Кормильцы

Александр Золотько, 2011

«Ветер трепал огонь факелов. Пламя сухо шуршало, пыталось сорваться с палок, обмотанных промасленными тряпками, и улететь вслед за ветром, но только впустую било оранжевыми ладонями по холодному воздуху. Тягловый брел медленно, наклонив голову, старательно отводя взгляд от света факелов, закрепленных на ярме справа и слева от его головы. Мальчишка лет десяти шел впереди, держась за конец веревки, пропущенной сквозь кольцо на шее тяглового…»

Ветер трепал огонь факелов. Пламя сухо шуршало, пыталось сорваться с палок, обмотанных промасленными тряпками, и улететь вслед за ветром, но только впустую било оранжевыми ладонями по холодному воздуху.

Тягловый брел медленно, наклонив голову, старательно отводя взгляд от света факелов, закрепленных на ярме справа и слева от его головы. Мальчишка лет десяти шел впереди, держась за конец веревки, пропущенной сквозь кольцо на шее тяглового.

Особой необходимости в поводыре не было, тягловые прекрасно знали свое дело и могли работать без присмотра. Но мальчишку нужно было приучать к работе, к тягловым, к мысли, что нет ничего важнее для семьи, чем поле, которое он сейчас пашет, урожай, который может взойти на этом участке к осени и который будет значить, что семья доживет до следующей весны и не нужно будет уходить из родных мест.

Мальчишку звали Соловьем, он уже третий год ходил поводырем и относился к своей работе серьезно и ответственно. У Соловья в семье все были серьезными и рассудительными.

Даже тягловый.

Соседи их уважали, а они уважительно относились к соседям. Вот и сейчас, услышав двуколку на дороге, мальчишка шагнул в сторону, чтобы не останавливать тяглового.

— Доброй ночи, — крикнул мальчишка, даже не рассмотрев в темноте, кто именно едет в двуколке.

— Здравствуй, — ответил Лекарь. — Солнце еще только село, а ты уже вон сколько пропахал…

— Мы выводим нашего тяглового еще засветло, — со взрослой спокойной интонацией произнес Соловей. — Вот и выходит поработать на час больше.

Лекарь остановил двуколку, спрыгнул на влажную землю и подошел к тягловому. Жирный чернозем сразу же облепил сапоги, идти было тяжело, но Лекарь давно уже не обращал внимания на подобную ерунду.

— Останови его, — сказал Лекарь.

— Да вы не беспокойтесь, старший, — мальчишка махнул рукой, но тяглового придержал. — Мы же знаем, как надо… Отец за этим следит. Мать пошила плащ для нашего…

Мальчишка избегал называть тяглового тягловым. Еще не привык, наверное.

— Мы его накрываем плащом, глаза прикрываем и ведем сюда. Мать и сестры его покормят перед работой. Пока солнце совсем не скроется, мы с отцом его и не запрягаем.

— Хорошо-хорошо, — улыбнулся Лекарь, осматривая тяглового.

Ноги… Глаза…

Нормально. Все в порядке. Тягловому было неприятно, когда Лекарь повернул его к свету факела, дернул кожей на шее, но не сопротивлялся. В его глазах бились два огонька, и можно было подумать, что это отсветы факелов. Только огоньки были не рыжие, а глубокого алого цвета.

Лекарь заглянул тягловому в рот, посмотрел на зубы.

— Что, старший? — спросил мальчишка встревоженно.

— Ничего, все нормально. — Лекарь наклонился к мальчишке так, чтобы тот увидел улыбку на его лице. — Вы хорошо следите за своим…

Лекарь посмотрел в глаза Соловья и кашлянул.

— Вы все правильно делаете. Скажи отцу, что через месяцок нужно будет заняться зубами. Ничего страшного нет, но лучше разобраться с этим сразу. Скажешь?

— Скажу, — кивнул Соловей. — Только утром. Отец на верхнем поле пашет. Но как только я его увижу, сразу передам, вы не беспокойтесь…

— Вот и славно, — Лекарь потрепал мальчишку по щеке. — Тогда я поеду…

— Вы к Молчунам?

Слухи по долине распространялись быстро, особенно если касались тягловых.

Все помнили, как пять лет назад в Старом поселке от неизвестной болезни умерли четыре тягловых.

— К Молчунам, — подтвердил Лекарь. — А что?

— Ничего. Отец говорил, что они своего тяглового заездили. Что руки нужно отрывать таким. Что…

— Правильно говорит твой отец. Только я пока не знаю, что там случилось. Может — заездили. Может, просто заболел. Всякое ведь бывает… — Лекарь снова потрепал мальчишку и пошел к двуколке.

— Я отцу передам, — крикнул мальчишка ему вдогонку и вернулся на свое место перед тягловым.

Пока Лекарь кое-как счистил с сапог грязь о ступицу колеса и забрался в двуколку, Соловей успел отойти саженей на двадцать. Теперь два факела, закрепленные на ярме, были похожи на глаза сказочного чудовища, громадное туловище которого было скрыто сумраком. Лекарь огляделся — пары таких же огненных глаз двигались по долине, будто целая стая драконов что-то выискивала в темноте.

Весна в этом году выдалась поздняя, для пахоты и сева оставалось всего неделя-полторы. Потом ночи станут слишком короткими.

Лекарь вздохнул и взял в руки вожжи. Тягловый, стоявший до этого неподвижным черным изваянием, оглянулся на него. Два крохотных алых огонька посмотрели на Лекаря.

— К Молчунам, — сказал тот. — Поехали.

И еле-еле шевельнул вожжами.

Тягловый двинулся по дороге. Не торопясь, размеренно ступая по лужам и грязи. Потом сам перешел на размеренную рысь. Лекарь откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Спешить, в общем, и некуда. И Мельник, одалживая Лекарю свою двуколку, просил особо не гнать.

— Он сам пойдет как нужно. Ты ему скажи — он поймет. Где можно будет, даже в галоп кинется, а где нельзя — шагом. Не гони его.

Мельник прекрасно знал, что Лекарь и сам никогда не станет требовать от тяглового невозможного, и другим не позволит. Да и нужно быть совсем уж ненормальным, чтобы загонять тяглового. Да еще чужого.

А своего тяглового у Лекаря, живущего одиноко, быть не могло. Вот и приходилось одалживаться у соседей. Хорошо, что Мельник сам пахотой не занимается, живет с огорода да от ветряной мельницы. Иначе пришлось бы тащиться на другой конец долины пешком, да по грязи, да под дождем…

Лекарь надвинул капюшон суконного плаща на голову — дождь, собиравшийся с самого обеда, все-таки пошел. Пахарям теперь будет совсем плохо, но работу никто не бросит — вон, пары факелов по всей долине продолжали двигаться, как ни в чем не бывало.

Очень хотелось спать — Лекарь целый день провозился с двойняшками Кузнеца, мальцы, все всегда делавшие вдвоем, вместе наелись молодых побегов кисляя и вдвоем теперь маялись животами. Собрался к вечеру лечь спать, но тут прибежал младший сын Молчуна и передал, что тягловому совсем плохо, что батя просили приехать не позднее полуночи. Очень просили.

Младший Молчун даже поклонился Лекарю, выполняя, видимо, строгий наказ отца.

Лекарь зашел к Мельнику, договорился по поводу двуколки, его пригласили за стол, Лекарь не отказался, а нужно было отказаться, ведь знал, что из-за стола у Мельника так просто не уйдешь, слово за слово, а там уже и солнце село, и нужно было выезжать, чтобы успеть обернуться до восхода.

Хотя Мельник сказал, что можно и следующей ночью вернуться, если что. Лучше, знаете, выехать пораньше следующей ночью, чем застрять на дороге в нынешней грязи и попасть под солнечные лучи.

Мельник был мужиком умным, хозяйственным. Семью имел большую, так что прокормить тяглового мог без особых проблем. Наверное, мог бы позволить себе и двух, но заводить не стал. И за это Лекарь уважал его еще больше.

Иногда Лекарь ловил себя на том, что завидует Мельнику, сутолоке за его столом, детской суете и визгу на дворе… И тому, что Мельник женат, что жена его вечно брюхата — тоже завидовал.

Конец ознакомительного фрагмента.