Пятое октября. Сборник рассказов

Александр Кириллов

«Пятое октября» – сборник рассказов, посвященных будням сотрудников полиции. Автор вспоминает свою работу в МВД на рубеже девяностых-нулевых годов, делится тонкостями оперского мастерства, вспоминает своих учителей в профессии. Да, говорит он, работая в полиции, ты каждый день сталкиваешься с изнанкой жизни, что делает службу еще более тяжелой. И только вера в торжество справедливости и необходимость борьбы со злом помогает автору много лет оставаться преданным делу, которому он служит. Книга содержит нецензурную брань.

Исповедь чужого дневника

Рассказ

Так пистолет, Володя,

перевесит сто тысяч других улик!

«Место встречи изменить нельзя»,фильм,1979 г.

Я еще раз сверил адрес, где нам — мне и моему сегодняшнему напарнику, оперу Сергею, — необходимо было произвести обыск. Обыск проводился по месту жительства одного из подростков. Около недели назад в нашем районе произошла массовая групповая драка молодежи. И хотя основные ее зачинщики и участники были установлены и задержаны, районный прокурор дал указание следователю, расследовавшему это дело, установить всю истину по делу, всю картину произошедшего. И молодой энергичный следователь, не задумываясь, направо и налево раздавал членам созданной для расследования этого уголовного дела следственно-оперативной группы указания: допросить учащихся всех школ, расположенных в нашем районе, всех ПТУ, всех техникумов. А в случае если появлялся хоть намек на возможное участие подростка в драке, сразу выписывал постановление на производство обыска по его месту жительства. И вот перед нами, мною и Сергеем, был еще один из таких многочисленных адресов.

За порогом квартиры нас встретила скромная семья, состоящая из юноши, учащегося ПТУ (собственно, по чью душу мы и пришли), и его родителей: отца, худощавого высокого мужчины, как мне показалось интеллигентного вида, и матери. От членов этой семьи как-то сразу повеяло внутренней любовью, которая связывала ее членов, уважением между ними и строгостью правил. Мне вообще нравятся такие семьи. Глава семьи при любых раскладах — отец. Потому что так решила мать. Он беспрекословный авторитет для детей, а она ему бесконечно верна. В таких семьях не учат подлости. В таких семьях добро и зло четко отделены друг от друга. А главные заповеди в таких семьях — это честность и порядочность.

Согласно документам отцу, «интеллигентному мужчине», было чуть менее 50 лет, но он был не по годам морщинист, и его угрюмый вид создавал впечатление, что лет ему гораздо больше. Женщина была немного моложе. Она была скромна, без какой-либо косметики, волосы ее, естественного цвета, были убраны назад в пучок.

Есть люди, которые панически боятся милиции, но они в большинстве своем состоят из тех, чье существо кристально чистое, как слезы распятого Христа. Мне показалось, что эта женщина относится как раз к таким людям. Она очень заволновалась, когда мы пересекли порог их дома, а когда мы еще и предъявили постановление на производство обыска в их квартире и попросили позвать соседей-понятых, ее волнение стало заметно даже невооруженным глазом. Она часто тяжело вздыхала, старалась опереться взглядом то на недоумевающего сына, то на угрюмого супруга, то даже на меня: «Что? Что происходит? Мил человек, у нас ничего такого нет. Нет, мы себе ничего такого не позволяем. Нет, нет. Ничего такого у нас нет». И она опять переводила взгляд то на сына, которого словно хотела прижать к себе и закричать: «Сыночек, дорогой мой! У тебя же ведь нет ничего такого? Нам такого ничего не надо», то на мужа, словно кого-то из них она сейчас должна была потерять.

В их однокомнатной маленькой квартире с единственной комнатой и небольшой кухней и искать-то было больно негде. И я подумал, как бы побыстрее закончить этот обыск, как бы тут нам без «скорой» обойтись: уж слишком часто и глубоко начинала вздыхать женщина.

Мы с Сергеем быстро закончили осмотры комнаты, прихожей, ванной и санузла. Там не нашлось ничего даже хоть немного подозрительного. Оставалось осмотреть только маленькую кухоньку. Мы быстро пробежались по ней. Я заглянул под раковину — последнее место в квартире, которое еще не было обследовано нами. Отодвинул ведро с мусором и там тоже не нашел. Уже собирался объявить о завершении обыска. Заполнить протокол и отправиться с Сергеем по следующему адресу, как… Нет! Мне показалось! Когда я вытаскивал руку из-под раковины, я костяшками пальцев со всего размаху коснулся одной из плиток, которыми были обложены стены кухни. Звук от соприкосновения показался мне о-о-очень подозрительным. Я решил убедить себя, что это мне показалось. Опустился под раковину и попытался визуально определить плитку, которую я сейчас случайно задел. Вот она вроде. Стукнул по ней, а потом, для сравнения, по соседним плиткам. Не показалось! Пространство позади этой плитки было полым! Однозначно! К большому удивлению хозяйки квартиры и ее несовершеннолетнего сына и к откровенному недовольству ее мужа, я принялся внимательно осматривать все плитки. Плиточки лежали ровно-ровно, полоски цемента между ними были до миллиметра одинаковые. Отличить плитку, за которой была полость, от других было никак нельзя. Не-е-е-ет! Этот тайник делал не какой-то фраер. Искать такие тайники будущих ментов учат на занятиях, проводимых в учебных классах за двойными дверями. А лекции на этих занятиях записываются в специально прошитых и пронумерованных тетрадях, которые не только из здания школы милиции, но даже из учебных классов выносить нельзя. Эти тетради раздаются курсантам перед началом занятий, а по окончании собираются. Этот тайник делал человек, который «профессию плиточника» получал не в ПТУ, а в зоне, на пересыльных этапах. А кто тут человек, прошедший зону? Ну, юноша, явно не ты. Взволнованную сестренку Иисуса Христа я тоже сразу отмел. Остаешься ты — интеллигентного вида мужчина. Если я сейчас спрошу в лоб: «Кто делал тайник под раковиной?» — я сразу получу ответ, что плитку в этой квартире клали еще до революции. А что там под плиткой — никто не знает. Это проходили. Нет. Спросим по-другому:

— Плиточка у вас красивая. Лежит хорошо. Нанимали кого-нибудь класть?

— Нет, это у нас отец! — с удовольствием воскликнула женщина. — Он у нас и плитку класть может, и по электричеству, и по сантехнике. — Она подошла и положила руку на плечо своего мужа и продолжила раздавать ему комплименты. Она как будто думала, что чем больше она нахвалит его, чем больше с лучшей стороны охарактеризует главу семейства, тем быстрее уйдут эти незваные гости.

«Так, хорошо. Плитку клал отец. Значит, от содержимого тайника он уже не отвертится».

— Ножичек и газетку можно? — спросил я у семьи, собравшейся на кухне.

Мать с недоумением и со снова нахлынувшим на нее волнением протянула мне кухонный нож. Под плиткой, которую собирался снять, я постелил газетку. Мне не хотелось нарушать чистоту этой маленькой скромной кухни. Я приставил под углом к одной из сторон интересовавшей меня плитки нож и ударил по нему. Нож с легкостью вошел в полость под плиткой. Затем я проделал это еще с трех сторон и аккуратно снял узорчатую плитку. За ней действительно была полость, но не специально выдолбленная, просто кладчик плитки немного уменьшил проем для естественной вытяжки. Содержимое тайника, к моему разочарованию, составил не завернутый в тряпки ранее криминально стрелявший пистолет, не незаконно хранящиеся слитки золота, не пухлые пачки денежных купюр, а четыре старые исписанные общие тетради, еще советского образца. Когда я достал их из тайника и бережно сдул с них слой цементной пыли, глава семейства резко сделал шаг в мою сторону и возмущенно сказал:

— Положи обратно. Не смеешь.

В этот момент я увидел, что рот его полон искусственных металлических зубов, простых и дешевых в изготовлении.

Я встал и ткнул ему в лицо постановление о производстве обыска:

— Смею.

Но сразу же понял, что палку перегнул. Еще не факт, что в записях, сделанных в этих тетрадях, есть криминал. А я уже нахамил их владельцу. Мало ли что за записи он хотел скрыть от посторонних глаз. Но теперь я оказался заложником ситуации. А если все-таки в тетрадях записан план покушения на главу государства или схема передачи секретной информации агентам иностранных разведок? Раз нашел — надо изымать и изучать. И я, держа тетради перед возмущенным «интеллигентным мужчиной», с большой долей вероятности имевшим опыт отбытия наказания в местах не столь отдаленных, спокойно сказал:

— Если криминала нет — верну.

Еще раз тщательно осмотрел обнаруженный мною тайник и, убедившись, что единственным его назначением было хранение именно этих четырех тетрадок, я официально завершил обыск. Выдал родителям подростка повестку, в которой было указано, что юноше надлежит послезавтра явиться на допрос к следователю. И вместе с опером Сергеем покинул эту квартиру.

Приехав в отдел, я первым делом решил узнать, что же представляет из себя этот «интеллигентного вида мужчина» с металлическими зубами. И открыл на рабочем компьютере базу данных. «Ух ты!» — воскликнул я, когда открыл страничку с его анкетными данными. Да ты рецидивист! Судим четыре раза, да все исключительно за квартирные кражи. Углубим. И я стал внимательно изучать биографию хозяина обнаруженного сегодня мною тайника. Так, вор-рецидивист по кличке Шпиц. Судим четыре раза. Первый раз, еще совсем в молодости, отделался условным сроком. Затем три раза сидел. Все четыре раза судим за квартирные кражи. Правда, его четвертая судимость стояла особняком. Первые три раза он был судим за кражи, которые совершил, открывая замки на дверях квартир отмычками, так называемые квалифицированные кражи. А в четвертом случае дверь квартиры попросту была им взломана. Странно, обычно обладатели такой квалификации не опускаются до «топорщины», а с годами лишь оттачивают свое «мастерство». Ну да ладно, все в этой жизни может произойти, все может поменяться. Но! Человек, живущий в нашем районе, четыре раза судим за квартирные кражи. А я, опер, его не знаю. Почему? Так, ну-ка повнимательней. А, вот что. Последний раз освободился восемь лет назад, и с тех пор ни одного привода, ни одного доставления, ни одного подозрения. Работает. Семьянин. Завязал? Да, скорее всего. Образумился, взялся за ум и восемь лет назад завязал. Такое бывает. Но я ошибался! И самое удивительное то, в чем я ошибался. Читай, мой дорогой читатель, дальше.

На следующий день мне выпало дежурить в опергруппе. Начавшийся поздно вечером ливень разогнал с улиц всех любителей погулять до утра, а значит, ночь обещала быть спокойной. Тогда я, выключив в кабинете большой свет, оставил включенной только настольную лампу. И при ее свете разложил на рабочем столе четыре обнаруженные вчера в тайнике, скрывавшемся за керамической кухонной плиткой, исписанные разборчивым, аккуратным подчерком общие тетрадки. Открыв их, я обнаружил, что они представляют собой не что иное, как обычный дневник, который вел вор-рецидивист Шпиц. Я ринулся изучать дневник с целью найти разгадку оставшихся нераскрытых преступлений, но ошибся. В первых трех тетрадях было банальное хронологическое перечисление событий без всякого криминала, а если криминал и был, то Шпиц за него уже отсидел. Ничего интересного. Но вот в четвертой тетради была действительно записана окутанная тайной история. Я запомнил ее почти слово в слово. И предлагаю тебе, читатель, погрузиться сейчас со мной в эту историю, поведанную мне чужим дневником.

«…Я завязал. Это решение я принял, получив свою третью судимость и мотая свой второй срок. Все, с меня хватит. Проходит жизнь. А что я видел? Зону? Срок? А между сроками и судимостями загулы, рестораны, дешевые по своей натуре и требующие так много денег шлюхи. Хватит. А кто ждет меня там? Кто будет ждать меня, когда я пересеку, безвозвратно пересеку ворота этого лагеря? Так появилась она. Моя «заочница». Женщина, которую я еще никогда не видел, но прочитал так много написанных ею правильных и нежных строк. В своих письмах я поклялся ей, что «завязал» и что у меня и у нее будет новая жизнь. Когда я пересек ворота лагеря и оставил позади себя надпись «На свободу — с чистой совестью», встречала меня именно она — та, с которой я переписывался несколько лет, но не видел до этого момента ни разу. Увидев ее, я сказал себе: «Сюда я больше не вернусь». Она была не красавица, не модель, где-то даже чересчур проста и сера, но с ней с первых же минут нашего общения мне стало очень тепло и спокойно, так, как не было никогда в этой жизни.

Там не было большой любви. Может быть, любви и не было вообще. Но наших чувств друг к другу вполне хватило для того, чтобы появилась беременность, а затем и наш ребеночек, мальчик. Я устроился на работу. Работал. Получал маленькую, но все же свою честную зарплату. И мне не хотелось большего. «Лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой». Где-то моя жизнь, жизнь перевалившего за 30-летний рубеж мужчины, может, и была слишком проста и пресна, но я ничего не хотел в ней менять. Потому что она просто спокойно шла своим чередом. И шла бы так и дальше, если бы не случайная встреча, произошедшая этим утром…

…В эти трудные и никому не понятные годы для нашей развалившейся страны можно было прийти с утра на работу и услышать: работы на сегодня нет, идите по домам. А можно было запросто отправиться домой на целый месяц вынужденного отпуска. Перебивались и выживали все как могли.

Эта встреча произошла как раз в то утро, когда я и мои коллеги по цеху услышали: на сегодня работы нет — идите по домам. И я, не воспользовавшись общественным транспортом, пешочком побрел обратно домой к моей жене и нашему маленькому ребеночку. И тут, волочась мимо продуктового магазина, я увидел ее… Наташка! Она стояла спиной ко мне, но даже это обстоятельство и то, что с момента нашей последней встречи прошло пятнадцать лет, не помешало мне узнать ее. Ее. Наташку моей юности! Точнее, моя юность и была Наташкой. Все тоже озорное каре, та же длинная, хрупкая шея. Подойти, окликнуть? Колебался я недолго.

— Наташка!

— Ой, это ты! Сколько лет! — И моему взору предстали всё те же забавные веснушки на ее красивом голубоглазом лице. — Торопишься?

— Нет.

— Ну, тогда сумку поможешь мне до дома донести. Заодно поболтаем, — и она передала мне не очень набитую и не сильно тяжелую авоську.

Хвалиться последними прожитыми пятнадцатью годами мне было особо нечем. Я лишь сказал, что недавно женился, жена сейчас сидит с ребенком, а я работаю на заводе. Но по колкому и пронизывающему Наташкиному взгляду я все же понял, что ей известно о моих криминальных «подвигах» и, как следствие, проведенных за решеткой годах.

Она рассказала, что, уехав после школы в другой город, поступила в институт, но институт потом зачем-то бросила. Пыталась найти счастье в чужом городе, но не смогла. Вернулась обратно и несколько лет назад встретила серьезного, надежного, успешного мужчину и вышла за него замуж. Муж довольно часто, как, впрочем, и сегодня, находился в длительных командировках. Ребенок сейчас в детском саду.

— Ну, вот мы и пришли. Я сейчас здесь живу. Может, зайдешь? Чаем угощу. У меня и покрепче что есть. — Она улыбнулась.

— Покрепче не надо. Хватит чая.

Мы поднялись на пятый этаж и зашли в обставленную дорогой мебелью квартиру.

— Проходи на кухню. Располагайся. Я переоденусь.

Выполнив рекомендации Наташки, я уселся за большим кухонным столом. Через минуту в легком коротком синем халатике на кухне появилась и сама Наташка. Она проворно расставляла на столе чашки и блюдца. Несколько раз пробежала возле меня, чтобы потом появиться на кухне снова с вазочками конфет и печенья. Каждый раз, когда она легкими, быстрыми, воздушными прыжками своих босых ног пробегала мимо меня, мне казалось, что делает она это все ближе и ближе ко мне. «Только бы сейчас не дотронуться до нее», — пронеслось в моей голове. Когда в следующий раз она появилась на кухне, ее коротенький халатик, казалось, держался застегнутым только на слабо завязанном тоненьком пояске.

— Вот сахар, — сказала она и потянулась за сахарницей прямо надо мной.

«Нет, нет, нет!» Но я уже вел своей рукой там, где мгновение назад был ее синий халат. «А-а-ах». Все та же нежная кожа, все те же небольшие упругие груди, те же мягкие ягодицы. «Ах, чертовка! Ты заранее была уже без трусиков! А вот и неожиданность — твой лобок теперь гладко выбрит. А запах твоей женской влаги остался прежним. Запах твоей влаги, которая, не успел я дотронуться до тебя, уже заполнила всю твою промежность и, казалось, сейчас вот-вот переполнит ее и начнет капать на пол. Или просто потечет по твоим белым бедрам».

Она, упершись руками в стол, задрожала. Соски ее сжались и напряженно торчали. Каждой клеточкой своего организма она сейчас бешено желала принять внутрь себя твердую мужскую плоть. «Сука». Это короткое емкое слово, как ни одно другое, подходило ей в эту секунду…

…Обнаженные, ничем не прикрытые, мы лежали на просторной кровати в уютно обставленной спальне. Она, изнеможённая, обвилась на мне, как змея, и, казалось, спала.

Конец ознакомительного фрагмента.