Под грязью пустота

Александр Золотько

«Под грязью – пустота» – заключительный роман трилогии А.Золотько «Наблюдатель». Наблюдатель начинает сам вершить суд. Он теперь – часть силы и носитель ее. Она безлика. Но она – сила. И не важно, кто отдает приказы. Пролитая кровь смыла все: веру в справедливость, уверенность в своей нужности. Ты сам становишься беспредельщиком. Пустота засасывает Наблюдателя, тянет вниз. И теперь уже не отпустит его никогда. До самой смерти.

Глава 2

Наблюдатель

Лизавета ждет. Гаврилин остановился на пороге палаты и перевел дыхание. Какое замечательное сочетание — небольшой костерок из боли под повязкой на левом боку и мечтательное выражение на лице Лизаветы.

— Как дела? — спросил Гаврилин.

— Скучаем, — ответила Лизавета.

А я — нет, чуть не ляпнул Гаврилин, но вовремя сдержался. Сейчас вот просто лечь и попытаться уснуть. Только для этого нужно будет ненавязчиво убрать Лизавету с постели. Гаврилин двинулся к кровати, заботливо придерживая свой бок локтем.

Дожились, господин Гаврилин, просто докатились. Классная баба лежит в твоей постели, а ты идешь к ней и думаешь, как бы она освободила место. И, если быть честным, она не то, чтобы совсем лежит, так, прилегла, подогнув ножки и опершись локтем о подушку.

Любой нормальный мужик при таком зрелище должен был уже испытывать… ну, скажем, приподнятое состояние. Но как болит бок. Гаврилин присел на край кровати, Лизавета немного поджала ноги, освобождая ему место. Спасибо, сестра. Вот если бы просто убрала свои ножки с кровати… и попку… и… ну, в общем, все те, до чего всего пару часов назад я так мечтал добраться.

Гаврилин прикрыл глаза. Не нужно было так напиваться. К горлу подкатился комок, и Гаврилин понял, что о выпивке тоже лучше не вспоминать.

— А Никита с Леной пошли прогуляться, — сказала Лизавета.

— Я их видел, — кивнул Гаврилин и тут же пожалел об этом. Не надо было пить, и не надо делать резких движений.

— Тебе налить? — спросила Лизавета.

— Сто грамм цианистого калия, — ответил Гаврилин, — мышьяком закусить.

Лизавета села на кровати, внимательно посмотрела в лицо Гаврилина.

— Тебе плохо?

— Утром было намного лучше.

Чуть теплая рука коснулась лица Гаврилина, легла

на лоб.

— У тебя температура.

— У меня дырочка в левом боку и почти бутылка коньяка в желудке, — пожаловался Гаврилин.

— Ложись, — Лизавета встала с кровати и попыталась помочь Гаврилину.

— Не надо, женщина, я сам. Не унижай мужика, — Гаврилин вцепился в левый бок руками, привстал, а потом завалился на правый бок.

— Убьешься так, — сказала Лизавета, и в ее голосе Гаврилину послышались заботливые ноты. Приятно, подумал Гаврилин.

— У тебя есть что-нибудь от боли?

— Тебе сейчас не стоит, после выпивки.

— После выпивки… — протянул Гаврилин, — да, за все нужно платить.

— Я здесь приберу, похоже, праздник закончился, — констатировала грустно Лизавета.

— Он только откладывается, вот у меня перестанет зудеть в боку…

В дверь палаты постучали. Какие все вокруг вежливые, подумал Гаврилин. Стоп. А кто это в два часа ночи приперся в палату? Медсестры здесь стучат одинаково, мягко и осторожно, Клоун вломился бы в дверь без стука, или, в крайнем случае, двинул бы пару раз в дверь рукой. А тут уверенные, жесткие удары. Сильные. У Гаврилина даже на мгновение заныли костяшки пальцев на правой руке.

— Войдите, — сказал Гаврилин.

— Добрый вечер, — сказал вошедший в палату мужчина.

Ну настоящий полковник, всплыла почему-то в голове Гаврилина фраза из песни. Чуть выше среднего роста, коренастый, короткая стрижка, лет сорок пять на вид.

— Вы к кому? — Гаврилин даже улыбнулся, услышав каким официальным тоном задала этот вопрос Лизавета.

— Мне бы Никиту, — посетитель умудрился сказать фразу одновременно и твердо и просительно.

Гадом буду — полковник, — решил Гаврилин. А вот Клоуну не повезло. Гаврилин покосился на Лизавету. Что предложит медицинский персонал?

— Я сейчас посмотрю, — сказала Лизавета, — он кажется вышел…

— На процедуры, — подсказал Гаврилин.

— На процедуры, — вслед за ним повторила Лизавета и осторожно, за спиной показала Гаврилину кулак. — Если у него уже все… закончилось, я его позову.

— Хорошо, у мня есть время, — кивнул посетитель и сел на стул.

Уверенный мужик. Ведет себя так будто не вломился в палату в начале третьего, а так, к приятелю зашел. А может, и вправду к приятелю. Хотя…

Гаврилин изучающе посмотрел на него. Если это к Никите, то и род деятельности у них с Клоуном один. И очень определенный род.

Да что же такое? Гаврилин сжал под одеялом кулаки. Ну чего это он распсиховался? Ну пришел и пришел. Вот к нему тоже два посетителя приходило… Или приходили? За один день.

Гаврилин вздрогнул и поморщился от боли в боку. Когда к Гаврилину приходили посетители, медсестру об этом предупреждали по телефону, и она интересовалась у Гаврилина хочет ли он видеть кого-нибудь. Иначе охрана бы просто не пропустила посетителя, тем более в такой поздний час.

А этого вот охрана пропустила.

А если у Никиты неприятности? Не должно бы, если верить Григорию Николаевичу. Клиника — нейтральная зона. Здесь разборки не происходят. Здесь вы, Саша, сможете спокойно подлечиться. Заодно немного познакомитесь с материалами будущей операции.

Блин. Большой такой, горелый блин. Не на полковника похож посетитель. Не на полковника вовсе, а всего лишь на майора. Правда, майора крутого, хоть и бывшего.

Спасибо отцам-инструкторам. Научили-таки запоминать просто автоматически и текст, и лица на фотографии. Как там было изложено в папочке?

Гаврилин пошевелил губами, вспоминая. Майор. Морская пехота. Последняя должность — зам командира отдельной бригады по специальной подготовке. Ушел в отставку по состоянию здоровья. Официально. А неофициально — использование служебного положения… Очень обтекаемая формулировка. Что-то там у него не сложилось со службой. Возраст — сорок три года. Это все в прошлом. А сейчас…

Вспомнить. Нужно обязательно вспомнить. Ведь обратил же Гаврилин на него внимание. Из-за чего?

Так, папка о местных криминальных кадрах. Значит майор… Кличка — Краб. Гаврилин перевел дыхание. Пошло. У него всегда так, когда вспоминаешь что-то важное. Вначале нужно преодолеть какой-то барьер, а потом все идет как бы само собой.

Кличка — Краб. Занимает очень близкое положение возле некоего Хозяина. Лично убил несколько человек, отвечает у Хозяина за… Зам по специальной подготовке. Имеет группу боевиков, очень высоко котирующуюся в городе. И не только в городе.

Нет, а как сидит! Гаврилин смотрел на Краба из-под прикрытых век, благо тот сидел к Гаврилину боком и смотрел на дверь. Спокойный и очень уравновешенный. Очень при этом агрессивен. Такого, естественно, охрана пропустит в больницу в любое время. Человек от самого Хозяина.

И ему зачем-то понадобился симпатичный парень по кличке Клоун, которого только сегодня привезли в больницу со сквозным ранением плеча.

Гаврилин чуть не завыл. В полный голос. От злости на самого себя и на весь мир. И на Григория Николаевича. Отдыхайте, Саша, спокойно, у вас есть время. Операцию начнем… Вот она, операция, пришла в гости сама.

Все ведь было перед глазами и снова прошляпил. Кретин. Полный и безысходный кретин.

Вот Клоун открывает очередную бутылку коньяка. Вот выбрасывает в окно, широко размахнувшись левой рукой, окурок, вот легко несет на руках млеющую Леночку из хирургии. На руках, кретин. На двух руках. Одна из которых у Клоуна должна быть прострелена, да так, что он лег в клинику.

Отдыхайте, Саша. Отдыхайте. Твою мать. Может, совпадение? Может. Может, Клоун мужественный парень и стойко переносит боль.

Мысли суетились в голове, а руки осторожно откинули одеяло. Ясно, что не получится, ну хоть попробовать-то можно. Вот приспичило хворому в сортир среди ночи. Очень даже может быть.

Гаврилин сел на кровати и нашарил ногами тапочки. Кто придумал, что в экстремальных ситуациях боль уходит? Дурак придумал. Бок пекло немилосердно. Сердце колотилось в треснувшие ребра так, что свободно могло сломать их окончательно.

Отдыхайте спокойно, Саша.

— Прохладно здесь, — в пространство сказал Гаврилин и осторожно снял со спинки стула спортивную куртку. Только не стукнуть ею о мебель. Не дай Бог услышит морпех в отставке стук сотового телефона о дерево. Еще подумает, что я за пистолетом полез.

Гаврилин встал с кровати и набросил куртку на плечи.

Теперь уединиться. Выпустит Краб его из палаты или нет?

— Что-то затянулись у Никиты процедуры, — сказал Гаврилин и почувствовал, что еще немного, и голос будет дрожать от возбуждения.

— Дело молодое, — сказал не отрывая взгляда от двери Краб.

— Ага, — Гаврилин чуть не кивнул сгоряча, — пойду прогуляюсь.

Вот сейчас майор и врежет. Гаврилин двинулся к двери, на всякий случай прикидывая возможные варианты драки. Все варианты сводились к тому, что лежать наблюдателю в бессознательном состоянии. Только не суетиться.

Пахнет от Краба каким-то резким импортным лосьоном. Следит за собой мужик.

— Я не мешаю? — спросил Краб.

— Нет, все в порядке. Я пройду. — Тон дурацкий, почти жалобный. Неужели так сдрейфил Саша Гаврилин?

В какую сторону открывается дверь палаты? К себе или… В коридор. Все правильно, в коридор, по требованиям пожарной безопасности. Только бы никого не было в коридоре. А то путешествие окажется очень коротким.

Как болит бок. И как кружится голова. Не нужно было пить. Не нужно было. Особенно в такой компании.

Стены коридора медленно колыхались, изгибаясь небольшими волнами. Пол ощутимо ерзал под ногами. Сбежать хочет. Гаврилин закрыл за собой дверь и огляделся. Никого.

А теперь — в туалет. Главное — не терять равновесия. Осторожно. Осторожненько.

Зайдя в туалет, Гаврилин сразу же вытащил из кармана телефон. Дошел. Сейчас звякнуть Хорунжему и все. И останется только продержаться несколько минут до подхода основных сил.

А ведь расслабился. Который уже месяц серьезным делом занимается, а все продолжает мыслить киношными категориями. Выжил герой в финальной перестрелке — конец фильма, и герой будет жить долго и счастливо.

Расслабился. А расслабленный герой такая же глупость как… Ну как сотовый телефон без аккумуляторов. Гаврилин еле сдержался, чтобы не врезать телефоном о кафельный пол.

Ай да Клоун. Везде поспел. Когда же это он успел аккумуляторы выдрать?

Что дальше? Финальная, говоришь, перестрелка? До нее еще дожить надо. Гаврилин покрутил в руках бесполезный аппарат. Позвонить.

А может устроить маленькую пожарную тревогу?

Лучше позвонить.

В рельсу.

Телефон. В комнате у медсестры есть городской телефон. Точно. Гаврилин выглянул в коридор. Никого. Да здравствует Леночка из хирургии! Ура. И слава отечественным строителям, устроившим комнату дежурной сестры всего в трех метрах от туалета.

Три метра. Пять шагов. Шесть. Семь. Совсем он сдал. Ноги не хотят отрываться от пола. Ну еще немного! Совсем чуть-чуть. Дверь еще может оказаться на замке, подумал Гаврилин и рванул дверь.

Кабинет закрыт не был, Гаврилин с трудом устоял на ногах. Куртка свалилась с плеч, но на нее Гаврилин уже внимания не обратил. Старомодный черный телефон с диском стоял на столе возле окна. Два шага. Три.

Прямой. Телефон здесь должен быть прямой. Обязательно. Иначе…

Гаврилин снял трубку правой рукой, потом переложил ее в левую. Набрать номер.

Какой тугой диск. Палец соскользнул и Гаврилин ударил по телефонному аппарату рукой. Набирать заново.

Есть. В трубке прозвучал длинный гудок. Хорунжий всегда берет трубку сразу после первого гудка.

— Да?

Это я. Гаврилин просто хотел сказать — это я, но не смог. В спину что-то ткнулось, и голос Краба сказал:

— Положи трубку.

Суета

Хорунжий две или три секунды слушал короткие гудки. Потом отключил телефон. Звонок в три часа ночи. Хорунжий быстро оделся, взял со стола пистолет и сунул его в кобуру.

Всякое бывает на свете. Кто-то мог ошибиться номером и услышав незнакомый голос повесить трубку. Могло быть.

Хорунжий взял в руки телефон и набрал номер сотового Гаврилина. И механический голос сообщил ему, что этот номер временно недоступен.

Гаврилин мог уронить свой телефон. Мог. И это тоже Хорунжий допускал. Он надел кожаную куртку, обул массивные ботинки. Разные вещи на свете случаются. Самые-самые разные.

Хорунжий спустился по лестнице и вышел на улице. А подмораживает. Резко так, словно из засады навалился на землю мороз. Лужи уже замерзли и белесо отсвечивали в свете редких фонарей.

До клиники ему ехать минут пятнадцать. Минус гололед. Двадцать минут. Хорунжий не прикидывал варианты, не строил предположений. Он просто позволил вариантам самим выстроится по степени вероятности на успех. Главное не мешать мозгу работать. А потом можно будет действовать. На рефлексах, на инстинктах. Мозг должен быть чист, сознание не замутнено.

Мелькнула было мысль вызвать кого-нибудь из группы. Не нужно. Это успеется. Вначале нужно просто проверить. Убедиться самому.

Машина въехала в парковую зону, и Хорунжий немного притормозил. Темно, скользко. Не хватало еще поцеловаться с кем-нибудь. Взгляд на часы на панели. Еще пять минут до клиники. Если в таком темпе.

В зеркале заднего вида что-то мелькнуло. Не один я езжу в такое время, подумал удовлетворенно Хорунжий и затормозил. Машину немного занесло. Осторожнее нужно.

Хорунжий включил аварийные маячки, взял с заднего сидения машины аккумуляторный фонарь и вышел на дорогу.

Машина приближалась не слишком быстро, и Хорунжий мысленно похвалил водителя. Не стоит гнать по такой дороге. Молодец. И машину бережет.

Хорунжий включил фонарь и направил луч света навстречу подъезжающей машине. Потом осветил себя и свой пошарпаный БМВ.

Подъехавшая машина затормозила. Белая «девятка». В салоне — один водитель.

— Тебе чего? — спросил водитель «девятки» высунувшись из машины.

Хорунжий как бы случайно осветил дорогу вокруг себя и пустой салон БМВ. Тут безопасно. Не бойся, мужик, вылезай из своей тачки.

— Что-то с движком. Заглох ни с того ни с сего.

Водитель жигулей вышел на дорогу. Крупный молодой парень.

— Ты где заправлялся? — спросил он приближаясь.

— А что?

— Может вода попала в бензин. Приморозило и пожалуйста.

— Что ж тогда делать?

— Если и вправду замерзла вода — подвезу тебя куда надо, а завтра отбуксируешь, — мужик остановился возле Хорунжего. На пол головы выше и килограммов на десять тяжелее, автоматически отметил Хорунжий и ударил. Не сильно, только так, чтобы немного отключить парня.

Придержал падающего, аккуратно положил его на асфальт, открыл заднюю дверцу БМВ и впихнул туда водителя жигулей. Завел его руки за спину и защелкнул на них наручники. Широкой изолентой обмотал несколькими витками ноги у щиколоток. Заклеил рот.

Потерял три минуты. Не страшно. Хорунжий сел за руль БМВ и отогнал машину под прикрытие деревьев в парк. Перегнулся через спинку кресла и похлопал лежащего по лицу.

Тот открыл глаза и захрипел.

— Не шуми, — сказал спокойно Хорунжий, — лучше послушай. Если понял меня — кивни.

Парень кивнул.

— Давай сразу выясним — если бы я хотел тебя убить — уже убил бы. Так?

Кивок.

— Далее. Оставлю я тебя в этой машине, чтобы ты не дай Бог не замерз и не простудился. Твою машину я у тебя одолжу на… — Хорунжий прикинул в уме, — … на сорок минут. Потом верну. Если будешь себя хорошо вести. Попытаешься сбежать…

Парень замотал головой.

— Попытаешься сбежать — найду. Твои документы у меня. Понял? Вот и отлично.

Хорунжий закрыл двери своей машины на ключ и немного пробежал до оставленной на дороге «девятки».

Поехали.

Радиоприемник в жигулях работал. Передавали какую-то веселенькую мелодию. Выключить. Музыка нам не нужна.

На повороте к клинике Хорунжий остановил машину. Вынул из внутреннего кармана глушитель, достал из кобуры пистолет. Насвистывая что-то, прикрутил глушитель к стволу. Оглянулся на дорогу. Никого и ничего. Дважды выстрелил в лобовое стекло «девятки». Стрелянные гильзы со звоном отлетели от бокового стекла и упали на пол салона.

Два пулевых отверстия в лобовом стекле были окружены ореолом трещин. Черные кружки в обрамлении белой изморози.

Поехали, сказал себе Хорунжий.

Пустота

Краб был недоволен, и Клоун его понимал. Чуть не прокололись они с телефоном. Не подумал он о том, что может этот Гаврилин двинуться к телефону в кабинете.

Спасибо хоть этот самый Гаврилин шуму не поднял. Вообще все по дурному получилось. Зачем было торопиться. Договорились же, что он выведет утром Гаврилина погулять за ворота.

Все-таки, не стоит подобных вещей делать в клинике.

Это, кстати, и сам Краб толдычил постоянно — правила нарушать нельзя. Нельзя.

Что-то ему об этом вот и Гаврилин говорит.

— Пусть тебя это не волнует, — спокойно сказал Краб, легонько подталкивая Гаврилина к лестнице, — я за все отвечу.

— Да какая мне разница кто ответит? Среди ночи переться черт знает куда. Руки уберите!

— Уберу, — пообещал Краб, — не шуми. Выпил — держи себя в руках.

— Выпил? — переспросил Гаврилин и оглянулся на Клоуна, — Выпил.

— Вот и поехали.

— А вы меня не с кем не спутали?

— Может и спутали, — согласился Краб, — к утру все и выясним.

А может и вправду напутали, подумал Клоун, идя за Крабом и Гаврилиным. Может действительно парень нарвался на улице и никакого отношения ни к кабаку, ни к Солдату не имеет? Тогда разберемся.

Если он не имеет к этим делам никакого отношения, зачем к телефону ломанулся?

Клоун почти сочувственно посмотрел на Гаврилина. Не повезло парню.

Здоровый, кстати, мужик. При его самочувствии выкушать столько выпивки и еще иметь возможность здраво рассуждать на темы нарушений правил! Вон даже умудрился вырвать свою руку у Краба.

— Не о чем нам с вами разговаривать!

— И это мы выясним. Выбора у тебя просто нет.

— Я если я просто не пойду?

— Мы тебя просто понесем.

— Да кто ты такой вообще?

Это он хорошо спросил, просто замечательно, одобрил мысленно Клоун. Кто вы такой?

— Я Краб, — привычно увесисто сказал Краб.

— Да хоть рак. Какого черта вам от меня нужно?

Краб немного опешил. Получалось, что этот тип его не знает? Не знает его, Краба?

Неужели ошиблись? Не мог бы человек, занимающийся делами с Солдатом, не знать первых людей в городе. Не мог. Все это Клоун ясно прочитал на лице Краба. Ай да Гаврилин…

Клоун успел подскочить к Гаврилину и поддержать его за руку. Чуть не поплыл по стене на пол.

— У него жар, — откуда-то сзади сказала медсестра.

Клоун оглянулся и увидел, что она стоит возле открытой двери палаты.

— Ничего с ним не случится, — сказал Краб.

Клоун молча взглянул ему в лицо. Что будем делать?

— Поехали, — решительно сказал Краб.

— А если действительно будет шум? — наконец спросил Клоун. — Люди уже привыкли, что здесь всегда спокойно.

— Люди привыкли свои задницы от Солдата прятать.

Если он, — Краб кивнул на Гаврилина, — если он действительно что-нибудь знает об этом, все эти засранцы от радости…

— Ладно, — внезапно сказал Гаврилин, отстранив Клоуна, — хочешь покатать меня — поехали. Утром сам

меня сюда привезешь. И извинишься. Клешни свои убери, членистоногое!

Лицо Краба окаменело. Вздулись желваки.

— Что уставился? — осведомился Гаврилин, — поехали к тому, кто тебя за мной прислал. Я с шестеркой трепаться больше не намерен.

Клоун на всякий случай стал между Гаврилиным и Крабом. Не стоило парню так разговаривать с Крабом. Ой не стоило.

Краб сдержался. Сцепил зубы, потом перевел дыхание и спустился по лестнице в вестибюль.

Спускаясь за ним вместе с Гаврилиным, Клоун тихо сказал:

— Не гони волну, Сашок. Захлебнешься.

— А у меня есть выбор? — Клоун услышал в голосе Гаврилина усталость и какую-то странную иронию. — Придержи свои советы для себя, герой войны.

Герой войны. Клоун облизнул губы. Хорошо бьет этот Гаврилин. Сразу же нашел болевую точку и приложил в нее точно и сильно. Герой войны.

Мог бы и достать Никиту Колунова парень. Вон как Краба. Только это Краба никто по этому самому месту не бьет, это Краб у нас плохо удары по самолюбию переносит. А Никита Колунов сам себя регулярно в раны тычит. Чтобы убедиться, что еще живой.

— На заднее сидение садитесь, — приказал Краб и сел возле водителя, хлопнув дверью.

— Помочь? — спросил Клоун у Гаврилина.

— Уже помог.

— Как знаешь, — пожал плечами Клоун. — Побереги силы — пригодятся.

— Для чего?

Клоун потянулся:

— Холодно.

— Для чего? — повторил свой вопрос Гаврилин.

— У нас есть человек, видевший тех, кто

замочил Солдата и его людей. Свидетель.

Клоун придержал дверцу, пока Гаврилин садился в машину, держась рукой за бок.

Машина тронулась.

Кровь

Нолика колотил озноб. Противный, ползущий изнутри озноб заставлял дрожать у Нолика все внутри.

Сигарету Нолик даже не пытался прикуривать — дрожали пальцы. Не хватало еще, чтобы Кирилл заметил эту противную дрожь.

Нолик сжал руки в кулаки. Спокойно. Не нужно психовать. Можно просто прикемарить немного, пока еще доедут до места. Нолик закрыл глаза. Блин. Женские ноги скребут по листьям. Нолику даже показалось, что снова одуряюще запахло свежей кровью.

А он думал, что может все. Ведь после того, как писанул давно тех пацанов пырой, думал, что крови не боится. И не боялся ведь!

Когда при нем пускали несколько раз кровь разным мудакам, у Нолика в душе так ничего и не шевельнулось. Замочили и замочили. Когда пришлось вытаскивать два трупа из взорванной машины, даже брезгливости не испытал Нолик. Тогда это заметил и Краб, и Кирилл.

Краб тогда внимательно посмотрел на Нолика и хмыкнул, как тому показалось, одобрительно.

Что ж теперь его так разобрало? Нолик потер руки. Суки, дрожат. Ладно. Но как она билась, эта баба. Как вырывалась.

Он уже дважды ткнул ножом, пытаясь нащупать сердце, а она все билась и билась, все не хотела умирать, все смотрела ему в лицо немигающими глазами…

— Не спи.

— Что?

— Не спи, говорю, — Кирилл сунул Нолику пачку сигарет, — покури вот лучше.

— Не хочу.

— А я говорю — закури. Думаешь, я и так не знаю, что у тебя руки дрожат?

— Не дрожат.

— Хрен тебе, не дрожат, — засмеялся Кирилл, — дрожат. У меня тоже дрожали. Пока не привык.

Нолик осторожно вытащил из пачки сигарету, прикурил от своей зажигалки.

— И долго ты привыкал?

— Да не очень.

— Ну сколько? Год, два? Или ты по жмурикам считал?

— По жмурикам. На третьем… — Кирилл в последнюю минуту рассмотрел выбоину на дороге и дернул руль, — твою мать!

— На третьем привык?

Кирилл некоторое время молча смотрел на дорогу. Потом достал сигарету и закурил:

— На третьем я чуть с ума не сошел. Мне они начали по ночам являться. Только глаза закрою — привет.

— А когда попустило?

— Попустило, говоришь…

— Ну да, когда ты привык к этому?

— Привык… Ну привык.

— Сейчас уже не снятся? — Нолику действительно стало интересно, как это произошло у Кирилла. Он себе и представить не мог, что у невозмутимого Кирилла когда-то после первого трупа дрожали руки.

— Ты мне лучше вот сам скажи, Нолик, почему тебя не колотило, когда при тебе мочили других. Ну как тогда, на дороге?

— На дороге? — Нолик задумался.

На дороге… Ну да, остановили тачку, вывели водилу и его бабу. Сначала отхарили бабу, мужик чего-то там орал, потом, бабу долго резали у него на глазах, совсем рядом, перед самым лицом прикованного к машине мужика.

Краб резал. Брызги крови летели во все стороны, баба визжала, кричал мужик… Кто-то из пацанов не выдержал, и его стошнило. А он, Нолик, спокойно стоял в стороне и наблюдал, затягиваясь сигаретой.

— А чего там дергаться, — сказал подумав Нолик Кириллу, — как в кино. Что я по видаку не видел такого?

— А Гроба стошнило. Он что, видака не смотрел?

— Ну не знаю я! Не проняло меня и все.

— Не проняло. В этом и весь фокус. Вот ты что с той бабой в лесу сделал? Ну сегодня?

— Замочил.

— Точнее.

— Ну это, ткнул ее несколько раз ножом, она подохла.

— Не выпендривайся, Нолик, не нужно казаться круче, чем ты есть на самом деле.

— А че ты доебался? Что сделал, что сделал? Бабу замочил! — Нолик опустил стекло, чтобы выбросить окурок. В лицо упруго ударил холодный встречный ветер. Нолик торопливо поднял стекло.

— Не психуй. А то в один прекрасный день съедешь крышей.

— Не съеду.

— Думаешь? И Гуся помнишь?

— Че ты мне Гуся тычешь? Он как был ебанутый, так и помер… Гусь!

— Да не был он поначалу ебанутым. Это потом, когда начал по мокрому работать, понравилось ему это дело, только это и стал делать. Мочить, мочить, мочить… Как бешенный стал. Вот его как бешенную собаку и пришили. Въехал?

— Въехал. И что же мне нужно делать, чтобы не сбеситься? Укол принять?

— Думать нужно по-другому. Помочь своей голове остаться нормальной.

— Это еще как? Я не убиваю, не убиваю, это мне только сниться! — замогильным голосом протянул Нолик, пытаясь подражать интонациям гипнотизера.

— Почти. Ты должен понять, что ты не убил ту бабу. Ты просто выполнил свою работу. Усек? Работу. Вроде как не ты ее замочил, а Краб.

— Краб… Краба там не было, между прочим.

— Козел, — без злости сказал Кирилл, — вот это ты бы сам там крутился, за сто с лишним километров от города. И бабу эту самую ты просто мечтал прирезать… Так?

— И мне от этого сразу полегчает.

— Не сразу. Может и не полегчать. Все от тебя будет зависеть. Или ты сможешь или нет.

— А что тогда?

— Тогда? Тогда ты либо себе в конце концов в лобешник пулю вгонишь, либо сопьешь к херам собачьим, на наркоте сгоришь… Либо тебе это дело начнет нравиться. Как Гусю.

Нолик поцокал языком.

— Это ты меня пугаешь?

— А нахрена мне это?

— А нахрена тебе меня предупреждать? Родственник, что ли?

— А и сам не знаю. — Кирилл задумчиво посмотрел на Нолика, — Может мне тебя просто сейчас пришить. Остановить тачку, вывести тебя на морозец и посмотреть, каким ты получишься покойником.

Нолик посмотрел в лицо Кирилла и не увидел на нем даже намека на шутку.

— Чего ты завелся?

— Я?

— Чего ты, в натуре?

— Запомни, Нолик. Ты в моей команде. Я за тебя отвечаю. И мы либо вместе, либо нет. Только если нет — не обессудь. И либо ты делаешь все как я скажу. Либо быть тебе просто полным нулем. Дошло?

— А мне говоришь — работа.

— Говорю.

— А сам…

— А как я тебе смогу доверять, если ты меня не понимаешь? Буду ждать, пока ты меня либо подставишь, либо попытаешься замочить?

Нолик молчал.

— Молчишь? Ну и славно. Будем считать, что твое первое производственное совещание закончилось. И еще…

— Чего?

— Ты про бабу уже забыл. Ведь так? И руки уже не трясутся.

Нолика с удивлением отметил, что озноб ушел. Не было ни страха, ни отвращения. Только усталость и голод.

Они так и ничего не пожрали за весь день. Ездочились до трех часов ночи, да так и не собрались похавать.

— Жрать хочу, — сказал Нолик, глядя перед собой.

— Приедем — накормят.

— Накормят… В кабак хочу.

— Хоти.

— Меня это казарменное положение уже задрало.

— Не ты один. Я своих детей уже две недели не видел. Даже на Новый год к ним не смог заехать.

— Вот и я говорю. Чего это Краб…

— Забыл про Солдата? Ты, может быть, только из-за этого казарменного положения и жив остался. Попал бы под пулю на улице…

Нолику захотелось сплюнуть набежавшую слюну, но открывать окно не решился. Холодно.

— Дом Хозяина точно не тронули бы.

— Так ты действительно решил, что у Хозяина всех наших пацанов спрятали?

— А что — нет?

— А ты подумай, для чего тридцать стволов круглосуточно ошиваются в усадьбе.

— Для чего? Охраняют.

— А это что значит?

— Что?

— А это значит, что Хозяин испугался.

— Брось, — Нолик чуть не засмеялся, — Хозяин испугался! Ты еще скажи, что это сдрейфил Краб.

Нолик это сказал и осекся. А ведь точно! И Краб, и Хозяин… Точно ведь серанули. Ни хрена себе!

Впереди, за голыми деревьями мелькнули огни усадьбы. Кирилл увидел, как оживился Нолик. Из засранца будет толк. Будет. Или он подохнет.

Суета

Охранник на воротах клиники «Гиппократ» Андрей Сергеев чувствовал, что потихоньку засыпает. Напарник его, Михаил Никоненко, сидел возле пульта опершись подбородком на кулак, и дыхание его было подозрительно ровным.

Усну, подумал Сергеев. В принципе ничего особо страшного в этом не было. Никто уже давно не пытался проникнуть на территорию клиники. Нету дураков ссориться сразу со всеми авторитетами города. Беспредельщики и заезжие звери тоже относились к клинике с должным уважением.

— Спишь? — спросил Сергеев у напарника.

— А? Нет, не сплю, — Никоненко помотал головой.

— Спишь, бродяга, — засмеялся Сергеев.

— Хоть спички вставляй!

— Ладно, утром сменят.

Сергеев потянулся, расставив руки в стороны, поправил наплечную кобуру:

— Жарко.

— Пойди, на улице остынь.

— Ага, щас все брошу и пойду на этот колотун.

— Как оно все сразу замерзло вдруг.

— Ты как думаешь, — спросил Сергеев, — зачем среди ночи приезжал Краб?

— Ты бы у него и спросил. Всего… — Никоненко посмотрел на часы, — всего пятнадцать минут назад он выезжал. Вышел бы и спросил, какого хрена, мол посторонний приходил в клинику.

Сергеев на иронию не отреагировал. Он великолепно понимало, как собственно, и Никоненко, что так свободно пропустив Краба в клинику и обратно, они, по большому счету, нарушили инструкцию. Но ведь это был Краб.

И не смотря на то, что это был Краб, обоим было неприятно. Обычно они чувствовали себя людьми значимыми. Самые крутые посетители терпеливо ждали, пока они разрешат въехать. А Краб словно поставил их наместо. Лакей всегда останется лакеем.

— По кофейку? — спросил Сергеев вставая.

— По крепкому кофейку.

— Будет исполнено, — Сергеев взял было в руки кофеварку, но Никоненко вдруг наклонился к монитору — что там?

— Кто-то подъехал к воротам.

Сергеев через плечо Никоненко тоже наклонился к пульту. Какой-то жигуль.

— Дай увеличение.

Никоненко передвинул переключатель и изображение машины на экране приблизилось.

— Ни хрена себе! — протянул Никоненко.

В лобовом стекле машины виднелось два отверстия от пуль.

— Кажется, клиент подъехал, — сказал Сергеев.

— Выйди, посмотри.

— Иду.

Сергеев расстегнул кобуру, надел пиджак, подошел к двери и подождал, пока Никоненко с пульта ее откроет. Автоматический замок щелкнул.

Градусов двадцать мороза. Изо рта повалил пар. Разгоряченное лицо стало легонько покалывать. Сергеев застегнул пиджак и почти пробежал десять метров до ворот.

Ворота приоткрылись так, чтобы пропустить охранника.

В белой «девятке» кроме водителя не было никого, он лежал лицом на руле.

Охранник посмотрел по сторонам. Пусто. Прожектора ярко освещали все подходы и салон машины. Только один водитель.

Сергеев осторожно приоткрыл дверцу машины со стороны водителя.

— Живой?

Тишина. Потом водитель попытался поднять голову, захрипел и стал сползать в сторону, в ноги Сергеева. Тот успел подхватить падающего. Тяжелый, зараза.

Сергеев повернулся к камере над воротами и махнул рукой.

— Что там? — через динамик на воротах спросил Никоненко.

— Черт его знает! Без сознания.

— Что?

— Без сознания! — крикнул Сергеев в сторону микрофона на воротах.

— Вызвать врача? — прохрипел динамик.

— Я тут околею, пока они приедут. Помоги его затащить!

— Я вызову, — сказал Никоненко.

— К Крабу сам выскочил бы, — зло выкрикнул Сергеев.

Тело водителя сползало на землю, выскальзывая из рук. Еще и мороз. Если Никоненко действительно станет вызывать дежурного врача клиники, то это займет не меньше получаса. Пока проснется, пока поднимет водителя, пока тот выгоним машину…

Ворота клиники открылись, из домика вышел Никоненко, застегивая на ходу пиджак.

— Я сейчас! — крикнул он.

Сергеев попытался поудобнее перехватить тело, потащил его из машины:

— Давай быстрее!

Никоненко подбежал, взял водителя «девятки» за туловище:

— Куда его ранило? Еще кровью выпачкаться не хватало.

— Не видел, — ответил Сергеев.

Куда же его? Сергеев вздрогнул. Запах. В машине не пахло кровью. Немного бензином, чем-то кисловатым. Порохом. В машине еле слышно пахло порохом.

Сергеев не успел ни выпрямиться, ни бросить раненого. Расслабленное до этого тело вдруг напряглось и словно бы взорвалось в движении.

Никоненко отлетел от машины и замер неподвижно. Горло Сергеева словно сжала петля, в лицо ткнулось что-то твердое, остро пахнущее порохом. Ствол, понял Сергеев.

— Не нужно дергаться, — сказал водитель, — внимательно посмотри на пистолет. Что там у него на стволе?

Тиски на горле у Сергеева немного ослабли.

— Глу… глушитель.

— Вот именно — глушитель. Как ты думаешь, почему я просто не перестрелял вас двоих?

Сергеев закашлялся.

— Правильно, я не хочу вас убивать.

Никоненко завозился на земле. Нападавший, увлекая за собой Сергеева, приблизился к Никоненко и ударил рукоятью пистолета за ухо.

— Хорошо у тебя приятель удары держит. А ты как? У меня есть предложение — давай посотрудничаем. Обещаю, всего минут на тридцать. Никто даже не узнает. Идет?

Сергеев прохрипел что-то утвердительное.

— Отлично. Сейчас ты поднимешь своего приятеля с земли, чтобы он у нас не схлопотал пневмонию, и мы все вместе отправимся в ваш уютный домик. Возражений нет?

Шутник, почти беззлобно подумал Сергеев. Ему легко вот так выпендриваться с пистолетом в руках. В любой момент… Сергеев вздохнул. В любой момент он может просто нажать на спуск и…

Только в этот момент Сергеев вспомнил о своем пистолете, но мысли выхватить его не возникло.

— Кстати, — сказал нападавший, — я чуть не забыл. Достань, пожалуйста у своего напарника пистолет. Только аккуратно, не торопясь.

Сергеев наклонился над Никоненко.

— Без глупостей. Не будем устраивать соревнования в скорости.

— Вот. — Сергеев не оборачиваясь протянул через плечо пистолет.

— Теперь — свой. Очень хорошо. Теперь пойдем греться.

Сергеев взвалил Никоненко на плече и пошел к домику. Пока усаживал его на пол возле стены, нападавший извлек из видеомагнитофона кассету:

— С этим что будем делать? Компромат, как никак. Ну ладно, это потом. Сейчас мы поболтаем.

Сергеев старательно рассматривал свои ноги и пол под ногами. Только не смотреть ему в лицо. Не смотреть. Тогда еще может быть шанс. Шансик остаться в живых.

— Сейчас мы поиграем в вопросы и ответы. Вот если бы я хотел узнать, кто за последний час въезжал на вверенную вам территорию, ты бы мне подсказал?

— Краб. Только Краб. Минут сорок назад въехал.

— И?

— И уехал минут пятнадцать. Двадцать. — Сергеев не знал куда деть дрожащие руки. Только не в карманы. Этот парень держал пистолет в опущенной руке, Сергеев видел ствол, покачивающийся в такт разговора. Только не делать резких движений.

Наконец Сергеев сунул руки подмышки.

— Так, — сказал нападавший, — а что, Краб приезжал один?

— Один, с водителем. Приезжал один с водителем. Я выходил смотреть.

— Приезжал — один, — с нажимом констатировал собеседник, — а уезжал?

— Не знаю.

— Что?

— Правда, не знаю.

— Хочешь сказать, что не осматривал машину на выезде? А мне говорили, что это приличная клиника. Что ж так? Нехорошо.

— Это… — Сергеев облизнул губы, — это… ну это был ведь Краб…

— И тут все делается по блату… Печально.

Сергееву показалось, что пол уходит из-под ног.

— Ну ладно, — наконец сказал нападавший, — а вот если бы мы захотели узнать, что Краб делал в клинике, что бы нам нужно было для этого сделать?

— А, можно позвонить. На пост, в корпусе. Он туда ездил.

— Прекрасно. И кто из нас будет туда звонить?

— Я. Я позвоню! — Сергеев торопливо шагнул к пульту.

— Только спокойно. На дворе ночь, все полусонные, всем хочется спать.

— Да-да… Понял.

— Очень хорошо.

Сергеев несколько раз не мог попасть по кнопкам телефона, застонал. На глаза попала кнопка тревоги. Красная кнопка тревоги. Всего лишь пошевелить рукой и там, в глубине клиники зазвучит сигнал.

А тут. Тут прозвучит негромкий выстрел из пистолета с глушителем, и охранник Андрей Сергеев умрет на работе.

— Да? — наконец-то дозвонился.

— Привет! Это Сергеев.

— Не спится?

— Нет, — Сергеев покосился на пистолет, — мы тут с Мишкой поспорили, зачем это Краб приезжал.

— Не поверишь.

— Поверю, — Сергеев сглотнул, — зачем.

— Мне по яйцам въехал, Игорька отмудохал.

— И все?

— А что — мало? Игорь вон считает, что многовато сделал.

Сергеев несильно постучал кулаком по пульту. Что же он там плетет?

— Так он за этим приезжал? Никого не забирал?

— А ты что, в машину на выезде не заглядывал?

— Не успел. Мы тут решали, кому из нас к Крабу за пиздюлями выходить, — с злостью сказал Сергеев.

В трубке засмеялись.

— Настроение у тебя хорошее, Макс, хоть и по яйцам получил. Что так?

— Меня Краб к себе в группу позвал. Так что я с завтрашнего дня увольняюсь отсюда.

— Поздравляю. Так забирал кого-нибудь Краб?

— Двоих из инфекционного отделения. Гепатитчиков. Своих людей, того, что с Нового года у нас, и Никиту Клоуна.

— Точно?

— Точно. Да что ты в самом деле волнуешься?

Сергеев сжал кулак:

— Не волнуюсь, на всякий случай просто решил узнать. Мало ли, вдруг завтра спросят, за чем приезжал Краб. Мне в отличие от тебя, работу не предлагали. Пока.

— Пока, — Сергеев положил телефонную трубку и вытер рукавом вспотевший лоб.

— Да ты артист, — одобрительно сказал нападавший, — вы когда сменяетесь?

— В восемь утра, — автоматически ответил Сергеев и внутри у него все сжалось. Теперь он может просто выстрелить и уйти. Теперь ему Сергеев уже не нужен.

— Как ты считаешь, если начальство твое обо всем узнает, ты долго еще будешь здесь работать?

Сергеев мотнул головой.

— Не долго, — сказал нападавший. — Как тут у вас с учетом видеокассет?

— С обзором периметра?

— Да. Если вдруг эта кассета потеряется, сможешь отбрехаться?

— Да. Смогу. Их смотрят только тогда, когда что-то происходит. Смогу.

— Ага, а у нас сегодня ничего ведь и не случилось. Правда?

— Правда, — охранник говорил торопливо, ему ясно давали понять, что есть шанс остаться в живых. — Ничего не было.

— Только вот твой напарник…

— Он будет молчать.

— Уверен?

— Уверен. Все жить хотят.

— Вот это правильно. Ну хорошо, кассету я забираю. Теперь мы с тобой весело идем к машине. Только пожалуйста, не споткнись. Не нужно нам портить прекрасно проведенную встречу.

Сергеев, прислушиваясь к шагам за спиной, прошел за ворота к белым жигулям, остановился на обочине, демонстративно повернувшись спиной к машине. Он даже пытался молиться, но молитва вышла однообразной. Господи, спаси! Господи, спаси! Господи…

За спиной завелся мотор, машина развернулась. Господи…

— Спасибо за сотрудничество, — сказал водитель, — пистолетик твой и приятеля твоего, я, извини, в кусты бросил. Придется поискать. Спокойной ночи.

Господи, спаси…

— Чуть не забыл — молчание золото. Начнешь его тратить — расплатишься с процентами.

Сергеев стоял, пока звук двигателя не скрылся за деревьями. На лице застывал пот, холодный воздух обжигал легкие, но Сергеев этого не чувствовал.

— Спасибо, — прошептал он, — спасибо…

Минут пять он ползал на коленях в кустарнике, цепляясь костюмом за колючки, пока не нашел пистолеты.

У него хватило сил дойти до пульта, закрыть ворота. Никоненко завозился на полу. Застонал.

Сергеев сел возле него на пол, съехал спиной по стене.

— Твою мать, — прохрипел Никоненко, — что это было?

Голова болела, и Никоненко не сразу понял, что его напарник смеется. Вначале ему показалось, что напарник плачет.

Наблюдатель

Не спать. Если закрою глаза — мгновенно укачает и тогда точно сблюю. В тридцать три струи, не считая брызг. Нет, оно, конечно, неплохо сделать лишнюю пакость товарищу майору. С другой стороны, как же тогда из себя изображать обиженного крутого. Подчеркиваю, не справедливо обиженного.

Или не стоит так откровенно портить отношения с самим Крабом? Вон даже у Клоуна на лице появилось выражение жалости, когда он услышал, как Гаврилин достает Краба.

Какие все-таки они одинаковые, эти полковники. Даже если они майоры в отставке. Сдержать эмоции он может, а вот простить оскорбление…

Краб чуть зубы себе не сломал, так сцепил челюсти.

Его дело. Пусть попсихует немного. Никто ему не навязывался в попутчики. Чем больше он психует, тем больше вероятность того, что он допустит ошибку.

Если честно, Саша Гаврилин, то шанс у тебя все равно получается маленький. Одноклеточный. Без микроскопа не разглядишь.

Может, не стоило вести себя так? Гаврилин перешел на хамский тон автоматически, когда понял, что все равно придется ехать и отвечать на вопросы. Так или иначе.

А так ему удалось отвоевать хоть несколько минут вольного состояния. Он не пленный пока, а всего лишь попутчик. А это значит, что он свободно может общаться с…

Краб в качестве собеседника отпадает сразу. Не то у него настроение. Никита Колунов. Симпатичный болтливый парень. Герой войны. И, кстати, в отличие от Краба не запсиховал там в коридоре.

Чем не собеседник?

— Ты хоть Ленку успел трахнуть?

— Не успел. На самом интересном месте нас и прервали.

— Так тебе и надо. У меня из-за твоего коньяка в голове черт знает что творится, и рана как огнем горит.

Клоун засмеялся:

— Коньяк, между прочим, фирменный был. Классный был коньячок.

— Ну да, а ты его стаканами…

— Так ведь торопился.

Торопился он, подумал Гаврилин, поглаживая бок, который болел немилосердно.

— Теперь опять придется коньяк покупать.

— Это зачем?

— А когда вы найдете того, с кем меня спутали. Опять придется его спаивать.

— Не придется, — внезапно сказал Краб, не оборачиваясь, — ты все и расскажешь.

— Опять начал? — с угрозой в голосе спросил Гаврилин, — я не с тобой буду разговаривать а с твоим хозяином.

— С Хозяином? — переспросил Краб.

— С хозяином. У таких бульдогов как ты, всегда есть хозяин.

Краб промолчал. Тяжело, с надрывом, но промолчал. Он может себе позволить промолчать, подумал Гаврилин. Немного потерпеть. А потом уже разобраться с наглым типом по фамилии Гаврилин.

— Чего ж ты к телефону бежал, раненый? — спросил Клоун.

— А не хрен было мой сотовый раздалбывать! Кулибин!

— И кому же ты собирался звонить?

— Пацанам своим.

— Это еще с чего?

— А ты вот на его рожу внимательно смотрел? — Гаврилин ткнул пальцем в сторону Краба, — у нас в части, когда я служил, прапорщик был. Фамилия очень подходящая — Лопата. Вот такое же личико. Ночью встретишь, всю мелочь из карманов отдашь.

Прапорщика он мне точно не забудет, подумал Гаврилин. Не забудет. Припомнит.

Машину тряхнуло, и Гаврилин тихо взвыл, вцепившись в бок.

— Тебя когда в армии ранило, очень больно было? — отдышавшись спросил Гаврилин у Клоуна.

— По разному.

— Военная тайна?

— Нет, просто не все помню.

Загрустил что-то Клоун. Слишком быстро он переходит от состояния веселья к унынию. Гаврилин погладил свою рану. Спокойно, милая, сейчас мы поковыряемся в чужой душевной ране.

— Так тебя что, еще и контузило?

— Тебя никогда не таскали на плече? И чтобы в тебе было восемнадцать дырок? Не таскали?

— Не довелось.

— Твое счастье. Меня парень один нес двое суток. Сорок восемь часов. Сколько раз я сознание терял, сколько в себя приходил — никто не знает.

Сволочь ты, все-таки, Гаврилин. Редкостная, изощренная сволочь. Ведь видишь же, что тяжело человеку… А мне легко, оборвал себя Гаврилин.

— Так это ты ему задолжал?

— Ему.

— А что за парень?

— Я толком и не знаю. Был у нас один лунатик. Ходил в одиночку, почти ни с кем не общался. На меня наткнулся случайно, когда шел на задание. В результате меня вынес, а задание не выполнил.

— Это ты у высшего начальства узнал?

— Это он мне при встрече рассказал, когда я уже выздоровел.

— Выпили, небось, поговорили? — Гаврилин сказал это безразлично, но в душе что-то заклубилось, как легкий туман над водой. Это было бы слишком большим совпадением. Слишком большим. Но в одиночку в Афгане на задания ходило не так уж много народу…

— А вот угадай, какой у нас получился разговор через пару месяцев. Он, оказывается, потом тоже пулю подцепил и попал в тот же госпиталь.

— Хватит болтать, — вмешался Краб, — приехали.

Машина затормозила, из темноты в свет фар вынырнул человек, заглянул в машину, что-то сказал негромко, потом отступил в сторону и махнул правой рукой, придерживая левой автомат.

Машина въехала во двор усадьбы. Такие Гаврилин видел только в кино. Дворянское гнездо, с колоннами, фонтаном перед фасадом. Ничего себе, подумал Гаврилин.

Машина остановилась не у двухэтажного здания, а у отдельно стоящего между высоченными деревьями домика.

Краб открыл дверцу и вышел из машины. Клоун открыл свою дверцу.

— Хочешь, скажу, как прошла ваша встреча? — тихо спросил Гаврилин у Клоуна.

— Как?

Гаврилин ни чем не рисковал. Ошибиться — Клоун только усмехнется. А вот угадать… Как мог Палач отреагировать на человека, из-за которого не смог выполнить приказ?

— Он попытался пройти мимо тебя, как мимо пустого места. А когда ты заговорил с ним, он тебя просто слегка вырубил. С брезгливым выражением лица. Так?

Клоун обернулся к Гаврилину:

— Так.

— А потом, — Гаврилин лихорадочно прокручивал в голове биографию Палача.

Через месяц после его второго посещения госпиталя, Палач был переведен на нелегальное положение. Для всех он не вернулся с очередного задания.

— Через месяц он погиб, тот парень. Точно?

— Откуда ты знаешь?

— И звали его… — Гаврилин решил играть ва-банк, — … звали его Слава.

— Откуда ты это знаешь? Откуда? — Клоун вцепился в плечо Гаврилина.

— А я был с ним знаком, — Гаврилин оттолкнул руку Клоуна, — уже после его смерти.

— Уснули вы там? — спросил снаружи Краб.

— Сейчас, — ответил Клоун и тихо спросил у Гаврилина, — Он жив?

— Был жив.

— Когда?

— Когда мы с ним вместе были в ресторане «Старая крепость».