Рождество по-новорусски

Александр Золотько

Новой русской элите нужна собственная полиция, состоящая из неподкупных, независимых профессионалов. Таких, как крутой опер Юрий Иванович Гринчук. Вот только характер у него слишком независимый. И прежде чем получить право самостоятельно карать и миловать олигархов, капитан должен показать, что он именно тот, кто нужен. Поэтому ему поручают дело, где в один кровавый клубок спутаны интересы бандитов, прокуратуры, чиновников, бизнесменов…

Глава 2

Тридцать первое декабря — самый странный день в году. С одной стороны — вроде бы уже праздник, но люди продолжают работать, лихорадочно стараясь закончить хотя бы самые насущные дела. Встав в этот день рано люди к ночи не только не укладываются спать, а даже собираются в гости или гостей принимают. Накрывая стол, точно знают, что есть ночью все равно практически никто и ничего не будет, но накрывают, залезая в долги и проклиная всю эту суету.

Люди регулярно называют этот праздник семейным, но отмечают его чаще всего в многолюдных компаниях, отчего-то ставят перед собой задачу не спать всю ночь, не смотря на слипающиеся глаза, а потом, первого января целый день спят, вместо того, чтобы веселиться. Странный день. Сумбурный и суматошный.

Гринчук с самого детства испытывал по его поводу противоречивые чувства. Он честно ждал праздника целый год, наделся на что-то необычное, предвкушая подарки и угощения, а потом праздник наступал, принося с собой только усталость и легкое разочарование. И надежду на то, что в следующем году все будет по-другому. Иногда Гринчуку даже казалось, что именно из-за этого дня жизнь у большинства людей не складывается. Или идет наперекосяк.

Каждый год люди начинают с усталости, усталыми этот год проводят только для того, чтобы устало встретить год новый. Усталость.

Год за годом Гринчук давал себе слово плюнуть на условности и просто лечь тридцать первого декабря в постель часов в девять, почитать на сон грядущий скучную книгу и спокойно уснуть, не обращая внимания на праздничные вопли соседей, взрывы петард за окном, гимны и выступления президентов. И год за годом Гринчук это слово нарушал. Один раз, лет пять назад, ему почти удалось осуществить свою мечту, но интеллектуальный пацан Вася Ефимов, с интеллектуальной погремухой Болт, ткнул прямо перед новогодней елкой ножом не менее интеллигентного хлопца Гришу Кафеля, и капитану Гринчуку пришлось всю новогоднюю ночь мотаться по злачным местам, чтобы награда нашла героя.

А когда привез Болта в райотдел, пришлось писать кучу бумаг, борясь с совершенно новогодней усталостью.

Сегодня, в принципе, ничто не мешало Гринчуку лечь спать. Ничто. Кроме необходимости присутствовать на новогоднем балу самых крутых господ этого славного города. Успокаивало только одно — если все сложится как нужно, то будет изрядное количество людей, которым праздник понравится еще меньше, чем ему, подполковнику Гринчуку.

Гринчук встал с кровати, на которой сидел вот уже минут сорок, предаваясь печальным размышлениям и созерцанию новенького мундира. Своего новенького мундира, только вчера полученного в ателье. Нужно отдать должное, мастер постарался на славу, у Гринчука никогда раньше не было столь шикарного парадного мундира. Если быть до конца честным, что парадного мундира у него никогда не было, если не считать срочной службы в армии.

Гринчук подошел к висящему на стене мундиру и аккуратно стряхнул пылинку с погона. Странно, но обычно равнодушный к подобным вещам Гринчук, сейчас испытывал сильное желание… Вернее, два сильных, и, как обычно, противоположных желания. Ему одинаково хотелось поскорее надеть мундир и выбросить его в окно, прямо сейчас.

Странно, но практически такое же чувство испытывал в эту самую секунду еще один человек, совершенно не похожий на Гринчука. Человек этот стоял перед висящим на вешалке костюмом и размышлял, что будет лучше — надеть его и выйти на улицу, или выбросить к чертовой матери и остаться здесь. Здесь — это в научно-медицинском заведении, именуемом в просторечии дурдомом.

Человека звали Геннадий Федорович. Вернее, и Геннадий Федорович тоже. Еще его звали Гирей, и кличка эта точно передавала характер Геннадия Федоровича. Тяжелый был характер.

И мысли у Гири были тяжелые, малоповоротливые и опасные. Но если такая вот тяжелая мысль нарождалась в голове Геннадия Федоровича, то остановить ее было уже достаточно трудно. Мысль подталкивала к делам, а дела…

И за это тоже звали знающие люди Геннадия Федоровича Гирей. Лучше потом все восстановить заново, считал Гиря, чем искать обходные пути и ждать у моря погоды. Посему, когда чуть больше трех месяцев назад понадобилось заложить в украденную машину грамм сто взрывчатки, чтобы только припугнуть бывшего владельца клуба, Гиря решил, что динамита нужно больше. Гораздо больше.

И рвануло так, что погибло много народу, так рвануло, что, на воздух взлетело не только несколько десятков автомобилей на автостоянке, но и жизнь самого Гири взлетела на воздух.

Он уже должен был быть мертвым. Он уже несколько раз успел попрощаться с жизнью, но жизнь пока не спешила его покидать.

Погиб некто Андрей Петрович, контролировавший деятельность Гири от имени… Гиря и сам не знал толком, от чьего имени контролировал его Андрей Петрович. Гиря не знал, и не особо стремился узнать — иногда Гире удавалось предчувствовать грозящую опасность. Вот только тогда, с заминированной машиной он допустил ошибку. И, как потом понял, с поселком бомжей тоже. Бомжей прозывали Крысами, их поселок Норой, а располагалась Нора в овраге, как раз между клубом, купленным Гирей, и бывшей свалкой, на которой Гиря планировал разместить оптовый рынок.

Гиря так до конца и не понял, что именно произошло в Норе, кто именно взял на себя защиту никому не нужных Крыс. Он понял, что кто-то мог его, Гирю уничтожить, но почему-то не сделал этого.

И в дурдом Гиря попал после того, как обнаружил у себя в кабинете гранату. Не приготовленную к взрыву мину, и не тщательно поставленную популярную нынче растяжку, а «лимонку» с привязанной к чеке леской. И леска была просто обмотана вокруг корпуса гранаты.

Ужас, обида, жалость к самому себе в тот момент охватили Гирю с такой силой, что он рыдал и бился на полу до тех пор, пока ему не вкатили дозу успокоительного и не привезли сюда, в дурку.

Гиря поправил галстук на рубашке, висящей вместе с костюмом.

Выходить было нужно. Выходить было просто необходимо, так дела требовали его личного участия.

Закадычный конкурент Садреддин Гейдарович Мехтиев, хоть и не начинал войну за передел территорий, но давление его и его людей ощущалось постоянно. А подчиненные Геннадия Федоровича потихоньку расслаблялись и начинали поглядывать по сторонам. Некоторым из них — это доносили верные люди — было в падлу выполнять приказы пациента дурдома. И Гиря их понимал. Сам бы он никогда не стал гнуться перед чокнутым. И в другое время, даже месяца четыре назад, он не стал бы мешкать ни минуты с выходом из больницы.

Когда три года назад ему прострелили плечо и легкое, Гиря уже через неделю ходил сам, и лично принял участие в похоронах и стрелка, и заказчика.

И после этой гранаты в кабинете шок прошел достаточно быстро. Уже через пару дней Гиря успокоился и мог вспоминать обо всем происшедшем без ужаса и истерики. Еще через неделю врачи сказали, что нервы уже почти в порядке, насколько это вообще возможно с родом занятий Гири, через месяц эти же врачи констатировали значительное улучшение общего состояния пациента… Но Гиря все откладывал свой выход.

В отдельной палате клиники Гиря чувствовал себя в безопасности. Кто пойдет мочить сумасшедшего? В книге Фенимора Купера, еще в детстве, Гиря вычитал, что индейцы не трогали безумных. Еще тогда его поразила эта мысль, а после того, как ужас отпустил, и он мог спать спокойно по ночам, Гиря испытал чувство безопасности. Странное, забытое чувство.

Это чувство пьянило даже больше, чем выпивка и бабы. И чувство это давало возможность подумать не о том, что нужно выбивать бабки, забивать стрелки, контролировать бизнес. Чувство это позволяло просто подумать, без суеты и спешки, без необходимости принимать меры и срочно реагировать.

И все остальное вдруг стало казаться таким ненужным и далеким. Что из того, что Нинка, бывшая секретарша Гири, награжденная креслом директора небольшого ночного клуба «Кентавр», не берет на реализацию наркоту? Да, денег от этого становится меньше, но это там, за стенами спокойной и безопасной палаты. А здесь…

Гиря подошел к зарешетченому окну. Решетка, так раздражавшая вначале, теперь также рождала чувство покоя и безопасности.

На небольшом, огороженном белым кирпичным забором, дворе особого корпуса клиники стояло две машины. И машины эти приехали за ним, за Геннадием Федоровичем. И сам их вид раздражал Гирю. И фигуры охранников, маячащие возле машин, раздражали, и то, как они курят, как переговариваются друг с другом, жестикулируя и топорща пальцы.

Гиря оглянулся и с ненавистью посмотрел на костюм. Бросить все и уехать. Только…

Кому-то из ближайшего окружения может показаться удобным случаем для прихода к власти слишком уж долгое отсутствие шефа. И тогда даже палата не поможет. Не защитит.

И кроме этого, слишком уж настойчиво напоминал Гире Виктор Евгеньевич о необходимости личного участия в деятельности фирмы. И эта сволочь, похоже, тоже без особого сожаления отправит Гирю на живодерню.

Приходилось принимать решение. Болезненное решение.

И…

Зазвонил телефон.

— Да, — сказал Гиря.

— Здравствуй, дорогой! — жизнерадостным голосом произнес Садреддин Гейдарович.

— Привет, Саня, — Гиря беззвучно сплюнул.

— С наступающим тебя праздником, дорогой.

— И тебя туда же.

— Я слышал, что ты сегодня выходишь из… — Мехтиев сделал паузу. — Из санатория.

— Выхожу, — подтвердил Гиря.

— Очень хорошо, — обрадовался Мехтиев, — просто замечательно. Для меня это просто лучший подарок!

Радуется, сука, подумал Гиря. Что-то ему с меня нужно. Айзер чертов!

— Приезжай сегодня ко мне, дорогой, — радушно сказал Мехтиев. — Посидим, отдохнем…

— Отдохнул уже, — буркнул Гиря.

— Очень тебя прошу, — кажется, голос Мехтиева стал жестким.

Всего на пару секунд, но Гиря уловил.

— Я еще не решил толком, куда поеду. Разные были мысли… — Гире совсем не хотелось куда-нибудь ехать, тем более к Мехтиеву, но, похоже, Саня будет настаивать.

И это значило, что есть у него серьезный разговор. И обижать кавказца тоже не следовало. Пока, во всяком случае.

— Хорошо, — сказал Гиря.

— Спасибо, дорогой, — медовым голосом произнес Мехтиев. — Сегодня, часов в десять, да?

— Да, — сказал Гиря и выключил телефон.

— Сука чернозадая, — сказал Гиря, бросая телефон на кровать.

— Нет, какой козел, — покачал головой Садреддин Гейдарович. — Почему мне все время нужно иметь дела с такими козлами?

Али, помощник Мехтиева, только чуть усмехнулся.

— Ты вот улыбаешься, а мне не просто придется разговаривать с этим уродом, мне еще придется его развлекать и уверять в своей дружбе, — Мехтиев налил себе в стакан немного коньяку и отпил маленький глоток.

— Его давно нужно было убрать, — тихо сказал Али.

Али всегда говорил тихо, но собеседники обычно прислушивались к его словам.

— И что делать дальше? — осведомился Мнхтиев. — Воевать непонятно с кем? Ты же знаешь, что меня приглашал к себе этот… который крыша у Гири вместо Андрея Петровича.

— Виктор Евгеньевич, — подсказал Али.

— Да, это Виктор Евгеньевич, — Садреддин Гейдарович допил коньяк. — И ты знаешь, как он со мной говорил.

Али помнил, с каким настроением вернулся с той встречи Мехтиев. Помнил, как ругался его обычно спокойный шеф, как возмущался тем, что этот Виктор Евгеньевич оказался в курсе всей истории с гибелью своего предшественника, что знает, кто нанимал чистильщиков и даже сколько это стоило.

— Мне нужен Гиря, — сказал Мехтиев.

— А, может, лучше Зеленый? — совсем тихо предложил Али.

— Юрий Иванович? — Мехтиев задумчиво покрутил пустой стакан в руках, поставил его на стол и достал из кармана четки.

— Да. Ведь это же он тогда позвонил и сказал, кто заставляет Гирю наезжать на нас.

Мехтиев, опустив веки, задумчиво перебирал четки.

— Гринчук не станет с нами работать, — протянул Мехтиев. — Ты же знаешь.

— Знаю, — сказал Али.

Он прекрасно знал, что Гринчук взяток не брал. Знал также, что Гринчук человек умный и осторожный. Но теперь у него был слишком сильный аргумент, для разговора с круто поднявшимся ментом.

— Как вы думаете, Садреддин Гейдарович, — сказал Али, — а знают те, наверху, что это Гринчук нам сдал Андрея Петровича?

Пальцы Мехтиева продолжали, не торопясь, перебирать четки.

— Нам ведь нужно всего лишь, связаться с кем-нибудь из тех, кто над Виктором Евгеньевичем, и попытаться с ними подружиться.

— Попросим об этом все-таки Гирю, — сказал Мехтиев.

— Но ведь он и сам не знает, кто стоит за его крышей.

— Вот именно поэтому мы попросим Гирю. Гиря дурак, и если ему предложить красивую морковку, он побежит вперед, не задумываясь, — веки Мехтиева дрогнули, поднимаясь. — А с Гринчуком мы тоже поговорим. Потом. Когда начет суетиться Гиря. Зеленый, кажется, сейчас крутится как раз с теми, кто может повлиять на Виктора Евгеньевича. Зеленого нужно будет только немного подтолкнуть.

Мехтиев спрятал четки в карман.

— Ты вот что, Али…

— Да?

— Ты займись Зеленым и его друзьями. Посмотри осторожно, кто ему дорог, кто его приятель, любимая женщина… Все посмотри. Только очень аккуратно посмотри. Он очень осторожный и умный. И я бы не хотел, чтобы он заметил слежку и обиделся.

Али кивнул.

— Я очень не хочу, чтобы он обиделся, — Мехтиев встал из-за стола, — такие люди, как Юрий Иванович должны быть или друзьями, или…

Али снова кивнул.

— Пока я хочу с ним дружить, — сказал Мехтиев. — Пошли ему, кстати, подарок к Новому Году. Только…

— Что?

— Только такой подарок, чтобы он его принял. Не деньги-меньги, и не ящик коньяка… Придумай что-нибудь.

— Я придумаю, — сказал Али.

— И не в руки ему суй, как взятку, а…

— Я придумаю, — повторил Али.

— Придумай, — сказал Мехтиев, — праздник все-таки.

* * *

— Все-таки праздник, — сказал Гринчук в телефонную трубку.

— Праздник, — согласилась Нина. — Ты когда приедешь?

— И приеду ли я вообще…

— Знаешь, Гринчук, мне это начинает надоедать.

— Что именно? — невинным голосом осведомился Гринчук.

— Я, конечно, не твоя жена, и даже не любовница. Я так, баба для раз-два трахнуться…

— Это твоя версия.

— Это правда. И я не возражаю. Пожалуйста. Приезжай когда хочешь, делай чего захочется…

— В какой угодно позе… — подхватил Гринчук.

— Только говори, когда приедешь, чтобы я не ждала как дура, — Гринчуку показалось, что Нина всхлипнула.

— Ну не знаю, — сказал Гринчук. — Не знаю. Честное слово. Даже не представляю, что у меня будет этой ночью. Если смогу — приеду.

— А сможешь?

— Если жив буду — приеду, — Гринчук покосился на стоящего у двери Братка.

Тот укоризненно посмотрел на подполковника и ушел на кухню. Хлопнула дверца холодильника.

— Это опасно? — спросила Нина.

— Ага, — ответил Гринчук, — вначале для печени, потом для мозгов.

— Будь ты… — начала Нина, но Гринчук ее опередил.

— Не надо, Нина. Проклятия — дело такое, что и оглянуться не успеешь, как шерсть обсыпалась, и гробовщик мерку снимает. Я приеду. Постараюсь.

Нина повесила трубку.

Гричук тоже.

В комнату вошел Браток, держа в руках открытую бутылку пива. Посмотрел на Гринчука. Снова укоризненно.

— Что, Ваня, не нравлюсь? — спросил Зеленый.

— Не нравитесь, товарищ подполковник.

— И хрен с тобой, Ваня. Я не итальянская сантехника, чтобы всем нравиться. — Гринчук сунул руки в карманы и прошелся по комнате. — Да и итальянская сантехника нравиться людям потому, что в нее можно нагадить.

— Нинка ведь тоже — не унитаз, — сказал Браток. — Она ведь человек…

— Человек, — кивнул Гринчук, — а я тогда кто?

— Тоже человек, — Браток отхлебнул пива и присел на подоконник.

В комнате не было никакой мебели, кроме кровати и пары стульев, занятых одеждой.

— Ну, так имеет тоже человек право не выслушивать нравоучения? — спросил Гринчук.

— Имеет, — Браток сделал большой глоток и вытер губы. — Только и остальные человеки имеют право на то, чтобы о них не вытирали ноги.

— Что ты говоришь? — восхитился Гринчук. — С каких это пор мы стали такими тонкими психологами и борцами за женское счастье? Пьешь, между прочим, мое пиво, и меня же еще и учишь.

— Пиво, между прочим, это я вчера за свои бабки купил, принес и поставил в холодильник, — спокойно сказал Браток, — еще я туда поставил молоко, консервы и положил несколько пачек пельменей. Иначе у вас, Юрий Иванович, ни хрена в холодильнике не было бы. Это, во-первых. А во-вторых, товарищ подполковник, не хрен передо мной выпендриваться, сильную личность корчить. Сами боитесь с Нинкой определенности, оттого и жилы мотаете ей и себе.

— Это ты сейчас придумал? — спросил, помолчав, Гринчук.

— Это Миша сказал. Еще два месяца назад, — Браток поставил ополовиненную бутылку на подоконник рядом с собой.

Гринчук кашлянул, почесал в затылке и присел на край кровати. Вид у него был несколько смущенный. И это смущение было настолько необычным для Зеленого, что Браток поспешил отвернуться и посмотреть в окно.

— А где он? — спросил Гринчук.

— Миша? Пошел подарки покупать. Ему нужно много подарков купить. Бабе Ирине, Доктору, близнецам этим, Кошкиным. Нине твоей, между прочим, и еще там…

— Бабам его, — подсказал Гринчук. — Ты-то всем подарки приготовил?

— Сколько мне там их готовить? — Браток начертил на стекле какую-то загогулину.

— Вот и мне, — хмыкнул Гринчук, — и мне, в общем, некого осчастливливать.

— Нинку вон осчастливьте, — предложил Браток. — Позвоните вон и скажите, что, типа, любите, просите прощения.

— Слушай, а ты не хочешь пойти на фиг прогуляться? — осведомился Зеленый. — Пойти, типа, за подарками?

Браток молча встал и вышел из комнаты.

Гринчук постучал пальцами по спинке кровати. Взял телефонную трубку и набрал номер.

— Ало, Нина?

Открылась дверь, и в комнату заглянул Браток:

— От меня ей привет и поздравления.

Дверь успела захлопнуться, прежде чем в нее врезалась подушка.

Перед Новым годом обычно звонят много. Телефонные линии в этот день всегда перегружены поздравлениями и приглашениями.

Но и в такие дни бывают исключения.

Человек, звонивший из телефонной будки возле вокзала, вовсе не собирался поздравлять кого-либо. Человек этот был настроен очень серьезно. Он полагал, что работа должна выполняться, независимо от времени года, погоды и праздников.

— Это Кристина Генриховна? — спросил человек, когда после двух длинных гудков трубку сняли.

— Да, — ответил мужской голос.

— У нас все готово, — сказал человек.

— Завтра, — сказал мужской голос.

— Как договаривались, — подтвердил человек в телефонной будке и повесил трубку.

Вышел из телефонной будки, посмотрел на часы, потом, словно проверяя их, посмотрел на электронное табло перед вокзалом. Быстро пересек площадь и подошел к зеленой «девятке». Сел за руль.

На заднем сидении сидели двое парней. Того, что сидел справа, звали Лехой, второго — Кацо.

— Что скажешь, Володя? — спросил Леха.

— Завтра, — ответил Володя и завел двигатель.

— Твою мать, — сказал Леха, — теперь и не выпьешь толком. Весь праздник изгадили.

— И, если все будут тип-топ, — сказал Володя, — еще с неделю пить не будем.

Леха выругался, а Кацо засмеялся.

— И нюхать тоже не будем, — сказал Володя. — Потерпите за такие бабки.

— Куда теперь? — спросил Кацо, когда машина тронулась.

— Еще раз посмотрим хату, проверим запасной вариант и глянем, не слишком ли засыпало дорогу.

Володя был человеком предусмотрительным.

Предусмотрительным был и Граф. Весь высший свет звал его именно так, и в устах этих новых дворян Граф звучало не кличкой, а именно титулом. Граф не был одним из них, но он, безусловно, заслуживал уважения.

Граф был владельцем заведение, которое просто именовалось «Клуб». Без названия и вывески. Просто — Клуб.

Попасть туда мечтали многие, но попадали только те, кого с легкой руки Полковника именовали новыми дворянами. Граф держался со своими клиентами без панибратства, давая понять, что осознает дистанцию между собой и ими, но при этом возникало впечатление, что он не нарушает это дистанцию потому, что считает это для себя унизительным. Он был Графом.

И он был ответственным за Новогодний бал.

И, готовя праздник, Граф старался предусмотреть все.

Он заблаговременно арендовал приличный дом отдыха за городом, с большим залом, очень приличными номерами, баней, сауной, бассейном. Граф лично проконтролировал, чтобы елки, установленные в зале и во дворе, были настоящими праздничными елками.

Подробно проинструктированная охрана заблаговременно заняла свои посты, тщательно обследовав все помещение и близлежащую территорию на предмет неприятных и опасных сюрпризов.

Обслугу Граф поставил свою, из Клуба, дополнив ее ребятами из обслуги большого дома. Были заготовлены дрова для костра и мангалов. Тщательно отобраны участники концертной программы.

Граф прекрасно понимал, что всем этим новым дворянам не откуда брать традиций праздничных приемов, что свои знания о них новые черпали из книг и фильмов, посему и сам ориентировался на фильмы и книги.

В углу зала был расположен небольшой симфонический оркестр, а на сцене — достаточно популярная рок-группа. Были приглашены также и проститутки, но они должны были приступить к работе только в том случае, когда кто-то из гостей выразит такое желание, и если это не будет нарушать общей благопристойности торжества.

Гости съезжались на бал часов с девяти вечера.

Машины подкатывали к подъезду, гости торжественно выходили в свет прожекторов, поднимались по красной ковровой дорожке на крыльцо, где их лично приветствовал Граф. Мужчинам он пожимал руку, дамам руку целовал, успевал сказать комплимент и тут же переходил к следующей паре.

Общую торжественность нарушало только то, что гости следовали в сопровождении охранников, одного-двух крепких парней, но Граф был реалистом и понимал, что без секьюрити, своего собственного, родного, гости будут чувствовать себя просто голыми.

Около дести часов приехал Полковник.

— Гринчук еще не приезжал? — спросил он Графа после обмена рукопожатиями.

— Юра? — Граф чуть приподнял бровь, что у него выражало высокую степень удивления. — А разве он приглашен?

— Посмотрите список приглашенных, — печально произнес Полковник.

Граф открыл изысканную кожаную папку, перевернул страницу.

— Да, — подтвердил Граф, — Юрий Иванович Гринчук и сопровождающие его люди. Последняя строчка. Но еще позавчера ее не было.

— Не было, — вздохнул Полковник. — До распоряжения Владимира Родионыча. По моей просьбе.

— Вот и славно, — сказал Граф, шагнул вперед, приветствуя новую пару. — Вы сегодня, Лиза, просто неотразимы. Потрясающее платье.

Дама лет сорока, в розовом платье с открытыми плечами благодарно улыбнулась.

— Но, — Граф чуть наклонился к уху дамы, украшенному бриллиантом, — я бы рекомендовал вам расположиться в зале за столиком справа от сцены. Номер три.

— А что так? — так же тихо спросила дама.

— Пять минут назад приехала госпожа Липская, я предложил ей столик слева, номер десять. Она приехала также в розовом платье. Естественно, не в таком изысканном, но…

— Спасибо, Граф, — сказала Лиза. — Вы просто душка.

— Вы просто душка, — желчно произнес Полковник, нервно поглядывая по сторонам.

— Станешь тут душкой, — ответил Граф. — Вы помните, что произошло в прошлом году, когда эти две красавицы пришли в одинаковых платьях и оказались за одним и тем же столиком?

Это помнили все.

— Не нужно так волноваться, — сказал Граф. — Юра не может сделать ничего необдуманного.

— Да? — Полковника передернуло. — И он может просто так три месяца прикидываться пьяницей только для того, чтобы его пригласили на этот бал?

Граф удивленно посмотрел на Полковника.

— Представьте себе! — Полковник посмотрел на часы. — Я чувствую себя полным идиотом, понимая, что он меня, как и все других, разыгрывал. И понимая, что я не понимаю, для чего он это делал.

— Юру надо воспринимать серьезно, — сказал Граф. — Юру нельзя недооценивать и обижать. Юре нужно доверять.

— Взять бы вашего Юру за ноги, да головой об мостовую, чтобы он не играл в свои игры!

— Очень может быть, — чуть склонил свою голову с безукоризненным пробором Граф, — но я бы лично этого делать не стал. И вам бы не советовал.

— Я и сам это прекрасно знаю, — дернул подбородком Полковник. — Но знаете, как это неприятно, когда тебя в очередной раз делают дураком. Во сколько мы начинаем?

— В двадцать два ноль-ноль, — ответил Граф. — А вот, кстати, Владимир Родионыч.

Владимир Родионыч подождал, пока ему откроют дверцу, не торопясь вышел из машины и медленно поднялся по ступеням, опираясь на трость из красного дерева. Охраны с ним не было. Была его секретарь, тридцатилетняя ослепительная красавица Инга, которая была именно секретарем, и ни кем больше.

— С наступающим, — сказал Владимир Родионыч Полковнику и Графу.

Граф и Полковник также поздравили Владимира Родионыча.

— Мы как раз собирались начинать, — сказал Граф. — Через четыре минуты.

Владимир Родионыч благосклонно кивнул и прошел во внутрь, придержав дверь перед своим секретарем.

— Вы тоже проходите, Полковник, — Граф ободряюще тронул Полковника за плечо, — Гринчук никогда не сделает ничего необдуманного.

— Да, но, обдумав, он иногда вытворяет такое! — всплеснул руками Полковник и вошел в здание.

Граф задержался на крыльце, огляделся, словно мастер перед демонстрацией очередной работы. Повернулся к двери.

Во двор въехал «джип».

Охранники возле крыльца двинулись, было, навстречу, но из машины вышел Гринчук, и Граф окликнул охрану:

— Это гость.

— Это подполковник милиции Гринчук, — сказал Гринчук. — Начальник оперативно-контрольного отдела. В сопровождении сотрудников этого отдела.

Из джипа вышли Михаил и Браток.

Все трое держали в руках объемистые бумажные пакеты.

— Еще не началось? — спросил Гринчук у Графа.

— Вначале — небольшая оркестровая увертюра, на семь с половиной минут, потом приветствие конферансье, затем — первый номер шоу, — ответил Граф, внимательно рассматривая Гринчука. — А я думал, ты будешь с Ниной. Ей было бы приятно попасть в такое общество. Отдохнуть…

— Работа, Граф, работа и еще раз арбайт, — развел руками Гринчук. — У меня здесь, у нее — в клубе. Она — деловая женщина.

— А ты деловой мужчина, — закончил Граф. — То-то сейчас Полковник дергался, тебя высматривая.

— Высмотрел? — осведомился холодно Гринчук, поднимаясь по ступенькам и проходя мимо Графа.

— Большая личная просьба, — сказал ему вдогонку Граф. — Не стреляйте в пианиста.

— Драку на десять вечера заказывали? — спросил Браток.

— Но если уплачено, — тяжело вздохнул Граф, — какая разница?

Браток нервно хохотнул.

— Не волнуйтесь, Граф, — Михаил остановился возле него. — Все будет нормально. Вы, кажется, курите трубку?

— Да, — ответил Граф.

Михаил протянул ему пачку английского табака:

— С наступающим Новым Годом.

— С наступающим Новым годом! — воскликнул конферансье. — Счастья, удачи, радости и любви вам, господа.

Оркестр играл что-то изысканное, гости немного похлопали, поощряя конферансье. Гостям положено быть снисходительными к артистам на праздниках. Беднягам приходится работать, когда другие отдыхают.

Полковник еще раз посмотрел на дверь, почти неразличимую в полумраке. То, что Гринчук опаздывал, могло быть и хорошим знаком. И плохим.

— Налейте мне шампанского, Полковник, — капризным тоном потребовала соседка по столику.

— Да-да, конечно, — спохватился Полковник, взял бутылку и налил даме вина.

Он отвлекся вначале этим, потом необходимостью сказать тост и чокнуться с парой, сидевшей за тем же столиком. И пропустил тот момент, когда в зал вошел Гринчук и сопровождающие его лица.

Почувствовал подвох он только тогда, когда услышал пробежавший по залу шумок.

Все смотрели на Гринчука. И было на что посмотреть.

Гладко выбритый, аккуратно подстриженный подполковник милиции в парадной форме, не торопясь, проследовал к сцене, поднялся по ступенькам и остановился возле ошарашенного конферансье. Оркестр вначале сбился с ритма, затем, сделал паузу и вдруг заиграл «Наша служба и опасна и трудна». Дирижер подумал, что шутку уместно будет поддержать мелодией.

Теперь уже почти все в зале решили, что видят первый номер шоу и зааплодировали. Милиция для них была чем-то вроде части пейзажа или исполнителями ролей в милицейских сериалах. Прошло уже достаточно много времени с тех пор, когда присутствующие в зале гости по делам лично общались с милиционерами. Даже с дорожной милицией, остановившей сгоряча шикарный лимузин, обычно все улаживали водители и телохранители.

Не аплодировали двое — Владимир Родиныч и, естественно, Полковник. Полковник поежился, поймав на себе жесткий взгляд Владимира Родионыча.

— Добрый вечер, господа, — сказал подполковник Гринчук в микрофон, отобранный у конферансье.

В зале снова зааплодировали и засмеялись, а конферансье попятился со сцены. Уж он-то точно знал, что ментов в программе концерта не было.

— Меня зовут Юрий Иванович Гринчук, — сказал Гринчук, не обращая внимания на смех и шум. — Я начальник оперативно-контрольного отдела.

В зале снова засмеялись.

В том, что сказал Гринчук ничего смешного, естественно, не было, но гости были настроены на развлечение. И готовы были смеяться даже от самых плоских шуток. А какая шутка может быть более плоской, чем наряженный в милицейский мундир актер, изображающий деловую активность на празднике.

Полковник представил себе, что Зеленый вот сейчас заявит что-то вроде «Караул устал» и еще стрельнет в потолок. Полковник застонал и закрыл глаза.

— Это один из этих? — спросила у Полковника соседка. — Из Ментов? Из актеров?

Гринчук переждал шум:

— Я уже три месяца нахожусь на этой должности и, к сожалению, не имел еще возможности представиться вам.

Аплодисменты. Смех.

— Владимир Родионыч, — Гринчук чуть поклонился в сторону столика, за которым сидел Владимир Родионыч, — пригласил меня на эту работу для того, чтобы я предотвращал и расследовал преступления и другие правонарушения, которые вы вдруг вздумаете совершать друг против друга.

Овации. Хохот.

— Владимир Родионыч предоставил мне возможность сегодня обратиться к вам всем, чтобы мне не пришлось посещать всех вас на дому.

— Посетите меня! — послышалось сразу несколько женских голосов.

— Он такой милый! — воскликнула соседка Полковника.

Тот, не открывая глаз, кивнул.

— Еще Владимир Родионыч просил меня предоставить отчет о проделанной работе, — Гринчук открыл папку, которую держал перед этим в руке.

Барабанщик из рок-группы выдал барабанную дробь.

Зал замер, ожидая развлечения. Понятно, что сейчас артист в мундире выдаст что-то особенно смешное. Или необычное.

— Здесь все, что я имею сообщить Совету, в лице Владимиры Родионыча — он с этим, я полагаю, познакомится завтра, после праздника, — Гринчук перевернул несколько листочков, — а я сейчас буду вынужден произвести некоторые действия, вызванные непосредственной необходимостью.

— Что сейчас чувствует Владимир Родионыч? — подумал Полковник, отстраненно так подумал.

В принципе, Гринчук выполняет распоряжения Владимира Родионыча. Он трезв и у него есть отчет. И он вполне укладывается в установленные сроки. Запрета на Новый год не было, а было даже приглашение. И, кстати, именно для более близкого знакомства с обществом.

Теперь Полковник ясно понимал, отчего у Гринчука по жизни с начальством складывались очень непростые отношения.

— Итак, — сказал Гринчук.

— Сейчас он достанет кролика из фуражки, — выкрикнул кто-то из гостей, почувствовавший себя на цирковом представлении.

Гринчук поправил фуражку и улыбнулся.

Господи, подумал Полковник, какая у него неприятная улыбка.

— Нет, я сейчас не буду доставать кролика. Я сейчас попрошу включить общий свет. Пожалуйста.

Зажегся свет.

— А теперь я попрошу охранников господ Студеникиных сдать мне не зарегистрированное оружие, которое они носят незаконно, — Гринчук посмотрел в сторону столика, за которым сидели Студеникины: муж, жена и две пятнадцатилетних дочки. Двое охранников семьи сидели на стульях возле стены.

Кто зааплодировал, но быстро замолчал, сообразив, что на шутку это не похоже.

Студеникин-старший, побагровев, начал подниматься из-за стола.

— Вы, Юрий Николаевич, можете не вставать, — сказал Гринчук, — а вот ваши охранники, Митя и Витя, пусть встанут, подойдут к сцене и сдадут мне оружие.

В зале вдруг наступила тишина.

Юрий Николаевич Студеникин открыл рот, глубоко вздохнул и посмотрел на охранников.

Охранники, массивной фигурой и короткими прическами похожие друг на друга как близнецы, медленно встали.

— Быстрее, пожалуйста, — сказал Гринчук ледяным тоном. — У меня слишком много работы.

Охранники немного растерянно посмотрели на хозяина, тот еле заметно кивнул. Лица охранников просветлели.

Медно грохнул в оркестре оброненный взволнованным музыкантом инструмент. Понятно было всем — Студеникин расценил милицейскую выходку как оскорбление. И разрешил своим людям самим найти приемлемый выход.

Никто из присутствующих дворян, естественно, вмешиваться не собирался. Приказывать чужим охранникам было не принято. Полковник оглянулся на Владимира Родионыча. Только он мог все остановить. Но Владимир Родионыч молчал с непроницаемым лицом.

Охранник медленно приближались к сцене, наслаждаясь, похоже, всеобщим вниманием. Они, в отличие от хозяев, ментов знали неплохо, и, как им казалось, от их беспредела, чисто конкретно были защищены. А вот мент, кажется, этого не понимал.

— Оружие, пожалуйста, вот сюда, — сказал Гринчук, указывая на край сцены.

Витя одним прыжком легко вскочил на сцену, за ним последовал Митя. Или это Митя первым прыгнул, а Виты вторым? Их вообще обычно путали.

Витя (или Митя?) протянул руку к Гринчуку. Второй охранник последовал его примеру.

Подполковник был такой чистенький, такой отутюженный, высокий, но при этом худощавый, что охранники опасности в нем не видели. А мундир…

Полковник покачал головой. Лично он, если бы сошел с ума и решил драться с Зеленым, делал бы это немного осторожнее.

Зал затаил дыхание, ожидая развлечения.

Его ожидание было одновременно оправданно и обмануто. Развлечение было, но длилось оно от силы секунд пять.

Гринчук уронил папку, она упала на сцену. Потом на сцену упали Митя и Витя. Гринчук наклонился и поднял папку. Витя и Митя остались лежать.

Пауза.

Потом кто-то неуверенно зааплодировал.

Гринчук оглянулся, заметил за сценой конферансье и поманил его рукой:

— Не могли бы вы извлечь из этих господ оружие? Пожалуйста.

Гринчук улыбнулся. Конферансье вздрогнул, затравленно оглянулся и подошел к лежащим охранникам. Гринчук подождал, пока он расстегнет смокинги охранников и выложит на сцену два пистолета.

— Там еще есть и запасные обоймы, — подсказал Гринчук, — подмышкой, справа.

Конферансье достал обоймы и положил их рядом с пистолетами.

— Спасибо, — сказал Гринчук. — Далеко не отходите, еще можете понадобиться.

Конферансье кивнул и отошел в глубь сцены, чуть не перевернув от сильной растрепанности чувств стойку микрофона. Ударник врезал палочкой по медной тарелке, конферансье схватился за сердце. Ударнику из рок-группы все происходящее очень нравилось.

Полковник его чувств не разделял.

— Теперь, — сказал Гринчук, заглянув в свои записи, — я хотел назвать еще трех охранников, но не стану. А лишь попрошу своего помощника, прапорщика Бортнева подобрать с полу три единицы огнестрельного оружия.

Браток, также как и Гринчук, выбритый, отутюженный и парадный, быстро прошел вдоль столиков и, извинившись, поднял с паркетного пола лежащие там пистолеты.

— А обойм там случайно нет? — спросил Гринчук.

Из-под столов, словно от удара ноги, на середину зала скользнуло несколько обойм. Все посмотрели на охранников, стоявших там возле стены, но лица у тех были бесстрастны и даже безмятежны.

— Очень хорошо, — одобрил Гринчук, — а ношение кобуры под одеждой нарушением закона не является. Для всех остальных, интересующихся, скажу, что все оружие и снаряжение ваших телохранителей и охранников нужно регистрировать. И тогда неприятностей не будет. А в знак своей доброй воли и в ознаменование приближающегося праздника, я не стану привлекать вот этих вот граждан…

Один из лежащих на сцене охранников пошевелился и застонал.

— Вот этих граждан за нападение на сотрудника милиции, да еще при исполнении им служебных обязанностей, — закончил свою мысль Гринчук и снова углубился в изучение своих бумаг.

Зал напряженно ждал.

Полковник вдруг с изумлением понял, что все сидящие в зале неприкасаемые сейчас лихорадочно перебирают в голове свои прегрешения, за которые странный и таинственный начальник оперативно-контрольного отдела может прямо сейчас сделать их прикасаемыми. И личные телохранители уже не выглядели такой уж надежной защитой.

Полковник почувствовал, как у него на лице начинает расползаться неуместная, нелепая и совершенно искренняя улыбка. Вам нужен был мент, подумал Полковник, их есть у меня.

— Это подождет, — пробормотал Гринчук про себя, но так, что все услышали. — Макаровы…

Все быстро посмотрели в сторону столика, за которым сидела семья Макаровых. Глава семьи явственно напрягся и ослабил галстук. Его жена прижала руку к груди.

— Это мелочь, — пробормотал Гринчук, — это потом.

Макаровы облегченно вздохнули.

— Месропян, Калинины, Райзман, Махмутов… — скороговоркой перечислял Гринчук, и названные вздрагивали и замирали, даже не пытаясь возмущаться или требовать объяснений.

Они просто боялись, понял вдруг Полковник. Боялись самым пошлым и беспомощным образом.

— Да, — оторвался от записей Гринчук, — я не буду называть имен, но если я еще раз узнаю, что некоторые дамы из здесь присутствующих…

Гринчук обвел взглядом зал, и под его взглядом все почему-то стали опускать глаза.

–…будут садиться за руль в нетрезвом состоянии, — кто-то выдохнул с явным облегчением, — то я приму меры, чтобы лишить их такой возможности. Если уж мужьям не жалко жен, то хотя бы пожалейте машины.

— Всем понятно? — спросил Гринчук, и зал ответил нестройным и каким-то блеющим «Понятно».

Полковник почувствовал, что сейчас захохочет. Сдерживаться было с каждой секундой все трудней. Краем глаза он заметил шевеление за соседним столиком и увидел, что двадцатилетняя дочь одного из самых влиятельных людей города торопливо, под столом, выбрасывает из косметички несколько сигарет. Уронив их на пол, девушка растерла сигареты ногой и облегченно вздохнула.

— В мои обязанности входит также ведение профилактических мероприятий, по предотвращению преступлений, — Гринчук говорил казенные слова казенным тоном, и это превращало все происходящее в какую-то абсурдную постановку.

— Лишне будет напоминать, что небольшие правонарушения могут привести к правонарушениям серьезным, а то и к преступлениям. В этом случае лучше перебдеть, чем недобдить. В связи с этим, я прошу господина Липского, — все посмотрели на Липского, — обратить особое внимание на своего сына. Если вы в ближайшее время не угомоните его…

— Да пошел ты! — выкрикнул семнадцатилетний Липский-младший.

— Сидеть! — повысил голос Гринчук, мальчишка замер, а возле него вдруг появился Михаил, тоже парадный и ухоженный.

Михаил чуть коснулся плеча мальчишки, и тот быстро сел на место.

— Это, кстати, еще один сотрудник моего отдела — лейтенант Михаил Иванович Мухачев, — представил Гринчук, и барабанщик поддержал представление дробью.

— Леня Липский повадился распускать руки по отношению к обслуге, к людям обеспечивающим его быт, — голос Гринчук стал ледяным. — Особенно ему нравится бить девушек, особенно когда этого не видит никто, кроме его охранников. Если подобное произойдет еще раз, я приму меры. И поверьте, это будут очень действенные меры.

Липский-старший зверем посмотрел на сына, а Липская-жена, в шикарном розовом платье, наклонилась к мужу и многие услышали, как она сказала: «Я тебе говорила, что он подонок». Липская была мачехой Лени, и то, что они друг друга не любили, знали многие.

— И, наконец, — Гринчук сделал паузу.

Долгую паузу.

Барабанщик понял, что пауза эта перед чем-то важным и разразился длинной дробью.

Полковник понял, что сейчас действительно произойдет нечто важное, и напрягся. Гринчук просто обязан был закончить свое выступление чем-то эффектным. Даже пришедшие в себя Витя и Митя оценили напряженность момента и тихо ретировались со сцены.

Гринчук чуть качнул головой, и дробь прекратилась. Тишина была просто звенящей.

— Я вынужден прямо сейчас задержать и удалить с праздника одного человека.

Гости переглянулись.

— Я обращаюсь к господину Чайкину, — сказал Гринчук и добавил быстро, даже торопливо, — ни к нему, ни к членам его семьи у меня претензий нет. Но у меня есть серьезные претензии к одному из их охранников. Громову.

Дальнейшее происходило в очень быстром темпе.

Громов стремительно бросился к выходу. Михаил, который все еще стоял за спиной у Липского-младшего, шагнул в сторону, вроде бы легко зацепил охранника правой рукой, сделал еще шаг, и Громов вылетел на середину зала, оставленного свободным для танцев.

На пути летящего Громова, тоже как-то случайно оказался Браток, который принял его двумя руками и, не давая остановиться, направил его к сцене. А там его уже ждал Гринчук.

Словно сам собой Громов развернулся и упал на колени, вывернув руки за спиной. Щелкнули наручники.

— Еще раз напоминаю, — сказал ровным голосом Гринчук, — мы будем очень жестко пресекать всякую попытку не выполнения приказа работников нашего отдела, или, боже упаси, сопротивления им.

Михаил и Браток подошли к Громову.

— Я приношу свои глубочайшие извинения семье Чайкиных, — сказал Гринчук, — но я не думаю, что они потерпели в своем ближайшем окружении торговца наркотиками.

Гринчук рывком поднял Громова на ноги, расстегнул на нем пиджак.

Михаил аккуратно извлек из внутреннего кармана пиджака увесистый пакетик с белым порошком.

— Суки! — взревел Громов, дернулся и застонал, снова опускаясь на колени.

Михаил передал подполковнику пакет.

— Мы можем полагать господина Громова уволенным? — спросил Зеленый.

Чайкин встал из-за стола. Его дочь, симпатичная девочка лет четырнадцати, попыталась вскочить, и даже выкрикнула что-то неразборчиво, но мать обхватила ее за плечи и удержала на месте.

— Да, конечно, — сказал Чайкин. — Я благодарен вам… э-э…

— Юрий Иванович, — подсказал, вставая Владимир Родионыч.

— Да, Юрий Иванович, — сказал Чайкин, — большое вам спасибо.

Михаил и Браток подняли Чайкина на ноги и вывели его из зала. Полковнику показалось, что тот пытается что-то кричать, но отчего-то не может.

В полной тишине Владимир Родионыч подошел к подполковнику Гринчуку.

— Вот, пожалуй, и все, — сказал Зеленый и добавил веско. — На сегодня.

— Я могу взять отчет? — тихо спросил Владимир Родионыч.

— Не весь, — ответил Гринчук. — Мне тут кое с чем еще нужно поработать.

Подполковник извлек из папки несколько листов, остальные отдал Владимиру Родионычу.

— Отчего-то я так и предполагал, — улыбнулся тот и обернулся к залу.

— Я искренне извиняюсь перед Юрием Ивановичем, что не представил его всем вам раньше, но он исправил мою ошибку. Теперь все мы, — Владимир Родионыч обвел взгляд залом и улыбнулся снова, — я так совершенно определенно, почувствуем себя в гораздо большей безопасности, чем раньше. Юрий Иванович будет исполнять в нашем обществе функции, если хотите, участкового инспектора. И я прошу вас всех…

Владимир Родионыч произнес это твердо, как приказ.

— Прошу вас всех выполнять требования господина подполковника. И помогать ему в его работе.

— Да чтобы я… — громогласно начал один из гостей.

— Господин Самойлович? — спросил Гринчук.

— Да, — опешил Самойлович.

— Вы не могли бы, Яков Абрамович, послезавтра связаться со мной по поводу вашей фирмы… Одной из ваших фирм, — очень вежливо улыбнулся Гринчук, и Самойлович осел.

— Если в действиях оперативно-контрольного отдела вам что-то покажется неправильным, — произнес Владимир Родионыч, — можете обратиться ко мне, или в Совет. Но перед этим требование выполните.

— Попробуй тут не выполнить, — прогудел из-за своего столика известный весельчак Ашот Ованесович Месропян.

И все засмеялись. Или почти все.

— С наступающим Новым годом, — сказал Юрий Иванович Гринчук. — Извините за беспокойство.

На сцену вышел немного успокоившийся конферансье. Погас верхний свет, и снова подал голос оркестр, играя что-то возвышенное и утонченное.

— Нет, какой мужчина, — сказала соседка Полковнику.

— Ого-го! — согласился Полковник и встал из-за стола.

У выхода из зала он нагнал Гринчука и Владимира Родионыча.

Владимир Родионыч подозвал официанта с подносом, взял два бокала вина, один протянул подполковнику:

— За взаимопонимание.

— Извините, — спокойно ответил Гринчук, — до Рождества — не пью. Всего хорошего.

— И с кем попало не пью, — грустно сказал Владимир Родионыч, глядя на закрывшуюся дверь.

Заметив подошедшего Полковника, он протянул ему бокал:

— А вы пьете с кем попало?

— И что попало в том числе, — Полковник взял бокал, — за что выпьем?

— За оперативно-контрольный отдел, — сказал Владимир Родионыч.

Выпили.

— И дай бог, — сказал Владимир Родионыч, — чтобы не попасть этому отделу под горячую руку.

— И под холодную, не дай бог, — добавил Полковник.

— Как вы полагаете, он на меня сильно обиделся?

— Я полагаю, что он сейчас полностью удовлетворен. Как автор сценария и режиссер. А вы как чувствуете себя в роли актера, Владимир Родионыч?

— А я себя чувствую деревянной марионеткой. В ловких и натруженных руках.

— Это пройдет, — сказал Полковник.

— Он перестанет нас просчитывать на восемь ходов вперед?

— Вы просто привыкнете. И я привыкну, и даже начну находить в этом удовольствие.

— Все-таки вы умеете, Полковник, подбирать людей!

— У меня вообще бездна талантов, — ответил Полковник. — Эту вашу фразу следует воспринимать как отмену приказа об увольнении Гринчука?

На середину зала вышли несколько бальных пар, заиграл вальс. Луч света упал на зеркальный шар под потолком, и по залу побежали мелкие зайчики. Некоторые утверждают, что они похожи на падающий снег.

Владимир Родионыч вернулся на свое место. Полковник двинулся к своему столику, когда в голову пришла мысль. Интересно, подумал Полковник, а что сейчас Гринчук делает с этим охранником, с Громовым?

А Гринчук, собственно, с охранником не делал ничего.

Браток остановил «джип» в метрах двухстах от дома отдыха и вышел из машины. Вместе с ним вышел Михаил, достал из багажника веревку. Подошел к заснеженному дереву. Следом подошел Браток. Взял веревку и, поколдовав над ней, попытался забросить на крепкий сук метрах в четырех над землей.

Веревка не зацепилась, а на головы Братка и Михаила посыпался снег.

— Чего это они делают? — спросил Громов у Гринчука.

— Веревку на дерево цепляют, — лениво ответил тот.

— Какого хрена?

— Да так, — пожала Гринчук плечами, — не в тюрьму же тебя вести.

Михаил отобрал у Братка веревку, и метнул ее вверх. Веревка перелетела через ветку, и Громов явственно увидел петлю, качающуюся в трех метрах над дорогой.

— Вы че, совсем охренели? — недоверчиво спросил Громов.

— Не совсем.

— Вас же за это посадят…

— Ну, это еще надо будет доказать… — протянул Гринчук. — А гостей ты завтра утром — развлечешь. Они не любят торговцев наркотиками.

Громов дернулся.

— Не было же у меня никаких наркотиков, не было! — закричал он. — Это же вы подсунули, суки! Вон летеха твой и подсунул.

В то, что его будут вешать, Громов поверил сразу. И в то, что эти странные отмороженные менты могут это сделать, он тоже поверил. Страх и обида. Обида и страх.

— Не мои это наркотики! Не мои!

— Знаю, — сказал спокойно Гринчук.

От такой наглости охранник задохнулся.

К машине подошел Браток, открыл багажник и достал табуретку. Обычную деревянную табуретку. Потом отнес ее к петле и поставил под ней.

— Не делай этого, подполковник, — простонал Громов. — Слышь, не делай. Ты же знаешь, что это не мои наркотики.

— Знаю, — ответил Гринчук. — а чего же ты тогда побежал?

— Я? Это…

— В туалет захотел, — подсказал Гринчук.

Громов снова дернулся и застонал.

— Молчишь, — констатировал Зеленый и вышел из машины. Подошли Браток и Михаил, молча вытащили Громова, подтащили к табурету. Водрузили охранника на него. Только почувствовав на шее петлю, Громов преодолел ступор, рванулся и захрипел, когда веревка пережала горло.

— Плохо? — спросил Гринчук.

Громов закашлялся.

— Плохо. А теперь представь, что бы с тобой сделал Чайкин, если бы узнал, что ты трахаешь его тринадцатилетнюю дочь?

— Так это из-за нее? — изумился Громов. — Да она сама… Я ведь не первый у нее… она знаешь, как ко мне…

— И это продолжается уже почти год, — сказал Гринчук.

— Ну и что? Что здесь такого? Я ведь не сильничал, мы…

— По любви, — сказал Гринчук.

— По любви, ага, по любви, — зачастил охранник. — Я бы…

— Женился бы, если бы папа разрешил?

— Женился бы, святой истинный крест — женился бы… — слезы потекли по лицу Громова.

Он уже и сам искренне верил, что любил эту Милу, что мечтал жениться на ней. И теперь ему нужно было только уговорить этого мента.

— Поверь… те, правда…

— Как в польском кино «Сара», — сказал Гринчук. — Благородный телохранитель и настойчивая влюбленная дочь мафиози. А деньги ты из нее тянул тоже по любви?

Откуда он это знает? Откуда? Громов почувствовал, что задыхается, и не мог понять, от веревки или от страха.

— Ты тянул из нее деньги. Девчонке было приятно, что ее любит такой сильный и взрослый мужик. Смелый. А мужик этот тянул из нее бабки, как последний альфонс. И если бы только это…

— Я… не хотел… она сама…

— Набросилась, изнасиловала и силой всучила деньги. А когда ее родители заметили пропажу, ты помог найти виновных. Тогда ведь уволили твоего напарника и горничную… — Гринчук расправил плечи, с хрустом потянулся. — Ты же их допрашивал! С пристрастием. У парня оказалась сломана рука, а девчонка продала квартиру, чтобы расплатиться.

Громов заскулил.

— Как оно, выбью табуретку с одного удара? — задумчиво сам у себя спросил Зеленый.

— Не надо, пожалуйста, не надо… — Громов стал бы на колени, но веревка не пускала.

— Жить хочется? — спросил Зеленый.

— Да.

— А жизнь стоит денег. Сколько ты денег вытащил у девчонки? Тысяч двадцать баксов?

— Ага… да.

— Придется вернуть. Мне.

— Да, конечно! — Громов уже просто рыдал, не обращая внимания на то, что слезы замерзают на щеках.

— Завтра к полудню. Ко мне домой, — сказал Гринчук.

— Да, конечно…

— И не шути. Я не достану, обиженный папа найдет.

Гринчук вернулся в машину. Михаил сел за руль. Браток снял с Громова наручники и сел на переднее сидение.

«Джип» осторожно объехал стоящего на табурете Громова. Прибавил скорости.

— Помните, Юрий Иванович, я вас когда-то назвал заподлистым человеком? — спросил Браток.

— Помню.

— Это я тогда еще мягко сказал.

— Тебе не нравиться? — спросил Гринчук. — А что ты предлагал сделать? Все сказать папе? То, что он грохнул бы подонка, тут и к гадалке ходить не нужно. А о девчонке та подумал? Каково ей было бы с таким клеймом? Или оставить все как есть?

— А деньги зачем из него тянуть? Вам зарплаты мало?

— А деньги, мил человек, нужно отдать той горничной уволенной, чтобы она хату себе купила, — Гринчук щелкнул пальцами.

— Но не петлю же одевать…

— Надевать, — поправил Михаил.

— На шею цеплять! — выкрикнул Браток. — Он же мог подохнуть там, на табурете.

— Мог, — согласился Гринчук.

Они немного проехали молча.

— Между прочим, — сказал Михаил, — уже полночь.

— Опоздал к Нине, — сказал Гринчук. — Она мне такое устроит…

— Тебя куда завезти? — спросил Браток.

— Я заеду к Ирине, обещал. К ней Доктор должен прийти. Юрия Ивановича в «Кентавр», а ты куда, Иван?

Браток промолчал насуплено.

— Тоже в «Кентавр», — распорядился Гринчук. — Его там ждут.

— Хорошо, — улыбнулся Михаил. — Там, кстати, сзади, для вас подарки. И Нине передайте. С Новым годом.

— С Новым годом, дорогой, — сказал Садреддин Гейдарович Гире.

— С Новым годом, — сказал Полковник своим соседям по столику.

— С новым годом, пацаны, — сказал Володя Лехе и Кацо. — Завтра мы начнем богатеть!

— Уже сегодня, — поправил Кацо. — с Новым годом.