Молчание посвященных

Александр Звягинцев, 2016

После очередной операции майора спецназа Сарматова и его людей «по политическим соображениям» вывели из игры. На его успехе «погрели руки» другие. Тяжелораненый офицер ничего о себе не помнит. Он не понимает, почему им интересуются западные спецслужбы; не знает, что теперь его ищут те, кто когда-то предал его. Сарматов не догадывается, что в его беспамятстве заинтересованы очень серьезные люди; живой, майор для них очень опасен. Молчат и его сослуживцы, поскольку посвящены в такие секреты, что любое неосторожное слово грозит им смертью. Но придет время, и Сармат вспомнит все… Роман издавался также под названием «Смерть поправший».

Пешавар, 5 марта 1990 года

Прильнув к решетке, мужчина с жадностью вдохнул весенний воздух и подставил солнцу изможденное, обезображенное шрамами лицо. Охранники за окном, увидев его, приветливо заулыбались, а седобородый Керим-ага, встав на металлическую лестницу, просунул сквозь решетку руку и протянул ему щепотку какого-то бурого вещества. Больной подозрительно понюхал вещество, не понимая его назначения.

— Терьяк… Еще его называют гашишем, или чаре, — оглянувшись по сторонам, пояснил охранник. — Это снадобье шайтана на некоторое время дает блаженство душе и отдых телу… Похоже, гяур, ты сейчас нуждаешься как раз в этом…

Щепотку бурого вещества Керим-ага сунул себе под язык и, закатив глаза, с наслаждением зацокал языком. Мужчина последовал его примеру, но его едва не стошнило.

— Какая гадость! — Он с отвращением плюнул.

— Гяур не знает вкуса терьяка. А вчера я дал ему кусочек шербета, но он и его выплюнул. — Саид презрительно засмеялся. — Неужели в его нечестивой стране люди не знают вкуса терьяка и шербета?

— Привратник Муса сказал мне по секрету, что гяур совсем потерял память, — вздохнул Керим-ага. — Он не помнит своего имени и даже имени своего бога. Я много думал, но так и не додумался, зачем Аллаху сохранять гяуру жизнь, если эта жизнь — без памяти. Человек без памяти — лишь оболочка человека. Любой может его пнуть ногой, как последнюю собаку.

— Может, Аллах взял память гяура потому, что в его жизни было что-то такое, о чем ему лучше не помнить, — предположил Саид.

— Смертным непостижимы поступки Творца. — Бросив сочувственный взгляд на изуродованного человека в окне, Керим-ага снова вздохнул.

— Говорят, что память иногда возвращается к таким людям…

— На все воля Аллаха! — провел ладонями по бороде Керим-ага. — Захочет Всемогущий, и нищего дервиша сделает падишахом, а падишаха в единый миг превратит в презренного погонщика верблюдов…

Увидев у подъезда клиники два джипа, он неодобрительно качнул тюрбаном. Из одной машины показались американские морские пехотинцы, из другой вышли крепкий широкоплечий европеец в элегантном светлом костюме и пакистанский офицер.

— Американец с Али-ханом опять прикатили! — проворчал Керим-ага. — Вах, вах, вах, опять будут мучить несчастного гяура и будить его уснувшую память!

— Эй, русский! — склонился над лежащим мужчиной европеец. — Ты помнишь меня, русский? — Тот наморщил от напряжения лоб и отрицательно покачал головой. — Не помнит! — с сожалением констатировал по-английски европеец и повернулся к Айюб-хану: — Док Айюб, есть хоть малая надежда, что память все же вернется к этому человеку?

— Сильнейшая контузия, сэр, задета центральная нервная система, — ответил тот. — Из памяти вычеркнуто все, что было с ним до момента травмы. Мы называем это ретроградной амнезией. Такие больные помнят лишь то, что случилось с ними после травмы, и могут ориентироваться только в настоящем. Иногда они еще помнят навыки своей профессии, а также родной язык и языки, которыми владели до контузии. Порой в их памяти всплывают разрозненные фрагменты прошлого, но составить из них целостную картину прежней жизни они не в силах. А вследствие этого не могут выстроить адекватного поведения в окружающем их мире и начинают стремительно деградировать. Боюсь, сэр, что вы напрасно потратились на его лечение.

— Док, разве я просил вас считать мои деньги? — резко прервал европеец Айюб-хана. — Я хочу услышать — есть ли у больного надежда?

— Дело в том, сэр, что при краткосрочной и долгосрочной памяти в человеческом мозге происходят разные процессы. — Врач явно смутился от его тона. — Так вот, процессы и связи, обеспечивающие долгосрочную память, у пациента полностью нарушены. Но все в руках Аллаха, сэр…

— Не понимаю, Метлоу, вашего интереса к этому русскому офицеру, — подал голос Али-хан.

— Приберегите красноречие, Али-хан, оно вам скоро пригодится! — Метлоу бесцеремонно повернулся к нему спиной и снова обратился к Айюб-хану: — Вы все еще не ответили на мой вопрос, док.

— Определенно сказать, восстановятся ли у нашего пациента нарушенные при травме мозга связи, я, увы, не могу, — развел руками тот.

— А кто может сказать определенно?

— Думаю — никто.

Внезапно больной дотронулся до руки европейца.

— Мне знакомо ваше лицо, но я не могу вспомнить, кто вы, — морща лоб, произнес он по-английски. — Еще я никак не могу вспомнить, кто я. Может быть, вы это знаете?..

— Видите, Метлоу, он помнит английский, но совершенно не помнит, кто он, — вставил Али-хан. — Все за то, что возиться с ним дальше не имеет смысла…

Европеец смерил его ледяным взглядом и повернулся к больному:

— Имя Джордж Айвен Метлоу вам ничего не говорит? Метлоу. Слышите, Метлоу?.. Это меня зовут Джордж Метлоу… Помните меня?..

— Не помню…

Метлоу властным жестом показал братьям на дверь:

— Прошу прощения, господа, у меня конфиденциальные вопросы к больному. — Когда те вышли, он плотно закрыл дверь, пустил из крана умывальника шумную струю воды и спросил, перейдя на русский: — А имя Алан, Алан Хаутов тебе знакомо?

— Не знакомо, — тоже по-русски ответил больной.

— А Ваня Бурлак?.. Сашка Силин?..

— Не помню…

— А капитана Савелова помнишь?

— Савелова? — Больной наморщил лоб и бессильно откинулся на подушку. — Нет… Не помню такого капитана…

— А Сармата, майора Игоря Сарматова, помнишь?

— Кто это?

— Ты!.. Ты русский майор Сарматов!

— Что такое — русский?

— Национальность. Майор Игорь Сарматов, русский по национальности. Это ты.

— Я не понимаю твоих слов!

— Ну, Сармат, вспомни! Ну же, вспомни свою Россию! Вспомни синее небо, белоствольные березы! Тихий Дон свой вспомни!

Но Сарматов, как ни пытался, вспомнить ничего не смог. Слабым от неимоверного напряжения голосом он прошептал:

— Я ничего не могу вспомнить. Даже того, как я сюда попал.

— Твоя страна Россия послала тебя воевать в другую страну.

— Воевать?.. Зачем?..

— Сложно объяснить… Но та война уже закончилась, и русские войска ушли в свою страну.

— Кишлак… Разрушенный кишлак помню… Стреляет что-то черное с неба — помню… Люди на тропе, падают — помню… Какую-то грязную пещеру — помню…

— А людей в пещере? — вскинулся Метлоу. — Пленного американского полковника помнишь?..

— Не помню! — прошептал Сарматов и, роняя со стоном отрывистые слова, сжал голову руками: — Какие-то обрывки… Очень яркое качающееся солнце… Огненный шар на струях воды помню… Белобородого старика… Еще одного старика. Но он в крови?.. Почему он в крови?.. Ответь же мне!

— Вспоминай, вспоминай сам, Игорь! — тряс его за плечи Метлоу. — Что тебе сказал белобородый старик? Ну, ну, вспоминай?

— Да, да, белобородый старик что-то такое сказал… Что-то очень важное. Не могу вспомнить, что… Шакалов в темноте помню… Шакальи глаза… Женщину с белыми волосами и синими глазами помню, но не помню, кто она, — с отчаянием прошептал Сарматов и бессильно упал на подушку.

Метлоу с состраданием провел ладонью по его отрастающим волосам, скрывающим следы страшных ран на голове.

— Оставьте меня, — прохрипел тот по-английски сквозь стиснутые зубы. — Пожалуйста, оставьте…

Не скрывая огорчения, Метлоу прошел в кабинет Айюб-хана, где, кроме самого доктора, находился и Али-хан.

— Док Айюб, есть ли смысл пациенту продолжать лечение в вашей клинике? — спросил он от порога. — Прошу ответить прямо.

— Мне жаль потраченных вами денег, Метлоу, но русский майор безнадежен, — ответил за брата Али-хан. — Разумеется, мы можем оставить его при клинике. Он будет выполнять какую-нибудь черную работу по хозяйству и тем самым отрабатывать свою миску чечевичной похлебки. Кстати, нашим собакам она очень нравится. — Он засмеялся. — Представь себе, полковник, они даже грызутся из-за нее.

— Это все, что вы можете ему предложить? — смерил его гневным взглядом Метлоу.

— Сочувствую, сэр, тем более что его дальнейшее лечение будет обходиться вам гораздо дороже, чем прежде. Кроме того, есть необходимость обговорить с вами другие проблемы…

— Яснее, пожалуйста, — поднял на него глаза Метлоу.

— Риск, которому мы с братом подвергались, скрывая русского офицера в нашей клинике, также должен быть вознагражден.

— Во сколько вы его оцениваете?

— Э-э-э… По крайней мере, сумма, разумеется, в долларах, должна быть не меньше той, которую мы от вас получили за прошедшие полтора года…

— Не меньше? — переспросил Метлоу и усмехнулся. — Это я могу понять, а вот радости по поводу того, что мой подопечный безнадежен, не понимаю.

— В Коране сказано: «Если Аллах хочет наказать грешника больнее, то отнимает у него память». — Тонкие губы Али-хана растянулись в злой улыбке. — Я не люблю русских, коллега.

— А вот в Библии сказано: «Если Бог хочет наказать грешника, то отнимает у него разум», — оборвал его Метлоу. — Разве пакистанской разведке неизвестно, что я тоже русский?

— О, полковник! — поплыли маслом глаза Али-хана. — Вы — другое дело, вы родились в Штатах, а я о русских из России — о красных русских.

— О красных русских мы поговорим позже, а сейчас я хочу услышать наконец от доктора Айюб-хана, есть ли у пациента хоть ничтожный шанс обрести память?

— Сожалею, сожалею, господин Метлоу, что не оправдал вашего доверия, — склонился в подобострастном поклоне Айюб-хан. — Однако уверяю в полном моем почтении к вам и к вашей великой стране…

— Отвечайте прямо, черт подери вашу восточную церемонность!

— Я всего лишь провинциальный врач, — смешался от резкого тона Метлоу Айюб-хан. — Но уверяю вас, что современная медицина в данном случае бессильна…

— В одном английском журнале я как-то прочитал, что японский профессор Осира добивается поразительных результатов с подобными пациентами. Вы не слышали о нем? — внимательно посмотрел на него Метлоу.

— Профессор Осира? — переспросил Айюб-хан. — Никогда не слышал о таком. Каковы же его методы?

— Психические и гипнотические воздействия на мозг больного и тайные восточные знахарства, не признаваемые европейской медициной.

— Восток всегда кишел шарлатанами, — отмахнулся пухлой ладошкой Айюб-хан. — Кстати, этот ваш Осира, он практикует в Японии?

— Советую и вам, док, стать его пациентом, — не удержался от саркастической усмешки полковник. — Как же можно было забыть, что пять лет назад вы два месяца стажировались у профессора Осиры в Гонконге? А ведь, по моим сведениям, он щедро делился с вами тайнами целителей Юго-Восточной Азии, не так ли?

— О-о, сэр!.. — Смуглое лицо Айюб-хана пошло красными пятнами. — Вот вы о ком!.. О том сумаcшедшем… Я, признаться, думал, что старого самурая давно нет в живых.

Метлоу смерил его насмешливым взглядом и повернулся к Али-хану:

— Итак, коллега, не мог бы ваш забывчивый родственник совершить еще одно путешествие в Гонконг с интересующим меня пациентом? Разумеется, за хороший гонорар в долларах.

— Мы с братом обсудим эту проблему, — важно ответил Али-хан, пренебрегая протестующими знаками побледневшего Айюб-хана.

— Господин полковник! — панически выкрикнул тот. — У меня большая семья… На мне клиника… Больные… Ко всему прочему, я собираюсь баллотироваться в парламент нашей страны…

— Вы серьезно? — повернулся к нему американец.

— Вы должны меня понять! — умоляюще протянул к нему ладошки Айюб-хан. — Если моим соперникам по выборам станет известно, что я тайно связан с русским офицером, то я пропал…

— Согласно нашей договоренности, коллега, то, что пациент русский офицер, не должен был знать никто, — обратился полковник к Али-хану. — Откуда вашему родственнику известно, что он русский?

— Об этом доложил доктор Юсуф, — совершенно не смутился тот. — Он уже полтора года лечащий врач пациента. Можно сказать, дни и ночи проводит у его постели. А тот в бреду не раз кричал и матерился по-русски, извините, как грязная свинья.

— Понятно, — кивнул Метлоу. — Давайте начистоту: кто еще, кроме вас двоих и вашего Юсуфа, знает, что пациент — русский?

— Пуштуны-охранники знают, — пролепетал Айюб-хан. — Они тоже слышали его крики… Но, сэр, я готов поклясться на Коране, что они будут молчать как рыбы.

— Ой ли?..

— Зиндан на Востоке — не ваша американская тюрьма с телевизором и душем, — усмехнулся Али-хан. — Хвала Аллаху, дорогой полковник, в нашей стране пока не привились лживые химеры вашей демократии типа прав человека, неприкосновенности личности, свободы слова и прочей чепухи… Болтливые у меня в зиндане расстаются с языками раньше, чем надумают произнести лишнее слово…

О казематах пакистанской контрразведки полковник Метлоу имел полную и достоверную информацию, а дискутировать с самодовольным индюком Али-ханом о демократии не имело никакого смысла. Он снова обратился к Айюб-хану:

— Если не вы, док Айюб, то кто еще из врачей вашей клиники мог бы сопровождать больного в Гонконг, разумеется, на условиях неразглашения сведений о нем?

— В сложившейся ситуации только доктор Юсуф, — поспешил тот с ответом. — Судите сами: если доктор Юсуф молчал до сих пор, что наш тайный пациент — русский офицер, он будет молчать и дальше… Потом, как мне показалось, Юсуф симпатизирует русскому.

— Откуда ваш Юсуф знает русский язык?

— Тараки послал его учиться в Советский Союз. Он получил диплом врача в Москве, в институте для иностранцев. Могу свидетельствовать, что там неплохо учат некоторым медицинским специальностям, мистер Метлоу.

— О’кей! — подумав, кивнул полковник и обратился к Али-хану: — Мне нужна подробная информация о доке Юсуфе. Выкладывайте-ка, коллега, всю его подноготную.

— Юсуф из Мазари-Шарифа, это провинция на самом севере Афганистана, — неохотно начал Али-хан.

— Где и какая провинция в Афганистане, я знаю, — оборвал его американец. — Таджик он или узбек?

— Родился Юсуф в высокогорном кишлаке на границе с Советским Союзом, в таджикской семье. Шестой ребенок… Дед Юсуфа в тридцатые годы был известным на Памире и в Ферганской долине курбаши. Его расстреляли большевики…

— После защиты диплома в России Юсуф еще три года стажировался в Турции, — добавил Айюб-хан. — При Кармале, сразу, как только Юсуф возвратился из Турции в Афганистан, он был призван в нечестивую правительственную армию.

— Служил военврачом в главном госпитале афганской ХАД, — с непонятной усмешкой дополнил Али-хан.

— Как Юсуф оказался у вас?

— В восемьдесят шестом он попал в плен к одному из пуштунских полевых командиров, — небрежно бросил Али-хан. — Но, сэр, не много ли мы уделяем внимания этому ничтожному голодранцу Юсуфу? Он и без того сделает все, что мы ему прикажем.

— У вас плохо с ушами, коллега? — повысил голос Метлоу. — Я просил выложить о нем все.

Али-хан побагровел и демонстративно отвернулся к окну.

— Сэр, кровожадные пуштуны хотели Юсуфа расстрелять, но у моего брата доброе сердце — он выкупил у моджахедов его жизнь за большие деньги и тайными тропами переправил сюда, — поспешил разрядить ситуацию Айюб-хан. — В моей клинике доктор Юсуф проявил себя как талантливый нейрохирург, специализирующийся на черепно-мозговых травмах.

— Какой политической партии или движению он сочувствует?

— Доктор Юсуф, как истинно правоверный мусульманин, не интересуется политикой. Облегчая участь больных, дни и ночи он проводит в клинике или молится в соседней мечети.

— Так набожен?

— Как все горные таджики… Ни один намаз не пропустит, может часами распевать суры из Корана.

— Док Айюб, рекомендуя Юсуфа для поездки в Гонконг, вы теряете талантливого врача, я правильно понимаю?

— Да, это для нас большая потеря, — горестно всплеснул руками Айюб-хан.

— Но при определенной компенсации проблема вполне разрешима, — вновь взял на себя инициативу Али-хан. — Думаю, это не сильно обременит бюджет Лэнгли, полковник.

— О’кей! — кивнул Метлоу. — Разумеется, вы вправе рассчитывать на компенсацию, но тогда я должен буду указать в финансовом отчете, что деньги американских налогоплательщиков потрачены на выкуп… раба.

— Отдаете себе отчет, полковник? — вспыхнул Али-хан. — Как прикажете понимать ваши слова?

— Именно — раба! — повысил голос Метлоу. — Или, господа, вы будете отрицать статус доктора Юсуфа в вашей клинике?

— Не забывайтесь! — взорвался Али-хан. — На Востоке свои обычаи, и не американцам отменять их.

— Остыньте и оцените ситуацию, — смерил его насмешливым взглядом Метлоу. — Талантливый врач-нейрохирург выкуплен у афганских моджахедов из плена резидентом пакистанской разведки и передан в рабство своему брату — владельцу частной клиники, который к тому же баллотируется в парламент страны. Это ли не находка для журналистов? Я уж не говорю о соперниках дока Айюба на парламентских выборах. — На побледневшем лице Айюб-хана выступили капли холодного пота. — Кстати, замять такой скандал, даже за очень крупную взятку, руководству пакистанской разведки вряд ли удастся, — в упор посмотрел на Али-хана Метлоу.

Тот ответил ему взглядом, полным бессильной ярости.

— На жаргоне нью-йоркских клоак это, кажется, называется cheat, или, попросту говоря, надуть партнера по сделке, кинуть, — прошипел он. — Так с союзниками не поступают! Не докладывая полтора года моему руководству о русском офицере, разве я не оказал услугу вам лично?

— Кто кого кинул, мы выясним позже, — поднялся Метлоу. — О’кей, док Айюб!.. Готовьте пациента к путешествию в Гонконг и не забудьте дать доку Юсуфу рекомендательное письмо к профессору Осире.

— Непременно, непременно! — воскликнул Айюб-хан. — Но, сэр, могу ли я быть уверенным, что конфиденциальная информация о докторе Юсуфе не попадет к моим соперникам и на страницы газет?

— Не обещаю, — отрезал Метлоу и показал на Али-хана. — Все будет зависеть от умения вашего братца не делать резких движений.

Братья недоуменно переглянулись.

— Что вы имеете в виду? — пролепетал Айюб-хан.

— Только то, что он — законченный мерзавец.

— Не делайте из меня врага, полковник! — взорвался Али-хан. — Сожалею, что вы втравили меня в грязное дело с русским гяуром!

Смерив его презрительным взглядом и небрежно кивнув Айюб-хану, Метлоу стремительно покинул кабинет.

Братья вновь переглянулись.

— Говорил я тебе, что ни одному янки нельзя верить! — воскликнул потрясенный Айюб-хан. — Полтора года дрожать от страха — и такой результат!

— Какая муха его укусила? — пробормотал обескураженный Али-хан. — Ты пока сообщи Юсуфу о поездке в Гонконг, а я, несмотря на нанесенное мне оскорбление, попробую вызвать глупого янки на откровенность, — добавил он и, забыв о своей солидности, опрометью бросился вслед за Метлоу.

Башни древней мечети Махабат-хана неприступно возвышаются над пыльными и узкими улочками старого города. Просторную площадь перед входом в мечеть занимает восточный базар. Здесь можно купить все: от верблюда до грациозного арабского скакуна, от ржавого трактора марки «Беларусь» до сверкающего свежим лаком «Мерседеса», от обожаемого Востоком «калашникова» до американской зенитной ракеты «стингер».

По обочинам площади, за грязным арыком, оборванные и изможденные люди предлагают кустарные поделки, домашнюю снедь, зелень и какое-то тряпье, но мало-мальски состоятельных покупателей вокруг их жалких лотков почти не наблюдается, и продавцы с восточной отрешенностью лениво перебрасываются в нарды или, после очередной дозы гашиша, дремлют на корточках в тени деревьев.

Едва Метлоу вырулил на примыкающую к базару улочку, как его джип оказался в плотном окружении юных оборванцев, тянущих худые, грязные руки за подаянием.

— Прочь, свинячье племя! — замахнулся на них Али-хан. — Дети афганских беженцев! — раздраженно пояснил он. — Русские ушли, но из-за грызни между моджахедами мы по-прежнему вынуждены терпеть этих голодранцев в нашей благословенной стране!

— Хватит болтать! — повысил голос Метлоу. — Напомню вам восточную мудрость: «Из щенков шакалов вырастают шакалы, а из детей обиженных народов отважные мамлюки».

— Увы, мистер Метлоу, — скрывая за улыбкой ярость, возвел руки к небу Али-хан. — Отважные мамлюки — это всего лишь блистательное прошлое Востока, и не более того…

— Вот как! — насмешливо отозвался американец. — А скажите-ка мне по секрету, коллега, когда натасканные вами афганские талибы-мамлюки установят угодный вам режим в ущельях Гиндукуша, в какую следующую страну вы направите их умирать под зелеными знаменами ислама?

— Аллах акбар! На все его воля! — усмехнулся Али-хан. — Но не на американские ли доллары вскормлены в Афганистане полчища мамлюков, и разве не ваши инструкторы который год натаскивают их?

— Недоумков и у нас хватает. Но я не получил ответа на свой вопрос.

— Интересуетесь, не пошлем ли мы афганских мамлюков в Россию? — бросил на него косой взгляд Али-хан. — Иншалла!.. Все, все в руках Аллаха, а смертным не дано знать его помыслы. Кстати, полковник, я же не спрашиваю, куда вы пошлете умирать под вашим полосатым флагом русского пехотного майора, если он когда-нибудь выздоровеет.

— Коллега, мы в ЦРУ не любим, когда суют нос в наши дела, — оборвал его Метлоу и, помолчав, добавил: — Но раз уж вам не терпится поговорить о русских — поговорим о них.

Али-хан пожал плечами:

— Что о них говорить… Аллаху было угодно, чтобы они ушли из Афганистана, — они ушли. Уползли в свои северные леса, как побитые собаки.

— Неужели вы не догадываетесь о сути нашего разговора?

— Нет. А в чем дело?

— В том, коллега, что в мае и июне позапрошлого года наши спутники почти каждый день фиксировали интенсивные радиообмены между ставкой Хекматиара и Лубянкой.

— Я всегда подозревал, что Хекматиар за моей спиной ведет тайные переговоры с русскими, — равнодушно отозвался Али-хан. — Шакалы ничем не лучше гиеновых собак, мистер Метлоу…

— Радиообмен шел на неизвестной нам аппаратуре моментального сброса огромного количества закодированной информации, — бросив на собеседника взгляд, продолжил Метлоу. — Наши парни в Лэнгли с год ломали мозги, расшифровывая беседы парней из КГБ с неким Каракуртом.

— Расшифровали?

— Признаться, было нелегко, но дело стоило потраченных на это долларов.

— Каракурт — псевдоним русского агента?

— И агентурная кличка, и его позывные.

— О чем они беседовали?

— Помимо прочего, о грызне полевых командиров моджахедов, о дислокации и численности их отрядов, о маршрутах караванов с нашими «стингерами», которые потом в пух и прах разносила русская авиация.

— Я помню это, — усмехнулся Али-хан. — Деньги американских налогоплательщиков летели тогда как в бездонную яму.

— Но самое интересное, коллега, — покосился на него Метлоу, — содержится в майских расшифровках восемьдесят восьмого года. Например, второго мая Каракурт сообщил Лубянке место и день сбора афганского коалиционного правительства. Того самого правительства, которое она ликвидировала до последнего министра девятого мая, ровно за день до его официального появления на политической сцене.

— А полковника ЦРУ Джорджа Метлоу, с таким трудом сколотившего это правительство, крутые парни из КГБ уволокли с собой на цепи, как шелудивого пса, — засмеялся Али-хан. — Примите, сэр, долг за «мерзавца»… — На лице Метлоу заиграли желваки. — Кошмарный провал вашей разведки, полковник, — продолжал веселиться Али-хан. — Но, хвала Аллаху, лично для вас, сэр, все тогда закончилось о’кей. И, как помните, не без моего участия.

— Не без вашего… Но продолжим о русских…

— Послушайте, мистер Метлоу, — бросил на американца косой взгляд Али-хан, — русские уползли к себе, так не пора ли всю информацию, связанную с ними, сдать в архив?

— И информацию о русском пехотном майоре, который помог шелудивому псу из ЦРУ вырваться из лап КГБ, тоже?..

— Иншалла!.. Не обижайтесь на мою шутку, Метлоу, но так будет лучше для всех…

— Лубянка приказала Каракурту немедленно ликвидировать того пехотного майора, но тот не выполнил приказ, — с трудом сдерживая гнев, продолжил Метлоу. — Что вы думаете об этом, коллега?

— Боялся разоблачения или что-то помешало, — равнодушно пожал плечами Али-хан.

— Или Каракурту за жизнь пехотного майора кто-то заплатил больше?

— Кто, в конце концов, этот сын шакала? — вскинул руки к небу Али-хан. — Скажите, я тут же вылечу к Хекматиару и сам выпотрошу из предателя всю информацию.

— Не торопитесь, коллега, — остудил его Метлоу. — Он, по моим сведениям, находится сейчас рядом, в вашем паршивом пыльном городишке.

На виске Али-хана тревожно запульсировала вена.

— Имя сукиного сына? — Он так и впился взглядом в американца.

— Имя сукиного сына — Али-хан. Помнится, такое имя дали вам родители.

— Шутите, сэр, или у меня в самом деле проблема с ушами? — выжал из себя смешок Али-хан.

— Вы не ослышались, — жестко подтвердил Метлоу. — Агент КГБ Каракурт и Али-хан, резидент пакистанской разведки и советник Хекматиара, — одно и то же лицо. Уразумели, почему полчаса назад я назвал вас мерзавцем?

— Остановите машину, — потребовал Али-хан.

Метлоу подогнал машину к берегу реки Бара. Неподалеку остановился открытый джип.

Али-хан сделал несколько шагов к береговой кромке и повернул к американцу искаженное злобой лицо.

— Шизофренический бред! Провокация ЦРУ! — выкрикнул он. — Для такого обвинения требуются доказательства!

— Плохо держите удар, Каракурт, — усмехнулся Метлоу. — А доказательства — извольте: единственным человеком, знавшим, что русский майор — именно пехотный майор, были тогда вы и никто другой.

Али-хан скривил побелевшие губы, и рука его непроизвольно потянулась к карману.

— Оглянитесь, Каракурт. — Метлоу кивнул на джип с морскими пехотинцами, прильнувшими к оптическим прицелам. — Еще одно движение — и мои парни всадят в вашу задницу хороший заряд свинца.

— Непростительная ошибка, что я тогда не пристрелил вас и вашего «пехотного майора»! — отдернув руку от кармана, прошипел тот.

— Разумеется, у Каракурта была возможность пристрелить меня и того майора, — бесцеремонно хлопнул его по плечу американец. — Однако за спасение жизни полковника ЦРУ он тогда бы не получил солидного вознаграждения и внеочередного звания. Но главное — он никогда бы не вошел в «круг избранных» вашей разведки. Или я ошибаюсь, Каракурт?

— На все воля Аллаха…

— Так вы все еще хотите получить с меня солидную компенсацию за риск? Или оспорить, что вы редкостный мерзавец?

— Проклятые янки, суете нос в дела, которые вас не касаются! — прошипел Али-хан. — В радиоигре с русскими из ставки Хекматиара я выполнял приказы своего правительства. У моей страны есть собственные национальные интересы, и они не всегда совпадают с вашими!

— Что ж, Каракурт, значит, вашему правительству придется объяснить моему госдепу, в чем ваши национальные интересы в Афганистане совпадали с национальными интересами русских…

— Полковник, никто вас в Карачи не услышит… — глотая, как рыба, раскаленный воздух, прохрипел Али-хан. — Зато там сразу услышат, что ЦРУ скрывает на территории Пакистана майора КГБ…

Метлоу хорошо понимал, что в словах Али-хана есть доля правды, поэтому решил сменить тактику.

— Интересно, Каракурт, услышат ли в Карачи, что некоторые пакистанские ядерные секреты выданы вами Лубянке?

— Как вы докажете это? — впился тот в Метлоу затравленным взглядом.

— О, наивный Каракурт! — не удержался от иронии американец. — Этого мне не придется доказывать… В связи со скоропостижной смертью подозреваемого от инфаркта или в автокатастрофе. Чему у вас в ИСИ отдается предпочтение, а?..

— О, мои несчастные дети! — сжав голову руками, простонал Али-хан. — Ваш бедный отец должен застрелиться!

— Мне вас не будет жаль, — бросил Метлоу. — Не будет, Каракурт, несмотря на то что вы теперь относитесь к «кругу избранных» вашей разведки. Признаться, Лэнгли было нелегко ввести вас в этот круг.

— О Аллах, такой удар и быка собьет с ног!.. Так это с вашей подачи? — дошло до опешившего Али-хана.

— Вы бы предпочли — с подачи Лубянки?

Бледный Али-хан, тяжело дыша, смотрел на Метлоу в полном смятении. Тот протянул ему таблетку со словами:

— Проглотите, Каракурт, а то вас и впрямь инфаркт хватит.

Али-хан со злостью взял таблетку из его руки и прохрипел:

— Вы блефуете, Метлоу, что ввели меня в «круг»!

— Обычный ход разведок при вербовке, — пожал плечами тот.

— Что хочет от меня ЦРУ?

— Несмотря на мое жгучее желание утопить Каракурта в сортире, ЦРУ хочет, чтобы он в ваших «национальных интересах» продолжал работать на русских, разумеется, под нашим контролем. — Али-хан бросил на Метлоу ошалелый взгляд. — Не прикидывайтесь идиотом, Каракурт! Работа на русских даст нам возможность постоянно держать вас, как шелудивого пса, в строгом ошейнике и на коротком поводке. Но это для нас не главное…

— Что наконец вам от меня нужно? — почти простонал Али-хан.

— Глупый вопрос для профессионала, — жестко сказал Метлоу. — Разумеется, информация о ваших национальных интересах. Особенно в части их несовпадения с нашими интересами…

— Конкретнее, полковник?

— Ваши игры с китайцами, например. Но в первую очередь нас интересует то же, что и русских, — информация о ваших успехах в создании ядерного оружия. А также точная и полная информация об иностранных фирмах, задействованных в вашем ядерном проекте.

— Для этого надо вращаться в правительственных сферах, а я лишь…

— А вы лишь сын разорившегося пенджабского набоба, с детства познавший запах и вкус нищеты. У меня могло бы вызвать сочувствие то, как вы всеми способами оберегаете от нее своих детей, но способы уж очень сомнительны. Продажа всех и вся… перепродажа наркоты и нашего оружия… и даже, как выяснилось, продажа людей в рабство. Напомнить, сколько вы содрали с родного брата за дока Юсуфа?

— У ЦРУ что, досье на меня? — искренне удивился Али-хан. — С каких пор?

— С тех пор как русские накрыли вас с наркотой на их памирской границе. Но, признаться, тогда мы не придали этому факту особого значения, да и неопровержимых доказательств ваших контактов с русскими не было. Вначале досье было заведено по департаменту борьбы с наркомафией, это потом уж открылись и другие ваши пакости…

— В Афганистане многие мои коллеги грели руки на наркотиках, — раздраженно отмахнулся Али-хан. — Стояла задача дестабилизации политической ситуации в мусульманских республиках Советов…

— Согласен: наркотой в Афганистане зарабатывали многие офицеры пакистанской разведки. Но немногие согласились работать на КГБ, — грубо оборвал его Метлоу. — У вонючего паука Каракурта есть лишь два выхода: или он, сохраняя свою жизнь, работает на нас, или…

— Или?..

— Не позднее чем завтра пакистанский премьер-министр получит от нашего госдепа ноту протеста, и на его стол ляжет досье со всеми вашими пакостями. А о зиндане вашей контрразведки вы знаете не понаслышке…

— Вы не даете мне времени подумать, полковник, — обескураженно пробормотал Али-хан.

— Не рассчитывайте на мою сентиментальность, Каракурт.

— Понимаю, у меня нет выхода, но есть маленькое условие…

— Не вам, в полном дерьме, ставить условия.

— Отдайте мне вашего «пехотного майора».

— Вонючий паук хочет за него содрать с русских кругленькую сумму, — повысил голос американец. — Ну и мразь этот Каракурт!

Поняв, что русского майора ему не заполучить, Али-хан решил больше не испытывать судьбу и подавленно проговорил:

— Лубянка, по крайней мере, мне неплохо платила…

— Вам ли не знать, что стоящую информацию все разведки неплохо оплачивают.

— Ответьте, Метлоу, кто будет знать о…

— О том, что вы работаете на нас?

— Да, я это имел в виду.

— Мой шеф в Лэнгли и я.

— Какие гарантии, что…

— Что расшифровки радиосеансов Каракурта с Лубянкой не лягут на стол шефа ИСИ? Единственные гарантии — инициативная работа Каракурта на нас и его паучий инстинкт самосохранения.

— Иншалла!.. Значит, такова воля Аллаха! — вздохнул Али-хан и покосился на американца. — Вы сообщите Хекматиару об агенте КГБ в его ставке?

— Будет лучше, если ему сообщит об этом сам Али-хан и лично найдет Каракурта в его близком окружении, — не удержался от саркастической усмешки тот и добавил: — Причем ссылка на информацию, полученную от ЦРУ, не обязательна…

— Спасибо! — прижал руку к сердцу Али-хан. — Вас будет интересовать тот, кто… кто…

— Кто в ставке Хекматиара окажется Каракуртом? — подсказал Метлоу. — Нет. «Умножая познания, мы умножаем скорбь».

— О Аллах Всемогущий! — провел ладонями по лицу Али-хан. — Вы выиграли и эту партию, полковник.

— Да, Али-хан. А проигравший, как известно, платит…

Али-хан вопросительно посмотрел на него.

— Твоя ИСИ обожает совать нос в наши операции, из-за чего у нас порой возникают проблемы.

— Какие на этот раз?

— Для начала: паспорт, водительские права, визы на имя подданного британской короны, уроженца Пакистана, предположим, Джона Ли Карпентера, законного отпрыска английского колониального чиновника или офицера. Кроме того, все необходимые документы рабу Юсуфу, включая и диплом врача.

Али-хан кивнул и потер друг о друга кончики пухлых пальцев.

— «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись!» — процитировал Метлоу Киплинга и, не скрывая брезгливости, протянул ему конверт с деньгами. — Признаться, я еще не встречал такой патологической алчности, как у вас, коллега!

— Зато документы будут вне подозрений, — не смутился тот.

— О’кей! В интересах Каракурта — чтобы документы были вне подозрений. И не забудьте оплатить Юсуфу все пять лет рабства плюс командировочные и представительские расходы на год вперед.

— Но, сэр, это грабеж! — По лицу Али-хана пошли красные пятна. — Я выложил большие деньги за его выкуп из плена.

— Из вашего досье следует, что за Юсуфа не было выложено ни цента, — остудил его Метлоу. — И еще: Каракурт впредь должен быть целомудреннее жены самого Цезаря. Только при этом условии он может рассчитывать на доходное место в правительственных сферах своей страны…

В глазах Али-хана полыхнули алчные огоньки.

— На все воля Аллаха! — Он торопливо провел ладонями по лицу и вкрадчиво добавил: — В восемьдесят восьмом году я тоже сделал вам одолжение, полковник…

— Помню… За десять тысяч баксов.

— Я не о том… На приказ Лубянки ликвидировать пехотного майора Каракурт тогда сообщил, что тот умер от ран, не приходя в сознание.

— В КГБ работают не идиоты. Они перепроверили это сообщение.

— Шутите?..

— В октябре прошлого года наш резидент в Москве установил, что следствие по делу об измене этого майора Родине советской военной юстицией всего лишь приостановлено, за отсутствием достоверной информации о местонахождении лица.

— Вах, вах, вах! — закатил глаза Али-хан. — Теперь мне понятно участие американского полковника в судьбе русского майора.

— Пришло время и Каракурту принять участие в его судьбе, если, конечно, он не хочет, чтобы его собственной судьбой занялась служба внутренней безопасности ИСИ.

— Иншалла!.. — воздел руки к небу Али-хан. — Не беспокойтесь, сэр… Если Аллаху угодно, чтобы Али-хан служил Америке, он будет служить Америке. Вы будете довольны сотрудничеством со мной в деле продвижения на мусульманский Восток американских идеалов свободы и демократии.

— Иначе и быть не может, в противном случае я просто утоплю вас в сортире, — включая двигатель, пробормотал Метлоу.

— Какой смысл, полковник? — зло засмеялся Али-хан. — Жизнь и так зловонная выгребная яма. Ваши соплеменники в России однажды отважились откачать ее содержимое. И что? Перекачали в преисподнюю не один миллион жизней, а теперь их социализм дышит на ладан и смердит так же, как ваша хваленая американская демократия.

— Каракурт — философ? Это занятно! — усмехнулся Метлоу. — Почему же он согласился работать на Россию?

— Шакалы ничем не хуже гиеновых собак, мистер Метлоу, — ответил Али-хан и чему-то усмехнулся.