Старичок с Большой Пушкарской

Александр Житинский, 1990

«– Запомни! – сказал Билинда. – Твоя мысль – это единственное, что останется от тебя в межзвездном пространстве. Не теряй мысли, Альшоль! Не отвлекайся на пустяки, иначе твое движение замедлится. Не возвращайся мыслями к прошлому, иначе полетишь назад. Думай о будущем, и тогда ты достигнешь Земли в кратчайший срок… И все же я не понимаю, зачем ты возвращаешься на Землю, – вздохнул Билинда. – Ты ведь знаешь, что ждет тебя там? – Знаю, – сказал Альшоль. – Но это не кажется мне самым страшным…»

Глава 2

Санька закончила шестой класс с двумя тройками — по русскому языку и ботанике. Возникла перспектива ехать на дачу с дедушкой и его сестрой бабушкой Клавой.

Санька как только вспоминала бабушку Клаву, так сразу начинала дергаться. Баба Клава любила закатывать банки с маринованными огурцами и употребляла слова «намедни» и «давеча», а Санька никак не могла понять — какая разница между этими словами. Но мама все равно намеревалась упрятать Саньку на дачу, поскольку сама уезжала на гастроли со своим хореографическим кружком по старинным русским городам — Углич, Ростов, Ярославль и Мышкин.

Санькина подруга Кроша, когда услыхала про город Мышкин, чуть не расплакалась — так ей стало жаль этот город! Они в тот день сидели и обсуждали, как на лето избавиться от родственников: Крошу тащили в Крым, в пансионат. От пансионата не отвертишься, там путевки и трехразовое питание. Кроше и самой было жалко питания, если оно пропадет. Поэтому она больше изобретала идею для Саньки, понимая, что сама на трехразовое питание обречена.

— Запишись в городской пионерский лагерь при ЦПКиО, — посоветовала Кроша.

— Мама не разрешит. Она говорит, что на даче — воздух.

— А ты скажи… Скажи, что у тебя пионерское поручение! — придумала Кроша. — Запишись в отряд милосердия!

Отряд милосердия создали в школе недавно, когда узнали про это слово и стали вспоминать, что оно означает. И Кроша записалась в отряд милосердия. А Санька — нет. Раз в неделю Кроша навещала старушку Софью Романовну на Гатчинской улице, бегала для нее в магазин за кефиром и подметала коридор в коммунальной квартире, где старушка жила. Софья Романовна давала Кроше конфетку, и они прощались до следующего вторника. Кроша считала, что сеет добро и милосердие. Санька не соглашалась.

— Если уж милосердствовать, — говорила Санька, — то каждый день!

— Каждый день я не могу, — вздыхала Кроша. — У меня музыкальная школа.

И вот теперь, накануне отъезда в пансионат, Кроша со всей щедростью предложила свою старушку подруге.

— Я скажу Софье Романовне, что ее передали тебе. Будешь ходить, как договоритесь. Остальное время — твое, — сказала Кроша. — Твоя мама не станет возникать против милосердия.

— А если она узнает, что отряд на лето распущен?

— Откуда она узнает? Школа уже закрыта, Наталья Валентиновна в отпуске, — резонно возразила Кроша.

— А эта… Софья Романовна твоя… Что она заставляет делать? — закапризничала Санька.

— Что значит «заставляет»? — возмутилась Кроша. — Если «заставляет» — это уже не милосердие, а рабство! Ты должна сама! Ты теперь сестра милосердия…

— Ну, хорошо, — согласилась Санька.

Вечером того же дня Санька проверила маму на милосердие. Она так расписала немощь и болезни Софьи Романовны, что мама сдалась. Конечно, ей очень не хотелось, чтобы Санька летом болталась в городе одна, но Санька уверила, что отряд милосердия не даст ей скучать.

— Мы утром со старичками, а вечером дискотека!

— Лучше уж и вечером со старичками, — сказала мама.

Дедушка разворчался, вспомнил свое деревенское детство и зачем-то войну, но в конце концов тоже смирился. Против милосердия не попрешь.

Перед отъездом в пансионат Кроша повела Саньку к Софье Романовне. Они пришли на Гатчинскую улицу, во двор, где была навалена куча угля, и поднялись по грязной лестнице на четвертый этаж.

Кроша позвонила три раза. Дверь открыл парень лет двадцати в майке и в брюках. В руках он держал вилку. На вилку был насажен огурец.

— Софья Романовна дома? — спросила Кроша.

— Она умерла, — заявил парень и с хрустом откусил огурец.

— Как?! Я же у нее была месяц назад… — пролепетала Кроша.

— Угу, — кивнул он, жуя. — Две недели, как преставилась.

— Что сделала? — не поняла Кроша.

— В ящик сыграла, — пояснил парень. — Вы родственницы?

— Нет… Мы так… Спасибо…

Парень захлопнул дверь, и Кроша с Санькой бегом кинулись вниз. Они вышли со двора и молча дошли до скверика на углу улицы. Там уселись на скамейку и вздохнули.

— Она хорошая была? — спросила Санька.

— Не знаю, — сказала Кроша. — Постой, у нее же кошка жила! Аграфеной звали. Серенькая такая, гладкая…

— Пошли! — Санька поднялась со скамейки.

— Куда? — Кроша испуганно уставилась на Саньку.

— За Аграфеной.

На этот раз парень принял их совсем неприветливо. В руке он держал не вилку, а стакан с налитым в него красным вином.

— Ну, чего вы опять?! — закричал он.

— Мы за кошкой. У Софьи Романовны кошка была. Где она? — смело сказала Санька.

— А я почем знаю? Шастает где-то по квартире, жрать просит! — Парень пошел к дверям своей комнаты.

Санька первой вошла в квартиру, Кроша за ней. Кошку они нашли быстро. Она сидела в кухне под раковиной и вылизывала пустую консервную банку.

— Эта? — спросила Санька.

— Да.

— Пошли, Аграфена. — Санька сграбастала кошку, и они покинули дом на Гатчинской окончательно.

— Что же ты с ней делать будешь? — спросила Кроша, когда они прощались.

— Дрессировать, — сказала Санька. — Как Куклачев.

И подруги расстались. Кроша отправилась в Крым, а Санька, проводив маму в Углич, а дедушку на дачу, осталась одна с Аграфеной.

На душе у Саньки было муторно. А всему виной была мама. Уезжая, мама тоже решила проявить милосердие и оставила Саньке вязаный шерстяной жакет, почти совсем новый, чтобы Санька передала его Софье Романовне.

— Зимой ей будет холодно, — сказала мама. — Вот и погреется.

Санька даже вздрогнула от этих слов. Нужно было сразу сказать, что никакой Софьи Романовны уже нет на свете!

Первым делом Санька упрятала жакет на антресоли, чтобы он не мозолил глаза. Но настроение не улучшилось. Саньке все время вспоминался парень, который сказал: «Она умерла», и хруст огурца у него на зубах.

Вдобавок Аграфена вела себя неспокойно: бегала по комнатам, мяукала, иногда набрасывалась на стену и начинала драть обои когтями.

Санька сварила рыбу, бросила ее Аграфене. Кошка ткнулась в горячую рыбу мордочкой, попробовала лапой, а затем принялась отрывать когтями по кусочку и не спеша, интеллигентно есть. Наверное, ее хозяйка была воспитанной старушкой, преподавательницей музыки или французского языка, решила Санька.

«Да что это я все о старушке!» — рассердилась она на себя.

Санька выглянула в окно и увидела тополиный пух, который кружил по двору, как теплая метель, собираясь в небольшие сугробы. И от этого нежного пуха родилась в душе такая тоска, что Санька тут же схватилась за телефонную трубку.

Но кому позвонить? Все разъехались. Кроша уже в пансионате, доедает, наверное, вечернее питание под названием «ужин».

И тут Санька вспомнила про «эфир».

«Эфиром» назывался способ телефонного знакомства. В городе существовало несколько телефонных номеров, по которым можно было выйти в «эфир». Эти номера были свободны, они не соединялись ни с какими абонентами. Секрет заключался в том, что если по этим номерам звонили сразу несколько человек, они могли слышать друг друга.

Когда на телефонной станции узнали про «эфир», свободные номера стали закрывать один за другим. Но остался один, самый тайный, самый секретный. Он еще действовал.

И Санька набрала этот номер.

В трубке послышался легкий шорох, где-то вдали пищали тихие гудки, едва слышались голоса. Саньке показалось, что она выплыла в открытый космос.

— Эй! Есть кто-нибудь? — крикнула Санька в трубку.

— Я в эфире! — вдруг гаркнул голос так близко, что Санька отшатнулась от трубки.

— Кто ты? — недовольно спросила она.

— Позвони — узнаешь. Мой номер 212-85-06, — сказал голос. — А твой?

Санька повесила трубку. Так она сразу и сказала! Подумав немного, она набрала 212-85-06.

— Я здесь, — сказал мальчишеский голос.

— В «эфир» выходил? — строго спросила Санька.

— Выходил.

— Зачем?

— Делать нечего. Как тебя зовут?

— А тебя? — спросила Санька.

— Захар, — сказал мальчишка.

— Врешь, — сказала Санька. — Такого имени не бывает.

— Охо-хо! — закричал Захар. — Еще как бывает! Между прочим, так звали слугу Обломова.

— Кого-о? — удивилась Санька.

— Книжки надо читать. Ну, как зовут-то?

— Аграфена, — сказала Санька.

— То-то и видно, что Аграфена, — сказал Захар. — Хотя ты, конечно, врешь. Но мне наплевать. Груня так Груня. В каком классе учишься, Груня?

— В восьмой перешла, — соврала Санька.

— Детский сад, — вздохнул Захар. — Чего в «эфир»-то лезешь в таком возрасте?

— А тебе, что — больше? — обозлилась Санька.

— Я, между прочим, Аграфена, скоро паспорт получу.

— Подумаешь! Ну и целуйся со своим паспортом! — крикнула Санька и повесила трубку.

Несколько минут Санька бурлила по поводу этого неизвестного Захара. Всего на полтора года старше, а воображает! Книжку читал про какого-то Обломова! А сам небось «Круиз» от «Металлики» не отличит!

Санька со злости распахнула холодильник, увидела вчерашний салат из огурцов со сметаной, что мама оставила. Съела его быстро, чтобы успокоиться. Вытерла рот, села и задумалась.

Тоска, хоть убейся!

— Аграфена! — позвала Санька.

Кошка не показывалась.

Санька нырнула под диван. Аграфена сидела в углу, сверкая желтым глазом. Санька распласталась на полу, вытянула руку что есть силы и выгребла кошку из-под дивана.

— Пошли гулять, Аграфена!

Кошка всем своим видом показывала враждебность. «Еще убежит, — подумала Санька. — Ее на поводке бы вывести!» Но поводка у Саньки не было.

Санька секунду подумала, потом, не выпуская Аграфену из рук, помчалась в кухню, где нашла старую авоську с крупными ячейками. В этой авоське дедушка носил картошку.

Санька принялась запихивать в авоську Аграфену, причем кошка сопротивлялась, будто ее совали в печку. С неимоверным трудом Саньке удалось просунуть четыре Аграфенины лапы в ячейки авоськи, затем ножом разрезать несколько веревочек в том месте, куда тыкалась обиженная морда Аграфены, и просунуть эту морду в образовавшееся отверстие. Последним Санька выпростала хвост.

Теперь туловище Аграфены находилось в авоське, а морда, лапы и хвост — снаружи.

Санька связала узлом ручки авоськи и прицепила к ним одним концом свою старую скакалку. Получился оригинальный поводок. Санька опустила Аграфену на пол. Кошка в сетке снова метнулась под диван, но Санька мигом вытащила ее оттуда за скакалку.

— Не бойся, Аграфена! Очень клевый получился поводок! — И они пошли гулять.

Кошка стремглав припустила по лестнице вниз. Санька едва поспевала за нею. Оцарапанные руки горели. Аграфена оказалась сильной, как трактор. Санька двумя руками вцепилась в скакалку и мчалась за кошкой, точно спортсменка на водных лыжах — за катером.

Они проскочили подворотню и выбежали на улицу.

Было уже довольно поздно, часов около одиннадцати вечера, но на улице было светло, как днем. В небе золотились прозрачные облачка, белая луна всходила над крышами, плавал в воздухе тополиный пух, но Санька ничего этого не замечала, потому что неслась за Аграфеной. Аграфена с безумными глазами, натягивая скакалку, увлекала Саньку куда-то в сторону Большой Пушкарской.

— Девочка, тебе помочь? — посочувствовал дяденька с брюшком, которого они обогнали. Дяденька совершал вечерний бег трусцой.

— Не надо… Спасибо… Мы гуляем… — не оборачиваясь, выдохнула Санька в три приема, но дяденька был уже далеко позади.

Они выскочили на пустынный Большой проспект, пересекли его со скоростью молнии и через пять секунд были уже на Большой Пушкарской.

Внезапно Аграфена остановилась и выгнулась в авоське, зашипев, как проколотая шина. Санька с разбегу налетела на нее и тоже остановилась.

Прямо на них надвигался огромный черный дог, неторопливо ведущий на поводке хозяйку. Дог ощерил пасть и глухо зарычал.

Санька оглянулась по сторонам, увидела рядом телефонную будку и юркнула туда с Аграфеной, плотно притворив дверь.

Женщина с догом проплыли мимо.

И тут только Санька заметила, что они с Аграфеной в телефонной будке не одни. В уголке, плотно прижавшись к стеклу, вытянулся в струнку старичок, похожий на гнома. Ростом не выше Саньки, с длинной белой бородой и смуглым морщинистым лицом. Одет он был в длинную зеленую рубаху, перепоясанную бумажным шпагатом.

Старичок смотрел на Саньку с Аграфеной с нескрываемым любопытством, но очень доброжелательно.

— Здравствуйте… — пролепетала Санька.

— Добро, пожаловать, — наклонил голову старичок.