Оранжевый город. Рассказы

Александр Киселев

Сборник рассказов, объединённых местом действия и, частично, общими героями, написанных в разное время за последние двенадцать лет.

Маша с Парка Победы

Лето заявило о своих правах, что немного неожиданно для Петербурга, уже в мае. Температура под 30 градусов тепла выдалась на майские праздники — теплолюбивые жители ловили кайф, а нормальные перемещались как сонные мухи под палящим солнцем и надеялись, что рано или поздно всё станет лучше. Илья относился ко второй категории: коренной северный житель, он любил соответствующую северную погоду. В свои 21 год он учился на третьем курсе электро-технического университета, и учился неплохо, особенно по сравнению с одногруппниками, уровень которых даже сам он описывал старой, как мир, шуткой: «Видите, во-он там высоко-высоко виднеется плинтус…»

Жизнь в не самом, мягко говоря, благополучном районе Петербурга многому научила Илью. В его школе училось несколько замечательных представителей блатного круга, которые сели почти сразу после выпускного, а некоторые и не доучившись до оного. Он общался с разными людьми. Не в пример большинству, один из его одноклассников параллельно с учёбой в ИНЖЭКОНе помогал старшему брату, выросшему в том же районе, с бизнесом — эти ребята стали достаточно богаты, респектабельны и даже интеллигентны. Да, Илья знал многих. Его дядя, Валентин Тимофеевич, трудился в Смольном, будучи вице-губернатором по каким-то мутным делам. Суть его работы заключалась в том, чтобы вовремя намекнуть губернатору, как плохо живёт народ. Вернее, это было то, что он на самом деле делал на этой работе.

Жаркий майский день заставил Илью прибавить шаг: чем быстрее приятная прохлада недавно отремонтированной родительской квартиры примет его, тем лучше. Смотреть по сторонам он не очень привык, потому что в классическом спальном районе смотреть особенно не на что, а порой даже хуже того: бывает, что смотреть на что-то просто противно. Он и не смотрел, предпочитая побыстрее миновать уличную духоту. Свернув на Варшавскую, Илья поискал взглядом тень, которой, естественно, не было, и увидел девушку. Красивая высокая блондинка стояла со скучающим видом на тротуаре в десяти шагах от него. Выглядела она роскошно: и красиво очерченные лучистые глаза, и правильной формы и размера рот, и маленький нос, и слегка припудренные щеки, и прямые волосы ниже плеч, и длинные стройные ноги под весьма недлинной юбкой, и всё остальное… Прошловековые бабушки на лавочке непременно записали бы эту девушку в проститутки.

Девушка посмотрела на Илью, и что-то изменилось в её взгляде, словно бы она заинтересовалась им. Парень смутился, потому что он вовсе не собирался знакомиться на улице; общения с девушками ему вполне хватало и так. Он заставил себя отвести взгляд от красавицы и пойти дальше. Заинтересованный взгляд девушки провожал его, прожигая спину и вгоняя в краску.

* * *

«Конечно, это мне только показалось!» — фыркнула Маша. — «Он такой же, как все. Он хотел мной обладать».

И, досадуя на минутную слабость, девушка пошла в противоположном направлении. Настроение было безнадёжно испорчено, а к вечеру она должна быть в форме.

Маша, оправдывая подозрения гипотетических бабушек на лавочке, действительно была проституткой, сиречь продавала собственное тело похотливым мужикам, готовым отдать кровные деньги за право обладать молоденьким мясцом. Никаких моральных терзаний по этому поводу она не испытывала — хотя бездушной она не была и периодически страдала из-за того жизненного уклада, который сама себе уготовила. Но это был, в некотором смысле, её сознательный выбор.

Девственности Маша лишилась ещё в 16 лет, и это тоже был её выбор. Там всё было сугубо добровольно и даже, можно сказать, по любви. Впрочем, тот 19-летний на тот момент юноша не задержался в жизни старшеклассницы Маши надолго. Но «вкус жизни» она уже почувствовала, и этот необратимый процесс взросления был запущен на полную катушку. К совершеннолетию девушка уже сбилась со счёту, сколько парней через неё прошло. За один только выпускной вечер их было шестеро… Не поступив ни в какой приличный ВУЗ (о чём весьма прозрачно намекали очень низкие результаты ЕГЭ), Маша задумалась о жизни и пришла к выводу, что есть примерно одна вещь, которую она умеет делать хорошо. Вероятно, именно это хобби и следовало сделать профессией.

Таким образом, на питерской карте интимных услуг появилась яркая точка около метро «Парк Победы». Сарафанное радио достаточно быстро разнесло среди пользователей услуг такого рода, что из себя представляет «Маша с Парка Победы» — и, хотя она была вовсе не первой путаной с таким именем в своём районе, но именно под этим кодовым именем она обрела высокую популярность.

За год своей «работы» девушка заработала столько денег, сколько за всю прежнюю жизнь даже не видела. После первого миллиона денежный вопрос уже перестал иметь для нее первостепенную важность. Дошло даже до того, что Маша стала отказывать потенциальным клиентам, которые её не устраивали. Недовольные попытались создать строптивой путане дурную славу, но её прежняя известность с лихвой била все эти робкие попытки очернения.

Итак, 19-летняя Мария Олеговна Геращенко была проституткой. Природа наделила её несомненной красотой, и девушка нашла этой красоте доходное применение. Насколько это применение правильное? Наверное, не нам судить. Многие из вас, уверен, узнав о профессии Маши, скривят губы презрительно и перестанут считать её за человека. Однако, не зная правды, вы бы вряд ли сумели пройти мимо этой красавицы, не обратив внимания на её великолепие. Её лицо вовсе не такое пустое, как это часто бывает у красавиц. В немного печальном выражении этого лица, её глубоких глаз, всегда есть что-то такое, из-за чего вы обязательно почувствуете к ней интерес отнюдь не только животного происхождения. Думаете, я вру?..

* * *

Вечером Илья вышел на улицу, чтобы дойти до магазина, так как дома неожиданно кончился хлеб. Около «Пятерочки» он увидел ту самую девушку, которая привлекла его внимание на улице несколько дней назад. На сей раз на ней была юбка подлиннее, закрытый свитер, и волосы были убраны в хвост. Но её красота при этом никуда не делась. Она была прекрасна.

Забив на принципы не знакомиться на улице, он подошёл к девушке и спросил:

— Тяжело быть совершенством?

Девушка бросила на него заинтересованный взгляд: при её работе совершенством её никто никогда не называл.

— Откуда мне знать? — проговорила она с улыбкой. — Мне до совершенства очень далеко!

— Я полагаю, Вы устали от подобных комплиментов?

— Вовсе нет. Мне никто не делал подобных комплиментов.

— Врёте?

Она улыбнулась ещё шире и ничего не ответила.

— Я Илья.

— Мария. Очень приятно.

— Что Вы делаете этим прекрасным вечером? — спросил Илья, сам до конца не веря, что он всё это говорит.

— Боюсь Вас разочаровать, но найти у меня свободный вечер крайне непросто, Быть может, Вас устроит какое-нибудь более раннее время в другой день?..

— Это вежливое предложение пойти к чёрту?

— Нет-нет, я имела в виду именно то, что сказала. У меня бывают свободные вечера, но редко. А днём я как правило скучаю без дела…

— Быть может, завтра сходим в кино? — предложил он, ожидая, что Мария придумает какую-нибудь причину для отказа.

— С удовольствием.

Они договорились о времени и месте встречи, обменялись телефонами и расстались. Илья зашёл в магазин, а когда он вышел, то девушки Маши уже и след простыл. А не было ли всё случившееся сном?

Этот разговор поднял Маше настроение настолько, что даже ночь с неприятным клиентом не могла его ей испортить. Машу действительно практически никогда не приглашали в кино. Так уж повелось, что в её окружении всем было известно, чем она занимается, а это было несмываемое пятно — какой нормальный парень захочет встречаться с девушкой, которая принадлежит не ему, а любому, кто заплатил две тысячи деревянных? Никто и не хотел. На неё смотрели, как на прокаженную. При том, что те же самые парни не брезговали пользоваться услугами проституток — в том числе и той же Маши — но вот такие вот у них были двойные стандарты; ведь всем же известно, что мужчине позволено гораздо больше, чем женщине, и вообще мужчина у нас бог, а женщина — рабыня!

Эти невесёлые мысли частенько одолевали девушку, которая подумывала о том, чтобы всё-таки порвать с проституцией, пойти учиться в какой-нибудь хоть даже и коммерческий ВУЗ, найти нормальную профессию и стать полноценным членом общества. Сейчас, встретив Илью, она наиболее остро почувствовала необходимость изменений: рано или поздно он узнает, кто она, и лучше если она сама расскажет ему, чем кто-то другой… Но Маша отдавала себе отчёт, что если она расскажет правду, то Илья убежит от неё, как убегали все знакомые ей парни. Это был бы страшный удар. Весьма вероятно, что Маша по-настоящему влюбилась…

Утро началось с того, что все тяжёлые мысли атаковали девушку с новой силой. Первым делом она задумалась над своим чувством — казалось бы, Илья просто был первым парнем, который увидел в ней человека. Радость, благодарность — но любовь ли? С другой стороны, так ли это важно? Маша не росла в романтических традициях, для неё не существовало такой абстрактной мечты, как любовь. Зато она думала о семье и детях. Потенциального человека, который сможет ей всё это дать, она готова была боготворить, подчиняться ему и всё такое прочее.

Думать обо всём этом было, безусловно, непросто. Молодость нисколько не облегчала Маше жизнь. Скорее даже наоборот — молодость усложняла её жизнь, потому что давил груз ответственности «а чего ты добилась в жизни?» Ответ на этот вопрос был крайне печален. «Сделала три сотни минетов и раздвинула ноги перед тремя сотнями кобелей». Невероятно успешная двадцатилетняя дама!

* * *

Даже не считая истории знакомства, в отношениях Ильи и Маши всё шло не так, как привык юноша. Раньше его романы развивались по весьма типичному сценарию: третье-четвёртое свидание заканчивалось поцелуем, от недели до месяца проходило до первого секса (либо размолвки на почве нежелания девушки вступать в интимные отношения), после чего месяц-два — и следовал разрыв, после чего всё начиналось сначала, со следующей. Опытов у него было уже шесть.

А тут всё было иначе. Первые два месяца, стабильно встречаясь по два-три раза в неделю, они разговаривали — и только. Илью это злило — а сильнее всего его злило то, что он не мог ничего изменить. Даже если он думал о том, чтобы решительно взять инициативу в свои руки и перевести сложившуюся дружбу в иное русло — встретив Машу, он терял голову и забывал все свои мысли на сей счет.

— А ты любишь классику? — спросила девушка, услышав от него презрительный комментарий об услышанной на телефоне проходившего мимо подростка попсовой мелодии.

— Да. В симфоническом архиве есть мелодии на все случаи жизни. Под любое настроение своя найдётся.

— Ты слышал немрачного Листа? — нетерпеливо перебила Маша. Взгляду Ильи позавидовал бы любой театральный актёр. Он совсем не ожидал от современной девушки, да ещё и красивой, что она разделит его любовь к музыке. Увы, многие в наши дни имеют в голове неправильный образ красивой девушки. Увы, большинство красивых девушек этому неправильному образу соответствуют.

Тем дороже бывает для счастливчика та, которая отличается. Но не все ценят такое счастье.

— Нет. Я привык считать его величественным и мрачным.

— Я тоже, но недавно наткнулась на обратный образчик. Не могу сказать, чтобы весёлый, но по крайней мере точно не мрачный.

— Под грустное настроение Лист всегда хорошо идёт. Пробирает.

— Я не люблю грустить, поэтому и Листа стараюсь не слушать. Но я просто без ума от Вивальди!

Она удержалась от напрашивавшегося добавления: «Нет, я слышала не только „Времена года“!»

— В поисках позитива, я бы предпочёл Штраусса.

— Оперетты?

— И их тоже. Но у Штраусса замечательные вальсы и польки и без оперетт.

— Согласна. Ну а как ты вообще относишься к оперетте?

— Положительно. Как и ко всякой весёлой музыке.

— Не ко всякой, — лукаво улыбнулась Маша. — Я только что своими ушами слышала, как ты относишься к попсе.

Илья тоже улыбнулся, признавая её правоту. Эта девушка с каждым днём нравилась ему всё больше. Они были похожи друг на друга.

Но время шло, и таинственные дела Маши стали интересовать Илью. На вопросы о своём занятии она всегда старалась отвечать максимально уклончиво, всем своим видом показывая, что эта тема ей неприятна. Не желая смущать девушку, Илья поначалу терпел это, но со временем его стало напрягать, что он ничего не знает о жизни Маши.

И он спросил, когда она в очередной раз с виноватым голосом позвонила ему, чтобы перенести на завтра их назначенную на сегодня встречу. Девушка не хотела врать и вновь попыталась уйти от ответа:

— Я не хотела бы об этом говорить.

— Маша, мы с тобой достаточно давно встречаемся, и я имею право знать, чем ты занимаешься, — настаивал Илья.

Она почувствовала подступающие к горлу слёзы. Сказать своему парню, что ты шлюха, не очень-то легко. Совсем даже напротив!

Переборов слёзы, девушка сумела выдавить:

— Я тебе всё расскажу завтра, обещаю…

Заручившись этим обещанием, Илья договорился с папой сходить в строительный магазин через полтора часа, когда тот будет возвращаться с работы; и, получив полтора лишних часа бесцельного времени, он открыл ноутбук. Типовой расчёт ждал его там уже три дня. Студентом он был не самым плохим, но и не выдающимся; учился постольку, поскольку требовалось. Мозгов хватало, чтобы не прилагать титанических усилий. Но иногда приходилось выполнять домашние задания.

Звонок одногруппника, жившего по соседству, отвлёк его от интерпретации результатов, которые выдал ему Wolfram Alpha.

— Илюха, здорово! — голос Толи был особенно возбуждённым.

— Привет.

— Мы тут с ребятами собрались на моей хате, девочек заказали; присоединяйся!

— Ну не знаю, у меня всего часик свободный; точно имеет смысл?

— Мы не будем брать с тебя денег, просто потусишь, сколько сможешь! — продолжил уговаривать Серов. — Давай, не ломайся!

— Ну ладно, — неуверенно протянул Потапов. — Ждите, буду.

Наскоро собравшись, Илья пошёл через дорогу, где обитал Толя Серов. С Толей они познакомились три года назад, когда оба поступили в ЛЭТИ. Серов был на два года старше, он успел поучиться по году на матмехе Универа и в Политехе. У него был младший брат, который в школьные годы выигрывал международную олимпиаду по математике, но сам Толя выдающимися талантами не обладал.

Зато он обладал несомненным вкусом к полноте жизни. Он был самым активным тусовщиком в группе. Именно у него на квартире случались все крупные пьянки, и именно он научил товарищей, как надёжно и недорого заказывать проституток — большинство всё-таки побаивалось развода и ограбления. А Толя знал надёжные контакты.

По всему, Серов оставался лидером в коллективе. У него регулярно собирались для расслабления. И он сам вносил большую часть финансирования этих встреч.

Кем Толя работал, никто толком не знал, но он жил в собственной двухкомнатной квартире, ездил на вполне презентабельном Ford Kuga, собранном отнюдь не во Всеволожске, и вообще жил на широкую ногу. Об источниках своего богатства Серов не распространялся, но любил сделать такое выражение лица, чтобы все прочувствовали его огромную важность.

И вот, сейчас в его квартире происходила очередная оргия. Толя пригласил десяток ребят из группы и трёх своих знакомых проституток. К моменту прихода Ильи оргия была уже в самом разгаре.

Хозяин квартиры встретил его в прихожей с наспех застёгнутой ширинкой, из которой торчал подол рубашки, заправленной в штаны; из-за плеча его выглядывала одна из «нимф», полуголая длинноногая девица по имени Настя, которой не терпелось продолжить прерванное занятие. Толя поприветствовал гостя и пригласил его присоединиться к основной массе народа в большой комнате, после чего сам уединился с Настей в собственной спальне.

Илья улыбнулся на это гостеприимство и вошёл в большую комнату. Здесь, перекрикивая друг друга, наперебой шутили восемь парней, с которыми у него были не самые лучшие отношения. Как и следовало ожидать, в оргиях у Толи принимали участие, в основном, не самые умные представители рода человеческого. Это не касалось самого Толи, но вокруг него вращались, в основном, дураки.

Оглядевшись в поисках женского присутствия, Илья остолбенел. На коленях у Кости Евграфова сидела Маша. Её лицо выражало лёгкую неприязнь к происходящему, но само её присутствие означало, что именно этим она и зарабатывает себе на жизнь.

Первый шок длился бы дольше, если бы Рома Шутов не решил поддразнить застывшего Илью и не крикнул бы ему:

— Чё замер, Илюха?

После этого крика Потапов очнулся, и присел за стол. Настроение участвовать в общей болтовне, которого и так не было, пропало окончательно. Мелькнувшая было мысль устроить девушке сцену прямо здесь была отметена как исключительно глупая.

Первое время Илья старался не смотреть в ту сторону, где сидела Маша. Потом он случайно посмотрел туда и увидел выражение тревоги и ужаса на прекрасном личике девушки. Но это не смягчило его гнев.

Когда вернулись из спальни Толя с Настей, возникло предложение отправить туда позднеприбывшего Илью с Машей либо третьей «нимфой», скромно сидевшей в уголке брюнеткой Наташей. Илья напомнил, что у него не так много времени.

— Да брось! — покровительственно заявил Толя. — Трахнешь нашу нимфу — и пойдёшь. Тебе которая больше нравится?..

Илья указал на Машу. Он решил напоследок «хлопнуть дверью».

Когда они оказались наедине, девушка попыталась объясниться, но Илья грубо прервал её:

— Делай своё дело, шлюха!..

* * *

— Делай своё дело, шлюха!

Его слова обожгли Машу изнутри, но она вынуждена была подчиняться. В конце концов, она давно хотела секса с Ильёй; что называется — получите, распишитесь!

Через десять минут он распахнул дверь спальни и, не прощаясь с остальными, поспешил прочь из квартиры. Наскоро одевшись, Маша в слезах побежала за ним.

— Ты куда собралась? — застал её в дверях Серов.

— Забудь про меня! — не оборачиваясь ответила она с такой злобой в голосе, что приставать к ней Толя не решился. Впрочем, он бы и не угнался за ней.

Выбежав из подъезда, Маша поняла, что опоздала: Ильи уже и след простыл. Обругав себя за мнимую медлительность, девушка побрела домой. Сегодняшнее происшествие обещало ей печальное будущее.

На улице уже были вечерние майские сумерки, которые простоят до середины ночи, кое-где даже зажигались бесполезные, казалось бы, фонари. Маша шла, опустив голову и глядя куда-то под ноги, не видя ничего вокруг.

Она прекрасно понимала, что после того, что случилось Илья вряд ли вообще захочет когда-нибудь её видеть. Узнать то, что он узнал, да ещё и таким образом, и после этого не передумать с ней встречаться — так, конечно, только в сказках и бывает.

Маша жила на улице Ленсовета. От дома Толи на углу Бассейной и Варшавской это было порядочно далеко, особенно когда настроения на прогулку нет никакого. С самого утра ходившие вокруг города тучи к вечеру сгустились особенно, собирался дождь. Но для Маши всё это не имело ни малейшего значения. Если пойдёт дождь — ей было всё равно. Если что-нибудь случится с ней по дороге — ей, в общем, тоже было наплевать… В отношениях с Ильёй для неё был последний шанс стать полноценным членом общества; и этот шанс она сегодня со всей бездарностью потратила.

Башня на углу Бассейной с Московским проспектом впервые не заставила Машу поднять взгляд; прежде она всегда восхищалась величественной высотой этого строения, а сейчас прошла мимо, всё так же уставившись в асфальт. Выражение её прекрасного лица сейчас не отличалось от сотен тысяч других петербургских лиц, вечно чем-то недовольных и уставших от жизни. Она не выделялась на общем фоне.

Когда-то раньше всё было иначе. За последние месяцы Маша улыбалась гораздо чаще, чем не улыбалась; и этим как раз контрастировала с серой людской массой, спешащей по делам в этом спальном районе.

Пройдя ещё немного вдоль проржавевшего и покосившегося забора Московского Парка Победы, она укрылась во дворе, соединяющем парк с улицей Фрунзе, от которой берёт начало та самая улица Ленсовета, на которой прошло детство и юность Маши Геращенко.

В угловом доме с Фрунзе по сей день жили её родители.

Навещать их сегодня было бы глупо и нерасчётливо. Они не знали о её личной жизни. О проституции, конечно, знали и делали вид, что не против; хотя, разумеется, им, петербургским интеллигентам, самая мысль о том, что их дочь торгует собственным телом, претила.

Как ни показалась мысль пойти поискать утешение у мамы, Маша прошла мимо родительского дома. «Сама виновата, сама и буду пожинать плоды», — решила она и продолжила свой путь. Вокруг зеленели деревья, но Маша по-прежнему не поднимала глаз от земли. Она уже почти восстановила способность соображать, и теперь пыталась придумать план дальнейших действий. Решение завязать с проституцией, порвать с прошлым было уже принято. Оставалось только понять, что же дальше.

Не обращающую внимания на окружающий мир девушку едва не сбила выезжающая из двора ровесница на Nissan Juke — в последний момент неопытная водительница заметила пешехода на своём пути, и всё обошлось. Тем не менее, в адрес Маши донеслись ругательства; хотя они были абсолютно не обоснованы, так как идти по тротуару пешеход имеет полное право, по крайней мере — пока пешеход жив. Не став реагировать и связываться с недовольной, Маша пошла дальше.

Улицу Гастелло она перешла уже на зелёный свет, предварительно посмотрев на светофор. Для этого взгляд пришлось оторвать от земли на короткое время. Вновь оказавшись в пешеходной зоне, Маша вновь опустила глаза. Ей было стыдно перед всем миром. Она не могла смотреть миру в глаза.

За угловым домом открывалась перспектива на церковь Рождества святого Иоанна Предтечи, в народе именуемую Чесменской. Мимо неё Маша ходила сотни раз, и никогда не обращала на неё внимания. Привычная картина. Не будучи особенно верующей, она достаточно прохладно относилась к религии в целом. Да, в детстве она носила крестик, как велели родители, но уже лет в четырнадцать она окончательно и бесповоротно сняла его.

И вдруг в памяти возникли несколько неясных образов, связанных с этой вычурной церковью. Чуть больше двадцати лет назад, когда церковь только начинала восстанавливаться после советских лет, маленькую Машу привели сюда и крестили. Она не могла этого помнить, а неясные картинки, скорее всего, относятся к наведённым воспоминаниям, но в то время окрестные жители действительно старались крестить детей в единственной в округе церкви. После развала Союза все вдруг в одночасье стали верующими…

Что уж говорить, образ верующей проститутки для Петербурга совсем не чужой! Хотя, разумеется, проходя Достоевского в школе, Маша вместе с другими учениками смеялась над этим сочетанием и видела в образе Сони Мармеладовой что-то нереальное. А уж про далёкую от нас нынешних Марию Магдалину, которая помимо обстоятельств делила с нашей героиней ещё и имя, Маша скорее всего вообще не помнила. По счастью, в её школьные годы предмета «Основы православной культуры» ещё не изобрели.

Не задумываясь ни о чём, девушка вошла в церковь. На ней было платье, достаточно короткое для недовольства местных бабушек, к тому же не закрывающее плечи, и не было головного убора. Тем не менее, Маша вошла внутрь.

— Девушка, платочек оденьте, пожалуйста, — вежливо указала ей пожилая женщина, сидящая у двери. Платки у входа просто лежали, ожидая посетителей. Здесь никто не считал, что о своём внешнем виде должны заботиться сами посетительницы.

Повязав на голову платок, Маша вызвала непроизвольную улыбку у той же самой женщины. Та поднялась со своего стульчика и подошла к девушке, чтобы показать, как следует его завязывать.

— Спасибо, — Маша покраснела, как школьница.

— Проходи, дорогая, не бойся…

А чего, собственно, бояться? Что Бог увидит её с неба и прихлопнет прямо тут, в церкви? Или чего ещё?

Собственного стыда, поняла Маша. Именно его она на самом деле и боялась. И старушка это ясно видела.

Наверняка, она была далеко не первая такая заблудшая душа, которая пришла сюда в поисках гармонии. Ведь религия — это не только опиум для народа, это ещё и вера; вера людей в высшую справедливость, которой, конечно, нет, но это не значит, что верить в неё плохо. Совсем даже наоборот. Многие великие открытия совершались людьми, которые не знали, что совершить их невозможно…

Выходя из церкви, Маша бережно повесила платок на место и горячо поблагодарила старушку при входе.

— Я ведь совсем неподобающе одета, правда? — спросила она.

Пожилая женщина развела руками:

— А судьи кто? В церковь приходят общаться с Богом. Богу всё равно, в чём ты пришла; ему важно, что у тебя внутри.

Маша почувствовала, как к горлу подступают слёзы:

— Я раньше не ходила в церковь, хотя меня в детстве крестили. Мне так стыдно!

— Нечего стыдиться! — воскликнула женщина. — Ты пришла, и это гораздо важнее.

— Я пришла, потому что шла мимо и мне очень стыдно перед всем миром.

— Может быть, тебе нужно поговорить со священником?

Маша неопределённо передёрнула плечами:

— Если бы я знала, я бы жила иначе. Наверное.

— Подожди здесь, — женщина поднялась со своего стульчика и направилась в служебные помещения церкви. Вскоре она вернулась вместе со священником, который ничем не отличался от сотен тысяч других православных священников — чёрная ряса, борода, длинные волосы. — Это отец Алексий, — представила его женщина.

— Я Маша.

Священнослужитель сделал приглашающий жест, и вскоре они с девушкой оказались в маленьком кабинете. На покрашенных в нежно-розовый цвет стенах висели календари церковных праздников и фотографии проводящихся в церкви мероприятий. Из мебели в комнате стоял стол и два стула. На столе лежали небольшие стопки бумаг, которыми занимался протоиерей перед тем, как его оторвали от работы.

— Что привело тебя сюда? — спросил отец Алексий.

Маша не знала с чего начать. Импровизированная исповедь уже совсем не казалась ей хорошей идеей.

— Меня когда-то давно крестили именно здесь, — вдруг проговорила она.

— Хотя я и стараюсь, но мне трудно упомнить всех, кого я крестил за эти двадцать два года, которые я тут служу. По десять-пятнадцать обрядов ежедневно…

— Это было в девяносто первом году… Я родилась в начале октября.

Священник заинтересованно посмотрел на неё, задумчиво поскрёб бороду, после чего вдруг начал копаться в ящике стола; Маше не было видно, что находится в этом ящике. Наконец, он извлёк фотоальбом и раскрыл его:

— Первые богослужения в храме начались только в ноябре девяносто первого года. Здесь должны быть абсолютно все крестины и венчания, и даже некоторые похороны за два первых месяца…

Конец ознакомительного фрагмента.