Арктическая одиссея

Александр Иванович Кузнецов, 2018

В основе остросюжетной книги «Арктическая одиссея» – дневник полярного Робинзона 20-летнего Александра Кузнецова, который волей случая попал в арктический плен. Невероятно, но всем смертям назло он выжил. Накал страстей пробирает душу. Судите сами:• 15 месяцев арктического плена• 2 месяца дрейфа на отколовшейся льдине• схватка с белым медведем…Книга в яркой манере рассказывает о том, как даже в 20 лет можно ставить большие цели, мыслить масштабнее и раздвигать границы своих возможностей, заходя далеко за пределы зоны комфорта.

Неужели медведь?!

25 апреля.

Сегодня к нашему лагерю пытался подойти медведь. В обед, если его можно так назвать, мы съели последнюю порцию нерпятины. Затем я взял карабин и отправился к чистой воде, на восточный берег, так мы его стали называть. Шел и ради охоты, и ради прогулки, я старался больше двигаться. Шагах в сорока от палатки праллельно береговой кромке протянулась невысокая застарелая гряда торосов. Дальше до самой кромки — метров двести ровного ледяного пространства.

Я поднялся на торос и оторопел. Из воды на кромку льда поднимался медведь. Вот он вышел на лед, отряхнулся, повел по сторонам носом и, не спеша, заковылял в мою сторону. Я скатился с тороса и, как позволяли силы, побежал к палатке. Как только я сказал о медведе, ребята — за карабины. Быстро решили: я и Данилыч расходимся в правую и левую стороны метров на сто вдоль гряды торосов, чтобы обжать зверя с флангов. Дойдя до гряды, медведь может пойти вдоль нее в ту или другую сторону, и кто-то из нас должен его достойно встретить. Виктор, к этому времени достаточно ослабевший физически, должен оставаться на месте, вблизи собак. И если медведь перейдет гряду торосов, он будет стрелять в него. На это сил у него хватит.

Добыть медведя — у всех одно желание,

Не ради прихоти, а ради выживания.

Но у Виктора, к сожалению, хватило сил на большее. Пройдя шагов сто двадцать вдоль торосов, я не без труда взобрался на вершину гряды; от напряжения и волнения шумело в ушах, чувствовал, как билось сердце, слегка рябило в глазах. Вижу: медведь неспешно шел к нашему лагерю и находился в полусотне метров от торосов. Я замер, сидя на корточках. Думаю: если зверь пойдет в мою сторону — стреляю в него в упор сверху. А если он полезет на гряду, то по возможности скорее захожу ему с тыла. Наверняка Данилыч примет такое же разумное решение. На Виктора особенно не надеемся. Он сгоряча может промахнуться или только ранить сильного зверя, и тогда тот быстро развернет назад, перемахнет через торосы и бросится к спасительной воде. Мы не должны допустить этого.

Но план мой не осуществился. Неожиданно раздался выстрел. Медведь повернул назад и как бы лениво побежал. Через несколько секунд — второй выстрел. Зверь побежал быстрее и скоро оказался в воде. Торопясь, я спустился с торосов и тоже бегу к воде. С противоположной стороны гряды торосов спешит Данилыч. К кромке льдины подбежали почти одновременно. От нас до медведя уже было не менее сотни метров. Я хотел сгоряча стрелять, но Данилыч остановил меня.

— Побереги патроны. Стрелять бесполезно, — сказал он. Действительно, допустим, убьешь зверя, но его же не достанешь из воды. Отдышавшись, мы побрели к своему лагерю.

Виктор сидел возле палатки, понурив голову. Хотели было его строго отчитать за недисциплинированность, но не стали этого делать. Наш товарищ сильно ослабел от голода, у него потемнели десны и стали опухать ноги: наверно, начинается цинга.

— Эх, парень, сколько мяса упустили из-за тебя. И зачем тебя

понесло на торосы? — с досадой проворчал Данилыч. Виктор поднял голову. На глазах — слезинка.

Простите меня, мужики, но я как лучше… — поспешно заговорил он. — Думаю, поднимусь на торос, с тороса-то сподручнее стрелять. Вскарабкался на эту гряду, гляжу: медведь рядом, на меня прет. И я выстрелил по нему. Да, видно, промазал.

Ты промахнулся, Витя: наверное, у тебя дрожали руки, — говорю ему. — Но мы же договорились, ты должен оставаться здесь, около собак.

— Мне страшно стало здесь одному. Оторопь нашла. Думаю: как перемахнет он через эту гряду, на собак бросится. А я его мог бы сразу не убить, только ранить. Тогда он меня растерзал бы. А с торосов стрелять безопаснее, наверх медведь раненый не полезет. И вы поблизости.

Я и Данилыч промолчали. Что тут скажешь? Струсил парень. Вечером Данилыч забил еще одну собаку.

— Саша, — говорит он мне, — надо переходить на собачину. Иначе нам хана.

Я наотрез отказался есть собаку. Виктор промолчал.

Данилыч разрубил собачью тушку на мелкие куски, несколько кусочков, что покрупнее и помясистее (хотя какое там мясо?!), отложил в сторону, покормил собак. С кусков собачины каюр снял шкурку, мясо положил в котелок с водой и на примус. Спустя полчаса варево было готово. Данилыч стал уговаривать нас отведать собачатинки. Виктор сразу сдался и с жадностью, торопливо стал обгладывать ребрышки. От собачины я отказался, но выпил грамм 500-600 слегка наваристого бульона и почувствовал некоторую сытость. Перед тем как залечь в спальные мешки, ребята еще раз отведали собачьего мясца в ребрышках, а я допил остатки бульона.

К востоку от нашей льдины дрейфует на север, и в то же время приближаясь к нам, еще одно ледяное поле. Дует свежий южный ветерок, отгоняет ледяные поля в Ледовитый океан. Но я думаю, что скорость и направление льда больше зависят от течения, а ветер лишь помогает течению.

Я стал плохо спать. Другой раз часами лежишь в спальном мешке без сна, ворочаешься с боку на бок и думаешь, думаешь… А то вечером, как сегодня, допоздна, до наступления темноты сидишь за дневником. Сейчас темнеет поздно, ближе к 23 часам. Ночи стали короткие, в три часа уже светает.

26 апреля.

Ребята соблазнили меня отведать собачьего мяса. Кажется, слегка припахивает чем-то и на вкус какое-то пресно-постное. Наверное, таким оно мне показалась потому, что о нем плохо думаешь. А так ничего, с большой голодухи есть можно.

Соседняя льдина заметно приблизилась к нам. Сейчас до нее не более двух километров. В бинокль хорошо просматриваются гряды торосов и отдельные торосы-ропаки¹.

В разводье иногда видим нерпу, но вне достигаемости нашей выброски.

27 апреля.

Наверное, голод скоро доконает нас, если не повезет нам в охоте. Мы сильно ослабли, а Витя Пысин в особенности. Часто тяжелеет и кружится голова, порой перед глазами плавают темные мушки, ноги становятся словно чужие, слабые, а если присядешь, то поднимаешься с большим трудом, опираясь руками в пол. При ходьбе ноги тяжелеют, неуверенность в походке, покачивает. Шум в ушах. Во рту то пресно, то горчит, чувствую, несколько ослаблена умственная деятельность, появилась рассеянность, трудность сосредоточения, особенно в разговоре, некоторая забывчивость, ослабляется память, а также слух. Погода без изменений: низкая облачность, небольшой южный ветер, температура воздуха днем минус 19 градусов.

28 апреля.

Сегодня нам крупно повезло. Завалили медведя, настоящего белого медведя! Теперь мы оживем и собачек поддержим, а то они бесятся с голода. Исхудалые и тощие до предела, а глаза злобные, и сами становятся злые до бешенства. Это колымские собаки, и в них, наверное, имеется частичка волчьей крови. Теперь у нас упряжка будет из семи собак: двух мы забили, и одну сегодня убил медведь.

Как прошла охота на медведя, завтра опишу. Сегодня я очень устал.

29 апреля.

Утром и в обед лакомились медвежатиной. Правда, не досыта, далеко не досыта. Мы прекрасно понимаем, что сейчас после довольно длительного голодания есть досыта очень опасно, но как трудно удержаться от такой еды. Если бы не мудрый Данилыч, мы бы не удержались от соблазна и съели хотя бы еще по такой порции вкусного душистого мяса.

А порция составляла около 200 грамм. После завтрака мы с нетерпением ждали обеда с одной думой: как бы еще поесть.

Ночью у нас слегка прихватило желудки, хотя и съели-то вечером всего грамм по 150 медвежатины. Утром после завтрака у меня опять стало тяжело на желудке, но после обеда вроде обошлось. Сейчас 3 часа дня, и через два часа мы должны еще немного перекусить и попить чаю, а в 9 часов вечера, перед сном, — поужинать. Так мы выходим из голодания. Завтра можно кушать посытнее.

А теперь опишу, как убили мы вчера медведя.

Ближе к вечеру я поднялся на гряду торосов, и стал рассматривать в бинокль окрестность и разводье, и обнаружил метрах в двухстах от ледяного берега крошечное желтоватое пятно с черной точкой. «Медведь», — мелькнула мысль. Я еще несколько секунд рассматривал это пятнышко на воде: оно медленно двигалось в нашу сторону. Сомнений больше не было: это был медведь. Я спустился с тороса и заспешил к лагерю.

— Ребята, Данилыч, в ружье! С соседней льдины к нам гость жалует и уже на подходе! — выпалил я и тут же присел: закружилась голова, перед глазами замелькали темные мурашки.

— Неужели медведь?! — обрадовано вскрикнул Данилыч.

— Он самый, собственной персоной. Через пять-шестъ минут высадится на нашем острове.

Данилыч, молча, выхватил у меня бинокль и бросился к торосам. Спустя минуты две он вернулся, крикнул возбужденно:

— Парни, быстро собак на привязь!

— Зачем? Собаки нам помогут задержать его… — пытался я возражать, но Данилыч негромко, сердито и резко перебил меня:

— Собаки могут испортить все дело! И не возражай мне,

Саша, сейчас командую я! Привязать собак к потягам — минутное дело, они были рядом.

— А теперь, парни, слушайте меня внимательно. Ты, Саша, заходи справа и будь осторожнее, зря не высовывайся из-за торосов. Я зайду с левой стороны, и мы берем его в кольцо. Главное — отжать его от воды. Витя, ты находись здесь. Как услышишь выстрел — быстро спускай собак.

Данилыч был в ударе и заражал нас своей энергией:

— Пошли Саша, надо торопиться.

Мы все трое понимали, что от этого медведя зависит наша жизнь. Не убьем сейчас медведя, то через несколько дней при подобной ситуации нам с таким сильным зверем уже не справиться: у нас не хватит сил.

Отойдя от лагеря шагов на сто, я взобрался на торосистую гряду и осмотрелся. Медведь уже подплывал к льдине. Вот он быстро выбрался на лед, отряхнулся, понюхал воздух и спокойно пошел в сторону нашего лагеря. Когда подошел к торосам, снова повел носом по сторонам и, видимо, учуял меня. В следующий момент зверь заспешил в противоположную сторону. Он не дошел до засады Данилова шагов сорок и вдруг неожиданно и быстро перебрался через нагромождения льда. Данилыч стал преследовать зверя, а когда заметил, что тот его обнаружил, выстрелил. Медведь рыкнул и крутнулся на месте. Затем на махах² пошел в сторону нашего лагеря. Данилыч еще выстрелил, но промахнулся. Вымахнув из-за ропаков, зверь резко остановился: перед ним были свора беснующихся собак и человек. В это время несколько собак Виктор уже успел освободить, и они тут же бросились к зверю. Тот — к торосам, к спасительной воде. Его настигли три собаки, и остервенело стали набрасываться на него. Медведь стал отгонять их, но тут одна за другой подбегали другие собаки, и скоро вся свора закрутилась вокруг зверя. Грозный рык могучего зверя тонул в бешеном лае осатаневших собак. С двух сторон спешили к этой своре я и Данилыч. Данилыч находился ближе и выстрелил первым. Но зверь словно отрезвел после второй раны и, не реагируя больше на собак, а те буквально висли на нем, пошатываясь, тяжело пошел вдоль гряды торосов навстречу мне. Данилычу нельзя стрелять — мог задеть меня. Медведь глухо ревел. На желто-грязной его шее расползалось кровавое пятно.

Я встал на колено и, стараясь унять трясущиеся руки, стал целиться в голову зверя, выстрелил. Медведь рухнул замертво. Собаки жадно слизывали теплую кровь, и нам стоило немалого труда отогнать их от убитого зверя.

— Двухлетка, молодой самец, — определил Данилыч. — Был бы матерый — вряд ли нам дался бы. Матерого медведя и собаки не остановят, тем более наши доходяги.

Слегка пошатываясь, подошел Виктор.

— Ну что, Витя, здорово напугался? — весело спросил Данилыч.

Было маленько. Не ожидал, что он так близко окажется. Последних двух собак не мог отвязать, руки ослабли. Пришлось ножом по потягу.

Правильно сделал, Витя, не растерялся, — похвалил Данилыч и тут же распорядился: — Я и Саша будем свежевать медведя, а ты, Витя, иди готовь горячую воду. Скорее испробуем готовой медвежатинки.

Когда шкура была снята, освежеванную тушу разрубили на несколько частей, сложили мясо на лед и накрыли тяжелой сырой шкурой.

Собаки были рядом и повизгивали от нетерпения. Каждой из них Данилыч бросил по небольшому куску мяса.

— Больше нельзя, иначе подохнете. Завтра получите больше, — говорил каюр своим подопечным. Затем отрезал кусок мяса посолиднее и, дразня им и увлекая за собой стаю, направился к стоянке.

Теперь у нас осталось семь собак. Одна собака по кличке Серый лежала с распоротым животом недалеко от лагеря, где стая схватилась с хозяином Арктики. Серый был вожаком в упряжке, и Данилыч очень жалел о нем.

Собак мы ограничили на первый раз в пище, но значительно труднее было ограничить в еде себя. В котелке варилось ароматное нежное мясо. Запах его действовал на нас раздражающе, заставлял то и дело глотать скудную слюну. Казалось, ел бы его, пока не насытился, но мудрый Данилыч был неумолим. Каждому отрезал по одинаковому небольшому кусочку, примерно грамм по сто пятьдесят, остальное убрал с глаз подальше, когда Виктор подсказал ему, а я поддержал, что, дескать, неплохо бы съесть еще по такому кусочку, он твердо отрезал:

— Не дам. После такой продолжительной голодовки первое время есть надо очень мало. Иначе можно умереть.

Ночью одна собака перегрызла свой ремень и до отвала наелась. Утром мы увидели ее около своего мясного склада сильно раздувшуюся, с посоловевшими мутными глазами. Вскоре она издохла.

— Собака не волк, — сказал Данилыч, — тому такая процедура нипочем. Собаке, как и человеку, выходить из голода надо постепенно.

Теперь у нас осталось всего шесть собак: три кобелька и три сучки. Одна из них через месяц должна ощениться.

30 апреля.

Третий день как выходим из вынужденного голодания. За ужином мы поели почти досыта, и собак хорошо покормили. Настроение стало подниматься, и силы понемногу прибывают. Ледяное соседнее поле на юге сомкнулось с нашей льдиной, а напротив нас пока еще существует узкое клинообразное разводье. Утром здесь гуляла нерпа. Данилыч убил ее совсем близко от кромки льда и достал при помощи своей выброски. Это был самец весом около 60 килограмм. Как только нерпу вытащили на лед, Данилыч тут же под задним ластом, заменявшим хвост, вырезал ароматную железу. Если этого не сделать, то мясо будет отдавать керосином. Так бывает только у нерп-самцов.

Ближе к вечеру в просветы между облаками стало проглядывать солнце. Ветер утих. Погода налаживается. Тихо и спокойно кругом. Вокруг не заметно никаких признаков жизни, везде простирается унылая устрашающая пустыня льда и снега.

1 мая.

На материке сегодня отмечают большой весенний праздник. В Москве военный парад, ликующие шествия, демонстрации. А у нас… Да что говорить об этом, раз такое случилось с нами. Но и мы — несчастные пленники океана — тоже отпраздновали день 1 Мая. Пусть скромно, но отметили. Не пожалели бензина, на примусе отварили мясо медвежье, мясо нерпичье, печень нерпичью, язык медвежий. Котелок наш сравнительно небольшой, вместимостью 2,5 литра, так что пришлось делать две варки да еще чай приготовить.

Готовить Данилыч начал с 7 часов утра, и спустя два часа мы садились за праздничный стол. Выставили свой НЗ — бутылку спирта. Конечно, выпили немного, грамм двести на троих, и захмелели. Из закуски больше всего понравилась нерпичья печенка и язык медвежий. Если бы еще по кусочку хлеба — было бы совсем хорошо. Соскучились мы по хлебу.

Спели несколько песен. Мы с Виктором спели песню «На кораблях ходил, бывало, в плаванье». Данилыч ее не знал, но последние две строчки каждого куплета пел с нами. Интересно, как у нас получилось? Пели куплет песни:

Нет, не по мне краса в чужом окошечке,

В чужих краях бродил я много дней.

Но не оставил там души ни крошечки, ей-ей,

Она для милой Родины моей,

Она для милой Настеньки моей.

И вот когда повторяли последнюю строчку, каждый из нас вместо Настеньки вставил имя своей любимой. Я пропел: «Лидочки моей», Виктор — «Милочки моей», Данилыч — «Шурочки моей». Все трое рассмеялись. Тут Данилыч пояснил:

— Ваши Лидочка и Милочка вряд ли будут вас ждать, и вы их уже почти забыли, а моя Шурочка, жена моя, обязательно будет меня ждать. И я ее не забуду, а вы, парни, еще молоды, у вас еще будут милочки.

— Если не сгинем здесь, во льдах, — сказал Виктор.

— Не сгинем, — уверенно произнес Данилыч. — Не вешайте носы, парни. У меня нет большой тревоги на душе. Мы вернемся домой.

Я согласился с Данилычем, Виктор промолчал и задумался. Затем мы в сопровождении собак сделали небольшую прогулку на соседнюю льдину, которая полностью сомкнулась с нашей. Правда, Виктор дальше нашей льдины не пошел, он еще слаб. Вернувшись в палатку, он залег в спальный мешок и спал до ужина.

3 мая.

Убили еще одну нерпу на примкнувшей к нам льдине, у лунки. Здесь лед сравнительно молодой, и на нем с осени нерпы устраивают отдушины и поддерживают их все морозное время. В зимнее время лед быстро нарастает, и углубляются отдушины-лунки. У каждой нерпы имеется иногда несколько таких лунок. Зимой такие лунки служат морскому зверю для пополнения легких воздухом и для отдыха под ледяным куполом. Весной купол разрушается, и животные подолгу нежатся под солнцем на краю спасительной лунки. При опасной ситуации зверь моментально ныряет в лунку — и был таков, поэтому во время охоты на нерпу у лунки зверя надо бить наповал, при ранении он уходит под лед и там погибает.

Сегодня с перерывами светит солнце, но холодно. Максимальная температура днем — 28 градусов, ночью ртутный столбик нашего термометра опускается до — 35 градусов. Хотя какая сейчас ночь — сравнительно светло, по всему северному горизонту полыхает красновато-малиновая с золотистым отблеском заря.

Сейчас мы не голодаем, но пища архиоднообразная: мясо медвежье, мясо нерпичье. Был бы еще хлеб и сахар да картофель. Я уж не говорю об овощах и фруктах, которые и на полярной станции почти не ели, кроме квашеной капусты да сухого картофеля. За последние дни мы заметно окрепли, правда, Виктор поправляется медленно. Цинга у него вроде бы приостановилась, но десны продолжают кровоточить. У меня тоже кровоточат, когда чищу зубы. У Данилыча десны вроде в порядке, но он не чистит зубы.

Пока у нас в достатке чай и соль. Данилыч любит крепкий чай, и он прихватил с собой по пачке плиточного и индийского. Я об этом не знал и взял у повара еще пачку индийского чая. Не шикуем, но чай пьем, хотя и без сахара.

И соли прихватили килограммовую пачку, и бензин пока есть. Интересно с ним получилось. Начальник станции попросил механика найти емкость и снабдить нас бензином для примуса в дорогу. У механика подходящей емкости под рукой не оказалось. Он нашел небольшую 30-литровую железную бочку из-под подсолнечного масла и полностью заполнил ее горючим. Когда Данилыч узнал об этом, то отказался брать в дорогу лишнее горючее, дескать, нам и десяти литров хватило бы. Но механик отказался переливать бензин из большой емкости в малую. Берите, говорит, всю бочку, холодно будет — обогревайтесь бензином, он, дескать, и на льду горит. Ворчал каюр, но эту бочечку взял. И она нам пригодилась! На сегодняшний день у нас осталась почти половина бензина. Дрова-то мы уже использовали.

Мы очень похудели. Теперь одежда, и верхняя, и нижняя, висит на нас, как на скелетах. И, кажется, греет хуже.

Похолодало. Нас с Виктором донимает холод. Сейчас мы находимся в экстремальных условиях, и наши одежда и обувь негодны здесь. Одеты мы в полушубки и ватные брюки, обуты в унты, как у летчиков, на голове — ватные шапки-ушанки с кожаным покрытием. Данилыч экипирован словно чукча. На плечах — кухлянка, поверх кухлянки — камлейка, ватные брюки, на ногах — торбаса, на голове — меховая шапка. Его торбаса теплее наших унтов и значительно легче. Конечно, мы же не предполагали, что с нами подобное случится. На дорогу в пять-шесть дней такая одежда и обувь вроде и неплохи. Да что теперь говорить об этом.

С южной стороны исчезло водное небо. Значит, там сплошной лед. Нам надо немедленно идти на юг, но Виктор еще слаб, да и собачья упряжка слабовата, обессобачилась.

5 мая.

Морозно. В воздухе ледяные иглы. Днем минус 33 градуса. В палатке холодно. Западный ветер перешел на северный силой 6-7 м/сек. Движемся мы на север. С какой скоростью — не знаем. У нас нет секстанта, а поэтому не можем определить по солнцу свои координаты. Знать бы, на какой широте находимся и как далеко удалились от своей родной полярной станции.

На полярной станции «Остров Четырехстолбовой» имеется хорошая библиотека. Я выискивал и прочитывал все, что связано с исследованием Арктики. Подлинной находкой для меня оказались ежемесячные научно-публицистические журналы «Советская Арктика». Их было много, за несколько лет. В этом журнале описывались некоторые экспедиции по исследованию высоких широт. Все экспедиции тщательно готовились, хорошо продумывались и снабжались всем необходимым, особенно продовольствием. Учитывались и худшие варианты.

А что получилось с нами? Мы ведь тоже были маленькой экспедицией по исследованию полярного льда до кромки припая. Нас отправили наспех, непродуманно, и не был учтен и продуман худший вариант. А Арктика — баба капризная, вот она и показала нам худший вариант. Мы оказались беспомощными в таких условиях. Нет у нас ни связи, ни приборов для определения своего местонахождения. Хорошо, что догадались бинокль с собой захватить.

Сейчас не помню, но кто-то из полярных исследователей сказал, что шансы на успех имеет только тот, кто планирует путешествие длительно и методично. Мы же свое путешествие планировали в спешке, теперь расплачиваемся. Оказались мы в царстве враждебной бурной погоды и предательски опасных плавучих льдов, оторванные от людского мира, лишенные всякой связи с ним, всякой информации.

Нам следовало идти на юг, в ту сторону просматривается лед, и небо светлое, при таком морозе все полыньи покрыты льдом, обстановка для нашего ледового похода довольно благоприятна, но подводит Виктор. И упряжка слабовата. Собаки, кажется, окрепли, но их мало, а груз тяжелый.

6 мая.

Утром встали, дрожа от холода. На ночь обувь не снимали, но и в унтах ноги без движения слегка мерзли. Виктор ухитряется забраться в свой спальный мешок в полушубке. Он узкоплечий, худощавый, и ему это удается, но все равно ночью мерзнет. В палатке-то, как на улице.

Утром за горячим завтраком еще раз обсудили свое трагическое положение и решили немедленно двигаться в сторону материка, благо пока позволяет погода. Будем двигаться, согреваться — и то дело.

Виктор уверяет нас, что вполне здоров и может участвовать наравне с нами в этом походе. Но мы-то видим, как он еще слаб. Как ему хочется вырваться из цепких тисков ледяной пустыни!

И мы решили: по ровному полю Виктор едет на нарте, а когда встречаются гряды торосов, а их будет очень много, я помогаю товарищу преодолеть ледяные завалы, а упряжку Данилыч берет на себя.

Наш груз в основном составляет медвежье и нерпичье мясо. Дров теперь нет, большую часть бензина сожгли, метеорологическое оборудование не тяжелое и не объемное, а металлический бур я решил не брать с собой. Всего груза набиралось килограмм 170 (без Виктора). Это вполне сносный груз для шести собак.

Мы свернули свой лагерь и в 11 часов тронулись в тяжелый путь. Без особого труда перешли крепко смерзшееся шуговое поле и вышли на место, где недавно были свидетелями страшного торошения. Как мы и предполагали, то поле расползлось на множество больших и более мелких льдин. Теперь они торжественно и молчаливо возвышались среди покрытых ровным льдом разводий, и лед был достаточно прочен, чтобы выдержать нас. Спустя час мы вышли на еще более разреженное ровное поле молодого льда. Это была та самая полынья, которая долго отражала водное поле.

Только ближе к вечеру мы перешли эту ледяную равнину и вышли на более зрелое, наполовину торосистое поле. Здесь мы и разбили свой лагерь. Изрядно устали.

Виктор держится молодцом, правда, значительную часть пути он ехал. Дорога и погода сопутствовали нам. Весь день светило солнце, температура воздуха повысилась до — 25 градусов, и у нас бодрое настроение. По нашим расчетам мы сегодня прошли не менее 25 километров. Начало неплохое.

7 мая.

С утра часа полтора шли по средней проходимости полю, но затем начались труднопроходимые гряды торосов, так что иногда приходилось работать топором. Так продолжалось до шести часов вечера. Приходилось часто отдыхать. Затем вышли на замерзшее разводье метров 500 ширины — и снова торосистое поле. Здесь среди торосов мы и установили палатку. За день прошли не более 7-8 километров. Теперь перед нами более проходимое поле, и сегодня можно бы пройти еще несколько километров, но Виктор еле стоит на ногах. Такая дорога ему не под силу. Погода, как и вчера, — мороз и солнце.

8 мая.

Упорно движемся вперед. Торосистые льды вперемежку с неширокими, покрытыми молодым льдом разводьями. День солнечный, безветренный и морозный. За день прошли не более 15 километров.

9 мая.

Сегодня большой праздник — День Победы, но этот праздник не для нас. Девять часов, отдыхая накоротке, мы до изнеможения прорубались сквозь льды на молодом исковерканном торосами и многочисленными трещинами поле. К шести часам вечера мы выдохлись окончательно. Недалеко просматривается широкое замерзшее разводье, но дойти до него у нас уже не хватило сил. Между торосов нашлась ровная снежная площадка, здесь мы и установили палатку.

На материке сегодня у людей праздник, а у нас — тяжелейший день. За час мы проходили не больше километра.

Невольно закрадывается сомнение: есть ли смысл продолжать дальше путь; ведь результаты наших неимоверных трудов слишком малы. А главное, мы идем вслепую, совершенно не зная расстояние до цели, как далеко нас отнесло на север. Предполагаем, что за месяц мы удалились от своей полярной станции километров на 400-450. А может, больше или меньше. Не знаем. Какова ледовая обстановка впереди? Тоже не знаем. Если будет такая, как сегодня, — нам такой путь не преодолеть. И позволит ли погода? Здесь суровая и капризная Арктика. Не все будет ясное солнышко, тишь и гладь, может и заштормить, и заторосить. Сейчас ветра нет, полный штиль. В Арктике так бывает нечасто. Вот и думаешь сейчас — откуда задует ветер? Не дай бог, с юга.

Но праздник и мы отметили. Всем чертям назло! За ужином выпили по нескольку глоточков разведенного спирта, разомлели от выпитого, а больше от усталости. Посидели, поговорили и разошлись по спальным мешкам. Ребята быстро уснули, а меня сон не берет, такое у меня часто бывает. Светло. Ближе к северу светит кроткое северное солнце. Промыкавшись без сна более часа, я вылезаю из спального мешка и сажусь за дневник.

12 мая.

Утром 10 мая поднялись рано, но двигаться на юг было невозможно из-за очень плотного тумана. Собаки находились между двух ропаков метрах в десяти от палатки, но они еле-еле просматривались. Откуда такой туман? Образовался на месте или нанесен со стороны?

Штиль. Ни звука. Мертвая, угнетающая тишина, словно мы находимся в каком-то другом мире. Так было несколько часов. Сквозь туман желтым расплывчатым пятном просматривалось солнце. Воздух сырой и холодный, хотя термометр показывал всего минус 20 градусов.

Ближе к полудню с юго-запада потянул свежий напористый ветерок, который быстро усиливался, и спустя час тумана как не бывало. Ясно было — погода резко меняется. Теперь жди очередной каверзы от госпожи погоды. И действительно, вот откуда-то с запада сплошной стеной надвигаются низкие разбухшие темно-серые облака, и вскоре они закрыли солнце и заполонили все небо. Сразу стало как-то неуютно, мрачно и жутко вокруг.

Во время обеда рядом с нами раздался гулкий грохот и треск. Мы бросились вон из палатки и увидели, что наше ледяное поле трещит и раскалывается. Одна трещина была совсем рядом и прошла между палаткой и собаками. От нее в стороны отходили еще несколько трещин. Ближняя трещина заметно расширялась. Что делать? Собак перевести сюда или самим перейти на ту сторону? Решили пока палатку не сворачивать, а перевести сюда упряжку. Грохот нарастает, усиливается ветер — начинается сжатие и торошение льда. Мы оказались в неблагоприятных условиях, на молодом льду, который всегда подвержен более интенсивному торошению.

Между тем льдины разводило все больше и больше, и спустя час с небольшим трещина превратилась в пяти-шестиметровое разводье, которое увеличивалось на глазах. К юго-востоку оно становилось шире, а в противоположную сторону сужалось. Пока опасность нам не угрожала, так как интенсивное сжатие и торошение шло севернее нас, а южнее — ледяные поля разводило, и там было спокойнее. Хотя торошение шло везде: и спереди, и сзади нас. Опасно будет, когда после развода льдины снова сойдутся и начнется сильное сжатие. Тогда торошение может достигнуть нашей палатки.

К югу от нас, там, где находилось замерзшее разводье, слышались скрипы, громкие вздохи и шипение. Я не удержался и, невзирая на сильный ветер и торошение, пошел к разводью. Когда я добрался до него, то передо мной предстала грозная впечатляющая картина разбушевавшейся стихии. Под колоссальным напором соседнего ледяного поля молодой ледок в разводье со скрежетом и шипением вспучивался, ломался и крошился. И тут возникали мелкие временные торосы, которые вскоре должны исчезнуть в бурных волнах открытого моря.

В эту светлую майскую ночь мы несколько раз выходили из палатки, еще раз укрепляли костыли — держатели основания палатки, потому что под напором неистового ветра наше слабое жилище содрогалось и трепетало. А разводье все расширялось.

Утром следующего дня внезапно повалил густой снег, а ветер достиг ураганной силы. Мутная холодная снеговерть. Видимость ограничивается несколькими метрами. Ветер проникает в палатку, задувает мелкие крупинки снега, от которых нарастают маленькие сугробики. Кругом стоит ужасный вой, стоны, грохот — ад кромешный! Так продолжалось весь день и ночь, и только сегодня к полудню снег прекратился.

В палатке холод — мерзнем. За тонкими стенками палатки свирепая пурга, снежный хаос и сплошной гул. Все смешалось: и грохот от торошения, и вой ветра. Тяжело и собакам. Свернувшись клубочками, животные терпеливо переносят невзгоды погоды. Собак быстро заносит снегом. От сильного ветра снег уплотняется, так что собак приходится между кормлением поднимать на ноги и освобождать от снега, иначе они могут погибнуть.

Опасаемся за палатку, она вся трепещет и поскрипывает от ураганного ветра. Ветер может сорвать палатку, вырвав из плотного снега костыли оттяжек, или, что еще хуже, искорежить трубчатый металлический ее каркас. Но пока палатка держится.

Днем снег перестал, видимость улучшилась, но пурга продолжается, и ветер свирепствует по-прежнему. Продолжается сильное торошение. С улучшением видимости мы обнаружили, что южнее нас совсем близко наша льдина, а может, в нашу льдину уперлось другое ледяное поле, ломает и крошит лед. Вероятно, ту оторвавшуюся льдину развернуло, и южный край ее уперся в нашу. Теперь оставаться нам здесь опасно, разумнее сменить стоянку. Но куда? При ураганном ветре невозможно вновь установить палатку. Решили выжидать и быть начеку, ведь мощное торошение совсем рядом, на глазах корежит и крушит лед, вздыбливаются вверх льдины.

13 мая.

Ночью пришлось сворачивать свой лагерь: торосило в нескольких шагах, да и палатка поехала набок, ветер все-таки слегка погнул металлические трубчатые опоры. Подняли собак, погрузили вещи и палатку на нарту и с немалым трудом отошли метров на двести к центру ледяного поля. На льду расстелили палатку, поставили на бок груженую нарту с подветренной стороны и снова залезли в спальные мешки. Потянулись мучительные и томительные для нас минуты и часы, мы страшно мерзли. Мороз и свирепый, пронизывающий ветер. К нашему счастью, к утру ветер стал стихать, а утром часам к восьми и совсем прекратился. Это нас спасло. Если бы такой ветер продолжался хотя бы до полудня — вряд ли мы бы вынесли такое испытание, наверное, погибли бы от холода.

Сжатие и торошение прекратились, и стало до жути тихо. И вот откуда-то с севера стал наползать плотный белесый туман. Значительно повысилась температура воздуха, стало заметно теплее, а воздух, казалось, стал тяжелым и душным, мы оказались словно в гигантской ловушке. Тяжело и душно.

15 мая.

Туман продолжается, плотный, сырой и душный. Температура воздуха днем и ночью почти одинакова — минус 16-18 градусов. Время тянется долго и мучительно. Лежим в своих мешках, а больше бродим поблизости от своего пристанища. Больше молчим и, наверное, тупеем. У Виктора явно цинга — кровоточат десны. Питаемся только мясом, которое страшно надоело. А что дальше?

17 мая.

Вчера, ближе к вечеру, с юго-востока потянуло ветерком, и вскоре туман разогнало, сквозь разрывы облаков мы увидели лучезарное и долгожданное солнце. Наконец-то мы могли осмотреться вокруг и оценить свое местоположение. Со всех сторон, кроме западной, открытая вода, среди которой видны плавучие льды различной величины.

Лед вокруг нас сильно искорежен и обезображен многочисленными торосами и трещинами, так что здесь оставаться небезопасно. Вечером мы с Данилычем пошли в западную часть нашего ледяного острова на разведку. За два часа мы прошли не больше пяти километров — такая была сильная торосистость льда. Из-за усталости дальше не пошли. Мы все еще находились в зоне молодого льда, но впереди и сравнительно недалеко в бинокль угадывался паковый лед. Вдалеке, ближе к горизонту, просматривалось водное небо — там чистая вода. Она далеко, до нее не менее 12-15 километров. К северу и югу от нас открытое море было значительно ближе. Я прикинул, что мы находимся на обширном ледяном поле не менее как 10 на 20 километров. Оно неоднородно и состоит из примкнувших друг к другу огромных льдин молодого и пакового льда. Паковый лед более устойчив против торошения и безопаснее для нас, и нам надо быстрее перебраться на него.

Сегодня утром мы двинулись на запад и только к вечеру вышли к открытой воде, преодолев более двадцати километров торосистого льда. Трудный, изматывающий был путь. Особенно трудно было Данилычу и собакам. Нарты часто застревали в торосах, иногда перевертывались. Приходилось часто отдыхать. Лагерь разбили на удобной небольшой снежной поляне, защищенной от ветра грядами торосов и отдельными нагромождениями вздыбленного льда. Подходящее нам место, до воды — рукой подать, не более сотни метров, что очень важно для охоты. Наши продовольственные запасы на исходе, да и надоело старое перемороженное мясо, хочется свежего, особенно нужна печень морского зверя. Она спасет нас от цинги.

20 мая.

Утром убили нерпу недалеко от берега. Подтянули ее к кромке льда выброской. Наелись свежего мяса, а печень только для Виктора, цинготника. У меня тоже слегка кровоточат десны, особенно нижняя, но пока терпимо, и я считаю себя здоровым. Пока здоровым.

Установилась ясная погода, и солнце уже не заходит. Мы находимся в ледяном царстве. Снег и льды ослепительно блестят, искрятся, переливаются чудесными радужными красками, особенно при низком солнце. В дневное время пользуемся очками, иначе заработаешь «снежную болезнь» глаз. Стало теплее. Днем ртутный столбик поднимается до минус 9 градусов.

23 мая.

Сегодня убили двух нерп. Третья нерпа затонула. Теперь мясом мы обеспечены, но этого недостаточно. Организм остро нуждается и в других продуктах. Нужны сахар и овощи, хотя бы консервированные. Начинаем ощущать как бы отлив сил — иногда вдруг как бы затуманятся глаза или слегка закружится голова, слабеют ноги. У Виктора цинга прогрессирует, начинают опухать колени. Он больше отлеживается, и мы уговариваем, а то и насильно заставляем его делать вблизи палатки прогулки. Погода прекрасная: солнечно и тихо.

25 мая.

Дни однообразные и бесцельные, хотя погода стоит прекрасная и теплая для этих широт. Сегодня ртутный столбик показал минус 5,5 градуса. Золотым блеском светятся под солнцем застывшие льдины. Красиво. Но мы равнодушны к чарам природы, как бы тупеем. Чего-то ждем, на что-то надеемся. А чего ждать-то нам и на что надеяться? Так уж видно устроен человек, что и при полной безысходности надеется на лучшее. Вдруг произойдет чудо? Но, как говорят, чудес на свете не бывает. Пусть и так. У нас тяжелая ситуация, но мы все же надеемся.

27 мая.

Утром Данилыч вбежал в палатку с криком: «Парни, подъем! По правому борту земля!». Я, а вскоре за мной и Виктор выскочили из палатки. По небу гуляли, и довольно высоко, разрозненные, в широких просветах голубого неба облака. Ближе к горизонту они скучивались, туманились, закрывали солнце. На северо-востоке по горизонту даже невооруженным глазом просматривался какой-то остров… и немаленький. Я стал рассматривать его в бинокль. Левая, то есть северная часть острова — гористая, дальше к югу тянулась длинная с понижением гряда. «Что это за остров? — думал я, передавая бинокль Виктору. — Какие острова могут встретиться на нашем пути? Вероятнее всего, острова Генриетта и Жаннетта. А если нас отнесло в западном направлении, то можем увидеть еще два острова — Вилькицкого и Жохова, но это маловероятно. Мы все это время дрейфуем в северном или северо-западном направлении, и ветры дуют с южного сектора. Как помню, по описаниям, эти все четыре острова небольшие, по размерам не превышают наш Четырехстолбовой, а может, и меньше, и не идут в сравнение по размерам с этим островом-гигантом, который сейчас перед нами. «Но что же это за земля? Что за чудо? — я терялся в догадках. «А может, остров Беннета?» — мелькнула мысль. Беннета довольно крупный остров, и его можно сравнить с этим, что перед нами. Но остров Беннета находится западнее или юго-западнее островов Жаннетты и Генриетты и на почтительном расстоянии. Если это остров Беннета, то значит, что мы дрейфуем в основном не на север, а на северо-запад.

— Что будем делать, командир? — прервал мои размышления Данилыч. — Это какой-то остров, а какой — шут его знает.

— Это остров Беннета, самый большой среди островов Де-Лонга, — с уверенностью сказал я.

— Беннета… острова Де-Лонга. Не слышал о таких островах, — удивился Данилыч. — Они что, не наши? Не американские ли?

— Нет, Данилыч, это наши острова. В прошлом веке их открыла экспедиция американского исследователя Де-Лонга.

— Саша, а ты уверен, что это Беннета? — спросил Виктор.

— Другого не может быть. Как помню, по описанию, другие острова Де-Лонга маленькие, гористые, вершины их покрыты льдом. Я запамятовал о поверхности Беннеты. Остров сравнительно большой и, конечно, на нем должны быть и гористые, и равнинные площадки. Думаю, что этот остров — остров Беннета.

Тогда нужно срочно двигать к этому острову! — горячо подхватил Виктор. — С Беннеты переберемся на Генриетту. Там должна быть полярная станция.

Была полярная станция, Витя, теперь закрыта. Но мы должны попасть на эту станцию, пусть и безлюдную. Как далеко от нас этот остров? — и я взял бинокль. — Километров 70-80, не менее.

Виктору показалось, что остров ближе, каких-нибудь в полусотне километров, но Данилыч согласился со мной. А у него глаз наметанный, охотничий глаз.

— Послушайте меня, ребята, — говорю своим товарищам. — Сейчас этот остров от нас находится к северо-востоку. Мы дрейфуем на север с некоторым отклонением к западу. Когда мы поравняемся с островом, он будет у нас к востоку, мы несколько отклонимся к западу, расстояние между нами и островом немного увеличится. Допустим, расстояние будет 80 километров, и мы должны пройти этот путь по торосистому льду. Но мы не знаем, с какой скоростью мы сейчас дрейфуем и когда мы поравняемся с островом. Я предполагаю — через сутки, максимум двое суток. Затем мы будем отходить, то есть удаляться от острова.

Выходит, за это время мы должны выйти к острову, пройти 80, а может, и больше километров? — тревожно спросил Данилыч. — Это же невозможно по такому льду. Тем более на пути будут встречаться и разводья.

Эх, мать твою мать! — зло выругался Виктор. Последний шанс уходит из-под ног. Теперь-то нас унесет в Ледовитый океан!

Успокойтесь, ребята, — говорю им. — Не все потеряно. Вы забыли о береговом припае. Должен же у такого острова быть береговой припай! У Четырехстолбового он составил километров 45. Думаю, у этого острова не меньше. По плавучему льду мы пройдем километров сорок, может, чуть больше. Нам лишь бы достигнуть припая, а там можем не спеша.

— Это другое дело! — обрадовался Данилыч. — Но надо торопиться, — и каюр стал быстро спускаться с тороса.

Я забыл раньше упомянуть о нашем наблюдательном пункте — торосе. Когда мы обосновались на этой снежной полянке, то обратили внимание на выделявшийся среди льдин проходившей рядом гряды огромный торос. К нему словно припаялись еще несколько различной величины, но меньших размеров льдин. Получилась как бы ступенчатая пирамида. И что было важно для нас, вершина этого тороса была не острой, как у других, а совершенно плоской. Взобраться на такую льдину несложно даже ослабевшему Виктору. Для удобства мы дополнительно в стене тороса вырубили еще несколько ступенек. С такого наблюдательного пункта было видно далеко вокруг. Мы его использовали в целях охоты: смотришь, не появился ли поблизости медведь, не показалась ли нерпа около ледяного берега. Удобный торос и находится рядом.

Пока Данилыч готовил завтрак, мы разобрали палатку и снарядили нарту. Застоявшиеся собаки повизгивали от нетерпения в ожидании предстоящего похода. Данилыч их уже успел плотно накормить. Интересное это животное — северная рабочая собака! В изнурительном походе она выбивается из последних сил, но стоит ей достаточно отдохнуть, как она ждет и снова с удовольствием отправляется в тяжелую дорогу.

Перед завтраком я решил еще раз взглянуть на остров. «Что за чертовщина?» — невольно вырвалось у меня. Равнинная часть острова, напоминающая хвост доисторического пресмыкающегося, была разорвана надвое и сильно удлинена, а северная гористая часть еще больше взгорбилась и теперь была похожа на спину двугорбого верблюда. Солнце уже освободилось от облаков, и наша Беннета сильно полиняла, из темной превратилась в серую, затуманенную.

— Да остров ли это? — вслух произнес я. — Мираж да и только!

За завтраком я поделился своим сомнением по поводу острова с товарищами. Виктор меня не поддержал:

— Такое бывает, Саша! Это явление рефракции, — горячо возражал он мне. — В результате рефракции с отдаленным предметом происходит подобное. Он может увеличиваться, подниматься, искажаться. Короче говоря, здесь наблюдается рефракция в морском пространстве.

— Может быть, и так. Только почему этот остров так быстро полинял под лучами солнца и стал похож на облако? — возражаю я.

Данилыч, наспех перекусив, быстро поднялся и заспешил к наблюдательному пункту. Вскоре оттуда послышались недовольные взволнованные выкрики:

— Рефракция! Беннета! Проститутка ваша Беннета! Тоже мне ученые-метеорологи, облако за остров приняли!

Я бегом к торосу, за мной Виктор. Стал смотреть в бинокль, хотя и простым глазом все было видно. Два горба пресловутого острова расползлись в стороны и поднялись над горизонтом, а оторвавшийся раздвоенный хвост превратился в обыкновенные два облачка. Исчезло видение острова. Это был оптический обман глаз, обманчивое явление природы. Я передал бинокль подоспевшему Виктору.

— Ну как, Витя, видишь свою рефракцию? — ехидно спросил Данилыч. И ко мне: — И ты хорош, Саша. Беннета… острова Де-Лонга! Тоже мне ученый-метеоролог! Чуть не сорвались с такого места.

— Ладно, Николай Осипыч, не ворчи, — примиряющее говорю я ему. — Ты тоже обманулся. Природа подшутила над нами.

Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга и вдруг разом все трое расхохотались. Смеялись долго, до слез. Это была разрядка.

Вдруг Виктор вскрикнул:

— Мужики! Смотрите, нерпы! — и показал на ближайшее разводье. На воде вблизи от нашего берега были видны две головки морского зверя. Нерпы — звери любопытные, и, наверное, они слушали доносившиеся до них наши голоса.

Одну нерпу мы убили и вытащили из воды.

Примечания

1

Ропак — льдина в торосах, стоящая ребром.

2

Идти на махах — скачками, очень быстро бежать.