Панвитал

Александр Иванович Торубара, 2022

Эта книга – о деньгах. О том, как и с чем они едят людей. И о людях, покорно идущих к ним на заклание… Что такое панвитал? Это тот „секрет“, которого не заметил сам великий Карл… И из этого проистекают практически все беды современности – одни „законно“ наживаются за счет других, одни купаются в невообразимой роскоши, а другие влачат жалкое существование; воровитость, алчность, продажность и моральная нечистоплотность являются „ощепринятой“, прославляемой и поощряемой „нормой“, а мир раз за разом сотрясают кризисы и чудовищные потрясения вплоть до мировых боен, принося страдания и гибель миллионам людей… Несколько слов об авторе. Автор – врач по профессии и, подобно Н. Барбону, Ф. Кэне, У. Петти и другим, не только врач…

Глава 4. Основание обмена жизненных средств — стоимость

В предыдущей главе мы выяснили, что отношения обмена, в которых их субъекты являются равноправными участниками, действующими по взаимной доброй воле, впервые становятся возможными со становлением внутриобщественных сфер частного владения.

Участие в этих отношениях довольно скоро заставляет их субъектов уяснить, что количественные соотношения обмениваемых жизненных средств отнюдь не столь произвольны, как кажется на первый взгляд, что они диктуются участникам обмена с довольно жесткой принудительностью внешних экономических законов, столь же объективных и неотвратимых, как смена дня и ночи или закон всемирного тяготения. Однако внутренняя сущность этих законов, как мы изо дня в день и в наше время имеем возможность убедиться, во всяком случае, в области общественного сознания, далека от выяснения и по сей день, несмотря на то, что систематическое их игнорирование и сегодня не сулит нарушителям ничего хорошего, а обилие теоретических воззрений и концепций просто необозримо (при всем их обилии, правда, доминирующее положение занимает одна — трудовая — концепция, но и она не так уж лучше всех остальных — действительного понимания основополагающих принципов экономических отношений не дала и она). Да и „служителей“ этих воззрений с их чинами, регалиями и соответствующими самомнениями великое множество.

Чем же могли руководствоваться такие обменивающиеся субъекты при определении количественных соотношений обмениваемых жизненных средств и что в действительности лежит в их основе? {Надо полагать, что и мотивы субъектов современных¹³ так называемых „бартерных“ сделок (натурального обмена) в принципе не могут существенно от них отличаться. Если мы и сегодня не в состоянии достаточно определенно это себе уяснить, то из этого вовсе не следует, что основания эти отсутствуют. Здесь надо отметить, что марксовы поиски этого основания пошли по ложному пути. Он, исходя из ошибочного тезиса о том, что „труд всему голова“, рассматривал в этих поисках не жизненные средства, коими в конечном итоге происходит обмен, а результаты производства, продукты труда. И равенство этих „общественно необходимых“ затрат труда он и принял за такое обоснование. Но об этом дальше.}

Поскольку обмену подвергаются не просто „предметы“, а жизненные средства, то есть внешние ресурсы, используемые в процессах жизнедеятельности, анализу обмена необходимо предпослать анализ этих средств, т.е. уточнить, что это такое и каково их значение для этих процессов.

Предположим, некто живет, употребляя в пищу только мясо гуся (если отвлечься от приедаемости птичьего мяса и прочих негативных последствий такой „монодиеты“, пример вполне жизнен) — по одному гусю в день (в данном случае нам безразлично, где он их берет — важно лишь то, что для его жизнедеятельности необходимо каждый день потреблять мясо одного гуся). А теперь представим себе, что в один далеко не прекрасный день он оказывается лишенным привычного для себя источника существования — следовательно, перед ним „перспектива“ неизбежной голодной смерти. И вот теперь выясняется, что мясо этого ежедневного гуся для него является жизненным средством и соответственно имеет жизненную значимость — без него продолжение его жизни невозможно.

Если в такой момент ему предложить взамен мяса одного гуся, скажем, мясо трех куриц, и при этом выяснится, что он в этом случае может продолжать свое существование точно так же, как он это делал, питаясь мясом гусей, то из этого можно будет сделать довольно-таки обоснованный вывод о том, что такая замена является достаточно адекватной и не несет рассматриваемому нами в данном случае экономическому субъекту заметного жизненного и экономического урона.

Следовательно, если два таких экономических субъекта, один из которых питается мясом гусей, а другой — мясом кур (в соотношении, скажем, 1: 3), вздумают вдруг (хотя бы просто ради праздного любопытства) обменяться своими жизненными средствами именно в указанном соотношении, то такой обмен окажется вполне адекватным и не нарушит обычного течения их жизнедеятельности, то есть не принесет ни одному из них ощутимого экономического урона.

Естественно, количественные соотношения подобного обмена можно выявить только „классическим“ методом проб и ошибок (собственно, вся жизнь людей да и не только людей проходит по именно такому методу).

На основании этого анализа мы можем достаточно обоснованно утверждать, что основанием адекватного обмена жизненными средствами, которое в русском языке принято обозначать словом стоимость, является в конечном итоге их равная жизненная значимость.

Однако вообще все жизненные средства человека можно разделить как минимум на две группы.

Одними из них человек пользуется, в общем-то не заботясь об их источнике, как, скажем, воздух для дыхания, еще не так давно вода для питья и т.д. (увы, современная капиталистическая экономика наносит все более ощутимый вред среде обитания человека и не только человека, что ставит под все большее сомнение и этот в еще недавнем прошлом казавшийся незыблемым тезис!). Они имеются в достаточно больших количествах, достаточно эффективно воспроизводятся земной экосферой, вследствие чего являются объектами сферы пользования каждого человека и, естественно, обмену подлежать не обязаны, а механизм их воспроизведения представляет лишь достаточно отвлеченный чисто познавательный интерес.

Другие же (и их, как мы хорошо знаем, подавляющее большинство) имеются в ограниченных количествах, естественное их воспроизведение либо существенно затруднено, либо ограничено, либо вообще невозможно, вследствие чего интерес к ним заметно более пристальный и значимый. Следовательно, для уверенного ими пользования они должны быть тем или иным путем ограждены от посягательств других возможных пользователей, т.е. являться объектами сфер либо владения, либо собственности. И именно на них, строго говоря, и распространяется процесс обмена, рассматриваемый с экономической точки зрения.

Значит, для того, чтобы иметь возможность быть подвергнутой обмену (не „меняться“ то есть активно „обменивать сами себя“, а быть пассивным объектом обмена!), „вещь“, то есть внешний по отношению к данному экономическому субъекту объект, с одной стороны, должна быть потребляемой, являться жизненным средством, ресурсом (непотребляемая, т.е. не обладающая потребительными свойствами вещь не является жизненным средством, ресурсом, приобретение ее любым путем с экономической точки зрения бессмысленно), с другой — иметь качественные отличия от той вещи, на которую ее обменивают (не слишком много смысла в обмене, скажем, курицы на курицу, овцы на овцу, дров на дрова, хоть иногда и бывает — но для этого они все-таки должны иметь хоть какие-то отличия друг от друга), — с третьей, быть объектом частного владения или собственности (приобретение не принадлежащей никому вещи не требует никакой отдачи взамен¹⁴), с четвертой, она должна быть достаточно надежно защищена от насильственного захвата путем прямого грабежа.

Последние два момента являются сугубо социальными и достаточно эффективно могут быть обеспечены лишь внутри общества, под гнетом системы общественного самоуправления — государственной власти, — а не за его пределами, „в пунктах соприкосновения“ обществ („общин“), как это полагал K. Маркс (Капитал, Т. I, с. 97, К критике политической экономии, с. 35—36).

Вообще в анализе крайне важно точное и однозначное понимание смысла применяемых терминов и категорий. Употребление таких терминов, как „предмет“, „вещь“, „община“ и т.д. свидетельствует о недостаточном понимании самими авторами сути исследуемых предметов и явлений и по меньшей мере затрудняет ее уяснение.

Итак, мы можем с достаточным основанием (пока, во всяком случае, развиваемая концепция в очевидное противоречие с фактами реальной действительности не входит) считать, что при обмене жизненных средств, являющихся средствами потребления (в процессе непосредственного поддержания жизни), его участники руководствуются (или, по крайней мере, должны руководствоваться, ибо в противном случае экономические потери для них неизбежны) жизненной значимостью этих жизненных средств; если же эти внешние ресурсы не являются прямыми потребительными средствами потребления, а средствами производства и потребляются в процессах производства жизненных средств, то есть средствами производительного потребления, логика процесса остается той же, однако его основой становится уже не узко жизненная, а более широкая хозяйственная, экономическая значимость обмениваемых жизненных средств (включая в себя в виде частного случая и непосредственную жизненную значимость средств потребления).

Современная, как ее называли советские марксистские экономисты, „вульгарная“ буржуазная политическая экономия именно оценку этой хозяйственной значимости жизненных средств кладет в основу количественных соотношений в процессах обмена, не утруждая себя углублением в вопрос о предмете этой оценки, так как опирается на общебуржуазную философию субъективного идеализма с его общей формулой „тела суть комплексы моих ощущений“.

Дело в том, что, убедившись на практике в несостоятельности трудовой теории стоимости классической буржуазной политической экономии и ее прямой преемницы — политической экономии марксизма — и потеряв политическую инициативу в классовой борьбе, буржуазия испытывала потребность в экономической теории, позволяющей достаточно хорошо ориентироваться в повседневной буржуазной практике и в то же время избегающей слишком глубокого проникновения в сущность явлений, грозящего, как это интуитивно чувствовало буржуазное классовое сознание, идеологически неприемлемыми теоретическими выводами. Так, одна из основных современных буржуазных экономических теорий — теория предельной полезности —

„исходит из того, что в основе процесса формирования ценности лежат индивидуальные оценки (выделение мое — А.Т.) участников хоз. процесса“ (Энтов Р. М. — Экономическая энциклопедия. Политическая экономия, Т. 3, с. 314).

Вообще-то и трудовая теория стоимости возникла из нужд промышленного капиталиста, для которого моральной и психологической опорой была уверенность в том, что основой, на которой совершается купля-продажа, — стоимость, — является труд (труд „прошлый“, „материализованный“ в сырье и средствах производства, труд „живой“, приобретенный у рабочих, и труд (?!)¹⁵ самого капиталиста, организующего производство). Возникает, правда, коварный вопрос об их логической идентичности, но обыденному сознанию не до таких „тонкостей“.

Соответственно этому убеждению он „вполне обоснованно“ ожидал от торгового партнера полного возмещения „трудовых издержек“ (возмещения затраченных „постоянного“ и „переменного“ капиталов вместе с „прибавочной стоимостью“, возмещающей его собственные „трудовые затраты“).

Однако реализация этих притязаний, и это известно более чем хорошо, систематически наталкивается на существенные затруднения, которых, если стоимость есть труд, да еще и „общественно необходимый“, в принципе быть не должно — в противовес произведенной (если считать, что стоимость производится таким образом) в рамках одного субъекта товарного производства стоимости обязательно должен существовать соответствующий эквивалент, произведенный в рамках другого субъекта такого же производства (одного этого, вообще говоря, достаточно, чтобы хотя бы как минимум усомниться в истинности трудовой концепции стоимости).

Поскольку всем совершенно ясно, что под ценой товара скрывается нечто, являющееся основой ценообразования, и это нечто получило название стоимость, а определение его трудом оказалось несостоятельным, определить его необходимо было как-нибудь иначе. И буржуазное сознание пошло по пути наименьшего сопротивления, определив его на основе наиболее приемлемой для буржуазного индивидуализма философской концепции субъективного идеализма как оценку (то есть субъективное мнение) полезности вещей хозяйствующим субъектом.

Правда, такое определение не лишено даже формальных недостатков, определяя стоимость, основу цены, через оценку (по типу „масло масляное“), однако, видимо, лучше иметь плохое определение, позволяющее более или менее правильно ориентироваться в экономической действительности, чем не иметь никакого или руководствоваться заведомо ошибочным.

Если же попытаться определить объект этой субъективной оценки, то не так уж трудно выяснить, что он, в общем-то, достаточно реален. Но сначала необходимо уяснить, кто же это такой — „участник хозяйственного процесса“. Ясно, что это не приказчик в лавке („продавец-консультант“ на современный манер) и даже не генеральный директор фирмы. С полным основанием оценивать „ценности“ может лишь хозяин — владелец или собственник, экономический субъект, субъект сферы владения или собственности. Он, конечно, может и ошибаться, субъективно („комплексы моих ощущений“ — это не тела — это мои представления о них) завышая или занижая „ценность“, хозяйственную значимость принадлежащих ему жизненных средств, то есть то значение, которое имеют они для его жизнедеятельности в частности и функционирования вообще, в какой мере они влияют на эти процессы, однако не оценивает же он нечто существующее лишь в его воображении! (а тот, кто оценивает лишь существующее в его воображении, рано или поздно становится объектом внимания врачей-психиатров или правоохранителей, переходя, скажем так, в несколько иную качественную определенность).

Идеологическая неприемлемость исходной философской позиции субъективного идеализма (мало ли какой „комплекс“ преподнесут мне мои не всегда надежные ощущения!) ни в коей мере не должна служить препятствием для использования конкретных результатов исследований (в зеркале не предмет, а всего лишь его отражение, однако какое-то представление о предмете можно получить и по его отображению в зеркале). Поэтому очень многие теоретические выводы субъективистической буржуазной экономической теории могут оказаться весьма полезными при построении концепции, основанной на анализе взаимоотношений между субъектами сфер владения или собственности и их объектами и взаимодействия таких сфер друг с другом.

Впрочем, пользу эту вряд ли стоит переоценивать: выполняя социальный заказ и увлекшись крайне актуальной не только для своего времени, но и для капиталистического способа производства вообще проблемой источника обогащения капиталиста, изо дня в день изощряющегося в попытках решения одной и той же проблемы: как нажиться, стараясь в очередной раз результатом своей экономической деятельности — товаром — накормить давно уже сытого и одеть столь же давно одетого — другими словами, удовлетворяя потребности, уже

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

13

Эпохи растаскивания продажными правящими проходимцами Великой страны — СССР — на „независимые вотчины“ — от эмоциональных оценок крайне трудно удержаться!

14

Удивительно, что ни А. Смит, ни Д. Рикардо, ни даже К. Маркс этого не заметили — вот что значит предвзятость!

15

Представителей и адептов „новой“ (воровской) постсоветской буржуазии эта ирония почему-то коробит. Им очень хочется (зачем?), чтобы и их деятельность тоже считалась трудом. Но в таком случае и карманного вора, весь „труд“ которого сводится к незаметному вытаскиванию содержимого вашего кармана, тоже придется признать трудящимся человеком. И в результате придется любую, даже антиобщественную и противоправную, деятельность человека признать трудом, что начисто лишает нас каких бы то ни было объективных ориентиров в области экономических отношений. Однако реальное положение вещей не зависит от наших желаний. Даже если очень хочется умереть честным человеком, все равно придется умирать тем, кем ты в действительности был.