Культурные особенности – II. Божья воля

Александр Зарубин

Продолжение битвы за райский мир. Когда Эрвин Штакельберг сходил на берег этой планеты – ненадолго, в отпуск после длинного и изматывающего перелета, с него взяли подписку с обязательством «хранить мир и уважать культурные особенности туземного населения».Культурные особенности уважать надо. Волонтер убедился в этом еще в первую ночь, когда неосторожный сон на траве обернулся тремя женами в паспорте. Но с остальным…Война давно здесь идет в полный рост, и горе тем, кто не хочет этого видеть.

Глава 3 Эрвин. Семейство

— Да черта с два…

Это ругался Эрвин Штакельберг, волонтер флота — глухо, сквозь сжатые зубы. Далеко, лежа на сырой листве, вытирая рукавом мокрое от рассветной росы ложе винтовки. Длинноствольной пятизарядной винтовки туземного образца, по имени «Лаав Куанджало». Имя это — в три слога, выбито рунами на полировке цевья. Вороненая сталь, белое дерево ложа, изящная черная вязь. В два ряда — колючие изломы засечек. Знаки побед. Мелкие, блестящие радугой капли на дуле — роса. Счастье — влажная планета. Эрвин потянулся, вытер ладонью вороненую сталь, аккуратно пристроил ствол на сук дерева. Проверил прицел.

К Эмми Харт это не относилось. Совсем. И вообще, все это было далеко от нее — тысячи километров на юг и восток от скользящего над холодной водой экраноплана. Над острыми скалами побережья, мимо плоских, покрытых высокими соснами гор, деревень, холмистых предгорий и увенчанных латинскими крестами городов — на южную, заросшую густым влажным лесом равнину. Здесь солнце — палило с неба, пот струился и заливал глаза, высыхая — выступал едкой солью на вороте легкой рубашки. Лес вокруг шумел на тысячи голосов — птицы бились, кричали на ветках вверху, шуршали на ветре густые, мясистые от влаги листья. Серебристые поверху и влажные, зелёные внизу. По ушам хлестнул треск — протяжный, оглушительный треск. Затряслась лохматая крона вдали. Крикнула, взлетая, алая птица. Дерево впереди закачалось и рухнуло, подмяв кроной шипастые, в рост человека, кусты. Взлетели облаком тонкие листья, птица заорала, забила крыльями вдалеке. Другое дерево, рядом, треснуло, переломилось и рухнуло тоже, обдав лежащего на земле Эрвина потоком листьев, щепок и шелухи. Глаз невольно сморгнул — в земле перед ним воткнулась, задрожав, острая белая щепка. Вся в соке, вон как блестит. Зеленая стена леса перед глазами разорвалась, лопнула, сверкнув сизым солнцем на тусклой стали брони. Украшенной алой перечеркнутой молнией.

«Да черта с два» именно ей и предназначалось.

Теперь, на прогалине, он был виден ясно — малый, машин в десять, конвой. Легкий шагающий танк впереди — угловатая бронекабина, на двух тонких железных ногах, похожих на птичьи. По бокам, как руки, сжатые в кулаки — или короткие крылья — оружейные пилоны, пушка и пулемёт на внешней подвеске. Пилот на глазах Эрвина откинул колпак, высунулся, аккуратно глядя под ноги, на преградившее дорогу бревно. Щелкнул манипулятором — пятипалой железной клешней. Эрвин подтянул бинокль к глазам, посмотрел на машину — толстые плиты брони были наварены встык, грубо и без порядка. Швы закрашены краской, на крыше, поверху — алые ленты и резные морды зверей. Не танк — переделанный на скорую руку портовый погрузчик. Но пушки на подвесках были фабричные, грозные. Полицейские тяжелые лазеры и стомилиметровые безоткатные стволы. Свистнула птица, вверху, в небе, за зеленой листвой — замерцали, налились светом тонкие серебристые полосы. Загудела сирена, пилота на поляне окликнули. От задних машин — привычных для этой планеты трехосных тяжелых грузовиков с косами на радиаторах. Пилот обернулся, впереди загорелся спор — бессмысленно долгий туземный спор. Люди с молниями на лицах говорили — промеж себя, показывая пальцами то на часы, то в высокое небо. Шелестела листва. В уши — вкрадчивый стрекот. Мазнуло холодом по руке. Эрвин отвернулся, глянул влево на миг — перед глазами, встав на хвост, закачалась змея. Тонкая, радужная змея поднялась из травы, внимательно глядя на Эрвина большими черными, без зрачков глазами. Птица кричала и била крыльями в вышине. Эрвин посмотрел и кивнул. Аккуратно, будто ответил. Змея зашипела, птичий клик — в ответ с вышины. Тихо лязгнул, скользя в ладони, шарик на рукояти затвора. Там, впереди сверкнул лазер, взвыл натужно мотор, танк замер, толкая бревно пятипалой клешней — манипулятором.

В перекрестье медленно вплыла широкая смотровая щель. Птица в вышине каркнула, змея зашипела, палец мягко вдавил на крючок. И на тусклой стали брони вспыхнул ослепительно-рыжим комком след зажигательной фосфорной пули.

Затвор качнулся, тихо лязгнул в ладони — «клац-клац», загоняя вторую пулю в патронник. Дуло чуть опустилась, ловя в прицел оскаленную красную морду — лик демона на стыке бронепластин. На сизой стали вспыхнула искра, приклад мягко толкнулся в плечо. И — сходу — третья, туда же. Хищная морда разлетелась осколками, от треснувшей стали пополз в небо густой сизый дым. Мотор взвыл — танк дернулся и замер, дрожа и качаясь на покалеченных лапах.

Ноги машины не гнулись — вообще.

«Швы варить надо лучше, — подумал Эрвин, смаргивая с глаз злую, мстительную ярость, — а не демонов куда попало лепить»

Глухо застучал пулемет. Замелькали тени вдалеке — солдаты с перечёркнутой молнией на рукавах прыгали прочь из машин, рассыпались, залегали в траве, наугад поливая автоматным огнем кусты и зеленые, дрожащие на ветру ветки. Птица опять прокричала вверху — в третий раз. Мелькнула яркая искра, вспыхнула одна из машин. Закачалась, налилась огнем и лопнула, исчезла в лохматом огненном шаре. Топливная капсула, прямое попадание. Ярко-рыжее пламя прянуло в небо, черный дым закружился столбом. Серебристые инверсионные полосы в небе снизились, сложились в мерцающую, лунную тень. Массивная корма, острый нос — там, вдали, в вышине низкой орбиты плыл G.S. Venus. Его корабельное величество, федеральный межзвездный транспорт. Эрвин, волонтер флота сошел с его борта две недели назад — в отпуск. Две недели, хотя уже кажется, что вечность. Перед выходом усталый офицер взял с волонтера подписку тогда — строгую, под угрозой ареста, высылки и лишения прав.

«Хранить мир и уважать культурные особенности туземного населения»

Второе еще получалось. А вот первое…

Рванул воздух ружейный залп. Еще одна машина полыхнула вдали. Дым плеснул вверх — столбом в блеклое синее небо. Туда, где «Венус» плыл прямо над их головой. Неторопливо, в сияющей короне гало — облаке вторичного газа. Свет мерцал на броне — Эрвин с земли, конечно, деталей видеть не мог, но хотелось верить, что там, наверху, щелкают, фиксируя вспышки и дым камеры дальнего наблюдения.

— Надеюсь, вы там не ослепли…

Прошептал он, аккуратно отводя глаза вниз, назад на землю. Змея зашипела в ухо, свилась, ударила о землю хвостом — тонким, звенящим яркой медью чешуек. Эрвин кивнул и пополз по траве назад. Вовремя — там вдали, кто-то встал во весь рост, заорал. Сверкнул кривой нож, пластая на дольки воздух. Чужой лейтенант. Волосы свиты рогами на голове. «Перечеркнутые молнии» завыли в ответ, поднимаясь для контратаки.

Война за «Счастье» началась неделю назад.

Непонятно с кем.

Леса горели, по кустам и зарослям нежной листвы гремели залпы старинных туземных винтовок. Один день горизонт был в дымах — весь. Черных и сизых дымах от горевшего топлива. Поселки, деревни, пункты сбора листьев «тари». Потом очистился — тоже разом. Должно быть, здесь, на юге все, что могло гореть — уже сгорело. У Эрвина на глазах. И армия — настоящая армия лесных дикарей — шла теперь по джунглям на север, туда, где в ясную погоду можно было видеть неяркий блеск золотых крестов на шпилях кафедрального собора Сан-Торрес Ультрастелла.

Две недели назад Эрвина послали туда. Предупредить. Вот только война догнала и — мимоходом, как ненужную вещь — отодвинула незадачливого вестника в сторону.

Родной корабль висит над головой. Огромный, все видящий и молчаливый.

В траве — шипенье и чуть слышный гремучий треск. Поле засады осталось уже позади, машины и люди скрылись за лесной зеленой завесой. Стала тихо, лишь перламутровая змея гремела, вставши на хвост — опять. И смотрела на Эрвина снизу вверх большими глазами.

— Извини, — на полном серьезе сказал он ей, прямо в эти глаза. Протянул ствол винтовки с плеча. Змея скользнула на сталь, свернувшись в клубок вокруг мушки. Белоголовая, похожая на орлана, птица парила, хлопала крыльями в вышине. Остальные бойцы ждали его впереди. Матрос ДаКоста, туземный «комманданте» Яго и его жена. А идти с полчаса, ног у змей нет и бросить подданную королевы в лесу, под сапоги бегущей сзади погони было сейчас не по-человечески.

Сказать кому…

Хотя, все, кому это можно сказать — знали и так. У змей здесь есть королева, у птиц — тоже, с недавних пор. Точнее, «говорящая с птицами», если переводить Иринин титул дословно с туземного языка. Дела. И они обе как раз варят обед — сейчас, пока их мужчины ходят по лесам, выводя под камеры «Венуса» ломящую к северу армию «перечеркнутой молнии».

Дела.

Орлан хлопал крыльями в воздухе, перелетая с ветки на ветку. Косился, мотал головой, показывая дорогу. Змея на мушке винтовки тихо шипела, качаясь и иногда поднимая на птицу глаза.

— Тихо мне, — прошипел Эрвин им. Обоим. Змеи и птицы заключили мирный договор у него на глазах, держали рамки, но шипели еще друг на друга вовсю — громко, по старой памяти. Это было привычно, не страшно, и, отчасти поэтому, дико вдвойне.

«Сказать кому — не поверят, — угрюмо проговорил он, глядя, как чистит перья белоголовый орлан, — магия».

Захрустели ветки. Завеса кустов разорвалась впереди. Эрвин обернулся было — недоумевая. По расчетам, погоня уже должна быть уже далеко, если вообще смогла пройти мимо защитной завесы из питона и пары гремучих змей повышенной — королева расстаралась — ядовитости. Орлан каркнул, повертел головой. Будто сказать хотел: вот, мол, дикие люди.

Ирина Строгова шагнула навстречу ему. Тихо — лихо стучащие каблучки на ногах давно сменились на туземные, мягкие, расшитые бисером мокасины. Расшитая туземная куртка на плечах, трепещут на легком ветру бахрома и яркие, пестрые ленты. Лишь черная, смоляная коса — по старому, закинута через плечо.

Орлан хрипло каркнул, взлетел. Змея зашипела, развернулась и упала в траву — скользнула, пестрой лентой вперед — искать свою королеву. Ирина кивнула ей:

— Эви — там, — на полном серьезе сказала она, показав тонким пальцем за спину. Змея кивнула, серьезно, будто все поняла. И исчезла в траве. Орлан сел Ирине на плечо. Та улыбнулась. Тихо так. Сказала лишь: Мой хороший…

«Магия», — сказал Эрвин самому себе, глядя, как Ира кормит с руки белоголовую хищную птицу.

И не подозревая, что цитирует черного Абима сейчас. Дословно. Впрочем, Абим спал сейчас в салоне экраноплана в обнимку с лунным ножом — тихо, тяжелым сном и знать не знал о нарушении копирайта.

— Привет, — улыбнулся ей Эрвин невольно, — просил же не ходить одной по лесу.

Орлан смерил его тяжелым взглядом из-под белых бровей. С ветвей свистнули наперебой алые и зеленые птицы. Недовольный, рассерженный даже тон. Обижаешь, мол, гражданин начальник. Наша, мол, королева, мы ее и бдим. Змея зашипела, Ирина тоже улыбнулась — в ответ, ласково:

— Все хорошо. Яго и его люди уже пришли, другой дорогой. Это ты опоздал. Как прошло?

— Две машины и танк. Точно под камеры. На рации что?

— В Сан-Торресе пустили трамвайную ветку. От рынка до квартала святой Натали. Извини, это мы их радиопередачу поймали. А на федеральных каналах тихо. Тихо, пока… — а в глазах Ирины обида и легкое недоумение. Как же, мол, так. Это был ее план. Тормозить чужие машины, подставляя армию вторжения под камеры Венуса. По идее все правильно — вот серый, мерцающий экранами стен куб наблюдательного пункта, вот пульт посредине, вот, за пультом — полусонный сержант. Кто там сейчас? Толстяк Болтон из второй смены или вечно помятый, красноглазый Финч из третьей? Сонные, небось, все. Только это неважно: камеры поймают непорядок внизу, сирена взвоет, оторвав дежурного от бутерброда с колбасой или стопки затертых, сальных журналов. Запищат телефоны, пойдет информация по палубам и этажам. От усталого дежурного рапорта: «Хрень какая-то тут, внизу». Через офицерские, строгие «разобраться и доложить по форме» — на самый верх. А там устав, инструкции и простой здравый смысл потребуют от корабельных вмешаться. Их ведь планета, как — никак. Стратегическая. Только в рациях — тишина. Где-то застряло на полушаге, между «разобраться» и «доложить». Эрвин устало пожал плечами.

— Отпуск же… На постах половинная смена и те, небось, хорошо перепилась. Проспятся рано или поздно.

Другого плана у них все равно не было. Прорваться к городам на севере не удалось, наступающая орда ломила, походя отжимая и отжимая их группу в леса к востоку. Глухой рык плыл в небе над головой. Слишком далеко, тихо, не страшно — там, вдалеке, бил хвостом невидимый за ветками хищник. Орлан хлопнул крыльями, взлетел — тяжело, разгоняя пернатую яркую мелочь. Защекотал ноздри запах — аромат дыма и булькающего над огнем котелка.

— Ладно, пошли. У девчонок обед уже, наверное, сварился.

Хрустнули ветки, вначале легонько, потом тяжело — Эрвин шагнул за Ириной вперед, на поляну их лагеря. Там и впрямь дымился очаг. Беловолосая туземка — высокая, статная, на зеркальных скулах горит руна «огонь» — выпрямилась, помахала рукой. Приветливо так. Кожу выше ботинок обожгло холодом. Змея мимоходом задела, скользнув у Эрвина между ног. Развернулась, встала на хвост, загремела — радостно, приветствуя королеву. Орлан укоризненно каркнул ей в след.

«Магия», — подумал Эрвин опять, глядя, Ирина и Эви разговаривают друг с другом. Легко, тихо, речь — как журчание, блестящий на солнце поток родника. Туземная речь, звонкая и переливчатая. У Ирины из горла — легко, будто здесь родилась, а не прилетела вместе с Эрвином на месяц в отпуск. Сам Эрвин без переводчика понять туземцев не мог, хотя даже пытался.

На поляне — дым колесом. Аккуратная, неспешная, деловая возня. Их сводная группа собиралась с рейда. Сводная, разная, но сжатая событиями в одно — Эрвин, Ирина и чернявый Пабло ДаКоста, матрос первой статьи — отпускники с корабля. Станислав Лаудон, учитель латинского языка — просто встретили по дороге. Старый Яго, истребитель чудовищ, его «коммандо» и Эви, королева змей — это он подбил на поляне грузовики, залив огнем синее, безбрежное небо. Сурово, но — на бамперах чернели кое-как замазанные христианские кресты. Трофей первого дня войны. Друга Яго «перечеркнутые» убили тогда, в Фидлите. У него на глазах, и спускать это за-так старый охотник не собирался.

И — последнее из того, что сейчас попалось Эрвину на глаза, но далеко не последнее по значимости:

Миа, дочь туманного леса. И беха, то есть списанный на гражданку БТР тип 82, старой десантной модели.

Этих двоих Эрвин не заметил сперва — восьмиколесная стальная машина спряталась от его глаз за вековым, в три обхвата стволом местного дерева. Услышал тяжелый железный лязг, шагнул в сторону и слегка обомлел. Было с чего.

Миа кормила бэху.

Стальную машину — с руки, как Ирина — птиц на поляне.

То есть не кормила, конечно — невысокая, тонкорукая и статная туземка сейчас осуществляла то, что в уставе походной службы косноязычно обозвано «процедурой заправки и первичного обслуживания боевой техники».

То есть выдвинула из-под днища машины револьверный станок и — медленно, неторопливо, загоняла в него по одной тяжелые топливные капсулы сверхвысокого давления. Движения тонких рук точны и плавны, даже торжественны. Гнезда проворачивались с тихим стуком, довольно урчал электромотор. Щурились на железном загривке стволы — два тяжелых ствола зенитного, спаренного пулемета. Трепетали на бампере пестрые ленты, трепетали темные волосы на ветру, Миа улыбалась, провожая ласковым словом каждую капсулу. «Ложечка за маму, ложечка за папу»…

Улыбка на лице пляшет — будто и впрямь похоже на то…

Капсулы были для женских рук тяжелы, но предлагать помощь Эрвин не стал. Не решился. Знал по опыту — дочь туманного леса тут же его пришибет. То есть вначале удивится, потом пришибет. Дикие люди на звездах, мол, живут, простых вещей не понимают.

На лице у Мии — татуированный соком «тари» ромб. Волонтерский знак, такой же, как у Эрвина на шевроне. И у бехи на избитой броне — он же, белой краской, в обрамлении резных оберегов и ярких, шелковых лент.

Миа поднялась, увидела Эрвина и улыбнулась.

— Удачна ли охота? — спросила она, на певучем туземном наречии. Последнее слово — звонкое, звенящее весенней капелью. Туземное Шай, то есть муж. Эрвин как слышал — все поминал про себя матом устав, инструкции и не вовремя заглючивший переводчик. Культурные особенности, мать их растак. Те самые, что уважать, в соответствии с уставом, положено. Одно радует — язык у туземцев очень певучий, плавный, за длинным словом — россыпь звенящих, непонятных машине рулад. Где то там, возможно, пряталась уточнение «бывший». А, возможно, и нет. Эрвин пожал плечами, ответил коротко:

— Да.

— Хорошо, — кивнула она. Улыбнулась. Жалеть не стала — «Перечеркнутые молнии» чуть не загнали ее на плантации тари. Повезло. Спасибо случайной встрече, Эрвину и тяжелой броне десантного БТР-а.… На которой, кстати, красуется все тот же ромб.

— Эрвин, есть иди… — окликнули его. Ирина улыбнулась ласково от костра… Потом поймала взгляд Мии, подмигнула ей и добавила. Эрвину, то же слово, звенящее бубенцами в мороз. Только огласовки в конце слогов другие. Чуть — чуть… Отчетливей, прямее и суше. Знать бы еще, что они значат, такие звонкие…

И Эрвин пошел, поминая про себя матом культурные особенности туземного населения. Все, какие есть. Ирина дала ему в руки дымящийся походный котелок — торжественно, и так же плавно.

«Как Мия — бэхе, недавно, — подумал Эрвин, церемонно благодаря, — с ума тут посъехали все с культурными, мать их, особенностями».

После туземных, зеркальных, мерцающих лиц — земной загар Ирины выглядит глубоким и черным. У нее тоже вязь по щекам. И на высоком лбу, под смоляной челкой — такой же волонтерский ромб. Хоть и странно для нее, всегда такой собранной, деловой и изящной.

Культурные особенности, мать их разтак.

Случайно же вышло.

Впрочем, зачем себе врать — только почти.