Культурные особенности – II. Божья воля

Александр Зарубин

Продолжение битвы за райский мир. Когда Эрвин Штакельберг сходил на берег этой планеты – ненадолго, в отпуск после длинного и изматывающего перелета, с него взяли подписку с обязательством «хранить мир и уважать культурные особенности туземного населения».Культурные особенности уважать надо. Волонтер убедился в этом еще в первую ночь, когда неосторожный сон на траве обернулся тремя женами в паспорте. Но с остальным…Война давно здесь идет в полный рост, и горе тем, кто не хочет этого видеть.

Глава 4 Пабло. Состав семьи

Уже третий день Пабло ДаКоста пытался напиться. Не получалось. «Даже странно», — удивлялся бравый матрос. Над головой, по сини неба плыл стальной серый клин. GS VENUS парил в вышине, в рамке из влажных зеленых веток. Покачивался, словно еще ждал обратно Пабло ДаКосту, своего матроса первой статьи пятой боевой части. Но, еще подождет, а мы пока.… И вообще, Пабло ДаКоста пока еще в отпуске. Только выпить здесь нечего, жаль. Обычно такие идеи Пабло реализовывал мгновенно. Но сейчас — сейчас, во первых, вокруг него были не серые переборки родного корабля а зелёные джунгли, затхлые, тихие и шелестящие опасностью на ветру, во-вторых… Над головою качались небо и толстые ветки, сидение под ДаКостой ощутимо трясло, трехсотсильный движок бехи мерно рычал ему в ухо. Бэха шла — наугад, без дороги, давя ветки и раздвигая кусты тяжелым ножом волнореза. Абы куда, лишь бы подальше от места засады. Над лобовым стеклом впереди — темная фигура. Эрвин на месте стрелка. И он не старшина, стукнет сразу, без сантиментов. Нервный он в последнее время стал, совсем характер испортился. С тех пор, как…

Додумать Пабло опять не успел — бэху мотнуло, колеса чавкнули, глухо лязгнули рычаги. Из-под колес, фонтаном, брызнула жидкая красная грязь. Движок истошно взвыл и затих. Долетел приглушенный ладонью мат — от носа, спереди, с места стрелка. Миа запричитала. ДаКоста обернулся — как раз вовремя, чтобы поймать взглядом сурово сжатые губы и волосы ершиком — уже все в грязи. Эрвин как раз спрыгнул вниз, под замершие колеса машины. Красно-бурая жидкая грязь довольно чавкнула, взлетая в воздух, и принялась с энтузиазмом засасывать флотские сапоги. Шелестели толстые листья, негромко журчала потревоженная вода. Капли звенели и падали с деревьев вниз, разбиваясь. Колеса провернулись, без толку взрыв алую грязь. Эрвин — тоже уже весь алый до пояса — сердито махнул Мие рукой. Движок чихнул и затих под мелодичные, но беспомощные причитания водительницы. Эрвин вырвал сапог, осмотрел ушедшие в грязь по оси колеса, присвистнул, пригрозил опять кулаком — за баранку, Мие, виновато разводящей руками в водительском кресле. Заходящее солнце растекалось блеском по земле, плескало золотым светом с вершины холма. Поток прошел с гор — недавно, оставив на их пути озера вязкой багровой грязи. А ветер припорошил их ковром веток и зеленой листвы — аккуратно, будто ловушку бэхе готовил.

Лязгнул стопор — ДаКоста в два удара ладонью сбил и сбросил вниз заначенное как раз на такой случай бревно. А потом спрыгнул сам. Чавкнула алая грязь, захлюпала в сапогах липкая, теплая жижа — как показалось матросу довольно и с энтузиазмом.

— Дядя Пабло, а вы на черта похожи, — окликнули его спустя полчаса. Веселым, звенящим озорными струйками голосом. Спустя полчаса, когда они с Эрвином уже с грехом пополам затолкали под колеса бэхи бревно, позволив Мие вытащить бтр задним ходом. А потом вытащили и само бревно, загнанное в грязь колесами тяжелой машины. Потом понаблюдали, как бэха пробирается сквозь красно-бурый поток — теперь осторожно, по краю, подняв волнорез и таща на сцепке древний трехосный грузовик со Станиславом за рулем и туземным коммандо в кузове. Старый Яго так и не повернул головы, сидел неподвижно — даже когда Станислав зевнул и его машина, под брызги и вой разбрасывающих густую жижу колес, опасно накренилась над ямой. Эви тревожно свистнула, помахала рукой, Миа довернула руль бэхи, дернула, добавив газ — и, под разочарованный хлюпанье и потоки брызг, красная грязь выпустила обе машины на волю. Эрвин запрыгнул на борт. ДаКоста — за ним, обтрясая с сапог пласты земли — темной, влажно-бурой и алой. Назад, на свой пост в корме, у рампы тяжелой десантной машины. Присел, облокотившись о борт и вытянув под солнце намокшие, тяжелые сапоги. Протер рукава — форменная рубашка на глазах меняла цвет, превращаясь из зеленой с пятнами алой грязи в равномерно-неопределенно-бурое нечто. Пробурчал под нос неизменное: «обсохнет — само отвалится» и махнул рукой. От носа машины летел тихий и вежливый, но довольно оживленный спор. Эрвин изгваздался не меньше него, но, на свою беду, залез на место стрелка, куда ближе к Ирине Строговой. Не вытерев сапоги. И ему сейчас за это выговаривали. Вежливо, но с пальцем, угрожающе поднятым вверх. Строго, под стать фамилии. Закатное солнце играло на пере в ее волосах, пуская в глаза игривые зайчики перламутра. Птица кричала вдали. А карие глаза сурово стянуты в нитку. Хорошо, что она далеко, почти у руля, а в середине машина плотно завалена всякими нужными ящиками. Не видно, если что. Миа чуть приглушила мотор, украдкой смахнула грязь, всунула Эрвину в руки термос с дымящимся чаем. Тот кивнул. Солнце сверкнуло, подсветив алым пятна земли на волосах. ДаКоста аккуратно спрятал за ящик грязные сапоги и подумал, что хорошо бы это дело запить. Сейчас. Во флотскую норму, душевно, как после работы водится. Благо Ирина занята, солнце еще светит на небе, и фляжка сорокоградусной спрятана загодя в надежное место, а место это совсем даже недалеко. И тут его дернули за рукав. И окликнули — голосом веселым, звенящим по туземному: ручейком на камнях.

— Дядя Пабло, а вы на черта похожи…

Голосок тонкий, звенящий и, на туземный манер, мелодичный до ужаса. ДаКоста повернул голову. Быстро, пока за волосы дергать не начали. Мелкая Маар. Шустрая, смешная и неимоверно любопытная туземная особа восьми — на матросский взгляд — лет. ДаКоста уже рассказывал ей, и не раз, что звездные едят детей. Жаль, но мелкая ему почему-то не верила.

— Дядя Пабло, а вы на черта похожи…

— Бу, — ДаКоста честно сделал в ответ страшную рожу: вытаращил глаза, и скривил рот в то, что по идее должно было быть зверским оскалом. Хорошая попытка, но не сработало. Или сработало наоборот: Маар засмеялась и пошла дергать ДаКосту за рукав с утроенной силой.

— Дядя Пабло, нарисуй дракона…

Листов в блокноте осталось мало, и те Пабло пытался беречь. С переменным успехом — когда надо Маар могла дать фору иным флотским интендантам — по настойчивости. Но попробовать надо:

— Щас… Домашку сделала? Сейчас «Венус» зайдет, остановимся — тетя Ира проверять будет.

Вместо ответа — старательно показанный язык и искренняя, на вид, обида:

— Сделала. Усе.

ДаКоста лениво усмехнулся:

— Покажь…

— Вот еще. Сказала же уже… И вообще — нарисуешь дракона, тогда покажу.

За лесом взревел натуральный дракон. Глухо, раскатисто, как грузовой флайер на взлете. Затряслись, попадали с веток на головы листья — дружно, будто сама земля затряслась. Дракон, Сотрясатель точнее — этих гигантских двулапых зверей тут иногда так называли. Далеко и не страшно — Маар даже не повернула головы. Чистые листы в блокноте, вроде, еще оставались.

— Что Ирина задавала-то?

— Состав семьи расписать. На двух языках. Только… Дядя Пабло, на нашем я сделала, а на звездном не смогла. У вас таких слов и нету…

— А словарь? — Пабло старательно изобразил удивление. Планшетку со словарем Ирина мелкой туземке уже показывала. Только ненадолго — мудреные защиты от дурака с трудом держали натиск туземного любопытства.

Но Маар изобразила обиду всерьез:

— Вот, гляди…

Тут Пабло сунули под нос тетрадь. С аккуратно (рукой Ирины) расчерченными полями и совсем неаккуратными, но буйными, завивающимися во все стороны строчками. Дикая смесь — кляксы, рисунки, земные слова тянутся слева направо, вперемежку с туземными рунами — те шли сверху вниз, сплетаясь с буквами на манер сканворда. Сверху — аккуратно подчеркнутое: «Домашняя работа». Снизу — все вперемежку и вразнобой. Вверху листа Эрвин: рисунком, неумело в пару штрихов. В шляпе, глаза большие, упрямые. И удивленные донельзя. А вокруг куча игривых стрелочек. Шарж получился смешной, Пабло хмыкнул и показал Маар большой палец. Посмотрел ниже. Увидел свое имя, хмыкнул было опять. А потом желанье хмыкать отпало.

— О черт, — тихо подумал он. Понимая, что очень хочет выпить. Вот прямо сейчас. Свернуть голову пробке, запрокинуть к небу подбородок, приложить холодное стекло к губам. Сделать глоток. Душевно, до огня в глотке и ватного кружения в мозгу. Может, память прочистится. На листе, рядом с его именем — уж больно знакомый иероглиф. Туземная руна «Хай». Или, по земному — «женатый».

— Это что? — спросил он, гадая, куда делась память, и когда он успел пропить такое событие.

Мелкая вздернула нос:

— Так правда же.

От руны — линия, тянется наискось, упираясь в знакомое туземное имя. От сердца чуть отлегло. «Мелкая тататорка» или «болтушка», всего лишь. Укороченный дробовик флотского образца. Его, Пабло ДаКосты личное оружие. Буйное туземное воображение мало того, что присвоило изделию заводов «Итака мануфактори» имя и женский род, так еще и мужа подобрала соответствующего. По руке, чтоб удобно в ладони лежала. Культурные особенности, пута их мать… Впрочем, у местных в языке просто нет среднего рода. Везущей их бэхе, к примеру, тоже не повезло. У той на лобовом и антенне, рядами — гирлянды шевронов, белых и жёлтых праздничных лент. На рисунке Маар витой зигзаг соединял БТР-82 с веселой туземной Мией. Руна «шай» в окружении точек — уточняющих слогов. Все вместе: «Младший любимый муж». Судя по довольному урчанию дизеля — еще как любимый.

— И как, Дядя Пабло это все переводить?

ДаКоста лишь плечами пожал. Вернул лист:

— Никак, у нас таких слов и впрямь, нету…

— Ой, бедные. И как вы там, на звездах, живете?

Пабло аж усмехнулся. Действительно, как? Как только Эрвин раньше жил без старшей любимой жены с правом выноса мозга? Иринин туземный титул, если что. Или похож — у Пабло болели глаза, разбирать все туземные завитушки. Но логично — мозг Ирина и без титулов вынесет, а так хоть порядок есть. Мозг, в конце концов, у Эрвина один, а жен на схеме у него теперь много. Недаром у рожи на шарже настолько удивленный вид. «Слишком», — буркнул ДаКоста под нос и невольно скосился — за спину Маар, в глубину кузова. Миа — впереди, за рулем, ведет машину, тихо напевая вполголоса. Эрвин почти над нею, за пулемётом, в кресле стрелка. Ирина — тоже рядом. Один он, ДаКоста, изображает наблюдателя у рампы, на самой корме, подскакивая всякий раз, когда тяжелую машину трясло и бросало на ямах. А между ними — посредине бывшего десантного отсека бтр-а валялись сложенные в штабеля тюки и ящики со снаряжением. Аккуратно, в два ряда, застелены брезентом и закреплены. И спальник — наброшен сверху. Подоткнут, лишь сквозь клапан бьется черная прядь. И вздымается иногда — нечасто, в ровный ритм человеческого дыхания.

— Как она? — ДаКоста аккуратно кивнул, показывая на спящую под покрывалом девушку.

— Лиианна? Да пока спит, — отозвалась Маар с всем веселым равнодушием молодости, — ей мама Ира что-то вколола. Говорит — до вечера. Стресс, говорит, только я не поняла. Расскажите, дядя Пабло, это магия?

— Нет, ругательство.

Дядя Пабло лишь устало махнул рукой. Лиианна в последнее время — после Фиделиты, если быть точным — была совсем плоха. Не физически — анализатор из флотской стандартной аптечки в ее сторону упорно мигал зеленым. Но психически — с головой у девушки было что-то явно не то… Она вдруг начинала говорить невпопад, застывала на ровном месте и смотря в никуда большими, невидящими глазами. Так, что ДаКосте временами приходилось волочь ее на себе. Не то, чтобы он сильно против этого возражал… Даже наоборот, сильно не возражал — так удобно лежала в руках ее точеная, теплая в ладонях фигурка. Так приятно пьянил, кружил голову цветочный дух от волос. И так доверчиво бились в ладонь теплые, острые жилки пульса. Но не в боевой обстановке же, когда бэха на взводе, Эрвин кричит матерно из-за пулемёта, а с синего неба на них пикирует флайер с перечеркнутой молнией. Это было вчера.

А сегодня утром произошло вообще непонятное. Завтракать к общей поляне, где кашеварили Миа с Ириной и юлой вилась рядом мелкая Маар, Лианна не пошла, хоть и звали. Услышала, увидела приглашающий взмах рукой — но скользнула в сторону, затаилась за разлапистыми зелёными ветками. ДаКоста это заметил, прочим было не до того. Эрвин и Яго обсуждали предстоящий дневной марш. Деловито, обстоятельно, разложив карту прямо на зеленой траве. Судя по размаху пальцев — им предстоял долгий марш. Очень и очень долгий.

«Когда еще подвернется возможность нормально поесть», — подумал враз заскучавший ДаКоста, подхватил с земли пару плошек и пошел. Мимо, не слыша окриков, к кустам, где укрылась Лиианна. Нашел почти сразу — она так и сидела, подвернув ноги и прислонившись спиной к толстому, увитому зелёным мохом стволу. Неподвижно, утренний ветерок, играясь, спутал ей чёрные волосы — смешал с листвой, раскидал, укутал пеленой по плечам. По зеркальной коже, отблеском — пряная зелень листвы. А карие, большие глаза неподвижно глядели в синее небо.

— Эй, это я. Жратву принес. Надо, — окликнул ее ДаКоста тогда, боясь, что опять не услышит. Уж больно тоскливый был взгляд. Мимо его плеча, вверх в высокое небо. Но нет — встряхнулась, свела глаза, улыбнулась даже — мягкой зеленью мигнуло в уголках глаз рассветное солнце. Сказала: «конечно». И голос нормальный был. Вроде. Звенящий ручейком в листве голосок. От сердца немного, но отлегло. Зря. Все было хорошо, пока ДаКоста не сунул ей в ручки судок и ложку.

«Ложка, как ложка, нормальная вроде» — все думал оторопело ДаКоста. Потом уже. Деревянная, гладкая, с изящной резьбой по ручке. Дева, ведущая коня в поводу. Герб Фиделиты, ДаКоста подобрал ее на развалинах, в самом начале войны. Лианна машинально взяла. Даже сказала: «спасибо», посмотрев ДаКосте в глаза. ДаКоста еще мельком подумал, что сегодня хороший день. Как раз в тот момент, когда Лиианна перевела взгляд вниз, на ладонь. И тут ложка, обиженно звякнув, улетела в траву. А ее вдруг затрясло — мелко, страшной ДаКосте, бешеной дрожью. Глаза распахнулись, руки охватили плечи, сошлись в замок на груди. Беззвучно… губы запечатало судорогой, стянуло в тонкую белую нить. И от глаз потекла темнота. По зеркальной, мерцающей колдовскими искрами туземной коже, волной от век — туманная серая хмарь, на глазах наливающаяся чернотой ночи.

ДаКоста не помнил, как закричал тогда. Или не закричал. Просто — под ухом затрещали ветки, забухали сапоги. Кто-то крикнул сзади «держи». Голос дрожит, щербится как треснутый колокол. ДаКоста прыгнул вперед, потянулся, ухватил Лиианну за плечи. Но удержать… Удержать Лиианну оказалось дико и страшно непросто. Будто змею или пожарный шланг под давлением. Бешенным, готовым взорваться. Лиианна отбивалась — невидяще, слепо, как бешеная. Будто ее и впрямь укусила змея. ДаКоста держал, но с трудом. Эрвин помог, а потом подбежала Ирина с аптечкой. Щелкнул инъектор, зашипел, забулькал в склянке раствор. Лиианна обмякла. Вдруг, будто из шарика выпустили воздух. Растаяла, стекла с кожи серая мгла. ДаКоста пошатнулся, растер ладонью скулу. Полосами по пальцам — алый кровоподтек. Своя или… Сердце глухо ухнуло, раз и другой. Спящая дышала ровно, кожа переливается, мерцает по-прежнему. Отлегло. Своя, значит, кровь на ладони. Но с тех пор Лиианна не просыпалась.

— И что теперь с этим делать? — угрюмо думал ДаКоста, глядя, как шевелит клапан мешка ровное дыхание. Слава Гваделупской деве и ее розам — такое же ровное. Спит…

— Дядя Пабло, нарисуй дракона, — это мелкая Маар. Заметила, что дядя Пабло заскучал, и ловким тычком в плечо вернула к действительности.

Благо натура есть — бэха как раз проезжала долину. Узкий, весь в золотистом туманом провал между крутыми, одетыми шелестящим лесом холмами. Вдали, неясно — приземистая чёрная тень. Алый закат горел ореолом, языком пламени вокруг треугольной башки. Когтями по позвоночнику — вибрирующий, низкий рев. Сотрясатель угрюмо ворчал, бодая лбом стальные ежи заграждения.

Эрвин развернул пулемёт. ДаКоста достал карандаш, чистый лист и пошел малевать под сосредоточенное сопение под ухом — мелкой Маар, скрип деревьев, двутавровых балок — ежей, и злое рычание невольной «натуры».

«Венус» заходил — как луна на земле, в короне ярких солнечных бликов. Эрвин махнул Мие — на поворот. Скоро привал. Готовый рисунок торжественно вручили мелкой. Вместе с огрызками карандашей — желтого и синего. Раскрашивай, мол… Маар улетела прочь. Сотрясатель внизу повернул голову, взревел ей вслед — должно быть почуял, что сейчас сделают с его портретом. Вообще-то зверь он коричневый был. Коричнево — песочная, бородавчатая шкура, алая пасть, клыки — желтые, изогнутые… ну и Санта-Муэрте с ним, карандаши у Дакоты почти закончились.

Беха качнулась, уходя в поворот. Упал полумрак: влажно-зеленый, шелестящий на ветру полумрак горного леса. Карандаш в руках плясал, выводя на листе что-то совсем несуразное. Хотел себя, любимого с «тараторкой» в руках. А что, учитывая разговор с Маар и приписанную им туземцами близость… Вот только мозги отвлеклись и руки машинально пошли рисовать совсем другое. У этого «другого» были большие и испуганные глаза, острая, призывно торчащая грудь, вздернутый нос, и волосы — черные, вились, ложились волной на плечи.

Машину качнуло. Под ухом — сердитый, рассерженный фырк. ДаКоста поднял глаза — и увидел тот самый вздернутый нос и глаза. Такие же большие… Только сейчас они были злые и заспанные. Лиианна проснулась. Смерила его взглядом, фыркнула обиженным ежиком и отвернулась, охватив плечи руками.

Проснулась — это хорошо,

Только почему то опять захотелось напиться.

— Неудачный день.

Буркнул ДаКоста под нос, сложил блокнот. И потянулся — в угол, за ящики, вниз, там, где в щели пряталась заветная фляга. Раньше на ней сидела Маар…

А теперь шипенье полоснуло по ушам и пальцы замерли в воздухе, не дотянувшись пары сантиметров до заветного горлышка.

Змея.

Небольшая змея подняла голову и зашипела. От горлышка фляги — ДаКосте в лицо. Изумрудно-зеленая змея. Туземный грузовик прошел мимо, Эви помахала рукой. Змей встал на хвост, зашипел, приветствуя королеву. Мелькнул раздвоенный язык меж клыков — близко, едва не коснувшись пальцев

«О, черт, — подумал ДаКоста, осторожно пряча руку назад, — Прямо планета чудес. Если тут по будням такое — что же в день мертвых творится?»