Культурные особенности. I. Отпуск на «Счастье»

Александр Зарубин

«Счастье». Планета, похожая на рай. Ее пейзажи вешают в рекрутинговых пунктах – вступай во флот, парень, служи – и попадешь в мир зеленой травы, моря, джунглей и яркого солнца.Ненадолго. На пару недель.Отпуск в раю, отдых от казенных стен и корабельной рутины.Очередной корабль, очередная партия отпускников спускается вниз – и выясняет, что человек, тварь такая, и в раю сумеет устроить себе ад кромешный.

Глава 4. Эрвин. Материк. Деревня

Эрвин понял вдруг, что больше не в силах удивляться. Деревне, высоким соснам, шелестящим ветвями над головой, невысоким домам, просвечивающим, плетённым из сушёной жёлтой лозы стенам. Густо, в ряд, без просвета. Кое-где поверх плетёнки натянута полинявшая шкура или пёстрая ткань, кое где — нет. Сквозь щели просвечивают лавки, огни очагов, полуголые матери, кормящие младенцев.

Они замирали на миг, поворачивали головы, провожая равнодушным взглядом ползущую по улице бэху. Звенел ручей. Под колёсами бтр-а, прямо по утоптанной босыми ногами земле. Над головой, чуть выше человеческого роста — пучки лиан, перевиваются, тянутся в беспорядке от дерева к дереву, от дома к дому. Висячие мостики, канаты, развешанная на просушку ткань — длинные полотнища, пёстрые, словно флаги. Капнула за шиворот струйка воды. Кричали дети — стайка мальчишек, полуголых, блестящих в закатных лучах сорванцов, гортанно крича, бежали наперегонки с бэхой, на спор касаясь руками клёпанных бортов. Когда удавалось — крики радости были звучны и веселы, голоса переливались и звенели — будто сорванный с места птичий базар. Эрвин за рулём мгновенно взмок — не наехать бы на сорванцов ненароком. Улица петляла, уходя все левей и левей. Плетёные, ниже борта, стены смыкались здесь в два ряда — тесно, будто лабиринт. Зелёный, пахнущий свежей лозой, острым соком тари, дымом костров и тысячей пряностей.

За поворотом была площадь и частокол. Высокий, затейливая резьба вьется по гладким, обтесанным бревнам. На верхушках каждого — фигурки зверей. Эрвин вдавил тормоза. Фыркнул напоследок мотор, отдыхая от долгого марша.

— Приехали, — весело крикнул ДаКоста, прыгая через борт. С маха, сверкнули на солнце подковы сапог. Ворота частокола разошлись, навстречу шагнул туземец — высокий, статный, полноватый человек с плоским, степенным лицом в обрамлении головного убора из перламутровых перьев и алых лент. Важным, полным достоинства лицом. По виду — начальство, местный вождь, в окружении свиты. Поднял руку, начал говорить — медленно, мерно, с чувством. Звуки чужого языка смешались в ушах. Эрвин обозвал сам себя идиотом, бросил руль и полез в ящик с н.з. — по уставу там должен лежать универсальный, флотского образца, переводчик.

Прибор нашёлся и даже работал — бусинка в ухе и коробка ларингофона на горле синхронно кольнули кожу, сообщив о готовности. Вместе с гортанными птичьими словами чужого языка в уши полился синхронный перевод неживым, механическим голосом. Заболела с непривычки голова. Впрочем, толку — чуть, из всех слов, что обменивались важный деревенский вождь и истово размахивающий руками ДаКоста переводчик понял одно — обмен. И ещё универсальный жест — ногтем указательного по кадыку. Это было понятно и без машины в ушах. Люди спорили долго. ДаКоста кипятился, махал руками навроде мельницы, вождь отвечал степенно, скупо роняя слова, изредка помогая речи жестами — короткими, как выпад.

Переводчик в ухе хрипел, кашлял, но ничего толкового не переводил. Числительные разве что — но их и так дублировали на пальцах. Эрвин заскучал и оглянулся на свиту вождя. Воины, как на подбор. Такие же, как и вождь, высокомерные, плосколицые, невозмутимые. В кожаных куртках, босые, но с грозно выглядевшими винтовками на плечах. Длинные стволы, полированные ложа, воронёная сталь. «Похоже, они умеют ими пользоваться», — подумал Эрвин, рассматривая крайнего воина в упор. Куртка с бахромой, перья на голове, за плечом — ствол, длиннее его роста. Механизм проверен и прост, металл лоснится от смазки. Шарик на рукояти затвора — гладок и истёрт ладонью до льдистого, злого блеска..

Воин поймал его взгляд, повернулся, оглядев в ответ и Эрвина и Бэху. Эрвина — сверху вниз, короткий флотский шотган — с усмешкой, холодной, презрительной. И с немым уважением посмотрел вверх, на турель с дремлющим на солнце «кольт-браунингом спаркой».

Эрвин намёк понял, потянулся, пересел с места водителя на место стрелка. Задел плечом ствол, спаренные толстые дула повернулись на оси. Как бы случайно — к вождю. Тот и глазом не повёл, лишь следующая фраза прозвучала на полтона ниже. Воин дёрнул лицом, Эрвин усмехнулся, пересчитал глазами воинов с винтовками, понял, что пулемёт если что — не поможет и расслабился, как умел.

То есть достал трубку, кисет, размял в пальцах чёрную, пахучую щепотку. Втянул запах. Воин — тоже. Подошёл поближе, показал на пальцах — меняемся, мол. Переводчик в кои-веки помог, а может жесты оказались выразительные. Пол — кисета чёрного, душистого табака Семицветья — на кукурузную, колючую трубку с прямым чубуком.

ДаКоста и вождь ударили по рукам. Из бэхи вытащили на товары на обмен — мешок табака, ящик патронов, жёлтый парашютный шёлк, гладкий и блестящий на сгибах. Вождь присел, пощупал мягкую ткань. Защёлкал вдруг языком. Махнул рукой — две высокие, татуированные до глаз женщины вынесли из-за частокола плотные, булькающие на ходу бурдюки. Пару, потом ещё и ещё. ДаКоста поминутно нагибался к их ноше, пробовал, нюхал бесцветную, терпкую жидкость, в немом восторге закатывая глаза. Воины пальцами мерили ткань, негромко спорили гортанными, звонкими голосами. Мешок табаку с поля исчез. Вдруг, Эрвин не успел увидеть — куда. Да и замечать не хотел, вместо этого шагнул к очередному бурдюку, перехватил, отлил немного, в стограммовый стаканчик. И поджог, с одного щелчка зажигалки. Жидкость загорелась синим, ровным огнём, по деревне поплыл плотный, щелочащий нос спиртовой запах. ДаКоста хлопнул Эрвина по плечу, поднял большой палец вверх — все, мол, хорошо, братан, жизнь прекрасна. Улыбка плясала у него на лице, глаза — большие и пьяные. Жидкость в стакане погасла, прогорев почти на две трети — и впрямь хорошо, для деревенского аппарата. Женщина с тихим плеском закинула в кузов бурдюк.

— Последний, — мотнув головой, крикнул ДаКоста. Эрвин взглядом пересчитал булькающие в кузове бурдюки — вышло прилично, даже с учётом десанта. Хватит… ДаКоста заговорил опять, замахал руками — прощался, наверное. Потом поклонился и ловко запрыгнул в кузов. Заурчал, оживая, мотор. Эрвин потянулся с места, толкнул приятеля в бок — завязывай с вежливостью, мол, братан, нам до темноты назад надо.

ДаКоста обернулся и кивнул. Солнце померкло — сразу и вдруг, грязной полосой легла серая тень на поле, капот и лица. Сверху — хлопанье крыльев, оглушительный клёкот. Эрвин невольно поднял голову. На деревьях запела труба. Клёкот перешёл в визг. Яростный, раздирающий уши визг ложащегося на боевой курс дракона.

Тварь спикировала на деревню из синевы неба — огромная. Кожистые, чёрные крылья закрыли солнце на миг. Сверху, с деревьев, закричали, запели рожки и трубы. Над деревней пронёсся тревожный, переливчатый крик. Жёлтой костью сверкнули когти — на лапах и кончиках крыл — кривые, зазубренные, острые пилы. Распахнулась пасть, обдав людей на земле затхлым кладбищенским духом.

Эрвин прыгнул у пулемёту. С места водителя, вмиг, перескочив меж сидениями. Задрались в небо тупые стволы.

ДаКоста ударил его по руке:

— Не лезь. Местные сами разберутся.

— Курвасса мит… — огрызнулся Эрвин, ругаясь на сбитый прицел.

— Не лезь, тебе говорю, брат. Культурные… эта… особенности, подписку забыл? Какой-то туземный замут с этой птичкой, влезешь — хлопот не оберёшься. Местные знают, что делают…

Оглянувшись, Эрвин понял, что ДаКоста прав. Атака крылатой твари особой паники не вызвала. Запели, заорали сигнальные трубы с площадок на ветвях мачтовых сосен, погасли огни. Плетёные щиты стен упали вниз, схлопнулись, накрывая детей и женщин — быстро, но без лишней суеты. Вокруг по площади — дружный, синхронный лязг. Воины слитно скинули винтовки с плеча, передернули затворы и замерли, выжидая. Плоские лица смотрели ввысь, на пикирующую тварь, спокойно, будто на муху. Босоногий мальчишка подбежал, протянул вождю ружье — длинноствольный автоматический карабин, с золочёным прикладом.

Хлопнул выстрел, в небо, навстречу твари поднялся дымок — не с площади, с южного края деревни. Почти тут же — гортанный клич и новый выстрел. С северного. Пуля чиркнула, выбив искры из костяного гребня на голове. Тварь взмахнула крыльями, заревела, упала вниз — грудью и лапами на кроны деревьев.

Деревню строили с умом. Высоченные, мачтовые сосны согнулись, но выдержали удар крылатой туши. Тварь ревела, тянула вниз клюв, скребла и рвала когтями сплетённые толстые ветви. Выстрелы хлопали снизу — строго по одному, каждый предварялся коротким, гортанным кличем в три ноты. «Будто и впрямь ритуал, — подумал про себя Эрвин, убирая руки с пулемёта, — похоже на то». Воины вокруг вождя так и не сделали ни единого выстрела, хотя позиция их — прямо под впалым брюхом — была, на Эрвинов взгляд, лучше не придумаешь. Винтовки били с краёв, часто, но точно — пули рвали перья, щёлкали, вспыхивая искрами попаданий на гребне вокруг головы. Тварь била клювом, рычала, косила вниз багровые, безумные от ярости глаза. Сосны скрипели и гнулись, но держали надёжно. Толстая ветка под лапой сломалась вдруг, полетела вниз. Перевернулась в воздухе раз и другой, с треском упала на землю, разбилась. Освободившаяся тварь взревела, взлетела назад — ввысь, обратно в бездонное небо. Пули рванулись ей вслед. Одно выбило перо из хвоста.

— Вот видишь… — протянул ДаКоста на ухо и осёкся. Вдруг. Тварь заложила в небе крутую дугу, рванулась, хлопнула в воздухе крыльями и пошла в новую атаку. Стремительно, тень крыльев мятой тряпкой пробежала по земле, деревне, лицам людей. Закрыла солнце на миг и упала на поле. Ровное, зелёное поле невдалеке. Эрвин, сморгнув невольно, увидел там с полдюжины бегущих к деревне фигур. Тень накрыла их чёрным плащом, забились в воздухе когтистые крылья. Клёкот из пасти — злорадный, рвущий уши голодный рык.

Воины дали залп. Дружно, уже без ритуалов. Десяток татуированных рук синхронно вскинули ружья, десяток стволов рявкнули в голос, десяток пуль рванули воздух, пропели в унисон, разбившись о костяную башку искрами прямых попаданий. Прицел был хорош, но угол стрельбы теперь неудачен — все десять пуль без толку боднули костяную башку. Дракон лишь помотал головой, не свернув с курса. В уши Эрвина — слитный лязг десятка затворов. А с поля — человеческий крик. Слишком высокий и тонкий для мужской глотки.

— Эрвин, не лезь, — запоздало крикнул ДаКоста, глядя, как разворачивается пулемёт, — культурные…

— То курца, — прорычал Эрвин короткое, злое ругательство. В прицельной сетке — крылья и хищный клюв-пасть. Кнопка предохранителя под пальцем — тугая, до крови под сорванным ногтем. Фигуры на поле заметались, крича, кинулись в разные стороны. Тварь, хлопнув крыльями, зависла на миг, выбирая добычу по вкусу.

–…кон диос.

Беззвучно вдавилась скоба. Пулемёт согласно взревел, вокруг двух стволов вспыхнули столбы злого, безумного пламени. Перед хищной мордой — стена огня. Жёлтых, белых и алых шаров. Трассера. И тварь, курлыкнув, влетела в них на полном ходу, разом словив с десяток прямых попаданий.

Первые лишь чиркнули рикошетом по бронированной морде — без толку и смысла, тварь даже не повернула головы. Потом ярко-белый, фосфорный цветок зажигательной пули вспыхнул под глазом. Тварь дёрнулась, мотнула в полете крылом. Кожистый треугольник развернулся на миг, встал к Эрвину в профиль. На миг. Один. Этого хватило. Тварь закричала, перевернулась в воздухе и кулем упала в траву, корчась и баюкая крыло, перебитое в трёх местах бронебойной, вольфрамовой пулей.

— Ха, — вскрикнули все. Даже воины на миг утратили холодное самообладание. «кольт-спарка» умолк, стволы опустились — устало, курясь в небо белыми струйками порохового дыма.

Рано. С поля донёсся клёкот и девичий крик. Сбитая тварь, качаясь и утробно рыча, поднялась во весь рост. Люди на поле кинулись бежать. Зря. Обезумевшая от боли и ярости тварь, кинулась на них, по птичьи курлыкая и припадая на лапу. Раненное крыло торчало вверх под углом, клюв-пасть щёлкала, разеваясь на близкую добычу. Эрвин развернул пулемёт. И бросил — тут же. Угол не тот, с такой дистанции очередь скосит всех подряд — и бегущих и зверя. Пасть его — багровая с алым. ДаКоста взмахнул руками, не удержал равновесие и упал с борта в траву.

Движок взвыл, хрустнул в ладони рычаг передач, лязгнули шестерни. Бэха рванула с места, в облаке дыма из выхлопной трубы. Пулей, под визг резины и истошный, пронзительный вой. «Сирену — на полный, — подумал Эрвин, зажимая рычаг, — не дай бог кто под колеса попадется по дури».

БТР пролетел деревню насквозь и, под оглушающий рёв, вылетел на ровное поле. Твари наперерез. Та развернулась, завидев нового врага, поднялась на лапах, разинула пасть. Оглушительный клёкот ударил, заглушил рёв мотора на миг. Бэху мотнуло на повороте. Эрвин вздрогнул, заметив, как течёт слюна по алому языку и зубам — острым, маленьким, треугольным. Смрад от неё… в последний момент Эрвин подумал, что останавливаться и прыгать обратно, за пулемёт, уже глупо. Тварь взревела. Эрвин вдавил педаль в пол, лязгнул застёжкой ремня и бэха, истошно завывая движком, врезалась прямо в зубастый клюв, в последний момент подняв над капотом стальной тесак волнореза.

О том, что было дальше, Эрвин мог бы и вспомнить. Потом, когда все закончилось, движок заглох и усталая машина качнулась и замерла на изумрудно-зеленой траве. Мог бы вспомнить, наверное. Но не захотел. Неинтересно ему гадать, почему теперь бэха красная — вся, от колес до антенны, обо что погнут стальной волнорез, и что за тошнотворная, лиловая хрень намоталась узлом на колеса и оси. Воняла она… Эрвин сглотнул, с трудом держа желудок в узде. Зато на поле, за спиной — тишь да гладь, трава на ветру колышется, солнышко светит. И никто больше не ревет, не машет крыльями. Не разевает на людей клыкастую пасть. Осколок той самой пасти валялся под днищем. Зубищи там… жуть… но ценный груз в кузове цел и живительно булькает. И трубка в кармане — тоже цела. Сладковатый дым защипал на языке, в носу, взвился в небо сизым колечком. Вонь отступила. Дрожь в руках улеглась. Эрвин завёл мотор, прогнал усталую машину по ручью взад — вперёд пару раз, смыл грязь с бортов, развернулся и поехал — на малом ходу — к деревне, назад, подобрать потерянного ДаКосту.

Вот только деревня его встречать не спешила. Ни хлебом-солью, вообще никак. У деревенских были другие дела. Женщины суетились, поднимали плетёные щиты и крыши, восстанавливали дома. А воины собрались у околицы немалой толпой. Встали в круг, говорили о чем-то, в упор не замечая бэху, ползущую к ним на малом ходу. Эрвин заметил вождя в середине толпы. Тот говорил, долго, поднимая руки вверх, ладонями — в синее небо. На птичий манер, бахрома на вышитых рукавах трепетала на ветру, подобно перьям. Перьям с хвоста дракона, недоброй памяти жертвы недавнего дтп. Чужие слова звенели и пели, сшибаясь щелкающими согласными звуками и длинными гласными в безумный, для уха Эрвина, марш. Бэха мерно урчала на малом ходу. Переводчик в ухе хрипел и давился, вылавливая в хаосе звуков отдельные слова — «закон», «дети», «долг». Потом ещё раз «закон» в обрамлении звенящих и щёлкающих звуков. Два каких-то старых хмыря в толпе — по обе руки вождя — согласно, в такт, трясли головами. Слово «закон» повторялась часто, деды при его звуках кивали, трясли головами. Сморщенные, похожие на резные игрушки. Воины откровенно ухмылялись. При слове «долг». Напоследок вождь поднял руки, пролаял «закон» Ещё раз. Солнечный луч скользнул, кинул кровавый след на протянутые небу ладони. Толпа раздалась и Эрвин увидел — к кому обращалась данная речь.

К стайке девушек — плотной, сжавшихся в комок в кольце из недобрых взглядов. Трое или четверо — не поймёшь, стоят густо, спиной к спине. Оборванные по подолу юбки, спутанные волосы, взмыленный, запыхавшийся вид — похоже, те, что бежали от дракона по полю. У Эрвина глаза распахнулись, он замер, даже забыв на миг про педали и руль. Машина и так ползёт, а там впереди… Вождь повернулся к спасённым, что-то проговорил, сурово нахмурив брови. Согласно закивали головами старики. Механически, подобно игрушкам-болванчикам. Кто-то заплакал. Навзрыд. Одна шагнула вперёд — резко, брызгами ливня разлетелись по плечам смоляные чёрные волосы. Заговорила — быстро, глотая слова. Чертов переводчик в ухе выдал беспомощный хрип — Эрвин, не глядя, смахнул его с уха. Чужой голос метался, звенел и бил в уши крыльями вспугнутой птицы. Вождь засмеялся. Хриплым, лающим смехом, массивная челюсть мотнулась вверх, потом вниз. И ударил. Несильно, лениво шевельнув рукой. Белая трость описала в воздухе полукруг. Девушка упала. Колокольчик затих — оборвался всхлипом на переливе.

— Ты что творишь, урод! — Эрвин заметил вдруг, что кричит. Резко, не выбирая выражений. А ноги выжали одновременно сцепление и газ, движок бэхи взревел в тон словам — лютым, яростным зверем. Вождь отшатнулся. Мелкой дрожью — перья на его голове. Дернул челюстью, будто собираясь что-то сказать. Эрвин еще подумал, что челюсть у того знатная, бить будет удобно, не промахнешься. Что с правой, что с левой, а лучше с обеих. Ибо… Из задних рядов — короткий, сухой стук. Металл о металл. Передернутого затвора винтовки — сдали нервы у воина в задних рядах. Глухо взревел движок. На соснах — снайперы, в драке — шансов нет, но напугать, может быть, удастся. Рычащая, упрямо ползущая вперед бэха, вся, от колес до антенн — в черной драконьей крови напугать могла.

**

Миа, дочь охотника из дома туманного леса. Планета Счастье

Говорят, когда драконы были большие, а люди — маленькие, давно, до тех времён, когда крестовые ещё не пришли со звезд и воины ходили на охоту с луками, вместо винтовок — при великом предке законов было всего три. И дедов-законников не было, столб посреди деревни стоял, а на нем три закона великого предка рунами вырезаны. И место на том столбе оставалось, иначе Уго-воину негде было бы имя любимой вырезать. Рассердился великий предок тогда и столб на небо забрал, чтоб неповадно было. И законов с тех пор развелось столько, что все вырезать — деревьев в туманном лесу не хватит, одни пеньки останутся. И все, что ни возьми — древние, да справедливые, старейшины, вон, даже кивать устали, вождю вторить, «да да» говорить. А тот и рад — льет речь, заплетает. Если бы он так прицел брал, как слова складывает — не летать дракону над деревней. Курец он драный, как крестовые люди говорят. Надо было к ним уходить, когда звали.

А теперь…

А теперь в петлю те речи сливаются. Мне. Да подружкам моим. Если послушать что вождь говорит, я закон нарушила. Древний да справедливый, старейшины подтвердят, если не устали. Нельзя, де в полдень по полю ходить, под солнцем, беду искать да тварь крылатую на деревню приманивать. А как не ходить, если надо? Да и драконы те уж и не летают почти. Вот, как крестовые люди винтовки нашим воинам продали — так и не летают. А теперь, я с подружками, виновата кругом, выходит. Ой, как люто виновата, вождь говорит. Кругом.

А вождь, собака, руки к небу поднял, предком великим поклялся, да приговор объявил. Штраф. Сотня крестовых лаков. Воинам, стае его верной, на патроны. Не позднее вчерашнего дня.

«Да он ополоумел, курец драконий, столько люди не зарабатывают», — дёрнулась было я поругаться, а потом глянула — на руки его поднятые, все в солнце закатном — будто в крови, в глаза наглые да улыбающиеся, да рожу — спокойную слишком. Глянула, да поняла. Какой закон, к предку великому, древний, если лаки крестовые люди вместе с винтовками сюда принесли?

Чушь это. То есть, не чушь, совсем не чушь. Понятно, теперь, откуда у вождя ружье золочёное, хитрое, почему клуши его в шёлк непромокаемый обрядились.

Продал ты меня, вождь, продал, вместе с Лиианной — гордячкой, да Маарой — хохотуньей маленькой. И даже догадываюсь, куда… К мужу тысячи жен — тысяча первой. На плантацию, алый цвет собирать…

Не хочу…

И Лиианна — красивая она. Красивая, да упертая, убьют её там. Просто убьют. И Маар — маленькая совсем…

Не хочу…

Что-то течёт по лицу. Густое, липкое. Противное, как… Кровь. Даже не заметила, кто и как ударил. Просто, толкнулась вдруг в спину земля. И мир вокруг затянуло пеленой. Соленой и горькой. Слезы в глазах. А вождь стоит, зубы скалит, ухмыляется. Видел бы это отец покойный — жить вождю ровно миг. Два — сколько надо, чтобы ружье с плеча скинуть да передёрнуть затвор.

А теперь и не заступится никто. Разве…

Голодный, злой рёв раскидал толпу. Вмиг и не заметила, как стало просторно и пусто вокруг. Ревел зверь. Дикий, страшный зверь. Будто дракон. То есть, нет. Машина со звезд, стальная, рычащая, вся, от шипастых колес до штырей на крыше — в крови. Черной, драконьей крови. И крестовый внутри — непривычно-бледный, взъерошенный парень за рычагами. Синяк во весь лоб. Побился, должно быть, когда таранил дракона.

**

А Эрвин, вздрогнул и оцепенел. Как во сне, липком, тягучем сне. Дурной вечности за миг до пробуждения. Сбитая с ног девчонка вскочила, поднялась и — в один неуловимый взгляду прыжок — встала на пути БТР-а. Встала, протянула руку, крикнула что-то неуловимое на щебечуще-звонком языке. Эрвин, не мигая, смотрел на остроскулое, тонкое лицо, развевающиеся волосы и горящие, внимательные глаза. Смотрел и понимал, что развернуть машину уже не успеет. Ничего не успеет. Совсем. Замер, смотрел, как дурак, глядя, как шевелятся губы на тонком лице. Над тупым капотом — нож волнореза, кривой, обоюдоострый тесак. Качался, деля надвое тонкую фигурку. Истошно взвыли тормоза. Ноги Эрвина сообразили раньше головы, с маху вогнав в пол педаль. Машина вздрогнула, взревела и замерла, качнувшись взад-вперед на рессорах. Капот задрожал, коснувшись протянутой руки на мгновение. На одно.

Девчонка обернулась, подняв руку — изящная ладонь черна от масла и ала от драконьей крови — и крикнула что-то. Тонким, певучим голоском, колокольным звоном. Вождь крякнул и отступил на шаг.

— Что происходит? — за спиной лязгнули сапоги. ДаКоста нашёлся, лез через борт, шатаясь.

— Откуда мне знать? — сердито рявкнул Эрвин, вслушиваясь в щебет и рев чужих голосов, — садись и переводи давай.

— Сейчас, — протянул матрос. Еще раз лязгнули сапоги. Заскрипел развернувшись на турели, пулемет. Эрвин скосил глаза и понял, что ДаКоста пьян. В стельку. То есть в дюзу, по флотской традиции.

**

Лиианна, дочь кузнеца из дома туманного леса. Планета Счастье

Великий предок меня побери, это все Маар-чертовка мелкая виновата. Отсиделись бы тихо, так нет: «Пойдём, давай поближе» Любопытно видите ли ей, чьё имя кричали воины, ловя дракона в прицел. Как будто не понятно, чьё. Мое, конечно. Или Мии, тут надо честно признать. Вот только моё — больше. Предком клянусь, провалиться мне… а Маар я уши надеру как-нибудь, за любопытство её неуёмное. То есть нет, уже не надеру.

Сгубило нас ее любопытство. Да что я вру — не только Маар, но и моё.

Приятно же… Только толку с тех криков — ни один не попал. Горе-воины, только и хороши, что нос задирать, да затворами лязгать. Вот Уарра бы попал, обязательно. И было бы по-другому, все. Только Уарра по весне к Золотому Отцу ушел. Тайно, в ночи, с винтовкой отцовской. Жди, говорит, до лета, побьём крестовых — вернусь. Не дождалась, выходит…

.. или…

…что же это…

Поверить не могу, но у Мии получилось. Получилось, да. Встать у зверя на пути и спросить. У страшного, неживого зверя крестовых. А он склонил морду перед этой задавакой. Ответил, вроде как… Небывалое, конечно, но… получается, что бывает. Вон, драконья кровь с железной морды течёт, густая, чёрная — и ей на ладони. Вопрос задан, ответ получен. За нас троих, включая любопытную Маар. Вождь и поспорил бы, да страшно. Зверь грозный, сам по себе, да пулемет на загривке двуствольный стоит, на вождя глаза косит. Черные у него глаза, глубокие да страшные. Вождь и боится и вся стая его. Трусы. Уарра не испугался бы.

Вопрос задан, ответ получен. За всех, включая Маар-мелкую. И меня. Эх, Уарра-воин, говорила тебе — не ходи, возьму и не дождусь. В шутку. А получилось, что всерьёз. Жалко. Он бы точно дракона убил, он хороший.

***

ДаКоста захохотал. Пьяно, заливисто, шатаясь и задирая к небу худой, острый кадык. И умолк — так же вдруг, Эрвин не сдержался, припечатал его ладонью по затылку. Обернулся и заметил, что гвалт на поле утих, все замерли и смотрят на него. Три девчонки — с робкой надеждой, вождь — зло, остальные — лениво, выжидающе. Винтовки — через плечо, ладони на влажной стали затворов. Солнце сверкнуло, на миг ослепило глаза. По затылку и дальше за воротник — липкая струйка пота. Вождь поднял руку и что-то спросил. Требовательно и непонятно. ДаКоста захохотал опять, хлопнув по коленям руками.

— Что за хрень? — рявкнул Эрвин, встряхивая горе-напарника.

— Дай ему стольник, — с трудом ворочая языком ответил тот.

— Зачем?

— Не боись, брат. Тебе понравится… — шатнулся и упал спиной назад, так и не стерев с лица пьяной, дурацкой ухмылки.

Эрвин огляделся, пересчитал глазом воинов с винтовками — жаль, много, в одну очередь не положишь. Потом сжавшихся перед капотом девчонок — как-то не по себе их здесь оставлять. И напоследок — широкую, квадратную челюсть вождя. Просит доброго кулака — теперь, даже больше, чем прежде. Руки сведены на груди, глаза сужены в нитку. Ждёт. Эрвин порылся в карманах, нашёл хрустящую, мятую бумажку, протянул. Как раз местный стольник, мятый и жёванный. Случайно в карман завалялся. Вождь важно кивнул. Толпа загудела и разошлась, разом потеряв интерес к Эрвину и бэхе. А девчонки полезли внутрь, уверенно, будто имели на это право.

— Что за хрень?

— Культурные особенности… — пробормотал ДаКоста во сне. Будто это что-то объясняло.

Первая девчонка — черноволосая и высокая встала на трапе, примериваясь, не зная, куда ступить. Застыла, сверкнула на Эрвина тёмными, большими глазами. Спросила что-то. Непонятно, что. Слова сорвались с губ, прозвенели в воздухе малиновым звоном — непонятно, загадочно. Эрвин машинально кивнул. Протянул руку. Ее рука легла в ладонь Эрвина — крепкая и тонкая. Сильная. По коже — колдовским потоком плывет солнечный свет, дробится, мигает в тонких линиях татуировки.

«Миа» — сказала она, сверкнув на Эрвина ресниц — лукаво и весело. То-ли представилась, то-ли послала подальше. Не поймешь.

Вторая — гибкая и тонкая, руку Эрвина проигнорировала. Взлетела — кошкой — наверх, уселась, сложив руки, фыркнула недовольно. Большие лиловые глаза — красивы и злы. И зрачки, тоже как у кошки — в нитку. Золотую, тонкую нить.

«Лиианна» — сказала первая, показывая на вторую. Видимо, все-таки имя. Очень приятно, конечно. Лиловоглазая так не считала, явно, но и бог с ней.

За ухом — лязганье, стук металла и радостный визг. Эрвин обернулся — рывком, на месте. И замер. В лоб ему смотрел кольт-браунинг, обеими своими дулами, точно глазами. Третья девчонка лихо вскарабкалась по броне, уселась турель и увлеченно крутила рычагами. Предохранитель на кольте — для детских пальцев слишком тугой. Наверное. Эрвин осторожно выдохнул. Миа погрозила малышке пальцем, рассмеялась и сказала «Маар».

— Должно быть, так зовут мелкую бестию — подумал Эрвин, осторожно снимая ту с огневой точки.

Эрвин потряс головой, но ничего умнее, чем «валить прочь отсюда» не придумал. От посапывающего в углу ДаКосты толку мало, от электронного переводчика — ещё меньше. Язык жестов ничего не дал — то-ли Эрвин махал руками неправильно, то ли девчонкам было все равно куда ехать. Не совсем все равно — предложение вернуть всех назад встретило строгий отказ. Немой, но очень выразительный.

Миа достаточно похоже изобразила вождя, с его челюстью, назвала его «курец» — трижды, для верности. Мелодично и звонко, Эрвин не сразу узнал грубое земное ругательство. Потом — ладонью по горлу. Тоже три раза, для верности. Универсальный жест, Эрвин его узнал и больше глупостей не спрашивал.

Вместо этого попробовал спросить — а что, собственно, надо? В ответ Миа рассмеялась и ткнула пальцем. Лиианна фыркнула рассерженной кошкой. Линия от тонкого пальца проходила Эрвину через грудь — в бесконечность. Эрвин решил, что это означает «пора валить», отвернулся и сел за руль машины.

В переводчике есть запись, на базе можно расшифровать. Там будет видно. Движок взвыл, машину качнуло — слегка. Обалдевший Эрвин слегка не вписался в поворот, наехал колесом на смятую драконью тушу. Колеса чавкнули — глухо, как по болотной траве.

— Уступайте дорогу спецтранспорту, — злорадно ухмыльнулся Эрвин, нажимая на газ. Машина летела от деревни прочь — через поле, к берегу и морским волнам. К своим. Мотор тихо гудел, корпус плавно качался. Эрвин аккуратно скосился назад — не выронить бы нечаянных пассажирок. Нет, сидели крепко, все, даже мелкая. Странные они… Эрвин пригляделся и понял, что ещё было странной в этой троице — все видимые им туземцы были татуированы до глаз а у этих все руки в тонкой вязи, а лица чистые. Совсем. Алые точки у глаз и все.

— Странно, — подумал было он, но тут машину тряхнуло и сильно — поле кончилось, бэха въехала в лес и Эрвину волей-неволей пришлось схватить руль покрепче.

**

Маар, дочь травницы, дом туманного леса. Планета Счастье

— Ух ты! Сколько раз крестовых просила покатать — ни разу не брали…

***

Эрвин Штакельберг, волонтер флота. Новая Лиговка, планета Семицветье.

— Вот тебе и сгоняли за водкой по-быстрому.