему-то не находилось. Народ либо отваливал в сторону, либо подчинялся. Но если дело можно было уладить полюбовно — то почему бы и нет? Особенно в таких делах, как постельные. Но так было там…

А тут… странный мир. Когда он попал сюда, таща за шкирку своего напарника, то не сразу понял, что его магия здесь не работает. Вернее — никакая магия не работает. Ее тут попросту нет. Первые часы Кнут был парализован страхом — в новом мире он оказался почти безоружен. Ну, меч-то его при нем, конечно, был. А также парочка ножей, по своим размерам лишь немного не дотягивающим до настоящего меча. И деньжонки имелись — Кнут всегда имел при себе несколько золотых и серебряных монет. Но, все же, когда ты всю жизнь привык быть защищенным со всех сторон силами, которые сам и контролируешь, понятно, что пара ножей и меч — это не совсем то, чего ты ожидаешь…

Они тогда оказались на берегу какой-то неизвестной реки. Это теперь он знает ее название — Витим, и что река находится в Иркутской области, а тогда он понятия не имел, куда их занесло. Впрочем, он и сейчас не очень хорошо представлял себе географию нового мира. Знал, что он большой — и все.

Вдали виднелся какой-то небольшой поселок. Как позже оказалось — там, в основном жили старатели, которые добывали золото. Могила и его напарник — верзила Идас — тогда два дня скрывались в лесу, наблюдая за людьми, пока Кнут не улучил момент, и не залез в один из домов, когда хозяева вышли на смену. Могиле удалось украсть немного еды и какую-то странную одежду, но выбирать не приходилось — ночевать в лесу было холодно. Они с напарником кое-как переоделись, спрятали оружие — но по кинжалу, разумеется, с собой взяли, и отправились в поселок — разведать обстановку.

Двух мрачных мужиков в рюмочной бармен заприметил сразу — уж больно странно оба выглядели. Одеты кое-как, вид зашуганный какой-то, как будто мужики с Луны свалились, да и по оттенку кожи сразу видно — не местные. А раз так, то и «пощекотать» гастролеров — святое дело. Кирюха, которого местные меж собой называли попросту — Разбавила, кивнул головой молодому парню у входа. Тот, поняв знак, медленно поднялся и вышел на улицу.

— Что есть-пить будем? — появился у стола своих жертв Разбавила. — Супчика? Мяса? Водочки?

— Тащи все, мы сами разберемся, — буркнул Могила, пошарив глазами по халдею, — и быстро.

— Сию минуту будет сделано.

«Серьезные мужики, — немного опасливо подумал Кирюха. — Как бы шума тут не устроили. Хотя, мне-то что? Не я же им морды чистить буду, я на проценте сижу».

— Кнут, а как мы расплачиваться-то будем? — понизив голос, спросил Идас. — У нас же местных денег нет.

— Золото во всех странах в почете, друг мой, — усмехнулся Могила.

В какой-то мере, бандит был прав. Пришедшая на вызов местная шпана была удивлена тем обстоятельством, что «гастролеры» предложили за обед золото. И это в корне меняло дело. Стараясь вести себя как можно более вызывающе, чтобы напустить на гостей больше страху и почтения, шалопаи, изображая из себя крутых бандитов, под шуточки и прозрачные угрозы отвели чужаков к своему «бригадиру». Поскольку сами такие серьезные вопросы, как золото, решать не имели права.

Кнут с достоинством переступил порог комнаты, за ним зашел напарник. Следом — двое шалопаев, рассчитывавших на приличные комиссионные «за бдительность».

— Ну, здравствуйте, люди добрые, — кивнул вошедшим дядька Ацетон.

Эта кликуха прилипла к нему еще в молодости, когда он, за неимением наркоты, нюхал все подряд в попытках словить кайф. Ацетон отвечал перед братвой за порядок в подведомственной ему территории и дело свое знал четко.

Рядом с Ацетоном развалился Сеня Авторитет, а за спиной уголовников стояла еще одна мутная личность с картинной галереей на своем теле — вся в наколках. С другой стороны от Ацетона сидела нагловатого вида девица и беззастенчиво пялилась на гостей.

— Кто такие? Зачем в наши края пожаловали? — продолжал вопрошать Гена Ацетон. — Говорить будете? Или вас уговаривать придется?

Кнут усмехнулся, оглядываясь вокруг себя. Их с Идасом — двое, а противников — пятеро, женщину Могила в расчет не брал — это не тот случай, когда стоит волноваться. Тем не менее, численный расклад не в их пользу. Но для таких опытных бойцов, как они, шансы на победу достаточно высокие.

«Надо их ещё повысить», — решил Кнут.

— Эти двое шутов сзади — твои люди?

Ацетон перевел взгляд на шпану. Те вальяжно облокотились о дверные косяки и ухмылялись — «во, мол, мужик дает! Ему тут крупные неприятности светят, а он еще и выпендривается!»

— Ну, мои. А в чем дело?

— Серьезные люди?

— А! — махнул небрежно рукой Ацетон, — на посылках у меня бегают…

— Больше не бегают, — продолжил за собеседником Кнут, лениво вытирая кровь с ножа о штанину брюк одного из «побегушников». — Поговорим?

В комнате даже никто не понял, что произошло. Просто в какой-то момент два незнакомца сделали синхронные неуловимые движения, и два тела сзади, тихо хрюкнув, стали медленно сползать вниз.

— Всем сидеть, — спокойно сказал Кнут. — Кто дернется — умрет тотчас же.

Дернулся, на самом деле, только один, вернее, одна — женщина Ацетона. Остальные просто замерли и, не отрываясь, смотрели на Могилу. Они словно не замечали истерики девицы, которая сначала принялась кричать, затем закрыла лицо руками и завыла. Короткий бросок ножа — и вой прекратился. Девка тихо сползла под стол, и в комнате восстановилась тишина.

— А вот теперь — поговорим.

И он присел за другой край стола.

Могиле понадобился еще не день и не два, чтобы заметить, осознать и научиться пользоваться своими новыми способностями. Да, он потерял возможность убивать заклинаниями, но обрел нечто не менее ценное — способность подчинять себе людей. Как этот дар действовал, Кнут поначалу не понимал. И хотя он до сих пор до конца не разобрался в тонкостях его использования, но одно знал точно — перед ним оказывались бессильны люди, на чьих руках была кровь безвинных жертв. После разговора с ним у них уже не возникало никаких агрессивных мыслей в его отношении — напротив, они становились верными и преданными союзниками бывшего мага.

Как же ему повезло, что он попал именно сюда, на территорию самого богатого золотом прииска страны — здесь был просто рай для таких, как Могила. Тут собирались и действовали многочисленные криминальные группировки, возникали там и сям воровские притоны, расцветал теневой бизнес.

Многое из того, что рассказывал Кнуту Бухучет, тот не понимал — история этого мира была долгой и очень запутанной. Прошлое, из того, что рассказал секретарь, не сильно отличалось от его собственного мира, на будущее Могиле было и вовсе наплевать, а настоящее выглядело малопонятным. Особенно та часть, которая касалась бесчисленных машин и каких-то таинственных волн, которые нельзя увидеть, но с помощью которых можно передать звук, изображение… Это как? Могила чуть голову не свернул, пытаясь осознать, но потом бросил. В конце концов, в его мире тоже есть много непонятного, окажись тот же самый Бухучет сейчас там — он бы дар речи потерял, увидев магию Могилы.

Непонятным и непостижимым остались для Кнута и все рассуждения секретаря о якобы справедливости для всех, и каких-то — вот бы ещё вспомнить! — общечеловеческих ценностях и прочей бессмыслице. Это Могила даже слушать не стал — велел Бухучету заткнуться и перейти к более важным делам — денежно — вещевым отношениям. Особливо в части золота и оружия.

И вот тут Могилу ждал большой облом. Он даже задохнулся от возмущения. Как это — нельзя носить оружие? Что, совсем-совсем? А как же теперь жить?!

Постепенно, слой за слоем, Могила открывал для себя и познавал особенности жизни в мире, куда он попал. Его изощренный ум, стальная воля и уверенность в собственных силах стали заслоном на пути к безумию, которое поджидало бы его, прояви он хоть немного слабины.

Да, это не его мир. Да, он больше не боевой маг. Да, здесь есть свои ограничения. Но, по сути, этот мир не так уж сильно отличается от того, который он оставил. И при правильном подходе к делу еще неизвестно — где он устроится лучше — в мире с магией или тут, рядом с какими-то непонятными радиоволнами…

Проститутка весело напевала какую-то песенку, причесываясь перед зеркалом. В отражении она поймала взгляд Кнута и кокетливо ему улыбнулась.

— А девчонки говорили, что ты крут, а ты — Кнут, — пошутила она, и сама засмеялась своей шутке.

Могила снисходительно ей улыбнулся.

— Завтра еще придешь?

— Приду, — засмущалась девка, — меня, кстати, Анной зовут. Ты б запомнил, что ли?

— Денег тебе Бухучет даст, подойди к нему, — вместо ответа сказал Кнут.

Он немного помолчал, затем спросил:

— Значит, ты меня не боишься?

— А чего тебя бояться? Я когда шла, боялась, а как увидела — сразу во мне что-то перевернулось, я поняла — сладится у нас. А вообще — я не из пугливых. На зоне всякое повидала, меня испугать непросто.

— Так ты, что, осуждена была? — повел Могила бровью. — В тюрьме сидела?

— Ага, — кивнула та, подкрашивая губы помадой, — я ребенка своего в ванне утопила. Дура была, что с меня взять — семнадцать лет…